Текст книги "Очевидное убийство"

Автор книги: Елена Колчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Очевидное убийство

1. Германн. Визит старой дамы.

– Она не могла этого сделать!

Дама, сидевшая напротив меня… впрочем, какая дама? Почти старуха, наверняка не первый год на пенсии. Из тех, у кого всех забот – дача да внуки, а на себя давным-давно рукой махнула – вся в чем-то невнятно-сереньком, влажные волосы кое-как заколоты, о косметике и вспоминать неприлично. И имя ей подстать, такое же обыденное и неброское – Валентина Николаевна.

Хотя если приглядеться…

Не такая уж она и серенькая. Косметики ноль – но лицо ухоженное. И эти руки последний раз встречались с маникюрными щипчиками не больше пары дней назад. А если прислушаться к тому, что она говорит – «юбилей скоро, то есть не то чтобы юбилей, но вроде того» – ей, похоже, и пятидесяти еще нет. Сорок пять, должно быть.

Фраза про то, что какая-то «она» чего-то «не могла» – а посетительница произносила ее уже в пятый или шестой раз – звучала робко, но взгляд при этом напоминал два упрямых гвоздика, острых и несгибаемых.

Дама явилась в редакцию без звонка, и, по логике вещей, не должна была меня застать: я собиралась отправиться домой еще за час до ее прихода. Но, отстрелявшись, то есть отправив дежурные материалы на верстку и объяснив дизайнеру, что вот тут лучше так, а вот тут – эдак, я решила – для вящего душевного спокойствия, да и дождик уже капал – подождать, чтобы взглянуть на готовую полосу. Вот и подождала.

Лужа, натекшая с ее большого, типично мужского зонта, начала подсыхать.

– Она и виделась-то с ним, может, раза три всего…

Я вежливо кивала, почти не слушая. Безобразие, конечно. Стыдно. Однако после суток работы над срочным материалом и жалких двух часов сна трудновато воспринимать что-то сложнее прогноза погоды.

Да и вообще, основная часть наших посетителей – это те, кто пришел «не по адресу». Великий вольнодумец Жан-Жак Руссо, якобы придумавший выражение «четвертая власть», и представить не мог, к каким странным переменам в общественном сознании (или в коллективном бессознательном, быть может?) это приведет. «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Ну да, ну да. Меж тем на один «уотергейт» приходятся десятки и сотни тысяч материалов столь же скандальных, но абсолютно не результативных.

Кого только не заносит в редакцию – от изобретателей вечного двигателя до вкладчиков МММ. Плюс, разумеется, «контактеры» всех мастей и прочие уфологи. А уж если течет кран или бывший муж не платит алиментов – тут, конечно, прямая дорога в ближайшую редакцию, куда ж еще? Почему-то принято считать, что журналист «работает для народа» и значит, обязан решать любые проблемы каждого из представителей этого самого народа. Никому почему-то не интересно, что и меня, и моих коллег так же, как и всех, терроризирует водоканал, так же отключают лифт и задерживают зарплату, которая, кстати, могла бы быть и побольше. Нет, это не просьба о сочувствии. Отнюдь. Но раз у журналистов те же проблемы, что и у всех остальных, значит, рычагов для решения этих проблем у газеты нет – разве не ясно? Ну вот чем, скажите, могу я помочь человеку, которого у вокзала облапошила цыганка? Разыскать ее и, используя все богатство великого и могучего, убедить, что «так делать нехорошо и верните, пожалуйста, этому гражданину его денежки»? Смешно.

К счастью, основная масса народонаселения все-таки довольно ленива, поэтому пользуется телефоном или пишет письма – с такими проще. Хотя тоже всякое бывает. Сорок минут выслушивать «гениального» поэта, рифмующего «отдать – продать» и требующего немедленного опубликования… ухо отваливается, и хочется продолжить рифмованный ряд ближайшей родственницей этого самого «поэта» по женской линии.

Или – у нас кран течет. – А вы в ЖЭК звонили? – Нет, лучше вы им позвоните, если из газеты, они быстрее придут. Конечно-конечно. Когда проблемы с водопроводом возникают у нас в редакции, слесаря появляются ничуть не быстрее, чем на обычный квартирный вызов. Проверено.

Или – скажите, сколько в этом году будет стоить проезд электричкой до дачной зоны. – А почему бы не позвонить на вокзал? – Ну, вы же газета, вы должны знать! После этого тебе еще десять минут объясняют, что работаем мы неправильно, а надо вот так и вот эдак.

Иногда вообще возникает желание открыть на месте редакции филиалы справочной, аптекоуправления, пожарной инспекции, почты – не знаю, чего еще. А ЖЭК пусть газету выпускает.

В общем, из сотни обратившихся дай Бог один – по делу. Среди собственно посетителей эта доля еще меньше. Сразу посылать – невежливо, да и непрофессионально: а вдруг перед тобой тот самый сотый, чья проблема – как раз для газеты. Вот и слушаешь вполуха.

Дождь, похоже, решил, что пора заканчиваться. Узкое окно в торце длинной, на восемь столов, репортерской посветлело. Стало заметно, что моем мы его только до половины – слишком высоко.

– И он сказал, что в «Городской Газете» работает Рита Волкова, она наверняка заинтересуется…

Так. Это, кажется, уже какой-то другой «он». С самого начала речь шла о ком-то вроде бы убитом, значит, он вряд ли способен что бы то ни было советовать. Разве что эта дама вдобавок к странностям внешнего вида еще и спиритизмом увлекается, с духами покойников беседует. Ох, спать как хочется, сил никаких нет!

– Простите, Валентина Николаевна, я не совсем поняла. Он – это кто?

– Вы знаете, Рита… ничего, что я просто по имени? – этот вопрос она задавала уже в третий раз, так что я просто кивнула. – Я не запомнила его фамилии. Милиционер, который со мной разговаривал, он так хорошо отнесся, сказал, что всякие совпадения бывают. Потому что не может этого быть, не могла она, понимаете? – Валентина Николаевна смотрела на меня с нескрываемой надеждой. А я из сумбурного получасового рассказа только и поняла, что у нее есть дочь, которую в чем-то обвиняют, хотя «она не могла этого сделать».

Я что – господь Бог? Но милиционер, который рекомендует Риту Волкову – уже интересно. У меня, конечно, есть знакомые «милиционеры» (особенно если считать всех, кто так или иначе имеет отношение к правоохранительным органам – и собственно милицию, и прокуратуры, и суды). К тому же прорезавшийся года два назад талант влипать во всякие криминальные истории способствует увеличению их, знакомых «милиционеров», количества. Но чтобы делать такие вот «подарочки», мало быть просто знакомым.

– Как он хотя бы выглядел?

– Худощавый такой, русый, – с готовностью начала описывать посетительница. – Обыкновенный. Только глаза такие…

– Синие в зелень, да? Очень яркие?

– Да, точно, – обрадовалась Валентина Николаевна. – Вы ведь его знаете, да?

Хороший вопрос.

Позапрошлым летом моя единственная подруга Лелька получила от неизвестного ей благодетеля роскошное наследство – дом в центре Города. В свете тогдашних ее квартирных проблем это можно было считать чудом. Но так же, как у «чудесных средств», которые, судя по рекламе, лечат все телесные и даже душевные болячки, у лелькиного «чуда» обнаружилась масса побочных эффектов.

Вокруг дома заклубились странные и даже жутковатые события. В общем, разнообразных волнений случилось тогда… изрядно.

Одна из этих «волн» и принесла к нашему порогу непостижимого майора с удивительной красоты глазами. Тогда он подвизался в отделе борьбы с экономическими преступлениями, потом непонятным для меня образом вдруг оказался в «особо тяжких», за маньяком гонялся, который девушек кружевными чулками душил. Замок мне новый на дверь поставил – в порядке тимуровской помощи. То есть, замок поставил, конечно, не маньяк, а как раз господин Ильин, или попросту – Никита Игоревич.

Месяца два назад, когда меня угораздило вляпаться в очередную историю с летальным исходом, я обошлась с Никитой крайне невежливо, даже грубо. Попросту выставила его из своего дома совершенно беспардонным образом. Недели две помучилась – как бы помириться, чтобы он при этом лишних вопросов не задавал, но ничего не придумала. Потом навалилась работа, новые знакомые невероятного обаяния, шашлыки, рыбалка – лето все-таки…

И вот, значит, господин майор сам решил напомнить о себе. А я теперь должна заняться борьбой за мировую справедливость? Она, может, и мировая, но так нечестно. Почему это судьба мне вечно какой-нибудь криминал подсовывает? Я, может, хотела бы побывать героиней дамских романов. Как их там? «Роковой поцелуй», «Смертельная страсть» и все такое. Ужасно интересно, как там персонажи себя чувствуют. Пыталась как-то прочитать что-то в этом роде, но никогда не могла пробиться дальше третьей страницы – по отдельности все слова вроде понятны, а в целом джунгли амазонские. «Юная марсианка потянулась ко мне губами, и я длинно и страстно обнял ее. Всю».

2. И. П. Павлов. Не будите спящую собаку.

– А теперь рассказывай, зачем тебе понадобилось напустить на меня эту тетю.

Десять часов сна вернули мозгам должную ясность и ликвидировали дурацкие предположения вроде того, что Ильин отправил ко мне странную даму исключительно из вредности. Во-первых, Никита Игоревич не склонен – в отличие от непредсказуемой меня – к бессмысленным поступкам. Во-вторых, это было бы довольно глупо – с его интеллектом он устроил бы мне «подарочек» поинтереснее. А главное, как-то не очень прилично – использовать для сведения личных счетов чужую трагедию.

Ильин отставил пустую чашку, окинул меня бездонным своим взором и задумчиво молвил:

– Я говорил когда-нибудь, что ты похожа на фокстерьера?

Здрассьте!

Следующие три минуты были наполнены придушенными хрипами, хаотичными движениями всех трех (считая и голову) верхних конечностей и дружескими похлопываниями по спине. Интересно, а рубить ладошкой кирпичи Никита умеет? Ладно, спина у меня крепкая, кофе, попавший не в то горло, куда-то наконец девался, даже дыхание подумало и вернулось.

– Причем тут фокстерьер?!! – возопила наконец возмущенная я.

Но герр майор только ухмыльнулся:

– Давай лучше к делу.

Ну вот что с ним сделаешь? Пришлось слушать.

– Пять дней назад в своей квартире ударом ножа в спину был убит Сергей Сергеевич Челышов. Личность довольно непонятная, хотя, говорят, не лишенная обаяния.

– Прямо как ты! – не удержалась я, чтобы не съязвить. И чего это я, в самом деле?

Укол, к счастью, пропал втуне. Никита обратил на него внимания не больше, чем автогонщик на красоты окружающего пейзажа.

– Официально Сергей Сергеевич работал в театре. Гардеробщиком.

– Летом это особенно актуально.

– Ну да, – согласился покладистый Никита. – Еще приторговывал наркотиками, но не так, чтобы его можно было на этом зацепить. Смерть, как утверждают медики, наступила в промежутке от 15-00 до 15-40. Сопутствующие обстоятельства этот промежуток еще сужают. В десять или пятнадцать минут четвертого к нему заходил сосед из квартиры напротив – принес из магазина хлеб, они вроде бы часто друг для друга что-нибудь покупали, так, по мелочи. Челышов во время соседского визита, как ты понимаешь, был еще жив. Это, кстати, может подтвердить еще одна дама с той же площадки. Это чтоб ты не вопила, что слов одного соседа недостаточно – может, он сам и убил. Но дама тоже Челышова видела, и вряд ли они с этим соседом сговорились. Так что в четверть четвертого покойный был, по всей вероятности, еще жив. Минут через десять в квартиру вошла девушка. Дина Вишневская, живет в одном из соседних домов.

– Это все сосед рассказал?

– Сосед, сосед. Виктор Ильич Гордеев называется.

– Он что, живет в замочной скважине? Все видит, все знает?

– Не то чтобы живет, но… – Никита Игоревич изобразил красноречивую, почти мхатовскую паузу.

– Понятно. Пенсионер? Граждане, будьте бдительны?

– Что-то в этом роде. Так вот. Вышла девушка Дина – из квартиры вышла – без четверти четыре. И вместо того, чтобы поехать на лифте, почему-то направилась к лестнице. А там, между прочим, одиннадцатый этаж. К тому же выражение лица у нее было такое… совсем никакое. Виктору Ильичу это показалось подозрительным. Он решил позвонить в соседскую квартиру, убедиться, все ли в порядке. Звонил, говорит, долго, минут пять. Хотя я думаю, что меньше, но это частности. На звонок никто не ответил. Тогда бдительный сосед толкнул дверь и обнаружил, что она не заперта.

– А может, у него ключи были, только говорить об этом не хочет?

– Да может, конечно. Многие ключи соседям оставляют. На случай потопа и тому подобных коммунальных праздников. Но это дела не меняет. Фактически он в квартиру и шага не сделал, во всяком случае его следов там нет. Рисую обстановку. Квартира двухкомнатная. Нечто вроде гостиной и своего рода кабинет, он же спальня. Дверь в гостиную почти прямо напротив входной. Так что уже с порога Виктор Ильич увидел хозяина. Тот вроде как отдохнуть прилег.

– С ножом в спине?

– Нет, ножа в спине не было. Зато кровь была. Виктор Ильич не только к телу подходить не стал – как-то сразу решил, что уже не надо, – но даже в прихожую шага не сделал. Сразу кинулся к телефону.

– Он что, бывший мент?

– Фу, грубиянка, не забывай, с кем разговариваешь, – фыркнул Никита. – А вдруг я обижусь?

– Как же! Обидишь тебя! Скорее «Титаник» всплывет.

– Товарищ Гордеев двадцать лет, а может, и больше беспорочно охранял один из наших ящиков, – назидательно молвил мой синеглазый гость, как всегда, проигнорировав мои подколки.

– А выйдя на заслуженный отдых, стал доблестно сотрудничать с местным отделением милиции, так?

– Все-то ты знаешь.

– Я много чего не знаю. В частности, где Иван Грозный заныкал свою хваленую библиотеку. Просто у меня в соседнем подъезде такой же кадр обитает. На меня пытался капать – чего это я в рабочее время домой шляюсь. И зачастую не одна. Столько внимания моей скромной персоне. Прямо лестно. Только надоедает.

– А ты не язви. Такие вот пенсионеры, между прочим – незаменимый источник информации. Тем более сейчас, когда каждый день дождь, и бабули не у подъездов сидят, а по квартирам.

– Да я разве против? Бдительные соседи – наше все. Просто негуманно как-то. А вдруг бы тот еще живой был? Вдруг бы его еще спасти можно было?

– Гуманистка, – проворчал майор. – Званцева вспомни.

Намек на недавнюю сомнительную историю и не менее сомнительную мою в ней роль был настолько прозрачен, что я предпочла заткнуться.

– Могу тебя успокоить, – продолжил Никита. – Помощь господину Челышову была нужна, как мумии искусственное дыхание. Умер он если и не мгновенно, то к моменту появления соседа точно был уже там, – Ильин воздел палец к небу. – Зато следов Гордеев не затоптал. И группа быстро приехала.

– И обнаружила возле тела нож с отпечатками пальцев упомянутой Дины Вишневской, – продемонстрировала я блеск интуиции. Хотя какая там интуиция, голая логика. – После чего – или еще до того, не знаю, сколько времени нужно, чтобы с пальцами разобраться – в общем, девушку взяли, она разрыдалась и, давясь слезами, рассказала, что ничего не помнит. А Челышова вообще знать не знает. Или наоборот, знает, ей сердце подсказало, что с ним неладно, она кинулась к нему… Далее по первому варианту – ничего она не помнит. Была в квартире, не была – пустота. А откуда у нее на одежде кровь – понятия не имеет.

– Не смейся, не смешно.

– Да уж чего смешного.

– Нож с ее отпечатками действительно лежал возле тела.

– Ты серьезно?

– Это не я, это эксперты. И на туфлях у нее действительно следы крови.

– Только на туфлях?

– Не только. Еще немного на джинсах возле колена и на левом рукаве рубашки.

– И она, конечно, не знает, откуда эта кровь взялась.

– Она молчит.

– То есть как, совсем?

– Нет, не совсем. На любые вопросы отвечает, кроме тех, что этого дня касаются.

– Понятно. А маму ее ты ко мне прислал исключительно ради того, чтобы отвлечь меня от работы и расцветить мою унылую жизнь прелестью разнообразия, – я осеклась. – Ох, а который теперь час?

Показания моих собственных часов и освещенность окружающего мира находились в явном противоречии: солнце, выглянув ненадолго из-за туч, похоже, начало задумываться – а не пойти ли ему уже спать, а стрелки сообщали о начале пятого. Опять я этот механизм завести забыла! А электронные часы меня не любят, и выходят из строя с нудным постоянством не позднее чем через сутки пользования.

– Девятнадцать ноль восемь, – сообщил герр майор металлическим голосом «точного времени».

– Матка боска Ченстоховска!

Я метнулась в комнату, так что двум табуреткам, оказавшимся у меня на дороге, пришлось в полном беспорядке отступить куда-то под стол. Стол дрогнул. Ильин – вот что значит оперативник! – успел одновременно убрать ноги с пути четвероногих снарядов и подхватить падающую джезву. Впрочем, на восторги времени не оставалось. Как и на приведение себя в парадный вид. Ладно, обойдемся более-менее пристойным. На это ушло три с половиной минуты. Никита Игоревич встретил меня восхищенным возгласом:

– Вах! Впервые вижу женщину, которая умеет собираться действительно быстро.

Век бы слушала, да некогда! Я прервала комплименты, постаравшись все-таки обойтись без грубости:

– Никитушка, солнышко, лапушка моя, извини бога ради, но давай отложим продолжение беседы на завтра? Мне через двадцать минут надо быть на другом конце города.

– Где именно? – лениво поинтересовалось солнышко.

– У филармонии. То есть, у драмтеатра, то есть… ну, в общем, в том районе.

– И чего ты нервничаешь? Давай я тебя отвезу. Если повезет, будем вовремя, если нет – опоздаешь не больше, чем на десять минут.

Я представила, как Ильин высаживает меня из своего рыжего драндулета прямо в распростертые объятья иссохшего от ожидания Бориса свет Михайловича… Картинка, писаная маслом.

Упомянутый Боб явился на моем горизонте недавно, и терять его из виду мне пока совсем не хотелось. Хотелось, наоборот, разобраться в загадке его безумного обаяния. Этим я и занималась с неясной периодичностью и абсолютно безуспешно вот уже третий месяц. И как раз сегодня вечером намечалась обширная культурная программа – от испанского фламенко в исполнении заезжих гастролеров до романтической прогулки под луной.

Но если ловить такси, значит что? Во-первых, опоздать не на десять минут, а на все двадцать пять, так мы и в зал, глядишь, не попадем. А во-вторых, в это время суток, да в направлении центра таксисты дерут так, что всю следующую неделю – до ближайших финансовых поступлений – придется изображать из себя иллюстрацию к известному романсу «Сухою бы я корочкой питалась». Я, конечно, вполне непритязательна в еде, но ведь не до такой же степени! Ни один мужик в мире не стоит того, чтобы ради него сидеть на голодном пайке. Впрочем, тысячи и даже миллионы женщин с таким мнением наверняка не согласятся, ибо изводят себя диетами, от которых загнулся бы даже индийский йог – все исключительно ради Него, Лучшего В Мире. Да еще чувствуют себя от всех этих самоистязаний жутко счастливыми. Жизнь, возложенная на алтарь Великой Любви. Н-да. Любовь – это аргумент. Это я, должно быть, ненормальная.

А, к лешему! Почему я должна беспокоиться о том, кто на кого как посмотрит? Хай хоть поубивают друг друга! Здрасьте, а с кем я тогда фламенко смотреть пойду? Через полсекунды, завершив эти бурные размышления классическим «будь что будет», я просияла самой нежной улыбкой, на которую была способна:

– Спасибо, солнышко! Ты меня просто спасаешь.

Солнышко скептически усмехнулось.

3. Клара Шуман. Любите ли вы Брамса?

Хорошо это или плохо, что мужчины перестали носить шпаги? Обмен взглядами не столь убийственен, как фехтовальные упражнения, но, увы, и гораздо менее зрелищен. Цивилизация, однако! Когда я чмокнула Ильина на прощанье, он едва руль не сломал от удивления – а Боб, джентльмен комнатный, даже не удосужился поинтересоваться, кто это меня подвозил. Более того, и Никитушка на следующий день ни словом не обмолвился о гонках предыдущего вечера. Изверги они после этого!

Ну скажите на милость, как в таких условиях можно наслаждаться испанскими мотивами? Испания – это неистовые страсти, бешеная ревность, а тут – фу. Манная каша пополам с овсяным киселем. Редиски вареные, испортили мне все впечатление.

Несмотря на мою пожизненную любовь ко всему испанскому – кроме корриды – и поистине титанические усилия по сосредоточению, происходящее на сцене затронуло меня в этот раз не больше, чем месса кришнаита. Фламенко требует растворения. Ага! Нет бы плыть в плеске красок, музыки и отточенной пластики танцоров – вместо этого мысли мои были заняты недослушанной загадкой. Хоть беги из зала и разыскивай Ильина, чтобы дорассказал.

Это что же у нас получается. Некто был вполне жив. Потом к нему в гости явилась некая девушка, после чего он перестал быть жив. А на орудии убийства девушкины отпечатки. Восхитительно! Мама девушки, конечно, совершенно убеждена в том, что «этого не могло быть». Но мамы – они такие. Это не показатель. Так вот, спрашивается, за каким таким лешим Ильин решил подсунуть мне эту историю, если все и так ясно?

И при чем тут фокстерьер? Все, что я об этих милых собачках помнила – был у меня один знакомый фокс, хотя и давно – нечто мелкое, угловатое, весьма боевое и очень непричесанное, с бородкой, бакенбардами и сверкающими черными глазками. Ну, бороды и бакенбардов у меня по понятным причинам нету. Глаза серые, иногда голубые. Особой пышностью тоже никогда не отличалась, но рост у меня все же не такой уж мелкий – сто шестьдесят семь, для женщины в самый раз. Угловатое? Надеюсь, что нет, вроде все положенные женскому полу округлости на месте. Непричесанное? Ну я же не виновата, что мою гриву можно ввести в рамки лишь стрижкой «под мальчика», а я предпочитаю, чтобы оно болталось где-то в районе лопаток и ниже. Боевое? Да ну вас, в самом деле! Я тихая, нежная, кроткая… Правда-правда, нечего тут хихикать. И я, значит, похожа на фокстерьера?

Едва дождавшись антракта, я накинулась на Боба с животрепещущим вопросом:

– Что ты знаешь о фокстерьерах?

Если бы не странное выражение глаз, его ответ можно было бы счесть комплиментом:

– Это восхитительно. В следующий раз ты, вероятно, потребуешь разъяснить тебе связь между филологическими характеристиками слова «бетон» и сверлящими свойствами взгляда?

Говорят, что самое «цитатное» произведение русской литературы – «Горе от ума». Но, пожалуй, «Понедельник начинается в субботу» Грибоедову не сильно уступает. Хотя цитата «про бетон», по-моему, суть вольное переложение брюсовского «есть тонкие властительные связи меж формою и запахом цветка». Впрочем, отдаленные ассоциации – одна из самых интересных тем для размышления. Кто только об этом не думал. Поэтому ответила я вполне симметрично:

– Нет, скорее уж между фонетикой и семантикой слов «огонь» и «агни», пирогенезом и руной «пир». Давай оставим великую проблему Ауэрса на совести братьев Стругацких. Сейчас меня интересуют фокстерьеры.

Боб вздохнул:

– Ну фокстерьеры так фокстерьеры. Я, правда, не кинолог, вряд ли много смогу тебе сказать. Порода охотничья. Норная, как легко догадаться. Английский помнишь?

– В этих пределах. «Fox» – лиса. Лисы, насколько я помню, живут в норах.

– Не только лисы, еще и барсуки. А в целом верно. Симпатичные собачки. Хотя и на любителя. Шерсть жесткая. Их, кажется, даже не стригут, а выщипывают.

Я представила, как меня выщипывают, и мне стало нехорошо. Может, оно и улучшает внешний вид, но нельзя ли как-нибудь без этого?

– И все?

– А еще говорят, что если фокстерьер нашел нору – лисе лучше сразу вылезти и сдаться. Все равно докопается.

– Понятно. Очень лестно, хотя и беспокойно.

4. Стас Крячко. Прыгай, старик, прыгай!

Рецептов борща существует, кажется, не меньше миллиона. А это значит, что рецепта не существует вовсе. Есть перечень ингредиентов, точнее, два перечня – обязательный, где всякие свеклы-морковки, и возможный, где фасоль, чеснок и гречневые клецки. Плюс некоторые логические правила, подсказывающие, что с этими составляющими делать. В итоге должно получиться нечто огненного цвета и такого же запаха, причем половник в этом «нечте» должен стоять. Наличие мозговой косточки в недрах «нечта» вовсе не обязательно – на съедобность это мало влияет, что бы там кто ни говорил.

Ильин смел две миски продукта, плотоядно оглядел кастрюлю, где оставалось еще не меньше половины, и грустно вздохнул, процитировав известную рекламу:

– Желудок у котенка не больше наперстка… Почему я не корова?

– Во-первых, коровы не едят борщ, во-вторых, на четыре желудка этого бы не хватило. Не облизывайся, перед уходом можешь хоть все доесть.

– Я постараюсь, – сообщил он жалобно, но с оттенком угрозы.

Это, безусловно, радовало. Я вообще-то не любитель кухонных подвигов, но накормить Никиту мне хотелось – хотя бы для того, чтобы сгладить свое вчерашнее хамство. Идеальным «мужским» вариантом стало бы что-нибудь солидно-мясное, но, увы, на котлеты-бифштексы не было ни сил, ни финансов. То есть, с утра-то они, финансы то есть, были, но в обед одна знакомая попросила одолжить некую сумму «до завтра», и мягкое мое сердце не выдержало. Ясно было, что «до завтра» означает, скорее всего, «на неделю», но как откажешь? Прикинула, что без лишнего куска мяса майор проживет, а на борщ наскребу по сусекам, и одолжила.

Содержимого «сусеков» хватило еще и на салат, а позавчерашний хлеб я нарезала потоньше и, посыпав неизвестно какими приправами, сунула в духовку. Только домовой, наверное, знает, чего там было такое в баночках и пакетиках, но сухарики получились отменные. В морозилке обнаружилась очень одинокая сосиска и пригоршня фарша. Не клецки, но почему бы и нет? В общем, можно патентовать миллион первый рецепт – блюдо, похоже, получилось весьма съедобным. Гость сидел сытый и благостный, знаменитые глаза цвета морской волны светились глубоким внутренним удовлетворением. Хотя плескалась там, в глубине и какая-то другая рыбка. Совсем другая.

Обеспечив «рыбку» минералкой и чаем, я поставила рядом пепельницу, после чего с чувством героически исполненного долга вернулась к вчерашним баранам.

– Сытый? А теперь, как честный человек, ты просто обязан объяснить – зачем ты меня к очевидному делу припахал?

Ильин снова вздохнул, только теперь, кажется, уже не от сытости.

– Многовато хочешь за полкастрюли борща. Я и себе-то этого объяснить не могу. А уж сейчас и вовсе – желудок на мозги давит.

– Вот так всегда. Знала бы – не кормила бы, честное слово. Ладно, обойдемся, про повадки фокстерьеров мне уже разъяснили. Тогда вначале давай уж до кучи все плохое. Может, у девушки Дины Вишневской вдобавок ко всяческим следам еще и мотив был для убийства? Мама уверяет, что Дина этого Челышова два раза в жизни видела.

– Был мотив, и еще какой, – печально сообщил Никита. То есть, «печально» – это в теории. На сытый желудок изображать мировую скорбь трудновато.

Я промолчала, всем своим видом изображая трепетное внимание и готовность слушать дальше.

– Знала она его, видишь ли, весьма близко. О том, что видела, дескать, два раза в жизни, об этом и речи нет. Так только мама может думать.

– Ага, наивность – это когда дочь думает, что ее мать – девушка. А сверхнаивность – когда наоборот.

– Примерно так. Дина около двух лет была любовницей Челышова. Минус последние два-три месяца.

– Погоди, попробую сама догадаться. Два-три месяца назад у нее случилась большая и чистая любовь, а покойник ее не отпускал. Так?

– Почти. Только, если и не отпускал, то не ее, а счастливого избранника, Вадик Демин его зовут.

Я чуть со стула не свалилась.

– Что? Как это – мальчика не отпускал? Покойник что, гулял по обеим сторонам улицы? Если Дина была его любовницей, значит, он должен быть гетеро? А получается… – я замялась, не столько подбирая приличное слово, сколько пытаясь упорядочить «странную конструкцию». – Ничего не понимаю!

Ильин усмехнулся. Но по-доброму – не зря я его все-таки накормила.

– Не там ищешь. Я же говорил, что покойник наркотиками приторговывал. А юный Ромео был как раз из его клиентуры. Собственно, клиентуры-то как таковой у Челышова, в общем, не было, он не пушер, на другом уровне сидел. Посредник скорее, чем продавец. Но трех-четырех человек, из старых знакомых, снабжал напрямую. Вадик как раз из тех. Дина с ним, кстати, через Челышова и познакомилась.

– Ага, понятно. И, почувствовав неземную любовь, естественно, возжелала спасти возлюбленного.

– Он и сам хотел сдернуть, она только помогла.

– Слушай, а откуда у мамы вообще эта формулировка – виделись три раза в жизни? Как-то странно. Тут ведь либо она вообще не в курсе, либо знала, что есть такой… скажем, знакомый.

– Так мама вовсе и не знает, что это знакомый дочки.

– Это как?

– А вот так. Получилось, что Дина познакомилась с Челышовым у себя же дома. Он какой-то дальний приятель ее отчима. По театру. Заходил к ним действительно раза два-три. Он ведь коллекционер был. Карты городов собирал. Причем просто магазинный ассортимент его не устраивал. Карта должна быть куплена непосредственно на месте. Вот ему знакомые и возили. Через двадцать пятые руки.

– Тогда ясно. Официально он знакомый отчима, и мама, естественно, не в курсе. А что с этим, который Ромео? Если Челышов был в основном посредником, вряд ли для него мог иметь значение один клиент. Стал бы он кого-то удерживать? Любовь, конечно, ревность, я понимаю, но все-таки…

– Да там вообще все непонятно. Парнишка странный немного. Сама увидишь. Хотя я тоже думаю, что вряд ли кто-то стал бы его держать. Но ведь никто ничего толком и не говорит. Может, Демин опасался, что его слабость станет известна. Или Дина не хотела, чтобы он узнал о ее отношениях с покойным.

– Ну и что? Кого это сейчас может испугать?

– Да ерунда, конечно. Но чуть-чуть там, немножко тут – вот и мотив складывается. Для следователя, во всяком случае. Я же им не командую.

– А чем тебя, скажи на милость, не устраивает позиция следователя?

– Во-первых, мои смутные впечатления, которые к делу не пришьешь. Я девушку, знаешь ли, видел. Либо мне надо бросать заниматься тем, чем я занимаюсь, либо это не она. Убийство, судя по всему, совершено на рывке эмоций. Девушку задержали часа через три после, скажем так, события. И – ничего, спокойна, как… – Ильин помолчал, вздохнул. – Ладно, тут туман, тут я и сам не понимаю. Вот другие соображения, чуть менее смутные. Скажи на милость, – передразнил меня он, – кто нынче не знает про отпечатки пальцев? Ну пусть она спасала возлюбленного от дурных влияний, пусть беспокоилась о собственной репутации, пусть все, что угодно. Но даже клинический идиот сообразил бы если не унести нож, так хотя бы вытереть.

– Испугалась, потеряла голову? – предположила я.

– До степени полного идиотизма? Это ж все-таки не стандартная бытовуха. Вон на прошлой неделе в тринадцатом отделении тетку взяли. Точнее, сама милицию вызвала, можешь себе представить. Сидели они, понимаешь, с ейным Колей, тихо, культурно, цивилизованно, День Парижской Коммуны отмечали…