Текст книги "Песочные часы"

Автор книги: Елена Лагутина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Больно? Больно ударилась?

Саша быстро-быстро заморгала глазами, закусила нижнюю губу – она изо всех сил старалась крепиться и все-таки не выдержала. Уголки губ поползли вниз, и она, уткнувшись в плечо Алены, расплакалась. Алена прижала ее к себе покрепче, нежно прикоснулась губами к светлой растрепанной голове.

– Ну, не плачь, маленькая. Сейчас пройдет, успокойся. Давай посмотрим, что там у тебя.

Саша, оторвавшись на миг от Алены, наклонила голову вниз и рассматривала мелкие розовые царапины – как будто художник сделал неровный мазок плохой кистью у нее на коленке. Мелкие капельки крови просачивались сквозь кожу, застывая набухшими красными пузырьками. Алена слегка подула на коленку.

– Теперь не так больно?

– Угу, – ответила маленькая Саша, – еще подуй, Алена.

Алена долго дула ей на коленку, все время успокаивая, пытаясь отвлечь. Вскоре ей это удалось – Сашины слезы высохли, и она даже рассмеялась, выслушав придуманную на ходу Аленой историю про маленького щенка, который подружился с большим котом.

– Но ведь кошки не дружат с собаками, – смеясь, возразила Саша, – такое бывает только в мультфильмах! Ты видела мультфильм про котенка по имени Гав, Алена?

– Конечно, видела.

– Это мой любимый мультфильм. Знаешь, а мне уже почти совсем не больно! Пойдем на качели!

– Они же сломаны, – возразила Алена.

– Да нет, я не про те качели, которые во дворе! Вон там, за тем домом, есть большие качели, пойдем!

И, не дожидаясь ее согласия, снова, как ни в чем не бывало, забыв про боль, помчалась вперед. Алена еле поспевала за ней, тревожно и пристально следя за тем, как она бежит. Почти целый час они катались на качелях – вернее, каталась Саша, а Алена бесконечно раскачивала ее, слушая восторженные крики. Саше часто становилось страшно, когда качели раскачивались особенно сильно и она взлетала очень высоко, и все же она требовала, чтобы Алена раскачивала качели еще и еще сильнее.

По дороге домой уставшая Саша спросила Алену:

– А у тебя есть папа?

– Папа?.. Конечно, есть, – улыбнулась Алена.

– А где он?..

– Он далеко.

– А почему вы не живете вместе?

– Это слишком сложно объяснить, Саша. – Алена попыталась отмахнуться от настойчивых вопросов, но у нее ничего не получилось. Пришлось рассказать ей очень многое из того, что она вспоминать не хотела. Снова перед глазами встал родительский дом, мама, сестра и брат…

– А теперь давай поиграем в лошадку, – с прежней категоричностью скомандовала Саша в тот момент, когда они уже подошли к подъезду, – пожалуйста!

– Ты хочешь сказать, – спросила Алена, прищурившись и пристально, с напускным подозрением глядя в ее светлые глаза, – что я должна буду нести тебя на себе на третий этаж?

– Пожалуйста! – жалобно протянула Саша. – Мы с папой иногда играем в лошадку, мне так нравится, Алена!

Алена послушно наклонилась и подняла ее на плечи. Саша оказалась легкой как пушинка, не тяжелее, наверное, кувшина с водой, который Алене приходилось носить в день по нескольку раз. Пять лестничных проемов они одолели в считанные минуты – под сопровождение торжествующих взвизгиваний маленькой Саши Алена, на секунду замешкавшись возле входной двери, влетела в комнату и остановилась с застывшей улыбкой на лице. На журнальном столике стояли забытые песочные часы, а напротив в кресле, низко склонив голову, сидел Саша. Саша-большой…

– Привет, Шурик, – он тут же поднялся, глаза посветлели, грусть стерлась с лица, словно и не было, – а я думаю, куда вы подевались… Привет, Алена.

Его взгляд скользнул по ее лицу, не задержавшись даже на мгновение.

– Папа! – закричала Саша во все горло, сползла с Алены и кинулась ему на шею. – Папа вернулся! Ура!

Она повисла на нем, сцепив побелевшие от напряжения пальцы. Алена стояла, не зная, куда себя деть, сразу почувствовав себя лишней и ненужной. Отвернувшись, она прошла в кухню, налила воды в стакан и принялась отпивать ее медленными глотками, стоя у окна и щурясь от ослепляющего солнца. Алена пыталась понять, откуда взялось это странное чувство – как будто у нее отняли что-то, принадлежавшее ей, только ей и никому больше, что-то очень дорогое и важное. Прошедшие несколько часов теперь казались такими далекими – а может быть, и не было ничего этого?..

– Я, кажется, сказал тебе «привет», но ты мне ничего не ответила.

Она вздрогнула, услышав его голос, и обернулась. Он стоял в дверном проеме, опираясь рукой о стол, и смотрел на нее – без всякого выражение во взгляде, как будто бы она была стеклянная, невидимая…

– Здравствуй.

– Так официально, – протянул он, – извини, я тебя не предупредил, просто все случилось так внезапно.

– Я знаю, мне Саша рассказала. Как твоя мама?

– Пока непонятно. – Он подошел, сел на табуретку и, достав из внутреннего кармана пачку сигарет, закурил. – Что так смотришь? – спросил он, заметив ее пристальный взгляд.

– Никогда не видела… Не знала, что ты куришь.

– Иногда.

Воцарилось неловкое молчание. Из комнаты доносилась знакомая с детства мелодия – Саша-маленькая смотрела «Ну, погоди!». Перед глазами Алены стояли разбитые осколки, в ушах отчетливо прозвучал звук разбивающегося стекла.

– Саша?..

Он поднял глаза, снова безучастные и уставшие.

– Мне неловко… Извини, я вела себя как последняя идиотка.

– Когда? – спросил он, словно не понимая, о чем она говорит.

– Когда закатила тебе истерику.

– Ах, ты об этом… Да ничего, я уже и думать забыл. Я думал, ты про другое.

– Про что – другое?

Он усмехнулся:

– Это не единственный случай твоего неадекватного поведения, на мой взгляд. У тебя что-то случилось или это был обычный приступ неврастении?

Она проглотила подступающую обиду, решив на этот раз не доводить дело до ссоры.

– Случилось. Я звонила на кафедру… Туда, где работает Максим. Он уехал в Египет. На три месяца.

– Ну, – протянул он, – три месяца – это небольшой срок. Тем более для такой неземной и великой любви. Разве я не прав, Алена?

– Прав. – Она, несмотря на все усилия, снова начинала на него злиться, из последних сил сдерживаясь, чтобы не ответить грубостью на его скрытую насмешку. – Но только ведь эти три месяца мне нужно будет где-то жить. Работать… У меня нет ни денег, ни дома, и вернуться назад я тоже не могу. У меня здесь никого нет. Я не знаю… Не знаю, что мне делать.

– Ты можешь жить здесь. Если хочешь. Я тебя не выгоняю.

Она знала, не сомневалась ни секунды, что он предложит ей это, но не могла понять, насколько искренне его желание помочь. А быть обузой, ощущая себя несчастным существом, которое подобрали на улице, как бездомную собаку, ей тоже не хотелось…

– Я не знаю, Саша. Не знаю, чего я хочу, кроме одного – дождаться Максима, увидеть его, вот и все. Но в любом случае, даже если я останусь здесь, у тебя, мне все равно нужна работа. Я же не могу три месяца сидеть на твоей шее.

– Ты меня не обременяешь, – мягко произнес он, но для нее это был не аргумент.

– Все равно я так не могу. Мне неудобно.

– Неудобно надевать брюки через голову. Ты вряд ли сумеешь найти работу, Алена, у тебя нет прописки – а это очень важно. Потом, ты… Что ты умеешь делать?

Она пожала плечами.

– Я согласна на любую работу. Санитаркой в больнице, ну или… – Она замялась, явно не представляя себе больше никаких возможных вариантов. – Я не знаю…

На глаза наворачивались слезы. Он видел это, прекрасно чувствовал ее состояние, но не подошел, не стал успокаивать, только сказал – равнодушно и тихо:

– Я не уверен в том, что тебе стоит ждать его возвращения.

– Почему? – Она в негодовании вскинула брови и внезапно поняла, что он думал так всегда – с того самого момента, когда она в поезде рассказала ему историю своей жизни. Что он ни минуты не сомневался в том, о чем она боялась даже подумать… – Почему ты так говоришь? – снова спросила она, не дождавшись его ответа.

– Не знаю, Алена. Впрочем, тебе виднее. Если ты считаешь…

– Но ведь я только ради этого и приехала сюда! – Она не дала ему договорить, не отдавая себе отчета в том, насколько сильно она боится услышать его ответ. – Конечно же, мне виднее. Это мое дело, моя жизнь, и ты не имеешь права в нее вмешиваться! – Голос срывался на крик.

– Конечно, не имею. И не собираюсь этого делать, – произнес он совершенно спокойно, – кажется, я тебе уже говорил, что у меня своих собственных проблем хватает. Особенно теперь.

Она сникла, чувствуя, что снова, едва очнувшись, впадает в привычную летаргию. Он молча открыл холодильник, налил в кастрюлю вчерашний суп и позвал:

– Шурик, идем обедать!

В кухню влетела Саша-маленькая. Щеки горели, круглые глаза смотрели с мольбой:

– Папа, пожалуйста, там еще мультик не закончился!

И убежала, не дождавшись его ответа. Он молча разлил по тарелкам светло-желтую прозрачную жидкость, пододвинул табуретки и принялся нарезать хлеб.

– Садись, что стоишь как каменное изваяние. Суп остынет, – бросил он через плечо.

Алена послушно села, пододвинула тарелку, отхлебнула одну ложку, не чувствуя вкуса, стараясь не смотреть на него.

– Ты не говорил, что у тебя есть дочь…

Он пожал плечами.

– Послушай, Алена… Извини меня, я и в самом деле иногда бываю слишком резок. Наверное, я не прав. Не обижайся. Тебе только кажется, что я злой, а на самом деле я… мягкий и пушистый.

Она улыбнулась.

– У меня к тебе одна просьба…

– У тебя ко мне просьба? – Она удивилась, не понимая, чем может быть полезна человеку, который, казалось, ни в чем и ни в ком не нуждается.

– Только не подумай, что ты обязана это делать, если не хочешь, откажись, я не обижусь… Дело в том, что мне не с кем оставить Шурика. В детском саду сейчас ремонт, а мне придется разрываться между работой и поездками в Климово. Вы с Сашкой, как мне показалось, сумели найти общий язык…

– Климово – то место, где живет твоя мама?

– Да, там живет мама, и я там родился. Не в этом дело. Я мог бы нанять приходящую няню, Шурик человек контактный, я думаю, проблем бы не возникло. Но…

– Зачем тебе нанимать няню, когда есть я? Так это твоя просьба? – Она удивилась, что он с такой осторожностью говорит о вещах, кажущихся ей совершенно естественными. За те несколько часов, что она общалась с Сашей-маленькой, она просто влюбилась в эту строптивую и неугомонную девчонку.

– Да, это моя просьба. Поживи у меня, побудь с ней, пока… пока не приедет твой Максим, хотя три месяца – слишком долгий срок. Я надеюсь, что к тому времени мама поправится, да и ремонт в детском саду… Так ты согласна, Алена?

– Конечно! – Она тут же осеклась, а он, словно прочитав ее мысли, добавил:

– Только, пожалуйста, не нужно снова начинать песню о том, что не можешь просто так жить у меня. Можешь считать, что я твой работодатель, а ты занимаешься с моим ребенком, за что получаешь кров и пищу.

Она так серьезно смотрела на него, что он не выдержал и рассмеялся:

– Да брось ты, Алена… Честное слово, ты меня нисколько не стесняешь, и все эти разговоры – чистейшей воды бред. Так ты останешься… останешься с Шуриком?

– Спасибо тебе, Саша, – серьезно глядя ему в глаза, произнесла она, а он не успел ей ответить, потому что в этот момент зазвонил телефон. Сняв трубку, он произнес только два слова с небольшой паузой:

– Да. Выезжаю.

Опустив трубку, он, не глядя, вышел из кухни. Алена тоже поднялась и застыла в нерешительности.

– Шурик! – услышала она из комнаты.

– Ну, папа, я же сказала, мультик! – недовольно проворчала маленькая Саша.

– Сашенька, я сейчас уезжаю.

– Угу.

– Обещай мне, что будешь слушаться Алену.

– Угу.

– Я скоро вернусь… Может быть, завтра или послезавтра.

Он поцеловал ее и, тенью промелькнув мимо, вышел в коридор и уже схватился за ручку двери, когда Алена, наконец решившись сдвинуться с места, подошла к нему. Он поднял на нее глаза – и она удивилась, как сильно они потемнели.

– Что-то… что-то случилось, Саша?

Он не ответил – только сжал холодными пальцами ее узкую ладонь, задержал на мгновение и, тут же отпустив, вышел. А она еще долго стояла в прихожей, слушая затихающий отзвук его шагов.

На следующее утро Саша-маленькая придумала целую кучу новых развлечений. Алена только удивлялась ее изобретательности и неугомонности. Сначала они играли в загадки – Саша придумывала их сама, причем некоторые из них получались настолько оригинальными и смешными, что Алена не выдерживала, начинала смеяться, а Саша делала вид, что обижается. Но каждый раз, выдавая очередную таинственную версию описания какого-нибудь предмета, она замирала, щурила круглые глаза, напряженно ожидая не ответа, а смеха, и тут же начинала бурно против него протестовать.

– Красное, ко не помидор. Красное, но не борщ, – таинственно произносила она. – Что это?

– Перец… – неуверенно отвечала Алена, удивляясь тому, как мало развито у нее воображение.

– Не угадала! Сдаешься?

– Сдаюсь…

– Томатная паста! – торжествующе выкрикивала Саша-маленькая. – Ну не смейся, Алена!

Потом они рассматривали альбом с фотографиями, который Саша сама отыскала в одной из тумбочек. Небольшой альбом преимущественно состоял из фотографий самой маленькой Саши – и только изредка мелькали лица ее родителей. Алена поймала себя на мысли о том, что пытается задержаться именно на этих страницах альбома – там, где маленькая Саша сидела на руках у папы или у мамы. Погибшая Полина на домашних фотографиях была почти такой же, как на той фотографии, что висела на стене. Все те же лучистые голубые глаза, те же волосы – пышное и невесомое светлое облако.

– Какая красивая…

– Кто, я? – Саша подняла голову, смотрела снизу вверх так беззащитно, что Алена вдруг захотела прижать ее к себе крепко-крепко, защитить от всего, что может поранить беззащитную душу…

– Ты, Сашенька. Ты очень красивая девочка.

– Я на маму похожа. Правда ведь?

– Правда. Очень похожа. И мама у тебя красивая.

– Ты тоже красивая, Алена. У тебя такие длинные волосы… Давай я тебя причешу!

Альбом тут же был безжалостно откинут в сторону – маленькая Саша загорелась новой идеей. Через минуту она прибежала в комнату с расческой в руках, забралась на диван, встала на коленки позади Алены и принялась расплетать ее тугую косу. Алена терпела, стараясь не показать, что она иногда причиняет ей боль, а Саша пыхтела за ее спиной, старалась, расстраиваясь из-за того, что густые и тяжелые волосы у Алены такие непослушные. Наконец она совсем устала и потеряла интерес к этому занятию.

Время близилось к обеду. Саша потребовала вареники с творогом.

– Бабушка всегда готовит очень вкусные вареники с творогом. А ты умеешь?

– Конечно, умею. А у нас есть творог?

Творог в холодильнике нашелся, и Алена предложила:

– Хочешь, будешь мне помогать?

– Ура! – закричала маленькая Саша. – Мы будем…

– Играть в поваров, – со смехом закончила Алена, – я уже догадалась.

Она насыпала муку в большую чашку, разбила яйцо, добавила воды, посолила, перемешала – и Саша тут же запустила свои маленькие пальчики в самую гущу получившейся массы, принялась давить изо всей силы, стараясь сладить с тугим и липким комком теста. Пальцы ее в результате прилипли, она подняла ладони, и тесто с чашкой приподнялось от стола вместе с ними…

– Алена, я прилипла, – восторженно прошептала она, – смотри!

– Вижу, что прилипла. Теперь не отлипнешь.

– Что, так и буду всю жизнь ходить с этой тарелкой? – с ужасом в голосе произнесла Саша, и Алена тут же пожалела ее, рассмеялась:

– Нет, конечно.

Тщательно отмыв ее пальцы от теста, Алена предложила:

– Давай я пока займусь тестом, а ты будешь лепить из творога маленькие шарики. У тебя получится, ведь ты, наверное, умеешь лепить шарики из пластилина?

– Умею, – согласилась Саша и принялась за дело.

Алена тем временем раскатывала тесто, посыпав поверхность кухонного стола мукой, и не заметила, как маленькая Саша, лукаво сверкнув глазами, свернула губы в трубочку, низко наклонилась над столом и дунула ей прямо в лицо. Мука взвилась над столом туманным облаком, и лицо Алены покрылось белой пылью. Саша радостно захлопала в ладоши.

– Ах ты… – Алена собиралась отругать ее, но в этот момент зазвонил телефон. Наскоро вытерев руки о кухонное полотенце, она схватила трубку и услышала голос, далекий, настолько сильно изменившийся, что в первые секунды она его не узнала.

– Алена, ты меня слышишь? Алло!

– Слышу, слышу!..

– Меня сегодня не будет, и завтра и послезавтра тоже… Вернусь в пятницу или в субботу… Алена!

– Саша?..

– Мама умерла. Позаботься о Шурике.

– Саша!.. – В горле застрял ком – она так хотела сказать ему тысячу важных слов, но связь внезапно оборвалась. Короткие телефонные гудки равнодушно, с опостылевшим постоянством потекли по телефонному эфиру. Она опустила трубку и прислонилась лбом к холодной стене, забыв о том, что за ней с тревогой наблюдают изумленные детские глаза.

– Алена… – Саша-маленькая подошла сзади и потянула ее за подол платья. Алена присела перед ней на корточки и заглянула в глаза, опасаясь разглядеть в них страшную догадку. Но Саша только улыбнулась и, заботливо проведя теплой и мягкой ладошкой по ее лицу, произнесла: – Замарашка… Давай я тебя почищу.

Он вернулся через три дня, рано утром. Саша-маленькая еще спала на диване – по обоюдному соглашению они с Аленой в первый же вечер совместного проживания решили, что будут спать вместе, а Алена, поднявшись с рассветом, сидела на кухне возле окна и напряженно всматривалась в алеющее небо, поглощенная своими мыслями. Изредка она подходила к спящей девочке, поправляла одеяло – утром в комнате всегда было прохладно, смотрела, как подрагивают во сне ее ресницы, прислушивалась к ровному, едва ощутимому детскому дыханию и снова уходила к окну. Почему-то она вспоминала маму – свою маму, которую всегда так любила и немного жалела. Раньше она не понимала, что это за странное чувство живет в глубине ее души, не могла понять, за что можно маму жалеть.

Мама всегда была доброй. Никогда, ни разу в жизни она не повысила голоса на своих детей. Повзрослев, Алена часто удивлялась этому – маленький Женя, сын Лизы, а позже дети Лили, Антошка и Алеша, своими шалостями порой доводили ее до бешенства, и она не могла удержаться, чтобы не повысить голос. А вот мама на детей никогда не кричала. Тихим, спокойным и уверенным голосом она просто говорила «нельзя» – и дети всегда ее слушались. У мамы, как и у любой деревенской женщины, имеющей детей, всегда было полно дел – и тем не менее она обязательно выкраивала час-другой на то, чтобы повозиться с малышами, помочь им сделать уроки. Дети маму никогда не боялись – они ее уважали, и только позже, повзрослев, к чувству уважения постепенно, неизвестно откуда, примешалось у Алены это странное чувство жалости.

Алена вспоминала, как однажды – кажется, ей тогда было около пяти лет, – проснувшись рано утром, вышла во двор в туалет. На улице было совсем темно. Алена не имела понятия о том, сколько может быть времени – если на улице темно, значит, ночь. В детстве этот вопрос решается однозначно. Спустившись вниз по деревянным ступенькам, она заметила приглушенный свет в глубине двора и почувствовала знакомый запах свежевыпеченного хлеба.

– Мама, – прошептала она, подойдя ближе, слегка поеживаясь от холода, – почему ты печешь хлеб ночью?..

– Сейчас уже не ночь, дочка. Уже утро. Просто зимой солнышко встает поздно.

– Солнышко еще не встало, а ты уже встала, – удивилась Алена, – неужели тебе не хочется спать?

Мама тогда ничего ей не ответила. Утром, когда вся семья собралась за завтраком, Алена сказала:

– Мама пекла этот хлеб ночью. Я сама видела!

Отец и мать, переглянувшись, засмеялись, и Алена не поняла, в чем дело, что смешного она сказала. Но кажется, именно тогда и появилось это чувство жалости к маме, странное и смутное чувство, которое с годами не пропадало, а становилось только сильнее. Мама всегда ложилась позже всех, всегда вставала раньше всех. Глядя на нее, Алена иногда так хотела, чтобы мама отдохнула, чтобы надела свое красивое синее платье, не на праздник, а просто так, сняла вечную темную косынку, распустила волосы. По телевизору она часто видела женщин в красивых платьях, с распущенными по плечам волосами и ярко накрашенными помадой губами. Мама губной помадой никогда не пользовалась, и Алена не понимала почему: она ведь взрослая, ей можно…

Иногда она слышала, как отец с матерью ругаются. В их семье это случалось достаточно редко, и никогда – на глазах у детей. И все же через плотно закрытую дверь детской спальни Алена порой слышала приглушенные обрывки гневных фраз. Говорил отец – мама всегда молчала, не возражала ни слова. Но утром, когда все просыпались, родители и виду не подавали, что между ними что-то произошло. И только пристально вглядываясь в глаза матери, Алена замечала в них какую-то тоску, затаенную грусть, все чаще и чаще с каждым днем… Но спросить о ее причине не решалась. И даже повзрослев, так и не решилась. А теперь, видно, уже не судьба. Алена не сомневалась в том, что еще свидится с матерью – пройдет время, все утрясется, и она все же приедет в родное село – просто погостить. Но только вот отец – пустит ли он ее на порог?.. После всего, что случилось, она очень сильно в этом сомневалась. В любом случае об этом пока и думать не стоило.

Склонив голову на подоконник, она прикрыла глаза, постаралась забыться, подавить растущее чувство смутной тревоги. Но перед глазами снова вставали все те же лица – мама, отец, Лиза… Алена снова стала смотреть в окно. Какой-то молодой парень стоял возле подъезда, перетаптываясь с ноги на ногу, видимо, кого-то ожидая. Из окна третьего этажа Алена четко видела его лицо, покрытое оспинами, оттопыренную нижнюю губу и постоянно двигающуюся челюсть. Он выплюнул изо рта жвачку – маленький розовый комок покатился по асфальту, собирая пыль и постепенно сливаясь с этой пылью, и вот уже стал неразличим…

Слабый звук со стороны входной двери привлек ее внимание. Она насторожилась, прислушиваясь, – может, показалось? Но в следующую секунду поняла, что не ошиблась – на самом деле в замке поворачивали ключ. Она вскочила, бросилась в прихожую и сразу же, повинуясь какому-то внутреннему, неосознанному порыву, бросилась к Саше, обхватила его руками за шею, прижалась щекой и зажмурила глаза…

Они долго стояли так, не двигаясь, не произнося ни слова, в наступившей тишине отчетливо различая только биение двух сердец – в одном ритме. Потом он бережно разомкнул ее руки и отстранился. Алена подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза.

– Как ты? – тихо спросила она.

– Не знаю, – ответил он, – пока не знаю. Не понимаю…

Алена вспомнила свои ощущения во время похорон Лили. И правда, было такое чувство, что все происходящее – просто сон, ведь еще совсем недавно, два дня назад, Лиля была жива и здорова, разговаривала, ходила, улыбалась… Сознание притуплялось, отказывалось анализировать и принимать то, что случилось. И только потом, уже после того, как Лилю похоронили, Алена начала чувствовать ее отсутствие – когда в одиночестве сидела вечером на диване, когда смотрела на пустое место за обеденным столом и, наконец, когда видела заплаканные глаза ее мальчишек… Все это пришло потом, а сначала были только растерянность и непонимание. Наверное, то же самое чувствовал сейчас и Саша.

– Есть хочешь?

Он только покачал головой.

– Может, чаю согреть? У тебя руки холодные, замерз, наверное…

– Не надо. Спасибо, Алена.

– Тебе постелить? Или, может, с Шуриком рядом приляжешь?

– Как она?

– Нормально. Замечательно. Она, – прочитав в его глазах невысказанный вопрос, Алена поспешила на него ответить, – она ничего не знает.

– Хорошо. Я просто посижу. Там, в комнате.

Он прошел, не глядя, а Алена осталась стоять на месте, не зная, вернуться ли ей на кухню, к своему надоевшему окну, или пойти вслед за ним.

– Алена, – позвал он из комнаты, – иди сюда.

Она тихонько зашла в комнату. Саша сидел в кресле, откинувшись, прикрыв глаза.

– Побудь со мной, пожалуйста.

Алена подошла, неслышно ступая, и опустилась на пол возле его ног. Он не двигался, не открывал глаз, словно не замечая ее присутствия. Она нерешительно накрыла его ладонь своей рукой и принялась перебирать пальцы, слегка поглаживая, чувствуя шероховатость. Его ладонь была словно мертвой – она не отзывалась ни одним движением, как будто полностью потеряв чувствительность. Вскоре Алена поняла, что он заснул, и осторожно, стараясь не потревожить, освободила его руку. Минутная стрелка настенных часов медленно опускалась вниз, опять поднималась, достигала вершины, равнодушно проходила мимо нее, отсчитав час, снова начинала падать вниз… Алена не двигалась с места, продолжая сидеть возле его ног, слушая его тихое дыхание и удивляясь незнакомому и странному желанию – чтобы это никогда не кончалось. Она положила голову ему на колени, закрыла глаза и не заметила, как заснула.

Ей снился сон – только она сразу забыла какой. Помнила только тихие голоса, доносящиеся словно издалека. Два знакомых голоса, тихий шепот – то как будто совсем рядом, то снова – далеко:

– Папа, ну пожалуйста, я хочу мультфильмы!

– Подожди, я же сказал, Шурик. Ты же видишь, она спит…

– Правда, она хорошая?

– Правда… Тише.

– Она мне нравится. Она всегда будет жить с нами?

– Нет, Саша, я же тебе уже говорил. У нее есть свой дом, она у нас просто в гостях. Через три месяца она вернется к себе домой.

– Так жалко… А три месяца – это много?

– Не знаю… Мало, наверное.

– Мне тоже кажется, что мало. А давай…

– Тише!

– Давай уговорим ее, чтобы она не возвращалась домой? Пожалуйста, папочка!

– Не придумывай, Шурик.

– Ну почему? Пожалуйста, папа! Ты что, ее не любишь?

– Люблю… Не в этом дело. Ты еще маленькая, Сашка. Многого не понимаешь.

– Я все понимаю! Если…

– Да тише же!..

– Если я ее люблю, и ты ее любишь, и она нас тоже любит, зачем же нам расставаться? Папа, она такая хорошая! Она разрешает мне готовить еду – по-настоящему, как взрослые, во взрослой посуде, а не в детской, она всегда со мной играет… Мне без нее будет скучно, папа.

– Я знаю, малыш. Но ведь она будет приходить в гости. Она же никуда не уедет, просто будет жить в другом районе, совсем недалеко. И будет приходить к тебе в гости.

– И к тебе?

– И ко мне… К нам.

– Знаешь что… А ты разрешишь мне сделать ей подарок – на память?

– Подарок? Какой подарок?

– Я хочу подарить ей свои песочные часы. Ну, те, которые ты мне купил, чтобы я научилась тебя ждать… Они ей очень понравились. Можно?

– Можно.

– Па, а как ты с ней познакомился?

– Я тебе уже рассказывал.

– Расскажи еще, пожалуйста!

– В том городе, куда я уезжал в командировку, она купалась в море… Мы вместе купались в море. А потом мы случайно встретились в поезде, и я пригласил ее к нам в гости. Вот и все.

– У нее такое красивое имя. Сказочное, да, пап?

– Необычное.

– Она хорошая…

Алена приоткрыла глаза – сон уже совсем прошел – и сквозь туманную дымку ресниц разглядела совсем близко лицо маленькой Саши.

– Проснулась! – сразу же разнесся ликующий крик. – Проснулась! Ну, ты и спать горазда, соня!

Алена потянулась, разминая затекшие от неподвижности мышцы, подняла голову и тут же сощурилась от яркого солнца, бьющего в незашторенное окно.

– И правда, уже день.

– Уже давно день, уже даже я проснулась, а ты все спишь! – не унималась маленькая Саша.

– Ну, хватит ворчать. А то я тебя сейчас…

Алена угрожающе сдвинула брови, и Саша сразу же с визгом отскочила к стене.

– Не поймаешь! – Она высунула кончик языка.

– Поймаю! – Алена побежала вслед за ней, сразу же поймала, подхватила на руки и закружила по комнате. Внезапно, столкнувшись взглядом с неподвижными, невидящими глазами Сашиного папы, остановилась, замерла… – Ладно, Саша-маленькая, хватит. Пусти, я пойду умоюсь.

Холодная вода освежила лицо. В голове постепенно всплывали события прошедшего утра, и какое-то странное, щемящее чувство снова заполняло душу. Потом она вспомнила утренний разговор, который невольно подслушала, – каждое слово четко запечатлелось в сознании, потом вспомнила лицо Максима, совсем запуталась и поняла только то, что ничего не понимает. Отмахнувшись от назойливых мыслей, вышла из ванной. На кухне уже суетились Саши – отец и дочь. Саша-маленькая расставляла чашки-ложки, Саша-большой нарезал хлеб и колбасу. Завтрак прошел под неустанное детское щебетание.

– Па, ты сейчас пойдешь на работу?

– Нет, Шурик, сегодня же суббота. Выходной день. Знаешь… Знаете что? Давайте пойдем в парк?

– В парк! – ликующе подхватила маленькая Саша. – В парк, в парк! Ура! На каруселях кататься! Алена, собирайся!

Алена улыбнулась – ее согласия как бы и не требовалось. Переглянувшись с Сашей-большим, она молча пошла в комнату – переодеваться.

Городской парк был расположен совсем близко от дома. Они прошли несколько кварталов пешком, вдоль шоссе, по которому беспрерывным потоком текли машины. Маленькая Саша всю дорогу не замолкала.

– Это машина «Жигули»! А это иномарка, да?

– Это машина «мерседес», Шурик.

– Ну да, я же говорю, а вон та машина – джип! А вон, папа, Алена, смотрите, вон поехала машина «пирожок»!

Восторгу ее не было предела. Она не давала им даже словом перекинуться между собой, и поэтому оба облегченно вздохнули, когда маленькая Саша наконец на время покинула их, усевшись с победоносным видом на грустного оранжевого верблюда, как две капли воды похожего на всех остальных своих карусельных собратьев, и помчалась по кругу, каждый раз весело взмахивая рукой, когда пролетала мимо. Алена с улыбкой смотрела, как развеваются на ветру ее золотые волосы.

– У тебя замечательная дочь.

– Хулиганка, каких мало, – возразил он, – я слишком много ей позволяю, да и бабушка ее баловала, все время жалела, что без матери растет…

Опять в его глазах мелькнула тень.

– Расскажи… Расскажи мне о ней. Какая она была?

Он слегка отступил, встал позади нее, положил руки на плечи и осторожно притянул к себе, коснувшись губами волос. Она смотрела, как мелькает перед глазами карусель, и боялась пошевелиться.

– Она была… Она была хорошая.

Она была хорошая. Хотя иногда, когда строго хмурила брови и не позволяла смотреть допоздна телевизор, когда не покупала в зимнюю стужу мороженое, казалась несправедливой и даже злой. Когда ругала за двойки, за пропущенные занятия, за драки с одноклассниками. Все это кажется чудовищно несправедливым до тех пор, пока человек не переступит порог душевной зрелости и не поймет, что мать не может желать зла своему ребенку.

Своего отца он видел только на фотографиях. Банальная история несложившейся семьи – первая любовь, скорая женитьба и такое же скорое разочарование. Она решила растить своего сына одна, втайне надеясь, что он, ее первая и единственная любовь, вернется к ней и они будут жить втроем. Первый сюрприз ожидал ее через несколько недель после того, как муж ушел, – исследование показало, что она ждет не одного ребенка, а двойню. Мысли об аборте даже не возникало, хотя сердобольные подружки наперебой предлагали знакомых врачей, которые возьмутся за это дело. Она решила рожать двоих, продолжая надеяться, что он все-таки вернется.