Текст книги "Очевидное убийство"

Автор книги: Елена Колчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Номер сильно грязный был, но все точно – А семь два шесть ХО, наш, городской, – сообщило дитя и, распрощавшись, двинулось вниз, бумкая на каждой ступеньке. Судя по ритму бумканья, ребенок останавливался не только на площадках, но и посередине лестничных маршей – должно быть, для того, чтобы приложиться к любимому напитку. От этого почему-то хотелось улыбаться.

Странно. Все вокруг кричат о разрушении генофонда, о том, что юное поколение ничем не интересуется, а мне как-то везет на совершенно восхитительных детей. Причем разнообразно восхитительных. Вот Славик этот. Острый, наблюдательный, котелок варит так, что дай Бог взрослому. Лелькин Дениска – ох, что-то давно я у них не была – живой огонечек. Ненаглядный мой гений компьютерный – Кешка. Если бы не вечные школьные фокусы, уже, надо думать, аттестат бы экстерном получил, так что не совсем вроде и дитя, но все же. Да и прочие разные, встречавшиеся на моем жизненном пути…

А может, это не мне так везет – может, все дети такие талантливые? Это взрослые их потом под себя обтесывают…

Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Так, так, так. Не зря я тут сижу, сейчас поглядим. Я осторожненько выглянула из своего укрытия…

И почувствовала себя примерно как та кошка, перед которой биологи-экспериментаторы поставили миску сметаны, взорвали над головой хлопушку, почесали за ухом и щелкнули фотовспышкой. Одновременно. Из лифта вышел Гордеев. И направился, как легко догадаться, к двери своей квартиры.

Пока я угощала трансформаторную публику пивом, я глаз с подъездной двери не сводила. Значит, прозевала, когда гримировалась. Или пока растительность выгуливала. Да какая теперь разница! Тьфу! Мата Хари уездного разлива!

12. В. Гаганова. Негоже лилиям прясть.

Телефонный звонок я услышала еще на площадке, поэтому отпирание двери заняло вдвое больше времени, чем обычно. Почему так получается – когда торопишься, хочешь побыстрее, тратишь времени больше? Телефон, конечно, успел замолчать, но, когда дверь наконец подчинилась, зазвенел снова.

– Маргарита Львовна, я Вадим Демин. Вам это что-нибудь говорит?

– Да, – кратко отозвалась я, ожидая продолжения. В трубке, однако, молчали, слышны были лишь обычные шорохи и потрескивания. Безмолвие длилось так долго, что я, заподозрив неполадки на линии, решила уже трубку повесить. Но она вдруг ожила:

– Валентина Николаевна говорит, что мне надо с вами встретиться.

Это прозвучало довольно-таки странно. В самом деле – его возлюбленную подозревают в убийстве, дело почти закончено, вот-вот уйдет в суд, а он? Да он должен бегать по всем инстанциям и спасать свою ненаглядную! «Валентина Николаевна говорит, что мне надо с вами встретиться». Чудеса!

– Ну, если Валентина Николаевна так считает, давайте встретимся, – я не стала дожидаться результатов очередного «размышления» на той стороне провода – хрустальный шарик там у него, что ли, для «консультации»? – и пригласила к себе.

Надо отдать Дининому аманту должное – явился он минута в минуту. И в первый момент я, признаться, малость обалдела. За дверью стоял сказочный принц. Тот самый, которого, по общему убеждению, ждет любая девушка. Я даже выглянула на площадку – нет ли там белого коня. Коня не было.

– Можно войти?

В светлом пространстве кухни «принц» выглядел еще возвышеннее и нереальнее. Темноволосый, изящный, даже хрупкий – таких можно увидеть на иллюстрациях к волшебным сказкам. Джинсы и футболка смотрелись на нем сущим анахронизмом. Ему бы расшитый камзол, берет со страусиным пером, развевающийся плащ…

И даже, пожалуй, не берет с перьями – нет, корона. Высокая такая, с загнутыми кончиками. Я не думаю, что в обыденной жизни представители царствующих династий и вправду носили короны – это ведь страшно неудобно – но в мультиках и детских книжках принцев принято изображать именно так. Или не принц? Я попыталась рассмотреть его уши – у эльфов они, помнится, остроконечные. Хотя эльфы, кажется, все поголовно блондины. Но плащ, конечно, да, плащ – это само собой. Куда ж романтическому герою без плаща?

Увы, на этот раз первое впечатление не обмануло. На «ты» удалось перейти мгновенно, и на этом успехи закончились. Беседа получилась примерно такой же аморфной и беспредметной, как пресловутые воздушные замки. Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет. Информация в ней, беседе, грех жаловаться, содержалась – примерно в тех же количествах, что золото в стакане воды из-под крана. И не то чтобы да, и не то чтобы нет.

Вадим впервые встретил Дину у Челышова – когда деньги принес. Предпоследние. Понять было трудно – беканье да меканье – но вроде бы как он уже все это безобразие бросил и оставалось только расплатиться по прежним долгам. Он, видите ли, будущий медик, и, узрев на практике последствия, – испугался. Услыхав, что он будущий медик, я, признаться, испытала некоторый шок, до такой степени избранная профессия не совпадала с внешним обликом. Медицина – профессия предельно земная и сугубо практическая, примерно как ассенизатор, а тут такое небесное создание.

Впрочем, это пустое. Итак, встретил Дину и в первый момент решил, что она тоже… Не в смысле тоже бросила, а в смысле тоже у Челышова снабжается. Впечатление она на Вадима произвела неслабое, и он, как и положено сказочному принцу, решил ее спасти. Очень благородно. Спасти для себя, конечно. Чтобы уж получилась та-ака-ая любовь…

Короче, чистое кино, мечта домохозяек! Жаль, продюсера поблизости не нашлось, потому сериал развернулся прямо посреди обыденной жизни. Серии примерно во второй Дина услыхала о Вадимовых предположениях на свой счет – очень деликатно высказанных, только намеки, что вы! – и вместо того, чтобы со слезами благодарности кинуться избавителю на шею, заявила что-то вроде «ты с ума сошел!» Еще пару серий сказочный принц сомневался, потом вроде перестал. А уж когда девушка его мечты ответила на его чувства – сомнения и вовсе развеялись. Как облака под весенним ветром – это, господи спаси, не я так говорю, это он так выразился.

Все полтора часа я безуспешно пыталась понять – а знал ли милый мальчик об отношениях Дины и Челышова. То мне казалось так, то эдак. По его сценарию требовалось, чтобы принц долго и упорно обхаживал заколдованную принцессу. Естественно, ему и в голову не могло прийти, что у принцессы в это время любовь – пусть даже умирающая – с кем-то еще. Но ведь принцесса могла бы сама сказать, и тогда… Либо банальная ревность, либо возвышенное стремление избавить возлюбленную от проблемы – как благородные рыцари убивали дракона, в чьем замке томилась искомая принцесса. А что? Чем не мотив и чем не подозреваемый? Ума и силенок не густо, только и есть, что смазливая рожица да возвышенные идеалы, но если он будущий медик, удар ножом в нужное место – не проблема. И принцесса будет спасена…

Отчаявшись разобраться в изливаемых на меня романтических наворотах, я в конце концов избрала тактику прямолинейную, как телеграфный столб. Вдруг разозлится и наговорит лишнего.

– Вадик, ты давно последний раз у Сергея Сергеевича был?

Принц задумался.

– Недели две назад… И еще…

Не дождавшись продолжения, я уточнила:

– Что – и еще?

– Да нет, ничего, пустяки.

– Может, ты его видел не дома, а где-то в городе?

– Нет, конечно! – возмутился «принц».

О как! Можно подумать, я обвинила его в чтении чужих писем. Разве в том, чтобы с кем-то увидеться, может быть какой-нибудь криминал?

Странный мальчик.

– А в тот день, когда он погиб, ты с ним не виделся?

Я-то знала, что нет – покойник весь день сидел дома, а въедливый Гордеев никаких визитеров не видел – но мало ли… Вадик ведь про Гордеева не знает…

– Нет! Я…

Признаться, эти паузы уже начали меня раздражать. Так и хотелось пнуть, чтобы слова побыстрее выскакивали. Но принц же!

– Что?

– Ничего. Не был я у него!

Прямо как в школьном анекдоте: «Кто взял Бастилию?» – «Я не брал, Петр Петрович, честное слово!»

– Вадик, да ты не нервничай так. Если ты, например, договорился с ним в тот день встретиться и не пришел – в этом ведь нет ничего дурного.

– С какой стати я должен был с ним встречаться? – ощетинился Вадик.

– Да ни с какой, я же сказала – например.

– Если меня кто-то видел, то это вранье, я… я на пляже был!

Ладно, ладно. Чего это он так раскипятился-то?

– Вадик, а у Дины дома ты часто бывал?

– Да нет, мы обычно гуляли. У нее с отчимом не очень хорошие отношения были, она старалась с ним не пересекаться. Заходили, когда дома никого. Может, раз в неделю, не чаще.

– Прошу прощения за нескромность – вы с ней спали?

– Мы любили друг друга! – гордо отрезал сказочный принц. А что это он – в прошедшем времени? Не «любим друг друга», а «любили». Под влиянием вопроса, который был в прошедшем, или?

– Понятно-понятно. Но все-таки? Не сердись. Я просто хочу понять ваши отношения. Может, у вас было сплошное родство душ, так что физическая сторона вас просто отталкивала.

– С чего бы это она должна была нас отталкивать?!

Ох, и внушаемый мальчик, сил моих нет. Нет бы послать наглую Маргариту Львовну куда подальше – мол, насколько далеко наша любовь зашла, к смерти господина Челышова отношения не имеет и иметь не может, и вообще не ваше дело. Нет, выкладывает, как на духу:

– Нам было хорошо вместе, в том числе и в постели, если угодно знать!

Резкость заявления поразительно контрастировала с манной кашей предыдущих ответов и рассуждений. Не надо было и хрустального шара, чтобы понять – врет. Врет, как сивый мерин. Ставлю золотой запас США против позавчерашней газеты – не допускала его Дина до себя. А вот почему… Такой весь из себя принц, не мальчик – мечта ходячая… Может, он «не совсем» мальчик? С такой-то эльфийской внешностью, а? Но стесняется. Ну ладно, пусть его.

– Вадим, а как Дина к Челышову относилась?

– К Сергею Сергеевичу? Она его ненавидела.

– Из-за тебя?

– Почему из-за меня? – удивился Вадик. – У меня там все нормально закончилось. Зачем я ему нужен? Нет, она… Она говорила, что он всю душу из нее вынул, а на самом деле ему нужно было только тело.

– Это ты так думаешь, что ему только тело было нужно?

– Дина так говорила.

Н-да, весело. Остается предположить, что этот сказочный принц при столь восхитительно одухотворенной внешности мозгов не имеет абсолютно. Только полный идиот может сообщать все это и не понимать, что каждым словом он затягивает веревку на дининой шее. Собственно, не веревку, у нас не вешают, да и вообще пока что на смертную казнь мораторий – но это уже не принципиально. Закапывает, одним словом. Только крестик воткнуть осталось.

13. Д. Потрошитель. Этюд в багровых тонах.

Как рекомендуется во всех классических детективах, я выписала на отдельный лист всю известную информацию.

Дина. Ей кто-то позвонил, после чего она кинулась к покойнику. То есть, еще не покойнику, поскольку в четверть четвертого он, по словам вдумчивого Гордеева, отчасти подтвержденным соседкой Таней, был еще жив. Появилась там, по словам того же Гордеева, в двадцать пять минут четвертого, ушла без четверти четыре. Что делала в эти полчаса – неизвестно. Молчит, на вопросы не отвечает.

Валентина Николаевна сперва рьяно бросалась в бой, затем как-то остыла.

Гордеев сразу после моего визита куда-то уходил. Может, просто на рынок за продуктами, может, прогуляться, а может, и еще куда-то. Имеет ли это значение? Черт его знает!

Вадик врет, что они с Диной были близки, и врет, что в момент смерти Челышова был на пляже.

У дома в это время стояла чужая белая «пятерка».

На орудии убийства динины пальчики, зато на телефоне – вообще никаких.

В целом получался бред. Злокачественный. Шизофренический. А может, параноидальный. В общем, пора звонить психиатру.

– Ильин, мне кажется, что после того, как ты втравил меня во все это безобразие, ты, как честный человек, просто обязан на мне жениться, – в трубке послышалось сдавленное бульканье, затем непонятный хруст. Мне почему-то сразу представилось, как Никита наливает стакан воды из унылого стандартного графина, пьет – а затем откусывает кусок стакана. Никак иначе я услышанные звуки интерпретировать не смогла. Голос ненаглядного, последовавший за звуками, был, однако, ясен и чист:

– Когда мадам угодно? Завтра? Сегодня уже поздновато.

Тут уж я едва не откусила край кофейной чашки. Однако сдержалась и, как-то вдруг вспомнив, что звоню не ради сантиментов, а по делу, ответила почти спокойно:

– Мадам пока угодно истребовать аудиенции. И только попробуй сказать, что занят до самой пятницы!

– Не попробую, – хмыкнул Никита Игоревич. – Тем более что пятница – сегодня.

Явился он моментально. Вот если бы не труп господина Челышова, маячивший где-то в отдалении – о господи, ну и картинки у меня получаются! – можно было бы потешить самолюбие и решить, что Никитушка неровно ко мне дышит. И «ковать железо». Сразу. Но – дело прежде всего.

Да что же это за напасть – такой дивный мужик, и вечно между нами какие-то трупы валяются! Н-да, Маргарита Львовна, картинки у тебя получаются действительно… м-м… впечатляющие..

Я пыталась воспринять честно изливаемый на меня поток информации, но размышляла почему-то о совершенно посторонних вещах. Вот за что я Ильина до сих пор терплю? Глаза, конечно, фантастические – но сам-то, при всех своих достоинствах, совершенно невыносим. Призовой зануда. Фирменный. Наверное, за голос, больше не за что.

Ох, ну надо бы уже слушать – что он говорит, а не как. А, Риточка? Сосредоточиться надобно на смысле слов, а не на звуке. Да поняла, отвяжись, огрызнулась я на внутренний голос. Сосредоточиться? Это мы запросто. Хорошо рассказывает, зримо так: багровая лужа крови возле тела и миска ярко-красного салата на кухонном столе. Плюс нежно-розовые оттенки ветчины и контрастные акценты петрушки с укропом.

Что-то, однако, в этой картинке было не так. Наверное, желтого не хватает – и будет полный светофор. Кстати, а с чего это мне вдруг Бах вспомнился?

Из задумчивости меня вывел голос Ильина:

– Может, тебе подушку принести? Никогда бы не подумал, что описание места убийства может служить такой эффективной колыбельной.

– И ничего я не сплю! – огрызнулась я. – Это ты все время о сне думаешь, вот тебе и мерещится. А мне с закрытыми глазами слушать удобнее. Я, может, так лучше сосредотачиваюсь.

– А-а… – понимающе протянул Никита. – Тогда приношу свои извинения. И какие же плоды принесло ваше сосредоточение?

– Желтого не хватает! – автоматически выпалила я. Потом задумалась. – А может, и не желтого…

– Почему желтого? – обалдел Никита. Он, конечно, привык к моим неожиданным броскам, но это, похоже, было чересчур.

– Чтобы полный светофор был. Ладно, забудь, проехали, – слушала я и впрямь не очень внимательно, и, должно быть, поэтому почувствовала настоятельную необходимость поделиться полученной за день информацией. Или хотя бы той ее частью, что поддавалась пересказу и могла бы показаться значимой солидному сотруднику правоохранительных органов. – А знаешь ли ты, что примерно в то время, когда убивали господина Челышова, возле дома, точнее, почти за ним стояла чужая машина?

– Откуда дровишки? – Ильин заинтересованно вздернул бровь.

– С народу, вестимо. А Дине перед тем, как она к Челышову побежала, кто-то звонил.

– Угу, с челышовского номера.

Вот так вот, запросто, да? Я, понимаешь, мучаюсь, пытаюсь придумать, что за звонок выдернул Дину из дома и погнал к бывшему, а тут все, оказывается, совсем просто. Р-рр-р! Вслух рычать я не стала.

– А ты откуда знаешь?

Никита хмыкнул и пожал плечами.

– Обижаешь честного оперативника. И что, тебе легче от того, что звонок был из челышовской квартиры?

– Да вообще-то не очень. Я и сама так думала, только не знаю, куда это прицепить.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Никита. – Лучше объясни, что еще за машина?

– Народ не в курсе. Чужая, не местная.

– А твой «народ» что, все местные машины знает?

– Все, – подтвердила я.

– Это, часом, не сосед?

– Нет, тем более что у него окна не туда выходят. Да и чего там с одиннадцатого этажа разглядишь.

– Ну хорошо, стояла машина, и что? Сколько в доме народу? С чего ты взяла, что машина, даже чужая, имеет отношение к убийству?

– Да скорее всего никакого и не имеет, конечно. В подъезде сорок восемь квартир, и приехать могли куда угодно. Правда, в это время в половине квартир хозяева отсутствуют, но, конечно, и двадцать четыре многовато.

– Да погоди ты, не тарахти. С чего ты вообще взяла, что машина приезжала именно в этот подъезд?

– Потому что из нее вышел некий мужчина, вошел «именно в этот подъезд», – передразнила я Никиту. – Затем вышел – «именно из этого подъезда», сел и уехал. А через какое-то время приехали ваши.

– Черт! Ох, извини. Придется повторно опрашивать – к кому был гость. Может, он кого-то дома не застал?

– Это вряд ли. Слишком долго машина стояла.

– Ладно, твой «народ» описать этого визитера может?

– Нет, не думаю. Возраст средний, рост тоже, не негр, бороды нет, очки, может, и были, цвет волос неизвестно какой.

– Мда. Ну и то хлеб, не все же свидетели вроде Гордеева. А машину, значит, запомнил?

– Значит, запомнил, любит он их, видишь ли. Я сказала бы даже, более чем запомнил.

– В каком смысле?

Я пересказала Ильину все, что услышала от Славика. Сохраненный для потомков номер произвел на него даже большее впечатление, чем на меня.

– С ума сойти! Если только машина не в угоне, конечно. Да и сам водитель скорее всего не имеет отношения к убийству – что-то не верится в такой полный идиотизм: приехать, поставить машину у дома, подняться, зарезать и уехать, не обращая внимания на то, что машину мог кто-то заметить – но это ж возможный свидетель. И какой – мечта! Был в подъезде примерно в нужное время, мог что-то видеть, слышать и вообще… Ну, Рита, не ожидал. Пора тебе фамилию менять.

Я едва не свалилась с диванчика. Фамилию менять? Как-то раз господин Ильин уже пробовал примерить мне обручальное кольцо – я, правда, решила тогда, что это такой специфический юмор. Хотелось бы знать – сейчас тоже юмор? Я похлопала глазами – этакое безмозглое создание, из тех, которые так нравятся мужчинам. Но получилось не очень убедительно. Роль очаровательной идиотки мне никогда не удавалась.

– Чего-то я не понимаю. При чем тут моя фамилия?

– При таких талантах, свет моих очей, тебе не Волковой надо называться, а Кио. Или Акопян. Кроликов из шляпы доставать.

Тьфу ты! Интересно, мания величия присуща всем женщинам или это только у меня сдвиг на почве собственной неземной привлекательности для противоположного пола? Почему это формула «пора менять фамилию» тут же пробудила в памяти не что-нибудь, а историю с обручальным кольцом?

Самое смешное, что ясные и недвусмысленные предложения руки и сердца – их, наверное, получает время от времени любая особа женского пола, даже если она совсем Баба Яга – меня эти «предложения» пугают до такой степени, что я начинаю озираться в поисках чего-нибудь, способного заменить сапоги-скороходы. Но тем не менее, если месяц-два никаких предложений не поступает, как-то не по себе становится – как при авитаминозе.

Кстати сказать, популярную легенду про то, что, мол все женщины хотят замуж, наверняка придумали сами мужики. По моему скромному опыту, дело обстоит как раз с точностью до наоборот: только-только романтическая история расцветет всеми положенными ей цветами – мужики сразу «давай жениться». И, конечно, тут уж не до романтики.

14. Генри Шлиман. Путешествие дилетантов.

Вячеслав Платонович, адвокат и по совместительству друг семьи Вишневских, встречу с которым устроила Валентина Николаевна, оказался маленьким кругленьким мужчинкой. Лысина, окруженная серовато-седым венчиком, перхоть на воротнике и в довершение всего – обгрызенные ногти. М-да! Воля ваша, но преуспевающего адвоката я представляла себе как-то иначе.

– Вячеслав Платонович, скажите мне – не как адвокат, как адвокат вы обязаны быть убеждены в невиновности подзащитного – просто как человек. Вы сами верите, что Дина не убивала?

Вячеслав Платонович внимательно посмотрел на меня и очень серьезно ответил:

– Да, – он помолчал и очень мягко пояснил. – Понимаете, Рита, я очень хорошо знаю Валю. Дину, конечно, я знаю не так близко, но она росла на моих глазах…

– И вы, следом за Валентиной Николаевной, – абсолютно невежливо перебила его я, просто сыта была по горло этими «туманными соображениями», – полагаете, что «она этого сделать не могла».

– Не совсем так, – все так же мягко возразил Вячеслав Платонович. – Я почти тридцать лет работаю адвокатом, поэтому знаю – убить может любой человек. В зависимости от сложившейся ситуации. Но некоторые вещи не меняются. Я имею в виду особенности склада личности. Дина умная девочка, а умный человек не может в одночасье поглупеть. Тем более что история тянулась достаточно долго. Валя… Она мать, она, конечно, ничего такого не предполагала. Но я-то видел, что у Дины кто-то появился и… Мне, знаете, трудно это сформулировать… В общем, мне казалось, что Дина попала в какую-то зависимость и пытается из нее выбраться. Каюсь, я даже заподозрил наркотики. Было такое. Потом понял, что дело не в этом. Я видел как-то ее с этим, с Челышовым. И… Ей-богу, лучше бы это были наркотики. Грех так говорить, но, положа руку на сердце, так я в тот момент и подумал. Когда увидел, как она на него смотрит.

– Я, наверное, не понимаю. Ведь в таком случае у Дины был о-оч-чень основательный мотив.

– Да-да, конечно. Извините, я отвлекся несколько. Видимо, вы уже предполагали что-то подобное. Но в сущности, как бы она ни относилась к Челышову, как бы ни пыталась от него освободиться… Я ведь не утверждаю, что Дина не могла убить. Каждый может. Но сама ситуация… если хотите, сама структура этого убийства… Это совершенно противоестественно. Невероятно. Во-первых, я не могу поверить, что Дина способна впасть в состояние аффекта. Чего-чего, а уж трезвости в помыслах и поступках ей всегда было не занимать. Даже в пятилетнем возрасте. И… может, это прозвучит, как противоречие с предыдущим, она всегда была немного…

– Не от мира сего?

– Что-то в этом роде, – милостиво согласился господин адвокат. – Еще точнее «вещь в себе». Видите ли, я полагаю, что, если бы она убила… Хотя нож и она – совершенно несовместимы. Но об этом чуть позже. Даже если бы все сложилось именно так. Она вообще не стала бы выходить из квартиры, я думаю. И уж тем более не стала бы так странно молчать перед следователем.

– У нее что, атрофирован инстинкт самосохранения?

– Он не атрофирован, он развился в довольно странной форме. Валя не очень активно занималась дочерью, и знаете, мне кажется, что это лучший вариант воспитания. Дине не мешали расти, как ей хочется. А в результате… Это трудно объяснить, но меня действительно больше всего настораживает именно ее молчание. Она могла бы отказаться объяснять, почему. Но никогда не попыталась бы скрыть сам факт, само событие. Дина – очень гордая девочка. Очень. Ее, насколько я ее знаю, ни на волос не волнует ни мнение окружающих, тем более таких далеких для нее людей, как, например, следователь, ни последствия, которые это может повлечь с точки зрения закона. Нет, я неправильно выразился. Вряд ли можно сказать, что ее это не волнует. Но она этого не боится.

– А хоть чего-то она боится?

– Мне кажется, единственное, чего она боится – это обидеть кого-нибудь, сделать больно. Она ведь сама очень остро чувствует, про таких говорят «человек без кожи».

– И при этом ее не волнует мнение окружающих? Как-то не очень вяжется.

– Мне трудно это объяснить, но поверьте, это на самом деле так.

– Вячеслав Платонович, а убить «человек без кожи» способен?

– Ради чьего-то спасения – наверное, да.

– А солгать?

– Тем более. Если это убережет близкого – или даже не очень близкого – человека от боли. Святая ложь. Дина, с одной стороны, вся в себе, с другой… наверное, точнее всего будет – самоотверженная. Странно, да? Мне иногда думается, что ее любимой героиней должна быть леди Годива.

Я, конечно, мало знаю адвокатов, но этот был какой-то странный. Еще чуть-чуть и он, пожалуй, прослезился бы. Не хочу сказать ничего плохого, меня и саму восхищает поступок леди Годивы – но принимать так близко к сердцу историю, случившуюся не то восемь, не то десять веков назад, воля ваша, странно. А еще говорят, для адвокатов нет ничего святого.

– А что Дина вообще читала?

– Стихи, исторические романы, фэнтэзи.

– С толкиенистами не зналась? Знаете, ролевые игры, мечи, плащи и все такое.

– Насколько мне известно, нет.

– Понятно. Вячеслав Платонович, почему вы сказали, что Дина и нож несовместимы?

Мой собеседник как будто воспрял духом:

– Она совершенно не переносит вида крови. Бледнеет, зеленеет, может и сознание потерять. У нее вообще часто голова кружится, давление пониженное. А при виде крови ей совсем плохо становится. Ей, помню, лет двенадцать, кажется, было, Валя ее к домашнему хозяйству приучала. Котлеты она, что ли, тогда затеяла? Не помню точно. Давай, говорит, устанавливай мясорубку, доставай мясо из холодильника… Дина ей – мама, я не могу. И чуть не плачет. Валя рассердилась – что еще за капризы. Ставь мясорубку, говорит. Мясо сама достала, обернулась – а Дина уже на полу. Так и сползла по стеночке. Валя больше и не настаивала, сама перепугалась. Хотя вообще-то Диночка очень хорошо готовит. Только не мясо. Крови видеть не может, это точно.

– Странное свойство для особы женского пола, – прокомментировала я.

Вы не поверите – «адвокат с тридцатилетним стажем» смутился и заалел, как выпускница Смольного, впервые в жизни услышавшая неприличное слово. Я мысленно восхитилась и продолжила свои бестактные вопросы:

– Мать она любит?

– Да. Очень. Все сделает, только не дай Бог Вале лишнее огорчение доставить.

– То есть ради того, чтобы уберечь мать, Дина могла бы сделать что угодно?

– Но не убивать же! – возмутился Вячеслав Платонович. – Несколько странный способ, вы не находите?

– Ну… разные обстоятельства бывают. Хотя я-то, собственно, о другом. Пытаюсь понять, почему бы Дина могла молчать…

– Пожалуй, – он покачал головой. – Чтобы сберечь покой матери, она могла бы промолчать и всю жизнь. Но я не понимаю, как это может относиться к убийству. Не Валя же его?

Честно говоря, я и сама не понимала. Теоретически все эти разрозненные факты и соображения были просто камешками, кусочками, из которых потом – если набрать их достаточно много – должна сложиться какая-то картинка. Но пока… То ли камешков маловато, то ли смотрю я на них не с той стороны или не под тем углом – кучка никак не связанных между собой фрагментов. Рассыпается все.

Исключительно для очистки совести я задала последний вопрос:

– А с отчимом у нее какие были отношения?

– Прохладные.

– Ревновала мать к большой любви?

– Любовь… Да… – непонятно ответил Вячеслав Платонович. – Ревновала? Нет, не думаю. По-моему, он Дине просто не нравился.

Странно. Такой весь воплощенное благородство, герой девичьих грез… Дина – девушка романтическая. И вдруг – «не нравился».

15. М. Тэтчер. Маленькая хозяйка большого дома.

Звонить пришлось так долго, что я было решила – никого нет. Ну же, ведь договаривались!

Дверь, наконец, распахнулась, да так энергично, что треснулась о стену. Кажется, даже штукатурка посыпалась. В проеме мелькнула белобрысенькая шустрая девица росточком едва повыше швабры. Собственно, что девица – это уж я догадалась, потому как о встрече договаривалась с Мариной. А так – пацан и пацан. Мелькнула – и унеслась куда-то в глубь квартиры, только и бросив через плечо:

– Ой, извините, я звонка не слышала, вы Рита? Проходите, я сейчас.

Удивительно было не то, что она не слышала звонка – напротив, не понимаю, как она все-таки ухитрилась его услышать. В ванной гудела стиральная машина, в комнате взревывал пылесос, на плите что-то булькало, причем на всех четырех конфорках сразу.

Я догадывалась, что единственная подруга героини «кровавой сказки» должна быть особой незаурядной, но действительность превзошла самые смелые мои ожидания. Она, действительность, очень это любит. Иногда начинает казаться, что превосходить чьи-то ожидания – вообще ее единственное занятие и любимый спорт. Подробности зависят от ожиданий.

Уже через пять минут мне казалось что хозяек по меньшей мере полдюжины: Марина бултыхала чем-то в ванной, гремела в комнате, влетала на кухню, помешивала в кастрюльках – и снова исчезала, успевая выпалить две-три фразы. Причем, возникая вновь в поле зрения, продолжала точно с того места, на котором остановилась.

– Ой, извините, я сейчас быстренько со всем этим разделаюсь и поговорим. Динка? Да с ума сойти! Чушь какая-то! Правда, правда! Да подумаешь – свидетель! Может, ему соринка в глаз попала. Или понос прошиб – а он сказать стесняется. Знаете, какие совпадения бывают? Бабулечка моя поехала в поликлинику за талончиком, зубы чинить затеяла. Хвать-похвать – сумки нет. Ах, я маша-растеряша, ах я ее в прихожей забыла, ах, голова дырявая! Давай домой. Садится в автобус, глядь – ее сумка. Представляете? Это она от дома этим же автобусом, значит, ехала, а пока в поликлинику заходила, он успел доехать до кольца, развернуться и обратно поехать. А сумка так и стоит. И ведь никто не позарился! Наверное, думали – бомба. А может, побрезговали – ридикюльчик-то – без слез не взглянешь, наверное, еще с первой мировой. Да чтоб тебя!

Возглас относился к пылесосу, который никак не хотел влезать на свое место в стенном шкафу. Марина нырнула в недра шкафа, скрывшись там почти целиком. С полминуты из шкафа доносилось неясное бормотание и шурум-бурум – чего-то она там двигала. Потом из шкафа вылетела босоножка. Правая. Затем на свет божий появилась сияющая Марина, торжественно воздевшая над собой левую босоножку под пару первой.

– Так я и знала, что это мамулечка их куда-то задвинула. Все лето искала – а она не признается. Прямо генерал Карбышев! – она подумала и добавила: – А может, просто склероз.

Марина поразительно чувствовала ритм событий. Или темп? Последняя фраза совершенно не укладывалась на всю эту скорость – так она меланхолически замерла посреди прихожей с этой левой босоножкой. Ненадолго, на минуту, не больше – на фразу хватило, и гармония смысла и формы была соблюдена.

Интересно, в какой театральной студии ее этому учили?

Пылесос наконец благополучно разместился в шкафу, Марина скрылась в ванной, стиральная машина смолкла, минут пять до меня доносилось неясное бултыхание, затем стихло и оно. Марина появилась на кухне, заглянула во все кастрюльки и сковородки, безжалостно сдвинула одну из них на подставку, плюхнула на освободившуюся конфорку чайник, набулькала себе в чашку холодной заварки, мне налила чего-то желтого и холодного – «сейчас кофе будет, а пока вот компот, вкусный, правда, правда, из алычи, только, может, кисловат, можно сахару добавить… не надо?.. я тоже мало кладу, люблю, когда кисло, лимоны вообще прямо так ем, мамуленька говорит, я в пять лет от всех спряталась и три кило втихую смолотила, пока они ящик смотрели… а я не помню, жалко, да?» – жестом фокусника раздобыла откуда-то из под шкафа черную керамическую пепельницу, в которой лежала сигаретная пачка – и с облегчением плюхнулась на диванчик, едва не придавив громадного серого котофея.