Текст книги "Маргаритки для одинокой леди"
Автор книги: Елена Колчак
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
24.
Конечно, счастье не зависит от количества денег –
но удобнее плакать в лимузине, чем в автобусе…
Жаклин Кеннеди-Онассис
Костик, в виде исключения, не сидел на ступеньке у моих дверей, а стоял, облокотившись о лестничные перила. Войдя в квартиру, он не прошел сразу на кухню – к чему я успела уже привыкнуть – а остановился в прихожей и после некоторого размышления сообщил:
– Я попрощаться хотел...
– В каком смысле?
Костик пожал плечами, выражая недоумение моей непонятливостью. В самом деле, уж слово «попрощаться» в русском языке имеет один, вполне определенный смысл.
Если, конечно, забыть о прощании с покойниками – но я пока, кажется, еще не труп. Как в том анекдоте про больного на каталке: «Зачем в морг? Я же еще живой? – Так мы еще и не доехали».
Да, боюсь, что у меня есть немалые шансы не дожить до окончания этой истории. Правда, Альбина мертва – что совершенно непонятно, но очень успокаивает. Однако я ведь могу и ошибаться в своих предположениях. Костик пояснил:
– Уезжаю. В Новосибирск. Ну не совсем в Новосибирск, около. Вечером паровоз.
– А как же консерватория? А Бельгия?
– Подождет. Мне всегда хотелось поиграть джаз... У меня там приятель рядом... Звал...
– А мама?
– С мамой Тамара Витальевна поживет, я договорился, ей так даже удобнее.
Я очень ясно чувствовала, что единственное, чего мне сейчас нельзя делать – это удивляться.
– Валерий Михайлович про тебя спрашивал. Он ведь совсем один остался, ты последний сколько-то близкий ему человек. Ты ему нужен.
Костик снова пожал плечами.
– Он умрет скоро, – он сказал это без всякого выражения, просто сообщил очевидный и потому малоинтересный факт.
Мне раньше никогда не приходило в голову, что ангелы должны быть нечеловечески жестоки. Вот именно – нечеловечески. Впрочем, зря я так на Костика. Он ведь пришел попрощаться – и именно по-человечески, не божественно. А внешнее безразличие... Он просто принял какое-то решение и следует ему. И не собирается по этому поводу разбрасывать вопли и сопли. Если вы, к примеру, собираетесь выстроить новый дом, то жалость к старому жилищу, которое придется снести, – чувство более чем естественное, однако, если вы с ним не справитесь, то никогда ничего не построите. А если вам пора удалять зуб, то не стоит тратить много времени на страх, иначе вы рискуете лишиться и соседних.
– Как умрет? – вырвалось у меня, Костик же в ответ только пожал плечами. – Тем более. Тебе его не жаль?
Он покачал головой.
– Нет. Достаточно было хоть раз обратить внимание на то, как Альбина на эти цацки смотрит. Она их хотела так, как ни вещь, ни человека хотеть нельзя, это плохо кончается.
– Она умерла, – это была слабая попытка защитить того, кто сам уже защититься не может, что-то вроде «о мертвых aut bene aut nihil».
– Да, – согласился Костик. – Альбина Вадимовна умерла.
От безжизненности его голоса у меня в голове стало холодно и очень ясно.
А почему, собственно, меня так удивила смерть Альбины? Разве Валерий Михайлович не мог в конце концов догадаться, кто убийца. Отомстить за смерть дочери – звучит очень мелодраматично, но самые распространенные человеческие стремления частенько отдают мелодрамой. Ведь мог свежеиспеченный супруг уйти со своего фуршета на час раньше? Не в ресторане праздновали – в офисе. Вполне мог уйти, вызвать под каким-то предлогом Альбину... Трудно представить, чтобы он мог кого-то задушить, но человеческие способности – вещь вообще малопредсказуемая. Или... Или это не Валерий Михайлович... Господи! Что же делать-то?
– Костик, я не понимаю. Что-то случилось? Ты что-то узнал?
– Ну... – Костик попытался улыбнуться. – Можно и так назвать. Узнал... Я всегда полагал, что месть – эмоция ущербных людей. А получается... Если нет никакого другого способа восстановить справедливость...
– Но ведь ты сейчас пришел именно сюда, правда?
– Да. Кто-то должен знать. Вдруг со мной что-то случится. Хотя это уже не имеет значения. И вы, по-моему, все уже знаете.
– Знать я, Костик, ничего не знаю, одни предположения. Ну, еще чулки и Герда.
– У меня сестра на Донской работает, троюродная, я к ней иногда на работу захожу.
– В диагностическом центре?
Вообще-то он назывался лечебно-диагностический центр чего-то там, очень длинное название, а по сути – лучшая онкологическая клиника города. И не только города – с пол-России сюда приезжают, включая Москву и Питер.
– Ну да. Мы нечасто с ней видимся, а в тот раз, месяца два назад, ей барахло какое-то надо было на дачу отвезти. Я в центр подъехал, а из кабинета Альбина выходит. Меня не заметила. Я Танюху забрал, пока ездили, она мне и рассказала. Валерий Михайлович у них с подозрением на язву обследование проходил. С язвой, конечно, дорога в районную хирургию, но при таких деньгах можно себе и Швейцарию позволить, не то что Донскую.
– Ну и? – я, кажется, начинала понимать, в чем дело.
– Ну, как разрезали, так и зашили. Выписали, успокоили и Альбину вызвали: рак неоперабельный, метастазы везде, больше года не протянет, готовьтесь. Самому, конечно, ничего не сказали.
– А как же он, такой больной, в командировку уехал?
– В какую командировку?
– Ну... – я замялась. – Когда... Альбина Вадимовна сказала, что его не было...
– Какая командировка – он опять на Донской лежал. С обострением язвы желудка, – саркастически добавил Костик.
Та-ак. А ведь Альбина вовсе не утверждала, что Валерий Михайлович в командировке. Она сказала «в отъезде», а поскольку центр на Донской находится практически за чертой города, то можно и так сформулировать.
– Понятно... – недостающая деталь той самой страшненькой версии встала точно на место. Время. Стоило Альбине узнать, что Геллер обречен – и родился «маньяк с маргаритками». Гениальная идея, что ни говори. Жаль, что ее кремировать собираются – такой мозг надо сохранять в кунсткамере, в назидание потомкам.
– А в последний вечер... Мне бы Тамару Витальевну попросить с мамой посидеть и съездить Марину проводить... Но Тамару Витальевну еще с дежурства надо было дождаться, а Марина торопилась, потому что уже позвонила домой и сказала, что выезжает. Она обещала перезвонить мне сразу, как до дому доберется. Минут через двадцать, как она ушла, я беспокоиться начал, не знаю почему, у меня вообще-то тревожность не очень высокая. А тут... Начал сам звонить, чтобы Альбина, может, ее встретила. А телефон не отвечает. Тут уколы, компрессы, уже и звонить поздно было. А утром...
– А где ты чулки видел?
– В коридоре у них, за шкафом. Нам с Мариной знакомые крыску на два дня дали, знаете, такие, медицинские, их вместо хомячков держат. Она Герды испугалась и давай прятаться. Пришлось ловить. Ну, вот... Только я тогда вообще ни о чем не подумал, ни про какие убийства еще и слышно не было. Ну, чулки и чулки, только место странное.
Вот, значит, почему Костик меня про чулки спрашивал... Ошибиться боялся.
– Она их потом на книжную полку переложила, у Марины в комнате...
– Вы тоже видели?
– Видела. Только уже после того... Когда альбомы относила. Они на полку не помещались, пришлось книжки местами менять...
– Это, наверное, после того, как я Альбине позвонил.
– Зачем? – удивилась я.
– Сам не знаю. Помните, я вас у дворца встретил? Валерий Михайлович в контору свою пошел, а она домой. Я и позвонил, спросил, неужели хоть сорока дней дождаться нельзя было. А она смеется, первый раз я слышал, чтобы она смеялась... Молод, говорит, меня учить, кто долго дожидается, с носом остается. Сам хотел все заграбастать, а теперь и оставайся.
Да уж, куш солидный, убивают и за гораздо меньшее. Одна квартира чего стоит. А эта проклятая коллекция – там еще на десять таких квартир хватит, а может, и больше, все-таки три поколения собирали. Интересно, а Ильин знает про драгоценности? Я хотела еще о чем-то спросить, а вместо этого вдруг сказала:
– Хорошо, что ты уезжаешь. Ильин совсем землю роет, для него это теперь дело чести. Он, конечно, на тебя и не думает, да и дела все на того рыночного придурка спишут, но ведь черт его знает, что в милицейскую голову прийти может... – я говорила и удивлялась сама себе. Как же правосудие? А так. Правосудие свершилось. Если бы Альбине на голову кирпич упал – все было бы в порядке? Ну, вот он и упал. Костика, конечно, жалко. Бедный мальчик!
25.
Завтра будет лучше, чем послезавтра…
Кассандра
Я проводила его на вокзал. До поезда оставалось часа полтора, маячить в душном зале ожидания или даже на привокзальной площади не хотелось. Мы ушли в небольшой лесок за товарной станцией и устроились там. Минут через пятнадцать Костик достал из своей необъятной джинсовки небольшой, размером чуть больше тетрадки, непрозрачный пакет, посмотрел на меня...
Все-таки рентгеновские у него глаза, не иначе. Секунды под его взглядом показались мне – как это ни банально – вечностью. Должно быть, примерно также ощущает себя труп на прозекторском столе. В глазах Костика и не было ничего недоброжелательного или жесткого, но чувствовать, что тебя видят насквозь – удовольствие ниже среднего.
Он собрал вокруг себя пару пригоршней сухих веточек, сложил их домиком и поднес зажигалку. Кучка взялась дружно и сразу. Костик добавил еще веточек, глянул еще раз на меня – уже мельком, как бы уточняя что-то – и положил в огонь пакет. Пламя облизало края, полиэтилен оплавился, съежился, мелькнула черно-серебристая поверхность и что-то белое, тряпочное, запахло паленой синтетикой и хлопком. Значит, все-таки не Валерий Михайлович... Костик продолжал подкладывать веточки, и через пять минут на месте костерка оставалось... да ничего, в общем, не оставалось. Черный спекшийся комочек. Одной из валявшихся рядом железяк я выкопала ямку, сгребла туда остатки, перемешала для верности с мусором, накрыла ямку дерном и только после этого, не выдержав, спросила очевидное:
– Откуда?
– Из карманов.
Ответ абсолютно, как я понимаю, точный, и столь же абсолютно неинформативный. Из чьих карманов? Ясно, конечно, из чьих, значит, она в последний вечер как раз последнюю точку собиралась поставить...
– Вот… еще, – он разжал кулак, на ладони лежала фигурка дельфина, с половину моего большого пальца, красоты изумительной. Я не очень-то разбираюсь в камнях, но александрит вряд ли можно с чем-то перепутать. А какая работа...
– Марина его на гайтане носила... Дух моря...
– Всегда?
– Иногда. Но в последний вечер он у нее был, точно. А Альбина на цепочку повесила. Не удержалась, – Костик опять сжал кулак, как будто пытаясь раздавить фигурку, даже костяшки пальцев побелели. Потом раскрыл ладонь и протянул мне:
– Возьмите.
– Мне? – я опешила.
– Возьмите, – он кивнул. – Я хотел на память оставить, а потом решил: все, значит, все. Возьмите.
Стрелки тем временем подошли к назначенному часу. Я посадила Костика в поезд, поцеловала на прощание и велела, если вдруг понадобится помощь, не изображать из себя супермена, а позвонить или еще как-нибудь дать знать. Адрес брать не стала – чего не знаешь, о том не проговоришься.
А ведь, в сущности, сказать-то он мне ничего и не сказал... Ну и слава Богу!
Но как теперь с Ильиным разговаривать? Правды сказать нельзя, врать претит… Придется придраться к чему-нибудь и поссориться «на всю оставшуюся жизнь». Жаль… Ох, как жаль…
26.
Любовь – это торжество воображения над интеллектом…
Филипп Киркоров
Затылок Ильина опирался на беседочный столб, глаза были закрыты. Я тихонечко (непонятно – почему) заглянула в беседку. Правая рука свисала плетью, левая безжизненно лежала на скамейке. Рядом стоял большой и абсолютно бесформенный полиэтиленовый пакет.
Не то от жары, не то от непривычности зрелища – я ни разу не видела Ильина расслабленным и невнимательным к окружающей действительности – мне стало страшно. Здравый смысл попытался было подать слабый голос: чего, мол, переполошилась, спящих мужиков не видела? Балбес! – огрызнулась я на внутренний голос – среди бела дня, в дворовой беседке да без малейших признаков перегара и задремал? Но здравый смысл и сам почел за лучшее заткнуться, потому что я увидела – под пакетом мокро, да не просто мокро... Скамейка порядком потемнела от возраста и погодно-климатических катаклизмов, но цвет пятна различался совершенно отчетливо. Из пакета подтекало красным. Еще один красный след, хотя и очень слабый, виднелся под левой ладонью Никиты.
Господи! Ну почему?!
Я попыталась приглядеться. Никаких внешних повреждений заметно не было. Но если верить всяким там авторам, бьют нередко в спину – это если ножом. Или чем-нибудь тяжелым по затылку. И стреляют тоже в затылок. Спину закрывало беседочное ограждение, затылок упирался в него же...
Я зачем-то заглянула под скамейку. Полдюжины окаменевших бычков, раздавленный шприц, пара пивных пробок, три водочных. Через десяток столетий весь этот хлам, вероятно будет представлять немалую археологическую ценность.
Больше ничего под скамейкой не было. А что я, собственно, ожидала там увидеть? Нож? Притаившегося бандита? Лужу крови? Тяжко вздохнув и напрягшись, как беременная курица в свой самый ответственный миг, я коснулась ильинского плеча...
И через мгновение уже сидела у него на коленях и безуспешно пыталась вырваться.
– Не подкрадывайся! – Ильин легонько щелкнул меня по носу и отпустил. – Да успокойся ты, не к тебе я пришел, а к герою дня. А герой где-то шляется, а я, между прочим, устал, так что некоторым не грех бы проявить женское понимание и сочувствие вместо того, чтобы вроде партизана подкрадываться. Видишь, сижу, жду. Вон и подарочек принес.
Я заглянула в окровавленный пакет. Рагу. Говяжье. Килограмма три будет. И тут я расхохоталась. Увлеченно, с захлебыванием и повизгиваниями. Ильин посмотрел снисходительно, покачал головой, достал из кармана ветровки бутылку минералки, отвинтил пробку и сунул мне:
– Пей! Экие вы нервные, творческие работники!
Мы оставили Джека-Полкана разбираться с «премией», поднялись ко мне, выпили целый чайник свежего чая – а меня все еще продолжал бить озноб. И вправду, нервные мы какие-то...
Ильин виделся как-то не в фокусе, вроде старинного привидения, не то человек сидит, не то чего-то прозрачное. Хотя и чай пьет, и даже разговаривает. Вроде даже живое. Только далекое-предалекое. Неужели я из-за этого вот персонажа так переживала? Мало ли кто ко мне заходит чайку попить, да? Во всех влюбляться – жизни не хватит.
Мы перебрасывались редкими ленивыми фразами. Я даже посмеялась немного, когда герр майор пересказывал мне вкратце монолог этого, как его, кандидата, о зловредной роли женщин в истории науки вообще и его, кандидатского вклада в нее, то есть в науку, в частности. Похоже, крыша у персонажа на почве квартирно-научных измышлений съехала более чем основательно.
– Хотя спецы говорят, что вменяем. Для суда во всяком случае, хватит. Только я думаю, что это совсем не тот персонаж...
– В смысле – не тот? – я, признаться, слегка обалдела от ильинской догадки.
Даже испугалась и, должно быть, от испугу вся внутри ощетинилась – а какая тебе, милый, разница? больше, чем последнее убийство, ты ему не инкриминируешь, ибо недоказуемо. Пущай посидит, а даже если и грохнут в камере, невелика потеря – экземпляры, решающие свои личные дела таким способом, не должны расхаживать по улицам. Если они будут там расхаживать, всем остальным придется по домам прятаться. Зато дело о маргаритках закроете, никуда не денетесь. Конечно, вслух я ничего этого говорить не стала, да Ильина это, похоже и не интересовало.
– Есть у меня одна дикая версия, только не пугайся. – Никита вздохнул. – Не было никакого маньяка.
– Как это – не было? А этот, кандидат?
– Да к черту его, он решил ситуацией воспользоваться, а не получилось, сломался сразу. Нелюдь.
– А кто же тогда...
– Мне с самого начала показалось странным... Понимаешь, слишком много совпадений. Самый первый – хронологически первый – эпизод, когда напали на мадам Рудину. Причем она – единственный, так сказать, свидетель. Может, на нее никто и не нападал? Потом смерть ее падчерицы, потом и она сама. Чересчур часто эта семейка проявлялась.
– Ты хочешь сказать, что кто-то охотился именно за Альбиной Вадимовной?
– Да нет. Ее смерть не приносила никому никакой выгоды. А вот смерть падчерицы была очень даже выгодна самой мадам. Если предположить, что на самом деле имело значение только убийство Марины, а все остальное – дымовая завеса? Ты знаешь, что этот приятель Марины весь вечер, как она ушла, ей домой названивал? А телефон не отвечал.
– А ты откуда знаешь?
– Мама его сказала. Так что, мадам тогда соврала, что сидела дома и собиралась встретить Марину, но не встретила. Только из этого много не выжмешь. Недоказуемо. Глухарь.
– Никита, но ее саму убили...
– Угу. Я думаю, это месть за Марину. Жемчужины-то в этот раз не было. При осмотре решили, что в какую-то трещину провалилась, не перекапывать же там все подряд. А я думаю, что убийца просто не знал о ее существовании. Кто-то догадался, в чем дело, и решил восстановить справедливость. Может, этот, Костик. Хотя я полагаю, что скорее отец. У него больше возможностей было. И чтобы догадаться, и чтобы что-то сделать. Кроме того, Костик весь вечер дома был. По крайней мере до полуночи, пока мать спать не легла. – Никита глянул на меня и усмехнулся. Должно быть, мысль, посетившая меня – что мать и соседка-медсестра наверняка в Костике души не чают, и скажут все, что ему надо – должно быть, эта мысль заглянула и в его голову. – Да не растопыривай ты глаза-то. Это все равно чистой воды литература. Никто не будет этим заниматься. Валерию Михайловичу жить осталось с гулькин нос. Ты думаешь, он в командировке был, когда Марину убили? На обследовании лежал, рак у него. Неоперабельный. Грех его сейчас трогать. Кандидата этого посадят за убийство бывшей жены, плюс все дела с маргаритками на него закроют, а домыслы мои никому не интересны. Честно сказать, мне самому в первую очередь. Пусть будет, как будет.
И тут на меня что-то нашло. Никита сидел, почти отвернувшись, как будто пытался разглядеть что-то в темноте окна. Я подвинулась к нему, обняла за плечи и уткнулась лбом ему между лопаток.
– Эй! Ты чего это? – он, кажется, слегка испугался моего порыва. Голос у него был удивленный, но ласковый-ласковый.
– Да ничего, так. Умный ты очень, хотя и милиционер. Давай лучше чай пить. Зеленый.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/