Текст книги "Очевидное убийство"

Автор книги: Елена Колчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Виктор Ильич, скажите, вы сами как думаете – это она?

– Я ничего не думаю, – отрезал несгибаемый пенсионер. Ну Робеспьер, да и только! – Я вам рассказал, что видел и слышал, а думать – ваша работа.

Что же ему все-таки Ильин про меня наговорил?

7. Жиль де Рец. Душечка

Таня оказалась стройной аппетитной шатеночкой не более чем тридцати весен от роду. Дверь мне открыла мгновенно, даже, по-моему, в глазок посмотреть не удосужилась. Фраза «я по поводу убийства» удовлетворила Таню совершенно, никакие другие объяснения не понадобились.

– Да что-то после трех. Пятнадцать по радио точно пропикало, а вот через сколько после этого я вышла… – на ясном лбу нарисовалось та-акое умственное усилие, что мне ее аж жалко стало. – Сумку взяла, причесалась, туфли надела… вспомнила про банку для сметаны, мой-то магазинную не ест, только деревенскую… свет везде выключила… или не выключила? Ведь день был… нет, не знаю, во сколько вышла.

Да уж… Все, что она перечислила, можно проделать за полминуты, ну, пусть за две минуты, а можно и полчаса ковыряться. «Как женщина должна одеваться на торжественный прием? – Быстро!!!»

– Виктора Ильича на площадке встретили, помните? Он к Челышову звонил.

– Да, меня спрашивали. Точно, стоял у соседской двери, не у своей.

– А самого Челышова видели?

– Челышова? А, Джеймс-Бонда!

– Почему Джеймса Бонда?

– Ну как же! Всегда такой… такой… ну, точно Джеймс Бонд. Очень интересный мужчина! Очень. Видела, а как же, улыбнулся мне и кивнул, – вспоминая, она с явным удовольствием тоже улыбнулась, но тут же стерла с лица неуместную веселость. – Кто бы мог подумать, что через полчаса…

Интересно, откуда это она знает, что через полчаса?

– А у Виктора Ильича в руках что-то было?

– Пакет был, еще пакет, значит, два пакета, батон длинный он в руке держал…

– А пакеты непрозрачные? Не видели, что в них было?

– В одном не знаю, а этому… Челышову, да? Челышову Виктор Ильич отдал «маечку» розовенькую, так в ней зелень всякая была, помидорки были, ровненькие такие, я еще хотела спросить, откуда, потом подумала, что раз все равно на рынок иду, значит, и сама увижу, правильно?

Мне захотелось расковырять Танечке ее прелестную головку и поглядеть, чем же она там ухитрилась «подумать». Однако ни одного подходящего инструмента в поле зрения не обнаружилось. К счастью. В конце концов, отсутствие мыслительного аппарата у Танечки вполне удачно компенсировалось недурной наблюдательностью и памятью. Вероятно, в соответствии со знаменитым, пусть даже отвергнутым физикой принципом «природа не терпит пустоты». Если в голове нету того, чем думают, значит, должно же там быть хоть что-нибудь! Впрочем, можно ведь емкость как-то использовать. Например, рассаду цветочную выращивать. На натуральном обогреве…

От технологических измышлений меня отвлек танечкин возглас:

– А, вспомнила!

Я напряглась…

– Он еще батон Челышову – Челышов он, да? Он ему еще батон длинный отдал. Точно-точно, не сомневайтесь. Пакет с помидорками и батон.

Еще немного – и на этой площадке случилось бы второе убийство. Но я пожалела Ильина, собрала в кулак всю свою несуществующую силу воли и быстренько распрощалась. Интересоваться, не заметила ли Танечка чего, когда сидела в понятых на осмотре Челышовской квартиры, у меня терпения уже не хватило. Может, йог какой-нибудь и выдержал… А ведь расспросила бы поподробнее – и многое стало бы ясным. Если не личность убийцы, то по крайней мере загадка времени и закрытого пространства.

8. Бодлер. Цветы маленькой Иды.

Поднявшись на один лестничный пролет, я присела на ступеньку. Подстелить было нечего, юбку стирать придется, ну да Бог с ней, не до того. Лишь бы никто не вздумал по этой лестнице подниматься. Миниюбка и лестница – сочетание и само по себе экстремальное, а уж сидя и вовсе. Ну и ладно. Хотелось подумать, пока впечатления смазаться не успели.

Как ни странно, мне показалось, что уважаемый гражданин Гордеев очень неплохо к незнакомой мне Дине относится. И однако, все, что он говорил, свидетельствует против нее. Честный очевидец?

Мотив для убийства Челышова мог, судя по всему, быть у тысячи людей. Ну, пусть, не тысячи, пусть у десяти. Одна из обиженных дам, один из обманутых мужей (ведь у кого-то из «дам» были мужья? или могли быть), один из тех, кто знал, что у покойника были деньги, один из тех, кому он поставлял «товар». В общем, кто угодно. Ну и что? Будь их хоть миллион, это не объясняет, как убийца попал в квартиру – мимо недреманного соседского «глазка» – и как он вышел. Ну, положим, войти еще можно было, а вот исчезнуть – особенно если учесть, во сколько появилась там Дина – это вряд ли. Не так невероятно, как падение метеорита на главную городскую площадь, но почти.

Неужели Ильин ошибается, и это банальное бытовое убийство? То есть, Дина?

Правда, в ее пользу, если соседу не померещилось – это непонятное «хватит» и звук падения. По времени получается, что Дина входит в квартиру, тут же заявляет что-то вроде «хватит, мне все это надоело, оставь нас в покое», в то же время подхватывает с кухни нож, бьет им хозяина – видимо, для придания дополнительного веса своим словам… После этого непонятно чем занимается в квартире еще около двадцати минут – и уходит, бросив возле трупа нож со своими отпечатками. Если бы не эти пятнадцать-двадцать минут, все неплохо бы укладывалось в «состояние аффекта». Если все случилось быстро, про нож – на нерве – могла от потрясения и забыть.

Но ведь чем-то она эти двадцать минут занималась? Любовалась на лицо бывшего возлюбленного? Так он лицом вниз лежал, так что любоваться можно было в крайнем случае затылком. Деньги искала? Следы своих визитов в эту квартиру? Чушь! Тогда точно от ножа избавилась бы, тут уж на потрясение не свалишь. Да и эксперты говорят, что никаких таких особых поисков в квартире не производилось. Значит, пришла, накричала, убила, посидела четверть часика – и восвояси отправилась? Бред! Таких идиотов не бывает. Даже идиоток таких – все равно не бывает.

А предполагаемое поведение самого хозяина? Разгневанная женщина – если Гордеев не ослышался с этим «хватит» – предъявляет ему претензии – а он, лапочка, спиной к ней поворачивается. Ничего ни с чем не вяжется. Ах, да, нож-то хозяйский, из кухонного набора. То есть, Дина входит и одновременно с объяснениями «милый, ты не прав» успевает сходить на кухню за ножом. А хозяин на все это благодушно смотрит и даже предупредительно подставляет спину. Воля ваша, такого не может быть, потому что не может быть никогда!

Хороший адвокат от подобных обвинений камня на камне не оставит. Особенно, если дело будет перед присяжными рассматриваться – а это опять же, от адвоката зависит. Кстати, что-то такое Валентина Николаевна насчет адвоката говорила, а я не слушала…

Однако насчет «хватит» и звуков падения Гордеев мог ослышаться.

Тогда Динины дела плохи. Совсем плохи. Уж больно складно все подобралось. Предполагаемый мотив – для меня он сомнителен, а на деле очень может быть. Любовь, понимаешь. Народ вокруг нее такого, бывает, накрутит, что Шекспир в гробу ворочаться начнет. От зависти. Значит, мотив у Дины, в общем, был – это раз. Пальчики на ноже и кровь на одежде – два. Гордеевские показания, то есть отсутствие других подозреваемых – три.

А если не Дина, то кто? Понять бы – как, так, глядишь, пойму и – кто. Если убийца пришлый, очевидно, он должен был уложиться в те восемь-десять минут, которые прошли между «визитом» Гордеева и появлением Дины. Прокрался, значит, пристукнул Челышова и смылся. Да еще ухитрился сделать это так, чтобы сосед его не заметил. Шустрый такой убивец. Прямо Карлсон какой-то.

Нет, все-таки со временем что-то не то. Перчики-помидорчики соседу Гордеев принес – это и Танечка сказала. Даже если хлеб, ветчину и осетрину Челышов нарезал до соседского визита – салат он начал готовить после. Чтобы все помыть – кладем минуту, вряд ли меньше. Начинаем резать. Одна помидорина, даже маленькая – полминуты, перец не меньше минуты, из него еще серединку вычистить надо. И что получается? Четыре помидориины и три перца – уже как минимум пять минут получается. Да еще зелень.

К тому же салат покойник резал на кухне, а убили его в комнате. То есть, сложил он все в миску, и в этот момент прилетел наш шустрый Карлсон, сделал свое черное, ох, пардон, кровавое дело и испарился. Тут и Диночка появилась, дабы свои пальчики оставить и в крови испачкаться. А через полчаса после того, как двое соседей видели Челышова еще живым, и труп, и нож, и пальчики были уже на месте. Не то со временем, совсем не то. Получается, что у Карлсона на все про все было от силы минуты две, а скорее всего, и того меньше. Пришел, зарезал, улетел? Или все не так происходило?

Или господин Гордеев врет? Видел кого-то, кого не желает называть? Или, быть может, он сам соседа жизни лишил? Это хорошо объяснило бы противоречие между явной симпатией господина Гордеева к Дине и убийственными для нее его показаниями. А за мотивом и ходить далеко не надо. Деньги должны были у Челышова иметься. Уже тысяч десять долларов для скромного пенсионера – сумма почти фантастическая. А могло быть и гораздо поболе. Но почему тогда господа эксперты не нашли следов гордеевского пребывания в квартире покойника?

Впрочем, чушь все это несъедобная. Гордеев это или еще кто-то неназываемый или чудом незамеченный – как Он ухитрился на орудии убийства динины пальцы оставить?

И собственно, чего это я тут сижу? Курить вредно, сидеть на камне – тем более. А теперь, после трех сигарет подряд, еще и пить хочется по-страшному. Может, зайти еще раз к Гордееву, стакан воды попросить, а лучше сразу ведро.

Или к Танечке?

Ох, нет, эту девушку я больше не вынесу! Лучше погибнуть от жажды! Лет через двадцать чей-нибудь запоздалый гость, не дождавшись лифта, наткнется на мою иссохшую мумию в углу и, сраженный ужасом, даст страшную клятву – больше никогда, ни капли, даже кефира…

На двенадцатом этаже открылась чья-то дверь. Я передумала становиться мумией и вскочила со ступеньки. Из квартиры над гордеевской явилось фантастическое создание. Из-под крошечной шляпки сияли чистые голубые глаза, розовое улыбающееся личико обрамлялось седыми кудряшками, почти букольками, ручки были чинно упрятаны в беленькие нитяные перчатки. Создание не то растерянно, не то задумчиво обвело ясным до прозрачности взглядом окружающую действительность. Заметив меня, оно улыбнулось так, точно я была подарком небес.

– Деточка, вы ведь мне поможете?

Я изобразила на лице самую любезную и доброжелательную из улыбок и поднялась к открытой квартире. Создание повело ручкой:

– Видите? Им ведь нехорошо без свежего воздуха, правда? Им тоже погулять хочется. А я одна не справлюсь.

Сразу возле двери в квартиру, на подзеркальнике трюмо, еще более древнего, чем сама хозяйка, красовалось полдюжины цветочных горшков. Герань, фиалки, алоэ и еще какая-то обыденная растительность. Вся наличная флора явно знавала лучшие времена. Не знаю, как насчет свежего воздуха, но пропылесосить бы их не помешало.

Голубенькие глазки глядели на меня с безграничной надеждой. Судя по всему, бабуля решила вынести своих питомцев на прогулку. На прогулку. Цветочки. Да. А ведь такой ясный взгляд…

– В обычный день они и дома посидят, а сегодня пенсию принесли, несправедливо, если я буду одна радоваться?

Я обреченно наклонилась к подзеркальнику, соображая, как бы это ухватить пять горшков сразу – надо полагать, с одним-то хозяйка и сама справится. Нагнувшись, я оказалась с ней примерно одного роста, и меня едва не снесло к противоположной стене – от божьего одуванчика шел та-акой факел, что мой бедный организм не вынес токсического удара и немедленно потребовал закуски – причем в совершенно непарламентарных выражениях.

Праздник, говорите, пенсию, говорите, принесли? Ну-ну. А общественное мнение полагает, что к старости нужно относиться с почтением. С детского сада долбят.

Здоровые инстинкты боролись с воспитанием секунд десять. Победило воспитание. Приняв единственно возможное решение – не дышать в сторону, точнее, со стороны очаровательной старушки, – я ухитрилась сгрести в охапку не пять, а все шесть горшков и двинулась к лифту, попутно соображая – каким из локтей удобнее будет нажать на кнопку вызова. На сообразительность любительницы цветочков надежда была слабая.

Отделаться от тети Флоры – так я для себя назвала милую старушку – удалось лишь через час. И нет худа без добра – диковинный персонаж сдвинул мысли с мертвой колеи. Подумаешь, динины пальчики! Задачка для дошкольника.

9. Д. Копперфильд. Вверх по лестнице, ведущей вниз

По чести сказать, лучше бы голова моя оставалась на месте. А еще говорят, что маразм не заразен. Как же! Уж если начался всесоюзный съезд крыш, никуда не денешься, поедешь вместе с окружающими.

Приехала я в итоге к некоей идее. В первый момент она восхитила меня своей бредовостью настолько, что я сочла ее гениальной. И внутренний голос меня не остановил – заснул, надо полагать.

А решила я – всего-то – понаблюдать за господином Гордеевым. Вопреки логике, вопреки собственным впечатлениям – из чистого абсурда. А вот!

Топография местности привела бы в восторг любого топтуна. Площадка между одиннадцатым и двенадцатым этажом позволяла устроиться так, чтобы не выпускать из виду гордеевской двери, оставаясь при этом незамеченной. Если, конечно, ему не взбредет в голову посетить мусоропровод. Или Танечке… У каждого из них тогда возникнет естественный вопрос – чего это я тут сижу – ответить на который будет весьма затруднительно. Или, хуже того, еще какая-нибудь гениальная идея родится у тети Флоры.

Да, ясно, что вот просто взять и устроиться посидеть – неосторожно будет. Я задумалась…

У любой уважающей себя героини современного детективного романа в случае необходимости при себе обнаруживается полный комплект барахла, потребного для радикального изменения внешности. Разумеется, дамская сумочка суть вещь в себе, наружные размеры которой не имеют никакого отношения к потенциальной емкости. Но все же, все же. Ведь они, героини, оттуда извлекают все подряд – от париков до армейских ботинок. Воля ваша, это уже магия. Скромная журналистка Рита Волкова такому, увы, не обучена. Отвертка или там плоскогубцы в моей торбе еще могут случиться – но не более того. Хотя армейские ботинки мне сейчас не помешали бы. Или даже лучше ролики. Плюс наколенники, налокотники и бандана. Подростка на роликах никто всерьез не воспримет. Увы, бесплодные мечтания…

Кое-что, если постараться, я найду – косметику там, пару булавок, шпильки. Прическу, положим, тоже смогу поменять. Ну и что толку? Воспринимается-то в первую очередь общий рисунок. Будь я хотя бы в джинсах, можно было бы не пожалеть и сделать из них шорты. Но как превратить мини-юбку в штаны или хотя бы в макси? Ярко-оранжевая маечка в смысле возможных трансформаций тоже не выглядит перспективно. Хотя вообще-то она очень даже выглядит. Бросается в глаза и запоминается.

Вот если бы поблизости нашелся какой-нибудь завалящий секонд-хэнд, проблема переодевания решилась бы радикально, быстро и недорого.

Ага, а если бы у дедушки были колеса, был бы не дедушка, а трамвай. А если бы у меня была шапка-невидимка, никаких проблем не было бы вообще.

Честертон уверяет, что лучшая маскировка – какая-то униформа. Например, почтальона или посыльного из бакалейной лавки. Их вообще никто в упор не видит. Логично. Только мы-то не в Англии. Почтальоны наши ходят, в чем бог послал, а как выглядит посыльный из бакалейной лавки, я себе что-то плохо представляю. Скорее всего, остальное население тоже. Разве что разносчик пиццы, но эта фигура для нашего Города пока почти экзотика. Можно еще попытаться раздеть ближайшего постового, но, боюсь, после этого мне придется либо просить помощи любимого майора, либо как минимум на неделю моя жизнь станет размеренной и… Стоп! Не отвлекайтесь, Маргарита Львовна! Униформа может быть разной, вопрос лишь в том, что именно считать униформой.

Часы сообщили, что с того момента, как тетя Флора скрылась в своей квартире, прошло две с половиной минуты. Пора, однако, чего-нибудь уже решить. Так. Помнится, в одном из соседних дворов мелькал пивной киоск. И еще не забыть для себя взять минералки, иначе точно помру от обезвоживания. Я вздохнула, проверила по карманам наличность и отправилась на подвиги.

10. М. Ходорковский. Кому на Руси жить хорошо.

Компания у трансформаторной будки, к счастью, еще не рассосалась. Более того, в печальных взорах, устремленных на остатки пиршества, без всякого переводчика читалось «маловато будет». Обстановка для знакомства имела место быть самая благоприятная. Если даже у народа и были какие-то сомнения на мой счет, предложение «а может, по пивку?» ликвидировало их в самом зародыше. Нужный мне подъезд от будки был виден, как на ладони, что позволяло более-менее убить сразу двух зайцев. Немного смущал час, потерянный с «тетей Флорой», но тут уж я ничего поделать не могла, оставалось надеяться на лучшее.

Меньше чем через полчаса я оказалась временной владелицей странного вида рабочих штанов типа «советская джинса», почти целой тельняшки и разбитых шлепанцев. Меня заверили, что «не сомневайтесь, чистое, для себя берегу», а запах подтверждал: совсем недавно барахло проходило через дезкамеру. Непонятно, но здорово. С покойника, что ли? Ладно, будем надеяться, что он помер не от проказы. В штанах, правда, могло поместиться две таких, как я, но тем лучше. Вместо пояса пришлось использовать ремешок от собственной сумки. Шлепанцы я, поморщившись, надела на босу ногу.

Поменять лицо – не проблема для любой женщины. Правда, обычный макияж призван улучшить внешность, но какая, собственно, разница? Тут главное – не переусердствовать. Орудуя тремя-четырьмя карандашами, я нарисовала себе мешки под глазами, наметила морщины и главное – сделала воспаленную, неровную кожу. Темные очки сняла. Волосы неровно, оставляя «петухи», зачесала, собрав в старушечий пучок на затылке. Чтобы не блестели, слегка намазала для жирности гигиенической помадой и потерла пудрой – пылью не отважилась, пожалела. Из зеркала на меня смотрело нечто почти бесполое, лет если и не шестидесяти, то уж пятидесяти – наверняка. Под девизом «жизнь ее пыталась прожевать, но от отвращения выплюнула». Великолепно!

Тот тип, что бегал за пивом – уже из чистого альтруизма, ей-богу – одолжил мне еще и пластиковый водочный ящик и даже самолично отволок его в нужный подъезд. Он вообще вился вокруг меня, как курица над только что снесенным яйцом. Щелкал зажигалкой еще до того, как я успевала достать сигарету, и все пытался угостить меня на мои же деньги купленным пивом. Кавалер, блин! Интересно, где он ванну принимает? А что принимает регулярно – мой нос свидетель. Остальная компания, кто меньше, кто больше, но благоухала вся. Такими, знаете ли, природными ароматами. А этот – нет, ничего. И зажигалочка у него была стильная, обтянутая по бокам светло-коричневой кожей, с гравировкой на металлической пластине. Небось, стырил где-то. Откуда бы у бомжа такая явно дорогая штучка?

Впрочем, что мне до чьих-то криминальных наклонностей? Зато устроилась я со всем мыслимым в данных условиях комфортом и в ожидании развития событий предалась размышлениям. Точнее, собралась им предаться. Мысли вились, как стайка комаров: приблизится, кольнет, только нацелишься его прихлопнуть – фигушки, он уже опять зудит в воздухе и ухмыляется, собака!

К комарам у меня вообще давняя любовь. Ладно бы только кусались – так ведь звенят, проклятые, никаких нервов не напасешься. Сосредоточишься тут, пожалуй.

Я подышала глубоко. Я подышала мелко. Я подышала диафрагмой. Не помогло. Строгую элегантность логических построений раздирал какой-то невидимый диссонанс. Или видимый? Окно, немытое со дня окончания строительства дома, превращало внешний пейзаж в скопление туманных полос и пятен. Только фантасмагорически устремленный к небесам ярко-синий колосс нового железнодорожного вокзала блестел весьма отчетливо… Тьфу на вас! Я повернулась к окну спиной, морок пропал, мысли перестали изображать из себя броуновские частицы и начали, наконец, сцепляться в какую-то правдоподобную конструкцию.

Если Челышова убил сосед, все может быть очень просто. Танечка-то подтверждает, что в начале четвертого Челышов был еще жив, и Гордеев к нему не заходил, только пакет с покупками отдал. Но «начало четвертого» и «четверть четвертого» – это, как сказали бы в Одессе, две большие разницы. А точнее, те самые десять минут, которых хватило бы не только Карлсону, но и кому угодно, а уж тем более Гордееву. Предположим, минут через десять после вручения покупок, он зашел – уже именно зашел! – к Челышову еще раз. Зачем зашел? Сказки братьев Гримм попросить для вечернего чтения.

Прошлепал на кухню, взял нож, зарезал соседа, схватил деньги и смылся. И тут повезло – пришла Дина.

А может, это даже и не везение вовсе? Гордеев-то вполне мог знать о ее предполагаемом визите – и использовал его. В таком раскладе Дина могла схватиться за нож вполне случайно, вот вам и пальчики. А уж в кровь наступить еще легче.

Неувязки в такой версии есть, конечно. Но все же не такие громадные, как у гипотетического Карлсона.

Неувязка первая. Мог ли Виктор Ильич знать, где Челышов деньги хранит? Маловероятно, но возможно. Мог ли, не зная, быстро их найти? Тоже не исключено, хотя тоже маловероятно.

Неувязка вторая. Почему он сказал, что громкое «хватит» и звук падения раздались почти сразу, как Дина вошла в квартиру? Это настолько глупо, что может быть и правдой. Ибо соврать можно было и поубедительнее.

Неувязка третья. С какой стати Диночка вообще хваталась за нож? Да не просто хваталась – если бы «хватка» не подходила к удару, эксперты бы тут же о том сообщили.

Неувязка четвертая. Почему она, Дина, то есть, торчала в квартире почти двадцать минут?

Или не торчала? Это ж Гордеев сказал, во сколько она пришла, во сколько ушла? Может, она пришла уже, например, без двадцати четыре и тут же убежала, обнаружив труп – только и успела, что схватиться за нож и уронить его возле тела.

Кстати, вторая неувязка с этим очень хорошо сочетается. Подсознательно Гордеев помнит, что визит Дины был весьма краток, вот и сказал, что крик и удар раздались почти сразу после ее появления.

Ох, вот что мне нужно: во сколько Дина появилась в квартире Челышова – по ее собственному мнению.

В общем, эти четыре дырки с некоторыми допущениями залатать можно. А другие?

Честно говоря, я почти уверена, что Виктор Ильич говорил мне правду. Это раз.

Почему сама Дина молчит? Это два.

И что все-таки означает чистенький телефонный аппарат?

11. Дуглас Энгельбарт. Щелкунчик.

На двенадцатом этаже открылась какая-то дверь. Женский голос строго сказал:

– И смотри у меня, чтобы никаких лифтов!

Женскому голосу ответил детский, причем крайне возмущенный:

– Ну, мам, я что, маленький?! Я же обещал!

– Ладно-ладно, беги уж, взрослый, – женщина рассмеялась.

На лестнице послышалось странное ритмичное бумканье. Через минуту в поле моего зрения явилось дитя лет примерно шести от роду в сопровождении велосипеда типа «Дружок» – бумкали по ступенькам его колеса. Велосипед выглядел видавшим виды, дитя напоминало негатив: загар а ля индеец, выгоревшие до белизны волосы, светло-зеленые шорты и такая же майка. Из «негативного» образа выпадали лишь глаза, темные и блестящие, как спелые вишни. Вишни некоторое время изучали меня, затем дитя придвинулось ко мне и спросило страшным шепотом:

– Ты шпион, да?

Я чуть не свалилась с ящика.

– Как тебя зовут, проницательный ты мой?

– Славик, – ответило чадо и вдумчиво пояснило. – По-настоящему Вячеслав, это когда папа считает, что я неправильно себя веду. А взрослые, значит, всегда неправильно себя ведут? Их ведь всех по-настоящему зовут? Я у мамы спрашивал, она только смеется. А его, – дитя кивнуло на велосипед, – зовут Рокки. Он только делает вид, что маленький, а на самом деле – у-у!

– Серьезная машина, – согласилась я. Причем совершенно искренне – вряд ли этот велосипедный детеныш проходил трассу Париж-Дакар, однако, судя по внешнему виду, вполне мог.

– Рокки значит каменный, а он железный, смешно, правда? А что такое Вячеслав, мама не знает. И папа тоже, так его дедушку звали, и меня теперь в честь него. А ты не знаешь?

Вообще-то «рокки», значит, скалистый, но поправлять пустяковую неточность я не стала. Зато я могла ответить на интересующий чадо вопрос. Ну, кажется, могла.

– Имя старинное, так что точно сегодня уже никто не знает. Есть разные варианты, – дитя слушало, распахнув глаза, и даже, кажется, чего-то понимало. – Чаще всего считают, что имя Вячеслав произошло от слова «вече». Было в древнем Новгороде такое народное собрание.

– Знаю! Вроде нашей Думы. У меня есть эн-цик-ло-пе-дия, – выговорив трудное слово, Славик перевел дух. – По истории. Для детей, – уточнил он с нескрываемым презрением. – Там картинка. Все серые и шапки бросают.

Признаться, более краткого и точного описания принципов народовластия я не встречала – «все серые и шапки бросают», ну надо же!

– Вот-вот. Тогда получается, что Вячеслав – тот, кого прославило народное собрание. Вече.

– Там же «е»! А у меня «я», – удивился Славик.

– А ты уже буквы знаешь? Может, ты еще и читаешь?

– Конечно! – оскорбленно фыркнуло чадо.

– Тогда ты можешь знать, что гласные умеют чередоваться. Ты загораешь, – я выделила голосом «о», – и на тебе появляется загар, – я ткнула в блестящую коричневую коленку. – Со словом «вече» то же самое. Тем более столько лет прошло. И опять же все равно сегодня никто точно не знает, как на самом деле в те времена произносилось «вече». Устраивает?

– Нормально.

– Можно теперь я спрошу?

Чадо пожало плечами, дескать, валяй, не возражаю.

– Почему ты решил, что я шпион?

Дитя фыркнуло:

– Подумаешь! Сразу видно. У таких старых тетенек не бывает таких ногтей. И вообще у них все руки в узлах, а у тебя гладкие. И шея, – добавил он после некоторого раздумья.

Да-а. Шея ладно, на шею можно платочек повязать. А с маникюром я прокололась. Ногти-то короткие, но обработанные как полагается. Впрочем, все одно я ничего сейчас с этим не сделаю.

– А ты по правде шпион? – настойчиво повторило дитя свой вопрос.

– Нет, не совсем, – честно ответила я. – Знаешь, несколько дней назад у вас…

– А-а, – чадо равнодушно повело узким плечом. – Этого зарезали, – он махнул в сторону нижнего этажа, – который дурью торговал.

– Господи, ты-то откуда знаешь? – обалдела я. Ну и дети пошли… Времена что ли такие перевернутые? Глядишь на дошкольного ребенка, слушаешь его и кажется, что ему по меньшей мере лет шестьдесят. Жуть!

Дитя хмыкнуло.

– Милиция приехала, труп выносили – как в «Разбитых фонарях»…

Он замолчал, вероятно, полагая, что прочие объяснения излишни.

– Про убийство понятно, про дурь откуда?

– Все знают, – опять фыркнуло хорошо информированное дитя.

Следующий вопрос я задала по какому-то наитию. Прямо не выходя из шока, вызванного продвинутостью современной молодежи. Это уже потом появились всякие логические объяснения – раз Славик видел, как приехала милиция, значит, гулял во дворе и, возможно, гулял достаточно долго для того, чтобы что-то видеть. Но рассуждения постфактум стоят недорого, а озарения необъяснимы.

– А нет ли чего-то, чего никто, кроме тебя не знает? Может, до того, как милиция приехала, ты что-то видел? Кто-то в подъезд входил или выходил…

Я глядела на Славика, как святой отшельник на посланца небес, но мой юный собеседник, похоже, уже потерял всякий интерес к разговору.

– Я че, смотрел, что ли? – но, подумавши, все же добавил нечто более содержательное: – А! Машина за нашим углом стояла, я ее раньше не видел.

– Ты что, все здешние машины знаешь?

– А как же! – Славик сиял вполне заслуженной гордостью.

– И когда она стояла? Когда милиция приехала?

– Не, раньше. Я поел и гулять вышел, дом объехал, а она за углом стоит.

– Когда милиция приехала, она еще стояла?

– Не, уехала, давно уже.

– Ты видел, как она уехала?

– Ага. Интересно было – чья это.

– И чья же?

Ребенок нахмурился:

– Не знаю, дядьки какого-то, не нашего.

– В каком смысле «не нашего»?

– Ну-у… Он из нашего подъезда вышел, а сам тут не живет, я его не знаю.

– Что за дядька?

– Дядька как дядька, обыкновенный. А это он убил?! – в глазах снова заблестел интерес.

– Не знаю, Славик, – вздохнула я. – Как он хоть выглядел?

– Да обыкновенный. Старый уже.

Старый? Что за новости? Ах, ну да, ребенку даже восемнадцатилетние кажутся стариками.

– Старый, как тот, которого убили или как его сосед?

– Не, сосед совсем уж… Как тот, которого убили.

– Черный, белый?

– Негр, что ли? – развеселился Славик. – Нет, обычный дядька, – и серьезно добавил: – Не кавказец.

– Наверное, в большой шляпе, да?

– Не было у него никакой шляпы!

– Волосы какие?

– Не помню, – дитя пожало узкими плечиками. – Средние, наверное.

– Очки темные, шпионские и борода?

– Не, бороды не было. Очки? Не помню, может, и были. Да не смотрел я на него! – Славик, кажется, обиделся сам на себя: вот, может, видел самого убийцу и внимания не обратил. – Я же за машиной смотрел, она долго стояла. Я три раза дом объезжал, а она все была.

– Машину-то хоть запомнил?

– Че там запоминать! Так себе тачка, обыкновенная.

– Ну, какая обыкновенная? Цвет хотя бы…

– Белая «пятерка». Стекла не тонированные. Уже подгнившая. Красили давно, – скучно перечислял Славик. – На правом крыле клякса, ну, наклейка. Новенькая.

– Почему ты так решил?

– Гладенькая, блестящая… да видно же, что новая, недавно приляпали.

Какой наблюдательный мальчик…

– А на ветровом стекле ничего не висело?

– Три обезьянки.

– Что, сразу три? – удивилась я.

– Ну, эти, которые спиной друг другу и… – дитя поочередно зажало уши, глаза и рот, демонстрируя позы классической восточной троицы «не вижу, не слышу, не говорю злого». – Вот такие, – он показал размер в половину своей ладошки. – Вроде все. Номер надо?

Тут я чуть не свалилась со своего ящика во второй раз.

– Славик! Хочешь, я тебе мороженого куплю? Три порции. Или пять? Сколько хочешь!

– Не, я не люблю сладкое, – равнодушно отказалось дитя.

– А что ты любишь? – поинтересовалась я с некоторым трепетом. Я ведь уже знала, что чадо любит машины. А вдруг оно пожелает последнюю модель «ягуара». Или гоночный велосипед. Или хотя бы черной икры. Финансы, оставшиеся у меня после угощения трансформаторной компании, таких роскошеств не позволяли. К счастью, дитя за свою жизнь, похоже, уже успело научиться соразмерять свои желания с действительностью и поведало жутким шепотом, что любит минералку, особенно с газом, так что мама его даже дразнит – «и все мои подружки пиявки да лягушки. Фу, какая гадость!» – дитя довольно точно изобразило фрагмент арии Водяного из популярного мультика. Это была удача. В смысле – любовь к минералке. Я отдала ему свою бутыль, где не хватало не больше стакана. Славик тут же отвинтил пробку и забулькал. А я тем временем достала блокнот и ручку. Запомнить три буквы и три цифры – не проблема, но когда записываешь, оно внушительнее выглядит.