Текст книги "Путеводитель по поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»"

Автор книги: Елена Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Анненкова Е. И. Путеводитель по поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»

От редакционной коллегии

Серия «Школа вдумчивого чтения» включает в себя книги – путеводители по произведениям, входящим в обязательный школьный стандарт, и потому она обращена прежде всего к преподавателям средней и высшей школы, студентам и учащимся.

Как показывает практика, отдаленность во времени затрудняет изучение того или иного произведения (особенно классического) из-за непроясненности реалий, истолкование которых не встретишь не только в комментариях к тексту в собраниях сочинений писателя, но и в специально написанных комментариях к данному произведению.

И не одна лишь отдаленность во времени диктует необходимость в таких книгах. Даже современная литература подчас несет на себе оттенки местного колорита, или, как говорил Тютчев, «гения места», который требует непременного подробнейшего разъяснения.

Читатель найдет в путеводителе абсолютно все необходимые ему сведения – от особенностей жанра данного произведения, истолкования его стиля и персонажей, объяснения всех его так называемых «темных мест» до рекомендательного списка обязательной литературы. Наши книжки помогут абитуриентам подготовиться к экзаменам: некоторые задания ЕГЭ станут яснее после чтения предлагаемых комментариев. Таким образом, подобные путеводители явятся пособиями, не имеющими пока аналогов в учебно-познавательной литературе.

От автора

«Мертвые души» – пожалуй, единственное произведение в отечественной (а, может быть, и мировой) литературе, с которым так неразрывно, органично и вместе с тем трагически была связана судьба художника; произведение, которое на протяжении почти двух десятилетий не отпускало от себя автора, оттеснялось на время другими произведениями и вновь выходило на первый план; приближалось к завершению и не могло завершиться.

О гоголевской поэме написано так много, что читателя может изумить желание очередного автора что-либо добавить к уже сказанному о «Мертвых душах». Однако, обращаясь к произведениям, созданным в прошлые эпохи, мы замечаем, что многое в тексте оказывается для нас непонятным: те или иные наименования предметов, явлений; названия литературных произведений, которые упоминают или читают герои; имена исторических лиц; географические обозначения… Конечно, при издании собраний сочинений русских классиков необходимые пояснения даются в обстоятельных комментариях. Задача же настоящей книжки – не только объяснить культурно-бытовые реалии, содержащиеся в «Мертвых душах», но, продвигаясь от главы к главе, постепенно и неспешно проникать в те смыслы, которые были важны для Гоголя, а также те, которые автор поэмы, быть может, сознательно не акцентировал, но для нас, живущих в новую эпоху, они оказываются актуальными – притягательными и непростыми, требующими нашего личного осмысления, углубленного раздумья.

Стараясь определить феномен Пушкина, Гоголь сумел в нем многое заметить и выразить первым, и знаменательно, что характеристика поэта как «русского человека в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет» [1]1
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Т. VIII. М.; Л., 1952. С. 50. В дальнейшем сноски даются на это издание в тексте, с указанием в скобках тома и страницы.


[Закрыть], была дана в ранней статье Гоголя, написанной в начале его собственного творческого пути. В этой же статье («Несколько слов о Пушкине») он в своеобразной формуле выразил особую глубину, многомерность пушкинского творческого сознания, заметив: «В каждом слове бездна пространства» (VIII, 55). В 1832 г. вышли в свет «Вечера на хуторе близ Диканьки» – первый цикл повестей Гоголя, и история его истолкования свидетельствует о том, что сам молодой писатель стремился к созданию произведений, в которых при всей их видимой ясности, простоте каждое слово обещало «бездну пространства».

Именно эту «бездну пространства» гоголевского слова, гоголевского повествования и хотелось бы приоткрывать в ходе медленного чтения «Мертвых душ»: не пытаться исчерпать эту бездну (что было бы невозможно), не пробовать достигнуть ее дна (чтобы обнажить загадки, бездны писательского сознания – подобный психоаналитический подход может быть привлекателен для исследователей, но грозит не выпустить интерпретатора из границ собственной «бездны»), а исследовать разнородные смыслы, содержащиеся в тексте и проступающие каждый раз по-своему, «в каждом слове».

В соответствии с поставленной задачей выстраивается логика этой небольшой книги. Замысел писателя, ход работы над поэмой освещаются лишь в той мере, чтобы была понятна длительность и незавершенность гоголевского труда. Последовательно рассматривается каждая из глав «Мертвых душ», но их интерпретация перебивается главками, в которых анализируются отдельные аспекты поэмы (мир вещей, мир книг и т. д.) [2]2
  Истолкование тех или иных реалий дается с опорой на различные источники, в том числе на комментарий В. А. Воропаева (Гоголь Н. В. Мертвые души. М., 1988. С. 371–431).


[Закрыть]. Место этих главок не случайно. Когда в тексте поэмы набирался необходимый «запас» того или иного материала (вещи, еда, книги), представлялось возможным отдельно и специально, хотя и не слишком пространно об этом поговорить. При первом издании поэмы, в 1842 г., Гоголь вынужден был изменить ее заглавие и назвать книгу «Похождения Чичикова, или Мертвые души». Хотя это и было сделано под давлением цензуры, а подобные двойные наименования романов были хорошо известны литературе конца XVIII – начала XIX века, гоголевское «или» имеет свой собственный смысл: оно обещает содержательную вариативность, вовлекает в активную духовную и интеллектуальную деятельность читателя. Поэтому-то и в названии отдельных главок сохраняется это самое, когда-то вынужденно употребленное, но затем творчески преображенное, насыщенное смыслами гоголевское «или».

Поскольку Гоголь, завершив работу над первым томом, подверг свой труд детальному осмыслению, то авторские суждения о поэме, нашедшие выражение в письмах, более всего в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и «Авторской исповеди», составили, совокупно с первым томом, некий метатекст, который также побуждает к его истолкованию. Осмысление «Мертвых душ» – это особый и тоже творческий труд Гоголя, поэтому ему отведен отдельный раздел книги. В то же время критические отзывы на «Мертвые души» оставлены в стороне, как потому, что в данной работе анализируются прежде всего тексты Гоголя, так и потому, что подобная работа целостно и убедительно проведена Ю. В. Манном. Главы же второго тома поэмы, рассмотренные не столь подробно, как главы первого, свидетельствуют, что создаваемое писателем в последние годы может быть интерпретировано не только как незавершенное, но и незавершимое.

I. ЗАМЫСЕЛ

В 1835 г., в письме к А. С. Пушкину (от 7 октября) Гоголь впервые упоминает новое произведение: «Начал писать Мертвых душ. Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтиться. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку все Русь» (X, 375).

По предположению Ю. В. Манна [3]3
  Манн Ю. В. Гоголь. Труды и дни: 1809–1845. М., 2004. С. 369–370.


[Закрыть], встреча Гоголя с Пушкиным и разговор о новом произведении мог состояться в сентябре 1834 г., хотя исследователь допускает, что этот разговор был возможен и в первые четыре месяца 1835 г., когда оба писателя жили в Петербурге; в таком случае, в сентябрьскую встречу разговор должен был возобновиться. О содержании этого разговора Гоголь рассказал в «Авторской исповеди»: «Пушкин находил, что сюжет „Мертвых душ“ хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров» (VIII, 440).

Жанр нового произведения мог восходить и к роману путешествий, и к распространенному в западноевропейской литературе плутовскому роману, освоенному и русской литературой. – Так, были популярны «Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины» М. Д. Чулкова, «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова» В. Т. Нарежного. Герой – плут, ищущий новых знакомств и связей, предоставлял возможность раздвинуть рамки повествования и при этом разоблачить какие-то секреты, скрытые стороны тех или иных жизненных явлений. Фактура плутовского романа позволяла отозваться на современные писателю явления, коллизии общественной жизни, а вместе с тем выявить в этих коллизиях универсальный, философский смысл. Но это оказывалось возможным потому, что «Гоголь в корне изменил исходную ситуацию пикарески. Мало сказать, что он отбросил назидательность, морализирование, отбросил такие отработанные беллетристические ходы, как тайна происхождения героя или его преследование со стороны злонамеренных персонажей. Самое главное в том, что была найдена новая романная пружина необычайной энергии и силы. Чичиков – в отличие от традиционного пикаро – человек с четко намеченной целью, с продуманным планом; приобретатель, комбинатор. Тем самым, во-первых, была создана насквозь современнаяситуация <…> Далее была создана ситуация национально-характернаяи емкая» [4]4
  Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. М., 1987. С. 237–238. Здесь и далее светлый курсив принадлежит всегда автору цитируемых слов. Полужирным курсивом выделено мной. – Е.А.


[Закрыть]. Факт покупки мертвых душ в контексте русской жизни выглядел одновременно и как нечто чрезвычайно странное, и как возможное. Ю. В. Манн приводит свидетельство П. И. Бартенева; «В Москве Пушкин был с одним приятелем на балу. Там был некто П. (старинный франт). Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, что он скупил себе мертвых душ, заложил их и получил большой барыш. Пушкину это очень понравилось. „Из этого можно было бы сделать роман“, – сказал он между прочим. Это было еще до 1828 года» [5]5
  Манн Ю. В. В поисках живой души. «Мертвые души»: писатель – критик – читатель. М., 1984. С. 19.


[Закрыть]. В кругу домашних Пушкин, по свидетельству П. В. Анненкова, говорил; «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя» [6]6
  Анненков П. В. Литературные воспоминания. Б.М., 1960. С. 71.


[Закрыть]. Исследователь комментирует: «Вполне логично допустить, что Пушкин вначале отдал Гоголю свой „сюжет“, отдал, преодолевая внутреннее сопротивление (ведь он был нужен ему самому), подчиняясь гоголевскому обаянию, охваченный искренним желанием ему помочь, а затем не без легкого налета ревности заметил в домашнем кругу, что тот его „обирает“. Сказано это было шутливо („говорил, смеясь“), беззлобно, с пониманием правоты и мотивированности гоголевского поступка» [7]7
  Манн Ю. В. В поисках живой души. С. 22.


[Закрыть]. Сюжет о покупке мертвых душ, как видим, заинтересовал и Пушкина, и Гоголя; вряд ли случайно именно последний не захотел упустить представившуюся ему возможность разглядеть в этом абсурдном и комическом факте российской действительности «бездну» смыслового пространства.

В июне 1836 г. Гоголь уезжает за границу. Побывав в Бремене, Франкфурте-на-Майне, Баден-Бадене, на несколько недель, в августе, он останавливается в швейцарском городке Веве, где возобновляет работу над «Мертвыми душами». А в сентябре из Женевы, пишет М. П. Погодину: «Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь…» (XI, 60). В ноябре, обращаясь к В. А. Жуковскому, воссоздает атмосферу работы над «Мертвыми душами»: «Осень в Веве наконец настала прекрасная, почти лето. У меня в комнате сделалось тепло, и я принялся за Мертвых душ, которых было начал в Петербурге. Все начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись. Швейцария сделалась мне с тех пор лучше, серо-лилово-голубо-сине-розовые ее горы легче и воздушнее. Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем! Это будет первая моя порядочная вещь, вещь, которая вынесет мое имя. Каждое утро, в прибавление к завтраку, вписывал я по три страницы в мою поэму, и смеху от этих страниц было для меня достаточно, чтобы усладить мой одинокий день» (XI, 73–74).

Гоголь пишет «Мертвые души» вне России. Это дает ему возможность видеть ее из «прекрасного далека» – целостно, эпически объемно. Он определит это как особенность своей творческой личности: «Уже в самой природе моей заключена способность только тогда представлять себе живо мир, когда я удалился от него. Вот почему о России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде» (XII, 46). Всеобъемлющий взгляд, который вырабатывает писатель, позволяет ему видеть не только бытовую и социальную конкретику жизни, но Россию как национальное целое: с богатым историческим прошлым, с потенциалом богатырства в настоящем. После «Ревизора», по признанию самого Гоголя, он почувствовал потребность сочинения, «где было бы уже не одно то, над чем следует смеяться» (VIII, 440).

Постепенно, в ходе работы, меняется понимание жанра создаваемого произведения. М. П. Погодину Гоголь замечает: «Вещь, над которой сижу и тружусь <…> не похожа ни на повесть, ни на роман» (XI, 77). Ему же сообщается, что труд будет «в несколько томов». Впервые «Мертвые души» названы поэмой в письме В. А. Жуковскому от 12 ноября 1836 г., в том, где было сказано: «Вся Русь явится в нем!». Поэтому уже на самых ранних этапах творческий процесс предполагал освоение огромного материала, связанного с национальной историей и культурой. «Не представится ли вам каких-нибудь казусов, могущих случиться при покупке мертвых душ? – спрашивал Гоголь В. А. Жуковского. Это была бы для меня славная вещь потому, как бы то ни было, но ваше воображение верно, увидит такое, что не увидит мое. Сообщите об этом Пушкину, авось либо и он найдет что-нибудь с своей стороны. Хотелось бы мне страшно вычерпать этот сюжет со всех сторон» (XI, 75). М. П. Погодина просил прислать «каталог книг» «относительно славянщины, истории и литературы» (XI, 35). Н. Я. Прокоповича одолевал просьбами сообщить и прислать то, что «вышло по части русской истории, издания Нестора, или Киевской летописи, Ипатьевской, или Хлебниковского списка» (XI, 116). В этом же письме упоминал «перевод Славянской истории Шафарика» и «описание праздников и обрядов» Снегирева (там же). Тому же адресату позже направил еще одну просьбу: «…Особенно книг относительно истории славянской и русской, русских обрядов, праздников и раскольничьих сект» (XI, 134) [8]8
  См. об этом: Смирнова Е. А. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души». Л., 1987. С. 23–24.


[Закрыть].

Ю. В. Манн настаивает на том, что «Мертвые души» уже с самого начала, еще в Петербурге, ощущались Гоголем как труд необычный, единственный – главный труд его жизни. В ходе работы это ощущение не только возросло, но в нем появилось нечто новое – идея избранности, высшей предопределенности. «И ныне я чувствую, что не земная воля направляет путь мой» (XI, 46). Мысль об общественной значимости труда также укрепляется в сознании Гоголя.

Работу над поэмой постоянно сопровождала авторская рефлексия, в которой чередовались некоторая экзальтация, уверенность в успешном воплощении задуманного и опасение, выполнима ли поставленная задача. В. А. Жуковскому 30 октября 1837 г.: «Я весел; душа моя светла. Тружусь и спешу всеми силами совершить труд мой» (XI, 112). П. А. Вяземскому 25 июня 1838 г.: «Что если я не окончу труда моего?.. О, прочь эта ужасная мысль! Она вмешает в себя целый ад мук, которых не доведи Бог вкушать смертному» (XI, 157).

Гоголю не хочется, чтобы новая «вещь» походила на «повесть» или «роман». Отталкивание от повестей, которые составляли творчество Гоголя 1830-х годов, знаменательно. И повесть, и роман представляются формами, если не исчерпавшими свои жанровые возможности, то и не позволяющими выходить к новому эстетическому измерению действительности. «Роман не берет всю жизнь, – сказано в „Учебной книге словесности для русского юношества“, – но замечательное происшествие в жизни, такое, которое заставило обнаружиться в блестящем виде жизнь, несмотря на условленное пространство» (VIII, 482); «величайшее, полнейшее, огромнейшее из всех созданий драматико-повествовательных есть эпопея» (VIII, 478). Идея синтеза, которая всегда привлекала Гоголя, в данном случае могла приобрести очертания синтеза именно жанрового, который предполагал сложное, но органичное совмещение эпического беспристрастного охвата реальности, в ее общечеловеческом и национальном измерении, с ярко выраженным авторским началом, допускающим как иронию, так и лиризм, в их уникальном взаимодействии.

Побывав в разных странах Европы, Гоголь отдает предпочтение Италии, находя в ней соединение тех состояний, которые прежде казались несовместимыми; он ощущает полноту непосредственной жизни и «художнически-монастырское» уединение. «Словом, вся Европа для того, чтобы смотреть, – пишет он в апреле 1837 г. А. С. Данилевскому, – а Италия для того, чтобы жить» (XI, 95). Но итальянская жизнь влечет Гоголя не только своей непосредственностью, но и напоминанием об уникальных запасах многовековой культуры; в Риме сошлись язычество и христианство, и художник может чувствовать, чуть ли не осязать и то и другое.

Вновь создаваемое произведение должно было и русский мир внести в этот мировой художественный контекст, находя национальной его оригинальности полноправное место в общечеловеческом пространстве. Выстраивая художественный мир, автор избирает «характеры… на которых заметней и глубже отпечатлелись истинно русские, коренные свойства наши» (VIII, 442), но при этом опирается на многообразный мировой культурный опыт – поверяя его, трансформируя и все же считая его для себя абсолютно необходимым.

Исследователи соотносили и замысел, и сам процесс работы Гоголя над «Мертвыми душами» с созданием величайших произведений мировой литературы, прежде всего с «Божественной комедией» Данте. Впервые П. А. Вяземский, затем С. П. Шевырев, А. И. Герцен, позднее – Алексей Веселовский высказывали мысль о перекличках первого тома «Мертвых душ» (и всего замысла поэмы) с первой частью дантовского творения – с «Адом». Ю. В. Манн обратил внимание на то, что в сознании русского общества «Божественная комедия» представала как поэма, а для Гоголя дантовская традиция имела особое значение. В тексте поэмы Гоголя исследователь отметил ряд реминисценций из Данте, поясняя в то же время, что дантовская традиция Гоголем была преобразована и включена в новое художественное целое [9]9
  Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. М… 1978. С. 339–340.


[Закрыть]. Указывая на связь «Мертвых душ» с дантовской традицией, отмечают также, что поэма Гоголя, как и «Божественная комедия», должна была состоять из трех частей (по аналогии с «Адом», «Чистилищем» и «Раем»).

Н. Перлина не только «Божественную комедию», но и средневековые видения рассматривает как парадигму «Мертвых душ» Гоголя. Она отмечает четкую структуру литературного жанра религиозного видения (опираясь на исследования Б. И. Ярхо) и высказывает мысль о «сохранении в телеологической задаче и в художественной ткани „Мертвых душ“ живой памяти жанра видений», проявляющейся в том, что «эстетическое ясновидение автора открывает читателю духовные истины, непосредственному человеческому сознанию недоступные, но раскрывающиеся ему в содержании видения» [10]10
  Перлина Н. Средневековые видения и «Божественная комедия» как эстетическая парадигма «Мертвых душ» // Гоголь как явление мировой литературы. М., 2003. С. 290.


[Закрыть].

Многолетняя работа над поэмой все более укрепляла Гоголя в мысли об особой культурной и духовной миссии, которую может выполнить это произведение. В конце декабря 1840 г. он писал С. Т. Аксакову: «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том „Мертвых душ“. Переменяю, перечищаю, многое перерабатываю вовсе… Между тем дальнейшее продолжение его выясняется в голове моей чище, величественней, и теперь я вижу, что может быть со временем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы. По крайней мере, верно, немногие знают, на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет, которого первые, невинные и скромные главы вы уже знаете» (XI, 322–323).

Ю. В. Манн заметил, что если вначале писатель характеризовал свой труд с помощью понятий эстетического порядка – «огромный», «оригинальный сюжет» и т. п., то после завершения первого тома на первый план в его суждениях выходили моральные категории («труд мой велик, мой подвиг спасителен», «клянусь, грех, сильный грех, тяжкий грех отвлекать меня!» [11]11
  Манн Ю. В. В поисках живой души. С. 89.


[Закрыть]). Создавая главу за главой, писатель читал их разным лицам, пониманием которых дорожил, по-своему «проверяя» текст, наблюдая за реакцией слушателей, требуя критических замечаний и советов. Первые слушатели не могли (по отдельным главам, фрагментам) понять всю грандиозность замысла, однако уловили гоголевское сочетание комизма и серьезности, негативного и позитивного в восприятии российский действительности и человеческой природы, отозвались на авторскую готовность создать произведение особой жанровой природы, в котором исследовались бы пути и дороги не только России, но и всего человечества, загадочно совмещающего в себе материальное и духовное, мертвое и живое, падение и воскресение.