Текст книги "Аид, любимец Судьбы (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Оружие, тоже мне…

Черногривому тоже достался подарочек от Циклопов – трезубое копье, его настойчиво протягивал Бронт.

– Для силы, значит, чтобы, – повторял он, поглядывая почему-то на Зевса и с опаской.

–А острий-то столько зачем?

– Так для силы-то… тебе для силы-то одного мало будет!

Посейдон бросил дуть на пальцы и покрутил в них новообретенное оружие. Пробормотал удовлетворенно: «Легло-то как! Аж руке горячо…»

Стероп наворачивал круги вокруг меня – нет, вокруг Эвклея. Вредный распорядитель и Циклоп прониклись обоюдной симпатией, потому что: «Баранья ляжка под дикий чеснок – это да!».

Стикс в черных доспехах замерла, глядя туда, где алело небо, – в глазах титаниды отражался мрачный холод вод ее реки. Двое ее сыновей, Сила и Зависть, каменели за материнской спиной, готовы ловить каждый жест, каждый вздох. Ни жеста, ни вздоха не было – и застывшие бледные губы не предвещали победы, которую обещал Эреб…

Афина была с войсками: воодушевляла красотой, восхищала мудростью, стращала умом. Зевс ее туда и отослал с самого начала, заметив:

– Боевой дух будет выше Урана. Такой уж дар у дочки: что солдаты, что лавагеты… как посмотрят – проникнутся: «А я что же, не мужик?!»

И осекся – снова прислушался.

Мойры сказали – сын будет… вот Зевс и не мог оторваться мыслями от Олимпа.

– Не по вкусу-то? – крякнул Арг. Молний у него был полон колчан – чуть надел на толстенную ручищу.

Зевс вздрогнул, взглянул туда, где зловеще алел горизонт…

Преображение свершилось немыслимо быстро – куда и делся отрешенный взгляд, растерянный муж, ждущий первенца.

Пять загорелых молний-пальцев сжались вокруг одной – белой.

– По вкусу, – вздернулся упрямый нос к небесам («Приду – узнаете!»). – Еще как по вкусу… Братья!

Высверк в серых глазах. Ярче колесницы Гелиоса. Нет слов – такой взгляд читать не надо, такой взгляд просто переливается в тебя и течет по венам вместо ихора – прозрачной молнией, покалывая кончики пальцев.

И тебя наполняет до краев. Счастливая одержимость мальчишки, которому дали настоящее оружие, и ощущение от последней рухнувшей преграды, и радость от того, что это сегодня – сегодня решится! Сейчас или никогда, братья… сестры…

Сейчас или никогда!

Он не спрашивал: в этот момент мы молчаливо доверили ему решать за нас всех, только Стикс опустила подбородок одобрительно, а троим богам, клявшимся над обрывом, в этот момент не нужны были и жесты.

– Да. Сейчас или никогда.

И к Прометею, который встревоженно вглядывался попеременно в лицо каждого Кронида.

– Передай Афине – пусть отводит войска за Пеней. Всех, кто смертен. Кто бессмертен – пусть выбирает сам. Мы встретим армию Крона грудью.

– Мы втроем! – взлетает к небесам трезубец Посейдона, и лучи потревоженного Гелиоса послушно нанизываются на острия.

– Втроем! – хором орут радостные Циклопы, изображая скалы, усиливающие звук.

– Клятва!

– Клятва! – отголоском летит с неба, в вышине которого болтается невидимый днем Жертвенник.

– Сейчас или никогда!

– Сейчас! – металл и лед переплетаются в требовательном голосе Стикс.

– Сейчас! – ревут Сила и Зависть – они всегда повторяют за матерью…

– Сейчас… – кивает заляпанный жиром Эвклей, вприпрыжку уносясь обратно в обоз.

– Или никогда? – ехидно усмехается за спиной Ананка, но ее почти не слышно – все происходит слишком быстро… молниеносно.

– Мы втроем!

– Втроем…

Стероп хватается за голову, орет в спину что-то вроде: «Куды?! Забыл!» – поздно, не слышно, неважно…

Время пускается вприскочку, оно тоже хочет быть похожим на молнию. Нынче новая мода – молнии.

Белый высверк. Трое напротив войска. Трое, клявшихся на алтаре. Прочие бессмертные – горстка – позади.

– Мы втроем! – раскат радостного грома в голосе Зевса.

– Втроем!! – колет трезубцем крик Жеребца.

– Втроем? – шепот, слетающий с пересохших губ, заглушает отчаянный вопль Ананки за спиной: «Чем ты будешь бить, маленький Кронид?!»

Меч скользит из ножен – верный спутник из бронзы, ковка тельхинов – не Циклопов…

Вы воюете как мальчишки, – кричит, надрываясь Судьба, и ее обвиняющий перст тычется между лопаток – сквозь броню чувствуется.

Войско Крона. Трое напротив него.

Распахивает крылья орел в поднебесье.

– Хороший знак, – улыбается Зевс, швыряя прежде молнии улыбку в грозную мешанину тел, движущуюся на нас.

В армии Крона нет даже приблизительного порядка – все смешались со всеми, рты – пасти, пальцы – когти, доспехи – крылья, шкуры, дубленая ветрами кожа…

Вздымаются клубы пыли в небо, с которого летит подбадривающее ржание лошадей Гелиоса.

– Хороший знак! – кричит Посейдон – нужно кричать, потому что остальное глушится рокотом наступления на нас титанов, чудовищ, лапифов…

Лавина.

Трое перед лавиной.

Молния. Трезубец.

И старый клинок, выкованный тельхинами, а не Циклопами…

– Чем будешь бить, невидимка?! – захлебывается в истошном крике Судьба.

Железные крылья – легкий росчерк в воздухе, над войском Крона.

– Хороший знак, – шепчу я за секунду до того, как утонуть в битве.

Белый высверк. Молния.

Всё.

Сейчас или никогда.

Огонь в небесах – в мой клинок. Тьма в разверстых пастях – в мой клинок.

Упоительный танец на грани боли.

Обжигающая мощь течет сквозь кричащие мышцы, единые с верным мечом. Преданная тень тянется помочь – от Посейдона, от Зевса, от деревьев, драконов, от всех и всего…

Ужас и крики боли – в мой клинок…

Их ужас и их крики боли, ибо мир для них обернулся молнией.

Они вспарывают небо, полосуют дряблое облачное брюхо Урана и хлещут противников невиданными небесными бичами, и каждая молния кажется продолжением руки Зевса, непринужденно стоящего в воздухе вровень с горами. Выше голов самых высоких титанов.

Распластались в воздухе блестящие кольца волос. Взгляд холоден и суров, и сам Уран не прочь убраться подальше от своего внука, расстелиться под ним, что ли, на землю упасть…

Но на земле – три острия в неослабевающей руке Посейдона.

– Что, взяли, твари?!

Три клыка, терзающие ряды лапифов, вгрызающиеся в драконов, перемалывающие, сокрушающие, не всем оставляющие время на посмертные вопли…

Последние минуты жизни, отчаяние и глухая тоска – я пью вас, как нектар, и значит – вас пьет мой клинок…

– Это Аид! Аид!!

Мне нравится, когда они кричат это. Звучит, будто «это конец!»

Я бью своей славой.

Раздувшейся черной тенью, жуткой памятью, оставленной Черным Лавагетом по себе за столетие.

Я бью словами Аты: «Горек источник Страха…», разрушенными и сожженными поселениями, убитыми пленниками, взятыми крепостями, пытками, своим именем карателя. Бью пустыми глазами женщин-рабынь на ложе, алой маской своего лица – когда оно бывало забрызгано смертной кровью. Отвращение, ненависть, ужас, исступление, непонимание, отупляющая боль, злорадство победителей – в ход идет все, и наш с мечом танец восхитительно синхронен.

В нем тонет грозный крик Афины, лед Стикс – титанида гасит драконье пламя только взглядом – грохот наступающих Силы и Зависти, свист палицы Прометея…

Блик. Черная молния.

Так легко утонуть в самом себе.

Так легко разить. Черпать и черпать из бесконечного источника. Обращать ужас и гнев противника, тень за его спиной – в себя, в безошибочно находящий цели меч…

Так легко…

…легко…

Пока ты не встретил кого-то, кому наплевать на твою славу.

Красный блеск раскаленного адамантия – в глаза. Напитанный черной славой меч с радостью принимает вызов.

Щерится в лицо Титий – точно, он, убийца Офиотавра, как удачно, Титий, станцуем?

Среди ледяного холода Стикс, и соленого неистовства Посейдона, под бичами-молниями, секира против меча, слава против… чего?

У титанов нет славы. И чужую они не очень-то уважают.

Секира раскалывает щит, от удара трещит рука, меч перерубает рукоять секиры, распадаясь в крошево сам, мир рушится и дробится – почему-то приходят на ум мелкие катышки овечьего сыра.

Упоение боем вытекает вместе с ихором из разрезанной чьим-то случайным мечом лодыжки, бой так просто увидеть со стороны, когда ты выше, гораздо выше всех, как колесница Гелиоса…

Или лежишь среди убитых, а эта колесница неторопливо пересекает небо, насмешливо двоясь, – восемь коней, куда Солнцеликому такая упряжка?

Зевс – стоит на воздухе, вокруг распотрошенное небо. Посейдон – три клыка заставляют дрожать землю…

Третьего брата не видно что-то, ну, это ж ясно – Аид-невидимка…

Афина, Стикс, Прометей, бегущие остатки войска Крона.

О Эреб и Нюкта, мы опять воюем как мальчишки, а у мальчишек есть это поганое свойство – добиваться того, что они хотят.

Перед тем, как небо и битва обратились в одну сплошную белую вспышку – мне показалось, что вдали не жалобным, а торжествующим криком разразился младенец.

* * *

Внутри черепа что-то колотилось. Казалось, в нем распрыгалась новая Афина – решила от нечего делать родиться из головы у Черного Лавагета. Или, может быть, Ананка взяла медный щит и лупит наотмашь – старается вызвать из дурной головы хоть одну мысль…

У Судьбы не получалось: в мозгу было блаженно и прискорбно чисто. Взгляд перебирал картинку за картинкой, не останавливаясь.

Стикс брезгливо оттирает свой разящий ужасом жезл от драконьей крови. Видно, разить пришлось не только ужасом.

Кратос, почесывая ухо, рассматривает останки своей палицы.

Зел перебрасывается фразами с Посейдоном – близнецы впервые отошли от матери.

Хмурится, опираясь на копье, Афина: наклонила голову и уставилась на поле битвы, заваленное грудами тел. Две русые пряди выбились из-под шлема и нахально свешиваются богине на лицо.

Среди трупов – опаленные проплешины. Следы молний.

Кое-где – мелкое крошево: там прошелся удар Посейдона.

Войско Крона расколочено вдребезги, и Гелиос вытягивает шею с высоты: хочет увидеть, что ж там такого мы наворотили…

– Втроем!

Посейдон разъезжался в неудержимой улыбке от уха до уха, а чудесный трезубец держал бережно, на весу. По спине хлопнул так, что чуть хребет не переломил.

– Ну, что скажешь, а? Наконец-то! Видал, как было? – кивнул в сторону Зевса и его колчана – улыбка исчезла, но только на миг. – Вот это – я понимаю: бьешь как в масло… Ну, брат – теперь дело за Кроном! Да, а ты-то сам как? Я увлекся малость… не видал. Кстати, а тебе они что преподнесли?

– Потом, – отмахнулся я, морщась. Левая стопа была вся в теплом ихоре: случайный меч разрезал сзади крепиды сандалей и скользнул выше, к икре. Ничего, неглубоко.

А вот шлем был расколот, словно скорлупа ореха. Я стащил его, повертел и выбросил. Все равно был неудобный, скажу Эвклею – пусть новый раздобудет.

– А и правда, – послышался над головой вкрадчивый голос Зевса, – чем Циклопы отблагодарили своего освободителя?

Бешеные глаза кроноборца сомнений не оставляли: все знает. И с трудом удерживается, чтобы не истратить на меня последнюю молнию из колчана.

Правда, он выдержал на лице благопристойную мину: подождал, пока Посейдон отвлечется на Прометея. А потом наклонился и затряс за плечи, шипя мне в лицо:

– Ты б еще с голыми руками полез! И что ты хотел этим доказать?! Идиот…

– Все мы идиоты, – волосы слиплись то ли от пота, то ли от ихора – зацепило все-таки, даже через шлем. – В-втроем, как же...

А что было делать? Орать посреди боя, что, мол, братцы, а меня-то обделили, так что, пожалуй, вы уж не втроем, а без меня?

Зевс плюнул под ноги, пробормотал, что лучше бы я прикрывал спины, зашагал к Прометею сам.

«По-моему, он прав, невидимка», – сипло выдохнула над ухом Ананка – никак, горло сорвала?

– Идиоты всегда правы, а все мы здесь – идиоты.

Обиженно заткнулась, только по плечу царапнула – мол, чем ты опять недоволен-то?

Сокровище победы слегка расплывалось перед глазами: пронзительная голубизна сапфиров, золотой драгоценный блеск, кораллы – из чешуи драконов; аквамарин и нефрит – хитоны древолюдей-лапифов; мрамор, железо, алебастр – скальные твари; янтарные, изумрудные, аметистовые – застывшие глаза чудовищ…

Богатая добыча, только вот…

Ох, и здорово он меня секирой – спасибо, что плашмя. И объяснить не могу, что не так. Вертится ужом: не так с этим детским плачем, и с тем, что мы воюем как мальчишки, и с обманом об Офиотавре…

Войска Крона разгромлены. Все ли? Есть ли резервы?

Нет, не то.

Прометей замер, раскачиваясь и держась за голову – что, и его тоже садануло? Видно, спасать кого-то полез – вот и получил. Ах нет, с ним что-то другое, вот наклоняется Стикс, спрашивает… «Что ты видишь?»

Видение у Прометея – прозорливый он наш.

И еще эта фраза дурацкая прицепилась – если уж Жеребец что ляпнет…

«Теперь дело за Кроном».

Фраза крутится, натирает виски, как очередной неудобный шлем. Ананка сочувственно хихикает за плечами – подсказала бы лучше…

Теперь дело за Кроном – и что? Взять Офрис у нас все равно не хватит ни сил, ни войск, ни молний.

Зевс выслушивает Стикс, машет рукой Посейдону, машет мне.

– Нужно вернуться в лагерь.

Лицо у новоявленного Громовержца непобедительное. Хмурое, встревоженное, и скулы белеют. Ноздри раздуваются.

– Что за спешка-то? – удивляется Посейдон, он как раз расписывал Кратосу возможности трезубца. – Можно было бы гонца послать – хоть бы и Афину, пусть бы сообщила, что боя не будет, нам бы встречу подготовили…

–Афина остается. В лагерь идем мы.

– Что он прозрел? – спрашиваю я.

– Идем в лагерь. Сейчас.

Не совсем сейчас, но в пять шагов – вполне по-божественному, если учесть, что до лагеря было не меньше десятка стадий. Прошли победители, презирая расстояния: один – сжимая трезубец, второй – держа руку на колчане, стрелы из которого не требуют лука…

И меня протащили вслед – Посейдон еще ворчал, что мне теперь нужно еще и объяснять, как ходят боги. Зевс молчал.

А ко мне на третьем шаге непрошенным гостем заявилось понимание. Обустроилось внутри нагло и по-хозяйски. Вслед за собой запустило через порог уверенность.

Я понял, что сказал провидец-Прометей, который не стесняется швырять свой дар направо-налево.

«Теперь дело за Кроном», – сказал он.

Я понял, что он увидел – сквозь расстояние.

Вот это.

Мелкий серый однородный прах, покрывший землю. Толстым слоем – на траве, на камнях, в оврагах. Тонкой взвесью – в воздухе. Оплавленные валуны выступают местами – скорчились, прижались к земле. Пеней взбивает серую пыль в однородную бурую грязь.

Повсюду – куда ни взгляни. Все обозримое пространство – серая, покрытая мягким слоем равнина. Ни единого дерева – да что там дерева, даже куста.

Пыль.

У пыли запах пепла, костей и времени.

В пыли лежат медные мечи – зеленые, полуистлевшие. Остовы круглых бронзовых щитов. Оскалился жалобно шлем – один-одинешенек, остальных не видно.

Прогнившие, проеденные неизвестной силой, почерневшие панцири – отдельными пятнами, то здесь, то там.

Пара добротных котлов – здоровых, общих, с толстыми стенками.

Еще что-то выступающее – исковерканное до того, что и не разобрать, но мои глаза разбирают: остатки колесниц.

А войска нет – исчезло. И лагерь куда-то запропастился. Палатки, ложа, телеги, овцы, свиньи, ослы, деловитые рабы, мехи с вином, амфоры с медом, мешки с горохом и ячменем – и в помине нет. Люди медного века, кентавры, сатиры, мелкие божества, дриады, нимфы – будто не было.

Пыль. Оплавленные камни.

Серая пустыня.

– Кто мог… – сквозь зубы начал Зевс и умолк. Перестал окидывать безжизненную пустыню взглядом, словно наткнувшись на препятствие.

Фигура посреди поля из-за серой взвеси, разъедающей горло и лезущей в глаза, казалась просто валуном. Впрочем, Танат Жестокосердный и был неподвижен словно камень, на котором он сидел в полной задумчивости позе – крылья сложены, голова опущена на грудь.

Пыль взлетала из-под ног Зевса маленькими жирными облачками, отчего казалось, что у сандалий вдруг выросли крылья.

– Зачем явился сюда, сын Ночи?

Убийца лениво поднял глаза. Скользнул взглядом по Посейдону и Зевсу. Мне кивнул с нарочитой учтивостью.

– Где еще мне быть, сын Крона? Для меня здесь – самое место.

Зевс недвусмысленно потянулся за последней молнией. Посейдон и вовсе рванулся вперед, вознося трезубец… и остановился в двух шагах от бога смерти, нависая над ним, но не нанося удара.

Руку его держало отвращение – не страх.

– Присел отдохнуть? Много жизней нынче пожал?

– Достаточно – вашими стараниями.

Полыхнула вынутая из колчана молния. Танат и пером не пошевелил, а мне пришлось занимать позицию перед Зевсом и оттаскивать назад Посейдона.

– Уймитесь. Его клинок таких следов не оставляет.

– Ну, тебе лучше знать, – прошипел Черногривый. – Вас же с ним водой не разольешь.

Зевс посторонился, сделал приглашающий жест – мол, раз не разольешь, то и говорить с ним тебе.

Молнию, правда, прятать не стал.

Глазами бы спросить, но в присутствии братьев не попереглядываешься…

– Что случилось, Убийца? Что за оружие могло сделать такое? Какая сила…

– Ты знаешь, какая, невидимка, – не притворяйся глупее, чем ты есть. Крон вынул из ножен свой серп, которым до этого пользовался лишь раз. Серп, который выплавила для него мать-Гея из адаманта.

Серп, который лишил Урана способности к продолжению рода и о котором мы благополучно забыли в этой войне.

– Ты видел, как он наносил удар?

– Был не здесь. На вашем поле боя. Здесь мой меч не взял ни пряди: не успел.

А вот это уже плохо. Не просто плохо. Это уже смахивает на окончание войны.

Мальчишки показали себя воинами, нанесли настоящий удар – и в ответ тоже ударили по-настоящему…

– Да. Серпу Времени не нужны помощники вроде моего клинка. После него не остается теней, которые можно было бы исторгнуть. Все, чего он касается на земле, – пыль.

Излишне громко сглотнул Черногривый, недоуменно поглядывая на свой трезубец.

Мальчишки зарвались – и их осадили. Показали, что рано играть в победу, когда еще не начинали по-настоящему играть в другое…

– Ты здесь, чтобы рассказать нам о том, что было?

– Вы не догадались бы сами?

– Тогда что?

– Я – голос.

Я позволил себе слабость: прикрыть глаза и попросить, чтобы этот голос никогда не раздался. Но в напряженной тишине послышалось:

– Голос вашего отца.

– Голос отца? – на лице Зевса непонятная улыбка. – Надо же, какое вместилище он выбрал. Ну что ж, звучи.

Легко сказать – звучи. Губы Таната покривились: будто в рот желчи пополам с кислотой набрал, а выплюнуть – никак.

Голос Крона получился скрипучим, неровным.

– Нынче день, когда родилась война. Это – подарок к ее рождению, – обвел безжизненным жестом серую пустыню вокруг себя. – Если вам будет, что сказать на это – глашатаем от вас на Офрисе я хочу видеть старшего.

– Ага, вот прям нарядим в белый хитон, даров дадим и на Офрис отправим! – взорвался Посейдон, стискивая кулаки. Танат дернул углом рта.

– Только старшего. Для него найду время, – здесь, видимо, полагался смешок, но бог смерти не счел нужным передавать его. – Пока война мала – от нас еще зависит, когда и как она возмужает.

Танат замолчал. Ветер с тихим шелестом разносил мягкую пыль под ногами.

«Это будет опаснее, чем в Тартар», – шелестели вместе с ветром слова Судьбы…

Зевс опомнился первым.

– Не думай даже… – это мне, сквозь зубы. – А ты, раз уж теперь на его стороне, передай Повелителю Времени…

Зевс, к счастью, вовремя остановился. Посейдон тоже промолчал – а уж у него лицо прямо-таки светилось желанием передать, да еще ого-го, сколько всего.

И кажется, остановил их – я, не сделав ни единого жеста и так ничего и не сказав.

Так или иначе, братья смерили глазами меня, потом взявшегося за меч Таната, переглянулись и убрали оружие – не сказать чтобы с большим желанием, но все же.

Потом не сговариваясь зашагали обратно к полю боя, где гнили сокровища нашей победы. От мертвого – к мертвому, оставляя меня и Убийцу наедине.

«Вы получили, что хотели, – лучше бы Танат не переставал говорить, взгляд у него всегда был острее слов. – Он признал вас как равных себе. Разве не так?»

«Так».

«Почему не ликуешь?»

«Не умею».

А может, не знаю – что такое война на равных с Кроном Временщиком. И понятия не имею, можно ли ее выиграть.

Даже с крайним средством.

– Вы победите, – вдруг сказал Танат. Вслух. Прозвучало безумно – над полным серого праха полем, над местом очередного поражения…

– Что?

– Победите. Победишь. Рано или поздно, но это будете вы.

– Откуда ты взял…

– Так сказал отец.

Наверное, будь тут Гипнос – он заорал бы: «Он заговорил с тобой, Чернокрыл?!»

Я молчал, глядя, как ветер вздымает к небесам то, что осталось от нашего войска.

– Я слышал, как с ним говорила мать. После того, как вы ушли тогда. «Я увидел их, – сказал он. – Они могут стать Владыками. Но они проиграют Крону».

Я фыркнул – утешительно, нечего сказать…

– Молчи. Слушай дальше. Потом отец спросил, почему Кронидов было только двое. Мать ответила, что вы зашли к нему втроем. Он долго молчал. Потом сказал: «Я ошибся. Они станут Владыками». Потом смеялся.

– Смеялся?

– Долго. И больше ничего не говорил.

Больше Убийца не добавил ни слова. Поднял подбородок, показывая, что мне нужно последовать за братьями. Кивнул на прощание. Со свистом свел крылья.

Исчез, не желая лезть в то, что – только для Кронидов. Втроем.

Втроем мы потом и сидели у костра – не возвращались на Олимп, а именно что сидели на границе меж полем победы и полем поражения, словно там установилось какое-то хрупкое равновесие. Чудом не попавший под удар Крона Эвклей увивался возле бараньей похлебки, Циклопы расселись чуть в стороне и закусывали – не хочется даже знать, чем. Зел и Кратос слушали бесконечную повесть Прометея о кузнечном мастерстве. Стикс замерла над свалившейся с ног от новостей Афиной – рука ледяной титаниды по-матерински поглаживала русые волосы дочери Зевса.

Ирида прилетела перед закатом: передала Зевсу радостную весть о рождении сына. Новоявленный Громовержец только дернул щекой. Пробормотал: «Война?» – и отмахнулся от удивления вестницы: «Откуда ты знаешь?!»

И потом уже я – и то был разговорчивее его. О Посейдоне и говорить нечего.

– Охо-хо… у нас же были резервы? Не может быть, чтобы он всех одним махом…

– У него тоже могли быть резервы.

– Армии у него все равно нет. Ну и что, что у нас тоже нет – найдем. Не сунется же он сразу, раз переговоры предложил. Зачем ему вообще переговоры?

– Потому что от мальчишек можно отмахнуться. А с равными разговаривают.

– А что он тебя-то позвал?

– Значит, наблюдал за боем.

– Боится нас, стало быть?

– Да. Трезубца и молнии.

Зевс молча каменел в темноте, подсвеченный отблесками пламени, и черные волосы на сей раз ловили огненные блики. Похлебка стояла у ног брата нетронутой.

– …Гекатонхейры, чтоб им пусто было. С Циклопами не вышло – так что, теперь освобождать их?

– А если даже так…

И вечная пауза, в которую ни один из нас не решается вставить слова, пока не подает голос Зевс – выражая главное и самое трудное:

– Нужно что-то делать с этим серпом.

После этого молчали уже все.

Арг поманил меня из наполненной чавканьем и сопением темноты незадолго до рассвета. Похрюкал виновато о том, что вот оно как бывает… и что барана бы, да, и вина…

Потом наклонился и протянул шлем.

Суровое порождение черной бронзы с невысоким гребнем и искусно сделанными нащечниками. По поверхности разбегались узоры – взвивались языки пламени, извивались змеи, обольстительно и жутко улыбались чьи-то пасти, тянулись костлявые руки… Узоры менялись, и оттого смотреть на шлем можно было вечность.

– Для силы? – спросил я, безразлично оглядывая дар.

– Куды для силы! Для имени. А то какой ты невидимка, если – видно…