Текст книги "Мегагрант"
Автор книги: Елена Кокурина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Последний вопрос относился к его заму Игорю Станиславовичу Полякову, который был совершенной противоположностью шефа, по крайней мере внешне, – слегка медлительный, невозмутимый, мягкий. Однако это не мешало ему так же, как и Порханову, каждый день оперировать и решать одновременно множество разных оргвопросов – в отсутствие главного врача он всегда был «на хозяйстве». Владимир Алексеевич мог положиться на него полностью, он целенаправленно готовил Полякова себе на смену в начале 90-х отправил на обучение в Англию, и Поляков получил там медицинскую лицензию. Он был в курсе всего: и что делается в мире в их области медицины, и что в данный момент происходит практически в каждой палате краевой больницы.
На вопрос шефа Поляков ответил в своей обычной манере, слегка лениво, не проявляя внешнего интереса:
– Подождите немного, Владимир Алексеевич. Сейчас он в Москве намучается, тогда можно будет снова разговаривать.
– Тебе бы вообще ничего не делать, – театрально провозгласил Порханов. – Действовать нужно, а не ждать... Вспомнил! Может быть, наши друзья в «Медицинской газете» нам помогут. Знаю, там есть выход...
Под словом «друзья» он подразумевал одного человека – Людмилу Борисовну Ворожцову, которая уже более тридцати лет возглавляла в газете бюро проверки. Собственно, она одна и представляла собою данное «бюро», но этой скромной должностью ее обязанности и вообще роль как в газете, так и в медицинском сообществе далеко не исчерпывалась. Людмила Борисовна знала практически каждого более-менее стоящего врача в нашей стране, поскольку руководила техническим секретариатом минздравовского конкурса «Врач года». Порханов же и его больница неоднократно становились лауреатами и победителями. Мила, или Милуша (так ее называли близкие друзья), обладала поразительным талантом сводить людей, и с ее легкой руки началось не одно важное дело. Ее оценке человека, и тем более рекомендации, можно было доверять стопроцентно, а ее мнение о Владимире Алексеевиче Порханове было очень высоким.
2
Милуша, которая была, конечно же, в курсе наших дел, уже не раз советовала:
– Поезжайте к Порханову, не пожалеете. Пусть Маккиарини посмотрит больницу, но главное – узнает его поближе. Они просто созданы друг для друга. Вряд ли здесь кому-либо еще по плечу такой проект.
Подробное изучение вопроса превзошло наши ожидания: как, оказывается, мало мы знаем о том, что делается в нашей стране! Краснодарская краевая клиническая больница № 1 по показателям трансплантаций донорских органов не только оказалась чуть ли не первой в России, но и полностью соответствовала европейским стандартам. Несколько национальных премий «Призвание» были получены сотрудниками клиники за нестандартные решения в лечении больных. Это были хирургические операции, специально разработанные для очень тяжелых пациентов, так сказать, персональный дизайн. И дерзко, и профессионально.
Когда Паоло ознакомился с этой информацией, сомнений у него, надо сказать, не убавилось. Совсем в стиле Станиславского (конечно, не зная, кого цитирует) он произнес: «Не верю!» Но уже немного изучив его характер, я почувствовала, что на самом деле он всерьез задумался. А вечером, оказавшись один на один с компьютером и скайпом, он постарается все перепроверить, добыть дополнительные данные, свяжется с кем-нибудь: мир торакальных хирургов довольно узок. Кроме того, он уже понял, что в Москве трансплантации вряд ли могут быть продолжены, поскольку лабораторная работа по изготовлению каркаса так и не была налажена, а предпринимать снова эти немыслимые усилия было невозможно – сложно, дорого, неэффективно. Это годилось лишь для первого, «демонстрационного» раза, потом должна уже начать работать постоянная модель.
Так что после долгих уговоров в феврале 2011 года, спустя ровно год после мастер-класса, мы с Паоло приземлились в аэропорту Краснодара. После морозной Москвы весенний воздух и солнце поначалу привели его в хорошее настроение, но встреча в VIP-зале с последующим путешествием на «лексусе» поразила и немного напугала.
«Я же говорил – мафия», – шепнул он мне на ухо, чтобы Игорь Поляков, замглавного, его не услышал. Игорь же, по-моему, все прекрасно понимал и решил усилить впечатление, поставив диск с английским шлягером с повторяющимся нецензурным припевом. Паоло несколько секунд молчал, а потом вдруг развеселился и начал подпевать, а Игорь подхватил. Так мы и въехали в ворота краевой больницы и остановились у служебного входа в современное внушительное здание с огромными буквами «Центр грудной хирургии».
Быстрый проход прямо в «обеденную комнату», где уже восседал Порханов и основные специалисты больницы. В углу стояла клетка с огромным попугаем. «Иося», – представил его Парханов.
Увидев накрытый стол, Маккиарини энергично запротестовал, но шеф его не слушал. Поднялся, подошел и обнял.
Повернулся к Полякову:
– Переведи ему. Он в Краснодаре. Здесь не Москва. Мы людей сначала кормим, – потом добавил для верности несколько приветствий на немецком.
Покорившись неизбежному, явно опасаясь, что его обязательно будут заставлять, по русскому обычаю, пить водку, Маккиарини уселся за стол и старался незаметно разглядеть блюда (прекрасно разбираясь в винах, он тем не менее вообще не пил – «только раза два в год, когда в нашем тосканском городке праздник» – и тщательно соблюдал диету). Но Порханов оказался на высоте: предложил попробовать местного вина, не настаивая, скорее, для формы, и сразу же попросил Марию подать уху. Уха была высшего класса, и Паоло оценил ее по достоинству, как, впрочем, и остальные блюда. Похвалил, поблагодарил за гостеприимство. Разговор за столом шел об отвлеченных вещах, Порханов рассказывал об учебе в Москве, в первом медицинском, расспрашивал Маккиарини о его первых операциях, о разных клиниках, где тот обучался. Нашлось довольно много имен, которые были знакомы обоим. Эти воспоминания разбавлялись шутками и каламбурами Полякова. Так прошло часа два. В какой-то момент Паоло бросил на меня вопросительный взгляд. Порханов, перехватив его, отреагировал:
– О делах говорить будем после того, как он посмотрит больницу. Все посмотрит: операционные, реанимацию, лабораторию, палаты... Кофе? – спросил он, уже обращаясь к нему напрямую.
– Да, пожалуйста, эспрессо, двойной.
Спустя еще три часа, после возвращения из ознакомительного тура, Маккиарини выглядел более растерянным, чем в начале обеда. Но эта растерянность была другого рода – от неожиданности.
– Это одна из лучших клиник из тех, что я видел в Европе, – произнес он скорее для самого себя, но громко, так, что все услышали.
Позже в тот день Паоло признался мне, что вдруг вспомнил о том, что встречал Порханова раньше, на одной из хирургических конференций в Париже в 90-е годы. Тот не мог докладывать по-английски и взял с собой переводчицу высокую молодую девушку, похожую на фотомодель, которая вышла с ним вместе на сцену. Переводила она плохо, и зал мало что понял.
Раздавались перешептывания, смешки, и как только Порханов (не обращая на все это никакого внимания) закончил свой доклад, Маккиарини поднялся и обратился к аудитории:
– Если незнание языка не мешает нашему коллеге делать такие фантастические вещи, как это было показано на слайдах, то представьте, ЧТО он смог бы сделать, будучи на вашем месте! И вообще хороший специалист может и без слов оценить уровень операций.
После осмотра клиники начали обсуждать возможность делать подобные трансплантации в Краснодаре. Больных, нуждающихся в такой помощи, оказалось довольно много. Клинические условия, хирургия, реанимация сомнений не вызывали. Дело упиралось опять-таки в лабораторию и наличие специалистов, способных подготовить каркас для пересадки. Порханов заявил, что готов отправить людей на учебу, показал помещение, которое могло бы подойти для лаборатории. Обещал подумать, где можно найти деньги. На том и расстались. Надо сказать, без особых надежд.
3
Паоло смотрел из окна машины на бесконечные поля и одноэтажные строения – типичный пейзаж по пути из города в аэропорт Краснодара. Глядя на все это, трудно было себе представить, что здесь возможно сделать что-то выдающееся. Да, клиника действительно представляет собой некий оазис, но оазис этот – в пустыне, ПУСТЫНЕ! Впрочем, он довольно быстро забыл о том, где находится, и перенесся мыслями в Стокгольм, в Каролинский институт. Два месяца назад он получил там место профессора и возглавил отдел трансляционной регенеративной медицины. По сути, центр, где исследования проводятся и в лаборатории, и в клинике. Это значит, что можно развивать новые методы, в частности использовать не обесклеченный донорский каркас, а каркас из синтетического материала. Паоло уже давно вынашивал эту идею, которая имела, по его мнению, массу неоспоримых преимуществ: во-первых, не нужно зависеть от донора, во-вторых, удастся избежать трудоемкого и длительного (три недели!) процесса удаления клеток, а главное – и это привлекало его больше всего – можно было изготовить каркас точно по размерам трахеи пациента или ее поврежденного участка, имея на руках лишь результаты компьютерной томографии. Для него, хирурга, это означало очень многое – он мог браться за самые сложные случаи. Донорский каркас, к сожалению, диктовал свои требования: пациент должен был по росту соответствовать донору, и заменять можно лишь часть трахеи, ее прямой участок. И уж, конечно, не было и речи о том, чтобы делать трансплантации детям! При мысли о страдающих детях у Паоло наворачивались на глаза слезы, это был его «пунктик», для того, чтобы помочь им, он мог пойти на многое...
Он стряхнул с себя эти сентиментальные наплывы, посмотрел в окно и снова отвернулся. Работа в Каролинском, учитывая высокий научный рейтинг этого института, без сомнения, повышала его престиж как ученого. Сделай он в Барселоне или во Флоренции хоть сотню трансплантаций, всегда найдутся критики, которые упрекнут его в слабости научной базы. Каролинский– другое дело, он создавал ему тыл, и ради этого Паоло готов был мириться с крайне скромной зарплатой, которую предложили шведы. Ничего, он заработает свои деньги во флорентийском госпитале, будет делать несколько операций в неделю. Он слегка нахмурился – это означало бешеный график с постоянными перелетами, но он был готов, а уж если быть честным, не представлял себе другой жизни. Не мог вынести оседлости в доме его семьи в Пизе, ежедневной работы в одной и той же клинике – в Италии, с постоянными интригами, распрями, мелкими (в его представлении) задачами. Одно и то же – каждый день! Он снова посмотрел в окно, показалось унылое одноэтажное здание аэропорта. Поблагодарил за гостеприимство, попрощался, прошел спецконтроль, все это машинально, не замечая ничего вокруг, поскольку не верил, что когда-нибудь еще вернется сюда.
Устроившись в кресле салона бизнес-класса, он ненадолго вздремнул – минут на пятнадцать, пока самолет взлетал. Он вообще не мог спать подолгу, ночью – не больше пяти часов, да и то с перерывами. Ему приснился его дом в окрестностях Барселоны, который он купил три года назад во время работы в Испании. Он подумал вдруг, что, пожалуй, это действительно был его ДОМ, место, куда он ВОЗВРАЩАЛСЯ. Почему не на родине, в Италии, где жили его жена, дети? Он не мог точно объяснить, но чувствовал, что именно там, в Барселоне, был комфортный для него мир и его ЛИЧНОЕ пространство. Он купил дом, повинуясь внезапному импульсу, в кредит, и теперь выплачивал немалую ссуду. Да, надо много работать, чтобы погасить ее. А еще – обеспечить образование детям. И зарабатывать столько, чтобы иметь возможность купить для Эмануэлы любую, самую дорогую вещь... Самолет набрал высоту, Паоло вынул компьютер и больше уже не думал ни о чем, кроме работы.
4
Отдел в Каролинском заработал в полную силу, Паоло набрал молодых людей из разных стран, которые должны были получить здесь свою степень PhD. Он был поражен, сколько оказалось желающих работать у него: конкурс пятьдесят человек на место! У него была правая рука, его ближайший друг (хотя неверно, друзей у Паоло вообще не было), скорее, – последователь, «научный сын» Филипп со сложной фамилией Юнгеблут. Он забрал его с собой из Германии, Ганновера, где Филипп продвигался вперед очень быстро, и как хирург, и как ученый. В Каролинском они, наконец, начали полномасштабные исследования на животных – крысах и свиньях. Изучали, как живые клетки взаимодействуют с каркасом, как влияют на этот процесс факторы роста, сравнивали обработанный донорский каркас трахеи с синтетическим.
Паоло хотел как следует проработать свою идею, но жизнь – опять! – опередила его, как будто бы разгадав его мысли, намерения. В начале апреля он получил письмо из детской клиники города Пеория штата Иллинойс (США) от доктора Марка Холтермана, которого практически не знал, только несколько раз виделся мельком на конференциях.
Марк рассказывал о невероятном и трагическом случае -семимесячной малышке из Южной Кореи, которая родилась без трахеи. С самого рождения она не могла дышать, и врачам удалось найти маленькое отверстие, просвет, который позволил вставить трубку, пропускающую воздух, и соединить ее с легкими. Девочка постоянно подвергалась опасности и могла умереть каждый день, она никогда не покидала пределов больницы.
«Меня попросила написать Вам коллега из клиники в Сеуле, которая наблюдает девочку, – объяснял Холтерман. – Она сделала это с разрешения родителей, которые прочитали в Интернете о предыдущих Ваших операциях. Честно говоря, я не уверен, что это может помочь, но с другой стороны – у пациентки нет другого шанса, никто в мире, в том числе и мы, не может предложить ничего другого. Я восхищен ее доктором, которая отказывается просто наблюдать, как малышка умирает, не предпринимая никаких действий».
Это письмо далось Марку нелегко, он был глубоко верующим человеком, консерватором по характеру, но высочайшим профессионалом и к тому же – отцом троих сыновей. Отправив свое послание, он поспешил в церковь, чтобы еще раз поразмыслить над таким непростым во всех отношениях случаем, где его и застал звонок Маккиарини.
Паоло же понадобилось всего несколько минут, чтобы оценить ситуацию и принять решение. К письму были прикреплены видео и снимки пациентки, маленькой Ханны. Это был как раз тот случай, когда требовался именно синтетический каркас, сделанный на заказ, точно по меркам – для такого маленького ребенка найти донорскую трахею было совершенно невозможно. Скорее всего, состав должен быть сложным и содержать какой-то процент разлагаемого материала, который со временем исчезнет и позволит новой трахее растягиваться по мере роста девочки. Но ненамного, лет через пять трансплантацию придется повторить. Да, здесь есть над чем поломать голову, и он порадовался, что уже начал сотрудничество со специалистами из лондонского университетского колледжа, которые способны изготовить такой каркас. Техника самой операции очень сложна, но с этим он справится...
Прокручивая файлы с документами, Паоло вдруг обратил внимание на дату рождения малышки: 22 августа 2010 года. Он тоже родился 22 августа! Эту маленькую пациентку ему подарила сама судьба, это вызов, который он просто не может не принять.
– Ханна могла умереть каждый день, и то, что она до сих пор жива, означает, что она хочет жить. Мы просто обязаны помочь ей, – кричал он в трубку Холтерману, ошеломленному такой скоростью и напором коллеги, который еще полчаса назад вообще не подозревал о существовании этой пациентки. Ему, Марку, понадобилось несколько дней только на то, чтобы написать и отправить письмо.
В тот день они говорили еще несколько раз, Марк звонил Паоло, задавая новые вопросы, тот перезванивал, чтобы сообщить дополнительные аргументы. В конце дня Марк Холтерман уже твердо знал, что трансплантация должна состояться, и не где-нибудь, а именно в его клинике. Они подробно обсудили это, взвешивая все «за» и «против». Корея не очень нравилась обоим – во-первых, из-за многочисленных научных и медицинских скандалов, связанных с исследованием и применением стволовых клеток. Это могло повредить с точки зрения научного признания результатов, и кроме того, они не могли бы полностью контролировать все манипуляции по извлечению клеток у пациентки и подготовке каркаса.
Клиника Каролинского института не подходила из-за дороговизны – родителям Ханны пришлось бы заплатить около 200 ООО евро только за операцию и пребывание в больнице. В США это было существенно дешевле, к тому же педиатрическая клиника, которой руководил Марк, была хоть и небольшой, но очень хорошо оснащенной, а главное – с вышколенным средним медицинским персоналом, это были католические сестры. Они на удивление легко поддержали идею спасения девочки при помощи создания нового органа, как только узнали, что при этом не будут применяться эмбриональные клетки. Как и во всех предыдущих случаях с донорскими каркасами, предполагалось использовать клетки самой Ханны, выделенные из ее костного мозга, – на сегодняшний день самый безопасный источник. Мало того, Холтерману удалось невероятное: убедить совет попечителей выделить существенное финансирование. Остальное сделали родители, которым удалось с помощью сайта «Помоги Ханне дышать» собрать 35 ООО долларов.
Паоло часто общался с ними – по почте и скайпу. Для него всегда очень важен был настрой пациента, а в данном случае он считал, что этот настрой могут передать малышке отец и мать. Ханна была вторым ребенком этой смешанной пары – канадского инженера и кореянки. Больше всего на свете они мечтали о том, чтобы их дочери смогли когда-нибудь играть вместе за пределами больницы. И это было для Паоло достаточным аргументом, чтобы решиться на трансплантацию. Они боготворили профессора Маккиарини уже за одно его желание сделать что-то.
– Впервые за все время мы встретили врача, который сказал нам «да», – рассказывали они журналистам. -И с этого дня все изменилось: прежде мы жили без надежды и каждый день радовались только одному, что нет плохих новостей. Теперь же мы стали действовать, и кажется, это помогает ей держаться.
Для Паоло всегда было очень трудно сохранять дистанцию в отношениях с пациентом, он не был согласен с большинством хирургов, считающих, что личные отношения, эмоции в самый ответственный момент могут помешать действовать правильно. Наоборот, ему казалось, что, узнавая пациента ближе, он может передать ему свою уверенность и даже силу. Не говоря уже о родителях больного ребенка – им надо сопереживать, быть с ними откровенным, объяснять каждую мелочь.
В ситуации с Ханной это его качество оказалось очень важным и просто необходимым, потому что ожидание трансплантации затянулось (Маккиарини и Холтерману потребо-вапось около двух лет, чтобы получить официальное разрешение FDA1 на экспериментальную операцию, которая планировалась в США впервые), и связь между ними, установившаяся за тысячи километров, помогла пережить эти долгие месяцы.
5
Но во время этого ожидания на фоне рутинных операций, которые он выполнял практически ежедневно, работая в лаборатории, жизнь еще раз как будто бы решила испытать Паоло на прочность, бросив ему новый вызов. Именно так он воспринял другое письмо – на сей раз из Исландии, где был описан другой, не менее сложный случай. У аспиранта-геофизика из Эритреи, проходившего обучение в Исландии, обнаружили рак трахеи. Произошло это двумя годами ранее, но ни лучевая, ни несколько курсов химиотерапии не дали результата. К моменту, когда исландский хирург Томас Гюбьярдсон прислал Маккиарини все данные своего пациента, опухоль выросла до размеров мяча для гольфа, была признана неоперабельной и угрожала жизни больного, поскольку в любой момент могла перекрыть дыхание. Молодой мужчина был в таком тяжелом состоянии, что уже не было времени на подбор донорской трахеи, счет шел на дни.
«Снова аргумент в пользу искусственного каркаса, – раздумывал Паоло. – И еще дополнительный шанс: если получится с ним, значит, все будет хорошо и с Ханной». В этих размышлениях он одновременно, как будто бы автоматически, начал действовать: отправил ответное письмо, переслал все материалы, полученные из Исландии, в Лондон и Бостон, и набрал номер Александера Сейфалиана из Лондонского университетского колледжа.
– Алекс, ты только что должен был получить мое письмо с результатами КТ пациента. Сколько тебе понадобится времени, чтобы изготовить каркас по этим меркам?
– Ты сумасшедший!
– Сколько?
– Дай подумать... Недели две.
– Это максимум времени, которым мы располагаем.
Другой звонок сопровождал письмо в Бостон Дэвиду Грину, президенту компании «Harvard Bioscience», которая занималась производством биореакторов для регенеративной медицины – необходимому компоненту, помимо каркаса, для создания нового органа. Внутри биореактора клетки пациента должны были прикрепиться к каркасу проникнуть в его поры и начать размножаться. Дэвид, по происхождению англичанин, переехавший в Бостон из Бристоля, был очень сдержанным, пунктуальным, обстоятельным человеком, но он стремился поддержать и продвинуть все новое. Собственно, для этого и создал свою компанию – его биореакторы использовались всего в десяти лабораториях Америки, в основном для работ экспериментальных исследований на животных. Это были самые первые шаги на пути к созданию биоинженерного сердца, легких и других органов. Дэвид восхищался людьми, которые не боятся идти на риск, чтобы воплотить в жизнь новые технологии. И сейчас он был готов поддержать Паоло и изготовить биореактор точно по размерам каркаса трахеи.
Уже в течение суток сформировался план, в который и в этот раз были вовлечены разные страны и континенты. Маккиарини вычерчивал в своем компьютере схему: Исландия (пациент и его лечащий врач), США (биореактор), Англия (каркас), от этих трех блоков шли стрелки, которые сходились в Швеции – Каролинском институте, месте будущей трансплантации. Паоло много раз говорил с Томасом Гюбьярдсоном, который должен был стать вторым хирургом, они досконально обсудили план операции, снова и снова проходя все ее этапы. Томас очень хотел помочь своему пациенту и верил в успех. Паоло был доволен – очень важно, чтобы лечащий врач пациента был союзником. Первоначальное волнение, вызванное дерзостью намеченного (это будет первый в истории больной, которому заменят его собственную трахею на орган, полностью созданный в лаборатории, кроме того, это человек, умирающий от рака, онкологический больной!), улеглось, и он всецело сосредоточился на деталях. Но однажды вечером раздался звонок, Паоло едва разобрал, о чем спрашивал взволнованный голос с сильным акцентом:
– Какой процент риска?
Он сразу понял, кто это, и ответил честно, как всегда отвечал пациентам:
– Не знаю.
– Почему?
– Потому что я никогда не делал этого прежде.
– Мне очень страшно. Я бы хотел оставить все, как есть...
Паоло не успел ответить – на другом конце положили трубку. Он не стал перезванивать и решил на следующий день лететь в Исландию, просто чтобы убедиться в том, что решение пациента окончательное. Но утром позвонил Томас и сообщил, что все в порядке и что его больной прилетит в Стокгольм в назначенный срок. Позже, уже во время встречи в Стокгольме, Паоло провел много часов в беседах с новым пациентом. Это была не только юридическая необходимость: для осуществления экспериментальной операции требовалось разрешение этического комитета института и так называемое «Информированное согласие», которое пациент должен был подписать, ознакомившись со всеми деталями, возможными осложнениями, процентом риска. Для него было очень важно, чтобы люди принимали решение сознательно, были осведомлены обо всем и чтобы перед операцией у них не оставалось никаких сомнений. От этого, как он считал, зависел успех операции.
В данном конкретном случае эти беседы доставили ему огромное удовольствие, и вообще он проникся уважением к умному, очень серьезному 36-летнему африканцу с непроизносимым именем – Андемариам Теклесенбет Вейен (Andemariam Teklesenbet Веуеnе), к которому все врачи и сестры обращались почтительно: «мистер Бейен». Родившийся и выросший в маленькой и мало кому известной Эритрее, испытавший в детстве множество лишений, он поставил перед собой цель выучиться на геофизика, чтобы вернуться домой и сделать свою страну богаче. Рак у него диагностировали в самом начале учебы в Исландии, но он продолжал заниматься и к моменту трансплантации был близок к получению научной степени. В Эритрее он оставил жену с двумя детьми, причем второй ребенок только что появился на свет – он еще не видел его. Бейен как-то сразу успокоился, когда встретился с Маккиарини, он увидел человека, который также, как и он сам, стремился к цели. «Значит, – подумал он, – сделает все возможное».
Паоло поинтересовался:
– А что сказал вам доктор Гюбьярдсон после того ночного звонка мне? Почему вы передумали?
– Он сказал: «Ты хочешь видеть, как растут твои дети? В таком случае даже один-два года жизни – это уже счастье. А дальше – никто не может знать». После этого я почти сутки провел в Интернете, изучал информацию и понял, что другого шанса у меня нет.
Александер Сейфалиан не подвел, и каркас был изготовлен в срок из материала, родственного пластику, из которого делают бутылочки для пепси-колы. Только вся его поверхность была пронизана мельчайшими порами, чтобы внутрь каркаса могли проникнуть живые клетки. Каркас был в стерильной упаковке, но было сделано несколько «дублеров» для того, чтобы можно было протестировать их в последний раз, уже перед самой трансплантацией. У Паоло, помимо всех прочих, был свой особый способ тестирования: он брал обычную стеклянную бутылку и, слегка нажимая, раскатывал ею каркас. Пластиковая трубка должна быть с одной стороны достаточно упругой и не смяться под бутылкой, а с другой – достаточно гибкой, не «гипсовой». Такой, как человеческая трахея.
Дэвид тоже успел вовремя, он сам привез биореакторы в Стокгольм, чтобы затем остаться на трансплантацию. Его воодушевляла эта возможность присутствовать при историческом событии, но не только: он подробно наблюдал за работой лаборантов, записывал все замечания, чтобы в следующей версии биореактора устранить их и сделать изделие более совершенным.
Технология была отработана: 7 июня 2011 года у больного взяли пробу костного мозга, при помощи специального устройства выделили особую фракцию клеток, называемых мононуклеарами, затем в стерильном помещении заполнили каркас суспензией этих клеток, добавив несколько препаратов, которые называют факторами роста и которые помогают клеткам расти и размножаться. Полученную конструкцию поместили на 48 часов в биореактор. Все это время Филипп Юнгеблут, ученик Паоло, был на вахте, наблюдая за каркасом и периодически, строго по часам, подкручивая стержень – поворачивая каркас, как на вертеле (позже Дэвид и его команда усовершенствуют биореактор таким образом, что необходимость в этой ручной подкрутке отпадет, и оператор сможет находиться в другом помещении, наблюдая за каркасом и биореактором в режиме онлайн). По истечении 48 часов провели тесты, которые показали, что клетки на каркасе живы, что они начали размножаться и дифференцироваться. Паоло перепроверил все результаты, и операция началась.
Длилась она двенадцать часов, после чего мистер Бейен пришел в себя. Он был очень слаб, но мог дышать самостоятельно и даже говорить. Через день он встретился с женой и детьми, Через месяц его выписали из клиники, и он вернулся в Исландию под наблюдение Томаса Гюбьярдсона, где продолжил обучение в аспирантуре.
Глава 3
2011. Крис
1
После поездки в Краснодар мы на некоторое время потеряли Паоло из виду и ничего не знали о его приготовлениях к этим трансплантациям. Да, надо сказать, никто, кроме близкого к нему круга специалистов, ни о чем не подозревал. Что обернулось к лучшему: возможно, если бы мы знали, то просто не набрались бы смелости на фоне таких фантастических грядущих свершений предлагать ему работу в Краснодаре – провинции на юге России. Длительную работу, с обязательным присутствием в этом городе в течение четырех месяцев в году!
Именно такое условие было поставлено российским правительством для получения так называемого мегагранта: правительство через Министерство образования и науки выделяло 150 миллионов рублей на каждый выигравший проект, возглавить который должен был приглашенный ученый с мировым именем. За два года и два месяца этому ученому предстояло создать лабораторию на базе одного из российских университетов и обеспечить там получение научных результатов мирового уровня.
Программа мегагрантов началась на год раньше, в 2010-м, когда вышло правительственное Постановление № 220 «О мерах по привлечению ведущих учёных в российские образовательные учреждения высшего профессионального образования». Оно вызвало много споров, скепсиса, но тем не менее сильно встряхнуло научную общественность, и уже с этой точки зрения было событием историческим: государство выделило почти 6 млрд рублей на реализацию сорока научных проектов, отобранных в открытом, более – менее прозрачном конкурсе с участием зарубежных научных арбитров.
Итак, первые сорок исследователей (в основном – бывшие российские ученые, уехавшие в 80-90-е годы в Америку и добившиеся там хороших результатов, но также и «настоящие» иностранцы, среди которых было даже два Нобелевских лауреата), представляющих совершенно разные области науки – от биологии до астрономии, – уже вовсю трудились в нескольких десятках наших университетов, когда был объявлен второй конкурс.
– Будем готовить заявку на мегагрант силами нашего фонда вместе с Паоло, – принял решение Миша Батин. -Шансов, конечно, мало, скорее всего, гранты уже заранее расписаны, но мы должны пройти этот путь хотя бы для того, чтобы потренироваться участвовать в больших государственных программах. Это будет хорошая школа. А может, кто знает, на сей раз все будет по-честному. Обнадеживает, что требования к заявителям очень высоки – количество публикаций, индекс Хирша. Далеко не каждый иностранный ученый может им соответствовать, не говоря о наших. Кроме того, может получиться сильный проект по регенеративной медицине: клинический с трахеей и исследовательский на животных с другими органами, – продолжал он уже с мечтательной ноткой в голосе. – Главное, чтобы Паоло не халтурил и потратил время, на хороший проект.
– Вы так говорите, будто он только и мечтает о том, чтобы прибыть сюда на четыре месяца, – возразила я. – Насколько я знаю, он недавно получил крупный грант ЕС.
