Текст книги "Мегагрант"

Автор книги: Елена Кокурина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Готовя заявку, мы все это просчитали, получалось, что десяти миллионов на задачи первого года должно было хватить.

За столом зашептались. Ректор спрашивал у одной из сотрудниц, достаточно ли времени для объявления тендера и оформления госконтракта на прибор.

– Для чего нужен тендер? – вмешался Паоло. – Мы сможем купить прибор довольно быстро.

– Согласно закона, – пояснила юрист.

– Да вы просто «женщина-нет», – пошутил Паоло с присущей ему галантностью, но видно было, что он крайне озадачен и ничего не понимает.

– Переведите, пожалуйста, ведущему ученому, – обратился ректор к переводчику. – Согласно российским законам, любая государственная организация имеет право делать закупки только через процедуру тендера. То есть объявляется конкурс, и компания, готовая предоставить требуемую продукцию по самой низкой цене, побеждает, и с ней заключается государственный контракт, по которому она обязуется в определенный срок поставить оборудование.

– Мне известно, что такое тендер. – В голосе ведущего ученого слышались нетерпеливые нотки. – Но для науки эта процедура не всегда хороша. Это лишает ее гибкости и мобильности. Вы хотите сказать, что и реактивы закупаются по тендеру?

– К сожалению, да, – ответил Алексеенко. – Но мы сделаем все возможное, чтобы уложиться в срок. Я беру этот вопрос под личный контроль.

Вечером за ужином в шумном ресторане гостиницы «Интурист» Паоло продолжал негодовать:

– Все это не имеет никакого смысла! В таких условиях сделать ничего невозможно. У нас и так практически невыполнимые сроки – два года и два месяца.

Он замолчал, задумался, казалось, немного успокоился, потом торжествующе стукнул ладонью по столу:

– Ничего подобного! Этого просто не может быть, другие-то как-то работают уже год. Я имею в виду победителей 2010 года, сорок человек. Если бы все было так, как нам говорили сегодня, эта программа закрылась бы. Надо с ними связаться.

Я покачала головой, поскольку уже пообщалась с несколькими ВУ.

– К сожалению, у всех одно и то же.

Паоло рассердился:

– Елена, этого просто не может быть! It is impossible, -повторил он по слогам по-английски.

Я открыла компьютер, где уже держала наготове комментарии победителей конкурса мегагрантов первой волны. Несмотря на разную географию и научную проблематику новых лабораторий, конкурсантам приходилось преодолевать одни и те же трудности. Я вкратце прочла профессору несколько комментариев:

«Собираясь сюда, я отдавал себе отчет, что русская бюрократия отнюдь не простая. Я не рассчитывал, что все и всегда будет происходить гладко, но порой у меня возникает впечатление полной остановки какой-либо деятельности. По условиям гранта, мы должны были приобрести оборудование, без которого не можем обойтись, – компьютер необходимой мощности, поскольку наша работа связана с огромными вычислениями. Однако получили его только через десять месяцев. Я понимаю, что при взаимодействии с бюрократией любой страны проблемы возможны, но мне хотелось бы иметь чёткое понимание правил, по которым она действует здесь».

«Поначалу жалобы зарубежных коллег я воспринимал критически. Думал: поскольку живу в России, то разберусь. Черта с два! Мы выбрали необходимое оборудование, согласовали спецификации, объявили тендер. Но пришла компания, которая хотела только сорвать конкурс, потому что продавала конкурирующее оборудование. Ей это вполне удалось. Тендер отменяли дважды. И сейчас, спустя год, оборудования у нас всё ещё нет. Снабжением институтов и лабораторий материалами, реактивами, приборами и прочим оборудованием занимаются выбранные конкурсными комиссиями торговые посредники, как правило, не имеющие к науке никакого отношения. Это коммерсанты, занимающиеся своим бизнесом. Интересы приобретателей товара в данном случае учитываются далеко не в первую очередь».

«Получилось так, что главной проблемой для науки в России стала даже не коррупция, а борцы с коррупцией. На то, чтобы купить один реактив для исследований, требуется три месяца. И даже если вам нужно всего грамм, придется либо покупать целый трейлер, либо ждать, пока выигравший тендер посредник не наберет заявок на этот самый трейлер, иначе ему невыгодно. Поэтому в России создать лабораторию, которая эффективно конкурировала бы с западной, сейчас в принципе невозможно. Когда я получил 5 млн долларов (150 млн рублей), то вначале очень обрадовался, поскольку эта сумма равна десяти обычным грантам. Но когда оценил возможность и порядок использования средств, то понял, что эффективность вложений составляет 10-15%».

«Еще мелкая проблема – я не могу себе купить билеты. Бухгалтерия химфака МГУ оплачивает их, только если я куда-то лечу из России. А если я лечу в Россию из США и возвращаюсь туда, то купить билеты они не могут. Летать мне приходится шесть-семь раз, получаются десятки тысяч долларов. А выписывать это в виде зарплаты, значит отдавать налоги, плюс американские налоги. Вот как это решать?»

«Может ли быть по-другому? Сейчас некоторые организации, в том числе МГУ, пытаются закупить все заранее, решить, что нам потребуется в будущем в течение энного числа лет. Но мы так даже в Советском Союзе не работали. Я не знаю, кто может решить эту проблему, Президент страны? Мы готовы обратиться к нему, возможно, совместно с академией наук. Должно быть разрешение на покупку хотя бы минимального набора реактивов. Без этого науки просто быть не может».

Паоло слушал внимательно и становился все мрачнее. Попросил официанта принести двойной эспрессо, которым всегда завершал ужин. Но после глотка кофе вдруг оживился и сказал:

– Раз проблема обсуждается так широко, и не только русскими, но и зарубежными учеными, то правительство наверняка должно ее решить. Это же очевидно и не может долго продолжаться. Начнем, посмотрим, что удастся сделать за эти два месяца.

7

Маккиарини уехал, предполагая вернуться через две недели на собеседование кандидатов. Но в университете произошла непонятная задержка с объявлением конкурса. Мы никак не могли получить CV для первоначального отбора. Я позвонила профессору Елене Ивановне Кондратьевой, которая руководила в университете научно-организационным отделом и помогала нам с конкурсной заявкой. Два года назад она перевелась в Краснодар из Томска, была вовлечена в большую науку, отличалась быстротой и предприимчивостью. Она не объяснила причин задержки конкурса, но обещала сделать все возможное. Через день пришло пятьдесят резюме от кандидатов. Паоло просмотрел их и схватился за голову (мы говорили по скайпу). Практически ни один из них не соответствовал хотя бы двум-трем из составленных им критериев для отбора.

– Просто не знаю, что делать, – сокрушался он. – Они не смогут работать.

Я предложила ему выход, подсказанный Еленой Ивановной:

– Есть несколько человек, которые посильнее других, но плохо знают английский. Если мы исключим этот критерий, возможно, удастся кого-то отобрать. А язык они выучат.

Так и поступили. В день собеседования в приемной ректора собралось пятнадцать человек: интерны, аспиранты, кандидаты наук, более старшие сотрудники, – все были в одинаковом положении, поскольку в конце концов Паоло, внутренне, для себя, определил главный критерий отбора. Его формулировка. «Неукротимое желание освоить новую область». Как он собирался понять это через переводчика (поскольку требование обязательного знания языка было снято), было загадкой.

Собеседования оказались недолгими. Он задавал примерно одни и те же вопросы: «Почему хотите работать в проекте?» Ответы были разными: от «желания заниматься большой наукой» до мечты «вырастить орган».

«Приходилось ли вам работать на таких-то и таких-то приборах?» – большинство ответов были отрицательными.

«Есть ли семья, и готовы ли вы надолго уехать из Краснодара» – почти все отвечали утвердительно. Лишь двое спросили, как надолго придется уехать и куда.

В заключение он задавал свой коронный вопрос: «Готовы ли вы работать 25 часов в сутки?» – Все уверенно отвечали: «Да». После этого Маккиарини неизменно добавлял: «Я не шучу – 25 часов, это так и будет».

Последним был уверенный молодой человек лет тридцати, кандидат наук, который ответил утвердительно на второй вопрос об опыте работы с приборами. Говорил по-английски, очевидно, что он хорошо подготовился, поскольку свободно оперировал терминами, имеющими отношение к регенеративной медицине. У меня не было сомнений, что уж его-то профессор возьмет. Но этого не произошло. Маккиарини, записывавший на листочке имена собеседников, после окончания попросил повторно вызвать пятерых. Это оказались четыре девушки и один высокий худой парнишка в очках, про которого Паоло сказал: «Это настоящий пост-док», и по-отечески похлопал его по плечу. Звали его Саша Сотниченко, и он был интерном.

С одной из кандидаток профессор говорил особенно уважительно и выразил надежду, что после многоступенчатой стажировки она сможет стать его заместителем в лаборатории. Это была кандидат наук, доцент Елена Губарева – самый молодой доцент в университете, а до этого – обладатель президентской стипендии. Паоло ни о чем этом не знал, но повинуясь внутреннему чутью, выделил ее на фоне других кандидатов.

Другая девушка, аспирантка Елена Куевда, по специальности была хирургом, но хотела, также, как и Паоло, освоить науку – о чем сообщила, отвечая на первый вопрос. Этот ответ ему понравился.

Еще одна девушка-интерн была очень серьезной, грамотной, хорошо говорила по-английски, и Паоло сказал, что она принята «за будущее усердие».

И наконец, последней принятой кандидаткой стала красотка в мини-юбке, не говорящая по-английски, не знающая ничего о регенеративной медицине, но несмотря на это Маккиарини взял ее в команду, объясняя свой выбор тем, что «надо дать шанс кому-то, кто начинает совсем с чистого листа». (Кстати, уже через несколько месяцев девушка уволилась, так как вышла замуж и забеременела).

Ребята выглядели очень счастливыми, а у меня вдруг возникла ассоциация с набором в отряд космонавтов: они отправлялись в совершенно неведомую область и даже оставаясь в стенах родного университета, в каком-то смысле не принадлежали ему, потому что эта новая задача забрасывала их очень далеко и высоко и требовала серьезных внутренних изменений. Не говоря о том, что спустя неделю, они должны были отправиться в путь. Сначала – в Москву, в Федеральное медико-биологическое агентство в качестве слушателей цикла «Клеточные продукты. Надлежащая производственная практика». Потом – в практические лаборатории Москвы и Петербурга,– в Каролинский институт и клинику Карреджи во Флоренции. Вернутся ли они настоящими исследователями? Тогда этого никто не знал.

Маккиарини же, по своему обыкновению, полностью переключился на другие дела, едва его самолет оторвался от земли. В данный момент это дело было связано с Крисом, пациентом, которому он недавно сделал трансплантацию. Операция прошла хорошо, и Паоло предстояло сделать ряд обследований, чтобы решить, когда его пациент будет в состоянии проделать долгий обратный путь домой.

Глава 4

2012. Юля и Саша

1

Крис вернулся домой в Балтимор в январе. Вскоре после операции он перенес двустороннюю пневмонию, которая задержала его восстановление. В общей сложности он провел к клинике Каролинского института около двух месяцев. Он был еще слаб, но уже с первых дней в США начал активно давать интервью:

– У меня больше нет рака! – первое, что он сказал. -Остальное дело времени. Я могу дышать, есть, пить, говорить, двигаться, и каждый день я понемногу продвигаюсь вперед.

Так оно и было вплоть до начала марта, когда Крис внезапно был доставлен в балтиморский госпиталь, а через несколько дней семья сообщила о его кончине. В официальном заявлении клиники причина смерти, по просьбе родных, не сообщалась, говорилось только, что она не имеет прямого отношения к перенесенной трансплантации.

Все это оказалось для Паоло большой неожиданностью – у него не было оперативной связи с врачами, которые наблюдали его пациента в последние дни, и он считал, что Криса можно было спасти. «Ужасная потеря», – заявил он журналистам.

После трансплантации Крис прожил четыре месяца – это оказалось несколько дольше тех прогнозов, которые давали врачи в случае, если бы операции не было, но все-таки очень мало. Сам Паоло рассчитывал на большее. Он воспринимал эту смерть двояко: как профессионал, хирург – «в рамках процедуры», но глубоко внутри в нем возрастало возмущение, он сердился, и не только на врачей балтиморской клиники, но и на себя. Он что-то не учел, и надо разобраться – что, произвести улучшения в каркасе, биореакторе, еще раз проанализировать протокол. Но медицинская наука такова: каждый пациент, участвующий в клинических исследованиях, в конечном счете способствует совершенствованию новой технологии.

Именно так восприняли смерть Криса его родные, друзья и вообще – общественное мнение в Америке. И его, и Маккиарини, считали героями. Руководство Университета Моргана организовало поминальную службу, куда пришли сотни людей. Совет попечителей университета объявил, что учреждает именную стипендию в честь первого американца, который перенес трансплантацию органа, полностью созданного в лаборатории.

А старшая сестра, Эрика, в день смерти брата сделала заявление в защиту клеточных технологий:

«Мы, семья Кристофера Лайлса, с глубокой скорбью сообщаем, что Крис покинул нас сегодня утром, 5 марта, 2012 года. Кристофер был ярым защитником исследований стволовых клеток и клеточных технологий. Мы не хотим, чтобы его усилия были напрасными. Мы надеемся, что его смелость будет способствовать дальнейшим исследованиям и развитию клеточной терапии в США. Мы благодарим всех, кто поддерживал его и молился за него».

Паоло с удовлетворением прочел эти слова, потом переключился на отзывы своих коллег, которые, как всегда, были неоднозначны. Хирурги, особенно торакальные, были за него. Они подтверждали, что опухоли трахеи практически неоперабельны, очень плохо поддаются лучевой и химиотерапии, а если опухоль все-таки расположена относительно «удачно» и удается трахею изъять, то пациенты в оставшийся короткий отрезок жизни подвергаются настоящим мучениям. Да, это практические хирурги, они понимают реальную проблему они каждый день видят таких людей и не в силах им помочь.

Но ученые... Паоло продолжал читать, периодически посылая с разных телефонов реплики некоторым комментаторам. Он все еще не мог отойти от той бурной дискуссии, которую вызвала первая трансплантация трахеи на основе синтетического каркаса пациенту из Исландии, мистеру Бейену, Уже почти девять месяцев прошло! Тогда Джозеф Ваканти, директор лаборатории тканевой инженерии и конструирования органов в Массачусетской клинике, один из пионеров отрасли, который, по идее, должен быть его единомышленником, заявил, что он, Маккиарини, находится «в серой зоне». Мистер Бейен жив, но сейчас Интернет снова ломится от критических комментариев. Вот, пожалуйста, – Алан Траунсон, президент Калифорнийского института регенеративной медицины, считает, что еще рано использовать такие технологии для лечения пациентов. «Мы не знаем, как долго такой каркас будет работать», – прочел Паоло. Как вообще можно говорить об этом, когда пациенту оставались недели?! Недели! Кроме того, в какой-то момент все равно придется переходить от исследований на животных – к человеку. Кстати, неудивительно, что молчит Энтони Атала, один из немногих, кто работает в клинике. Даже на крупных животных нельзя показать, как «долго будет работать каркас». А в их распоряжении в основном свиньи, у которых совершенно другая анатомия, другой механизм дыхания, все другое, если говорить о трахее.

Приматы подходят гораздо лучше, трансплантации на приматах могли бы помочь понять больше, предостеречь от ошибок... Его мысли переключились на Краснодар: там можно было бы сделать такие исследования. В Адлере находится крупнейший в Европе Институт медицинской приматологии. Но это далекая перспектива. Только ненормальный может думать об этом сейчас, когда там нет НИЧЕГО. Архитектор, конечно, проиграет спор: построить лабораторию за такой короткий срок просто невозможно. Но он, Паоло, должен быть на высоте и сделать то, что зависит от него. Он навел курсор, и на мониторе появилось новое окно со списком оборудования. Готово! Почти месяц работы. Он отправил список по электронной почте. Потом принялся составлять письмо Игорю Полякову в Краснодарскую краевую больницу. Вот там все шло неплохо, у Паоло вообще появилось ощущение, что за долгое время одиночных скитаний, он, наконец, нашел союзников, даже друзей. Клинический биолог уже прошла стажировку в Каролинском и оказалась на удивление способной, быстрой, четкой – такие ему нравились. Она сможет подготовить каркас. Помещение в клинике было готово, а Поляков ждал его приезда, чтобы показать первых кандидатов на трансплантацию. Он закрыл свой ноутбук. Надо идти дальше.

2

Однако ситуация в Краснодаре оказалась гораздо более сложной, чем предполагал Паоло. В самом начале работы над проектом, читая отзывы других «мегагрантщиков», он в глубине души думал, во-первых, что они несколько преувеличивают свои трудности, а во-вторых, надеялся, что если уж они их озвучили, то министерство должно довольно быстро с этими проблемами разобраться – иначе зачем начинать такую дорогостоящую программу?

Но когда он сам столкнулся с теми же проблемами, то начал раздражаться. Поэтому первые пять месяцев 2012 года в Краснодаре выдались очень бурными, и некое подобие оптимизма в том, что все-таки есть какая-то возможность не выполнить проект, нет, а просто начать разговаривать и договариваться, появилась только к июню.

Ноябрь и декабрь 2011 года – начало исполнения гранта – прошли в напряженнейшей гонке, тогда было не до перспектив: надо было любой ценой выполнить обязательства на остаток года, в условиях цейтнота подготовить статью, успеть закупить оборудование, организовать первые стажировки, освоить десять миллионов. Все это было сделано, отчет приняли, прошли новогодние праздники, и вот тогда руководство университета, видимо, осознав, наконец, всю сложность, неподъемность задачи, забеспокоилось: удастся ли выполнить обязательства наступившего года. Они хотели получить от ведущего ученого какие-то гарантии и послали ему официальное письмо с просьбой предоставить помесячный план научных исследований до конца года.

Это письмо обескуражило Паоло.

– Я не могу понять, что они хотят, мы ведь уже предоставили план министерству в заявке, – спрашивал он меня по телефону. – Может быть Диана (ассистент. – Е.К.) неточно перевела письмо ректора? Это же абсурд! Исследователь каждый месяц, а то и неделю, сталкивается с новой реальностью. Вчера казалось: надо ставить один эксперимент, а сегодня стало ясно, что требуется совсем другой! С другими материалами. Результаты нельзя планировать поквартально. Да еще в ситуации, когда нет ни лаборатории, ни сотрудников, которые будут там работать. А если они не потянут даже после стажировок? Такое вполне возможно.

Он и возмущался, и одновременно переживал, что не может донести главного до «этих людей» в университете: что такое настоящая наука, как она устроена. Много раз во время дискуссий в кабинете ректора он пытался это сделать, ему не возражали, слушали молча.

– Я не чувствую ответной увлеченности, – сетовал он после каждой такой встречи. – Я не понимаю этих людей, даже с переводчиком. А без переводчика нет ни одного человека, кто бы мог говорить со мной. Мне совершенно не с кем просто обсудить проект, вместе подумать...

Но письмо со звучавшей так казенно просьбой предоставить план вывело его из себя. Он несколько раз пытался написать ответ, но каждый раз стирал написанное, пока, наконец, не успокоился. Не впервые ему приходилось сражаться, и нельзя было давать волю эмоциям.

Поэтому он ответил вежливо и конкретно:

«Дорогой профессор Алексеенко,

Я очень рад, что Вы обращаетесь ко мне напрямую и надеюсь, что этот диалог позволит нам избежать непонимания в будущем. Отвечаю по пунктам:

Общий план исследований давно готов и даже, как Вы знаете, принят Министерством. Но пока лаборатория полностью не оснащена, я не могу предоставить сейчас, в начале года, подробное расписание работы исследователей на конец года. Сейчас мы ориентируемся на трехмесячное планирование, исходя из возможностей Каролинского института.

Ежедневные учебные планы будущих исследователей готовы, а некоторые даже выполнены (Ирина Гилевич из клиники). Пока трудно сказать об успехах остальных сотрудников, которые еще продолжают стажировку в России.

В течение трех недель я работал совместно с компанией «Кембио», и мы создали подробный план закупок оборудования и материалов для будущей лаборатории в университете. Сейчас они располагают всей необходимой информацией и могут приступать.

Наша работа (исследовательская и клиническая) была бы более эффективной, если бы были решены общие проблемы, не позволяющие нам идти вперед.

Искренне Ваш,

Паоло Маккиарини».

Под «общими проблемами» он имел в виду необходимость тендера и связанный с этим жесткий спор, который возник на последней встрече в университете, когда обсуждались закупки оборудования в будущую лабораторию.

– Мы должны найти грамотную компанию, которая бы укомплектовала лабораторию целиком, – начал Маккиарини. – Лучше – зарубежную, поскольку в России подобными исследованиями не занимаются, а она должна соответствовать самым высоким стандартам.

– Боюсь, это невозможно, – сказал Алексеенко.

– Я прикинул, денег у нас достаточно, – возразил Маккиарини.

– Причина не в этом, просто мы не можем иметь дело с зарубежной компанией напрямую, – объяснил ректор.

– По закону? О, только не говорите мне этого!

– Переведите, что он попал в точку. – В тоне ректора проступил сарказм, что не предвещало ничего хорошего.

– Как же вы предлагаете сделать все это? – Паоло тоже начал выходить из себя.

– Как делаем обычно – вы составите список оборудования, и мы объявим тендер на каждую позицию, – пояснила руководитель отдела закупок.

– ОБЫЧНО вы этого не делали. – Паоло уже кипел от возмущения. – Вы представляете себе, какой сложности этот проект? Оборудование связано между собой, нужно учитывать все нюансы. А вы собираетесь оснащать лучшую лабораторию в России, закупая каждый предмет по отдельности!

Ректор задумался, потом обратился к руководителю юридического отдела:

– Узнайте, можем ли мы объявить тендер на закупку всего комплекса оборудования.

– О, Юлия! – Паоло повернулся к юристу. – Она, конечно же, скажет «нет»!

Не обращая на него внимания, юрист ответила Алексеенко:

– Поняла.

– Если комплексной закупки не будет, – сказал Маккиарини уже спокойно, но твердо, – я выхожу из этого проекта. Все это просто не будет иметь смысла.

Часа через два консенсус был достигнут. Было решено объявить конкурс на оснащение лаборатории регенеративной медицины целиком, но о зарубежной компании не могло быть и речи.

– Но мы же не можем доверить это случайным людям? Вдруг выиграют неграмотные или просто недобросовестные компании? Я читал о печальном опыте коллег в России, – Паоло опять начал возмущаться, потом, не получив ни от кого ответа, начал думать вслух: – Конечно, я составлю такое техническое задание, что непрофессионалы просто не смогут выполнить его. Но все равно нужно выяснить, какие наиболее грамотные компании есть в России, побывать в лабораториях, которые они оснастили. Просто, чтобы ориентироваться...

Так уже на следующий день мы оказались на факультете фундаментальной медицины МГУ, где несколько ранее была создана лаборатория схожего направления. Потом побывали еще в двух местах и тоже не были разочарованы. Все эти лаборатории оснащала одна и та же компания – «Кембио», в которой, как мы узнали, наведя справки, работали молекулярные и клеточные биологи, в основном выпускники московского университета, а не просто посредники, как в большинстве других подобных компаний. Поэтому они могли понять и оценить уровень задачи и подойти к формированию каждой лаборатории, для которых заказывали, казалось бы, одинаковое оборудование, индивидуально. Ведь любой прибор имеет множество модификаций, они производятся разными производителями, выбор которых зависит от особенностей исследования.

Сотрудникам «Кембио» было недостаточно посланного Маккиарини стандартного списка – для правильной и «гармоничной» комплектации им необходимо было знать более точно задачи и набор методик, которые будут использоваться. Оценив при первом знакомстве, что профессор крайне занятой человек и вряд ли они добьются от него оперативных ответов на свои многочисленные вопросы, они составили вопросник, в котором от Паоло требовалось лишь поставить галочки в графах «да» или «нет». «Будет ли использоваться такая-то методика?», «Необходимо ли вам проводить такие-то тесты»? И так далее. Это был гениальный ход, который позволил сэкономить как минимум месяц и подобрать нужную аппаратуру. Забегая вперед, скажу, что предложение от «Кембио» оказалось наиболее приемлемым по цене и качеству, что и позволило им выиграть тендер.

3

«Трудности перевода» между профессором и университетом усугубились ситуацией с финансированием. Большинство лабораторий – держателей мегагрантов получили деньги на 2012 год в марте, что для российской «грантовой» практики было очень хорошо. Однако нескольким университетам не повезло – тем, кто подчинялся не Миннауки, а другим министерствам. Для них с этого года порядок финансирования был изменен, и деньгам нужно было проделать гораздо более долгий и сложный путь: из Миннауки – в Минфин, из Минфина – в Минздрав (или другое министерство, которому подчинялся вуз), а уже оттуда – в университет. Надо сказать, что кураторы из Миннауки очень переживали из-за этой ситуации, старались отследить путь средств, терпеливо отвечали на наши многочисленные звонки. Однако в апреле деньги на несколько недель «застряли» в Минфине, и в мае они все еще не дошли до университета.

В результате с начала года не было ни зарплаты, ни средств на выполнение проекта, например, не на что было отправить стажеров в Каролинский институт. Терпение у Паоло закончилось, и он решил написать письмо министру.

«Министру образования и науки РФ

Профессору А.А. Фурсенко

Уважаемый профессор Фурсенко!

Для меня большая честь стать одним из победителей открытого правительственного конкурса Мегагрантов 2011 года. Я стараюсь делать все от меня зависящее для выполнения научных задач, стоящих перед проектом и для создания в России на базе Кубанского медицинского университета и Краснодарской краевой больницы №1 Центра регенеративной медицины, отвечающего самым высоким мировым стандартам.

В начале работы Вы прислали мне письмо, в котором предлагали поддержку в случае любых возникающих проблем и трудностей. Сейчас я прошу найти возможность для встречи с Вами либо с руководящими сотрудниками министерства, чтобы обсудить проблемы, с которыми я столкнулся в течение этих нескольких месяцев работы над проектом и которые не позволяют мне действовать эффективно. В данном письме я позволю себе коротко перечислить их и начну с самых срочных:

Задержка финансирования в 2012 году, насколько мне известно, вызвана объективными причинами и касается не только нашего университета, но и нескольких других, которые подчиняются, в частности, Министерству здравоохранения РФ. Однако я постараюсь объяснить, как это отразилось именно на нашем проекте, который отличается особой спецификой из-за двух моментов:

A) Он включает в себя не только исследовательскую, но и клиническую работу;

B) Он создается абсолютно с нуля. Кубанский медицинский университет пока еще не располагает необходимой инфраструктурой и специалистами для проведения полноценных исследований мирового уровня в области регенеративной медицины.

В рамках проекта мы должны создать две полностью оснащенные лаборатории – для исследовательских и клинических нужд. Но наиболее важный момент – обучение молодых специалистов. Поскольку проект запланирован на два года и два месяца, мы составили очень интенсивный план, в котором каждый пункт тесно связан с последующим. К примеру, из-за отсутствия финансирования мы не смогли отправить наших двух молодых специалистов на стажировку в Каролинский институт в апреле, и это означает, что они не будут готовы осенью вернуться и начать исследования в Краснодаре.

То есть, нам необходимо регулярное и своевременное финансирование, в противном случае научный прогресс и обучение специалистов, запланированные в рамках проекта, не могут быть достигнуты, и мы потеряем возможность поддерживать высокий уровень исследований.

Наиболее важный момент, который резко повышает значимость проекта, – это трансплантация тканеинженерной трахеи, которая запланирована в Краснодарской краевой клинической больнице на начало мая 2012 года и которую мы сейчас вынуждены отложить на конец июня. Двое пациентов, для которых трансплантация является жизненно необходимой, вынуждены ждать. Пожалуйста, обратите внимание, что это не просто рядовая трансплантация – мы планируем провести первую в мире трансплантацию биоинженерной трахеи и части гортани, подготовка к которой заняла около полугода. Семь специалистов из разных стран -хирурги, инженеры, биологи – собираются приехать в Краснодар, чтобы не только наблюдать за этим событием, но и учиться.

Это на данный момент самый главный и срочный вопрос, но за относительно короткий период работы в России я столкнулся с множеством других проблем, уже связанных не с финансированием, а с организацией нашей повседневной деятельности, которые отнимают силы и время. Я хотел бы обсудить также эти проблемы и прояснить для себя то, что пока не могу понять.

Считаю, что со стороны Министерства должен быть более гибкий и персональный подход к каждому проекту, показателям эффективности, отчетам, который принимает во внимание область исследований, его цели, стартовые позиции и местные условия.

Я увидел, что со стороны университета возникает множество бюрократических и административных препятствий, которые влияют на сроки выполнения проекта.

Невозможно объявлять тендер на каждую закупку. Это задерживает абсолютно все. В конце концов этот грант был учрежден Российским Правительством для того, чтобы привлечь в Россию новые технологии, а не уже существующие, для чего нужно создавать новые условия. Министерство недавно официально информировало меня о новых правилах, которые должны значительно упростить процедуру, но университет по-прежнему отказывается закупать без тендера даже реактивы. Мне бы хотелось понять реальную ситуацию.