Текст книги "Бедная Настя. Книга 8. Воскресение"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Анна вздрогнула и повиновалась – тон его голоса был настолько ужасен, а лик – страшен, что она решила за разумное отступить. На время – эта тактика давала ей передышку и возможность собраться с мыслями. Анна прекрасно понимала всю бесправность своего положения – даже если она начала бы кричать и привлекла к себе внимание с берега, ей трудно было бы доказать свое имя и свое положение. Если бы в результате всего она осталась бы жива, то Маркелов смог бы уверить испанцев в чем угодно и с помощью денег в том числе – он выставил бы ее сумасшедшей, служанкой, женой – кем угодно, и у нее не было бы доказательств против того. Все ее вещи и документы остались на «Америке», и здесь у нее не было иного оружия, кроме как терпение и женской хитрости. И потому Анна смирилась с необходимостью разодеться по указке Маркелова и ждать того, что случится в дальнейшем.
На рассвете Маркелов сам пришел за нею в каюту и произведенным осмотром, судя по всему, остался весьма доволен.
– Браво, баронесса, браво, ваше сиятельство, – улыбнулся он. – Если бы у менябыли другие планы, то я, пожалуй, еще подумал бы, стоит ли отдавать такую прелесть в руки какого-то краснокожего, и сам женился бы на вас. Но… – увы, дело превыше всего! Впрочем, быть может, со временем, если вы паче чаяния наскучите вождю или его убьют, я выкуплю вас обратно. Надеюсь, тех денег, что принесет мне нефтеносная скважина, хватит, и не только на это.
– Если, паче чаяния, – в тон ему с издевательской любезностью произнесла Анна, – я понравлюсь вождю, и он решит оставить меня у себя, я первым делом попрошу его убить вас. И, надеюсь, у него хватит для этого воинов и оружия.
– Вы – чудо, Анастасия Петровна, – растекся в улыбке Маркелов, – нет, право же, я понимаю вождя, лучше наших дам нигде не сыскать: и собой хороши, и умны, и дюже сообразительны. Одно слово – стервы…
Дорога на фиесту заняла больше двух часов. Баркас, хотя и не был нагружен, шел медленно – он двигался против течения и в гору, но, наконец, причал к берегу, где шумел устраиваемый по договору с индейцами базар, похожий на русскую ярмарку. Индейцы привозили на фиесту свои товары – в основном меха и продукты, табак, испанцы – свои (чай, ткани, украшения, металлическую посуду и разные увеселительные безделушки), запрещенным считалась только торговля оружием, и между делом развлекали аборигенов фокусами и кукольными потешками – чревовещанием. К моменту прибытия баркаса, нанятого Маркеловым, ярмарка была уже в самом разгаре, и поначалу на новоприбывших мало кто обратил внимание. Но когда Маркелов под руку сошел по трапу с голубоглазой красавицей-блондинкой и намеренно громко, обходя торговые ряды, принялся разговаривать с нею по-русски, толпа заволновалась.
Много позже Анна поняла, что легенда о Северино известна здесь каждому, но в первую минуту столь бурное проявление эмоций по ее адресу взволновало ее. И Анна невольно прижалась к своему похитителю, опасаясь за свою жизнь, но тот лишь улыбался – самодовольно и дерзко, и все всматривался вдаль, словно ожидая кого-то или чего-то. И уже к концу ярмарки Анна поняла, что, наконец-то, случилось – интрига, затеянная Маркеловым, начала осуществляться.
Незадолго до завершения ярмарки, которая на этот раз продолжала бурлить народом, кругами ходившим вокруг да около русской красавицы, по толпе пронесся шепот, постепенно перераставший в гул, разом оборвавшийся, когда все, кто торговал или любопытствовал меж рядов по берегу, вдруг расступились, давая кому-то проход, и люди – индейцы, испанцы, мексиканцы единым возгласом выдохнули. – Северино!
И повинуясь этому всеобщему движению, Анна тоже обратила взор свой в том направлении, откуда шла волна, разводившая по разные стороны дороги торговавших на ярмарке людей, и увидела, как по образовавшемуся в толпе проходу медленно движутся три всадника в ярких одеждах, с раскрашенными лицами и в головных уборах из перьев. И тот, кто ехал первым, выделялся своей важной осанкой и значительностью позы. За раскраской, даже когда они приблизились к ним с Маркеловым, Анна не смогла разглядеть его лица, но по всему и так было видно, что первый индеец – высок ростом и наделен атлетическим телосложением. Наверное, это и есть Северино, подумала Анна, и сердце ее замерло в ожидании – что принесет ей эта встреча? Только ли плохого следовало ей ждать от того, чьи мысли и чувства скрывались под слоем краски, а жесты были неторопливы и величественны.
Спешившись, Северино легкой, почти кошачьей поступью, как будто и не касался ступнями, обутыми в мокасины, земли, подошел к Анне и, не спуская с нее огромных карих глаз и не глядя на Маркелова, сказал, обращаясь, тем не менее, к нему и по-русски – к великому удивлению Анны, позже рассеянному рассказом старика-индейца:
– Я помню тебя, торговец, но кто твоя спутница?
– Это мой подарок тебе, вождь, – с не меньшей велеречивостью в тоне ответствовал ему Маркелов, слегка склоняя голову перед Северино.
– Она – слишком красива, чтобы быть чьей-то собственностью, – мягко промолвил вождь и добавил, – кроме меня. Я принимаю твой дар. Будь моим гостем, следуй за мной.
Один из индейцев, сопровождавших Северино, спрыгнул с лошади и бросился в ряды сбившихся в кучу соплеменников и вскоре вывел из-за их спин двух коней. На одного из них индеец ловко, подхватив словно пушинку, посадил Анну, и, взяв лошадь за уздечку, повел к своей. После чего и сам сев на лошадь, жестом указал на вторую, свободную, Маркелову, который немного замялся – фигурой он был весьма крупноват и к тому же не привык ездить без седла. Заметив его растерянность, Северино кивнул другому сопровождавшему его воину, и индеец немедленно спешился и склонился у самых ног лошади, предназначенной для Маркелова, чтобы тот мог воспользоваться его спиной, как подставкой. Маркелов с удовольствием хмыкнул и, поставив ногу на спину индейца, не без показного лихачества вскочил на лошадь, едва удержав равновесие с помощью узды.
Ехали они долго, и всю дорогу Анна, оказавшаяся в окружении воинов, чувствовала на себе их мистический ужас и еще – странное волнение, исходившее от Северино. За поездку до поселения его племени он ни разу не оглянулся и более не посмотрел на нее, но Анна чувствовала, что вождь не оставляет ее вниманием и вся его сосредоточенность целиком и полностью обращена к ней. И в какой-то момент Анне сделалось страшно.
Никогда прежде она не сталкивалась с индейцами – тема эта была модной среди дамских романов французских и английских писателей, порою делавших своих героинь пленницами коварных американских аборигенов, не знавших жалости и не испытывавших почтения к манерам и принципам жизни Старого Света. Не слишком восторженно отзывались об индейцах, правда, населявших Аляску, и ее спутники – офицеры «Америки», полагавшими жившие там народы бедными и во многом дикими.
Поначалу именно так и отнеслась Анна к тому, что увидела в селении – полукруглые дома из гнутых жердин, обтянутых раскрашенными непривычным орнаментом шкурами животных и крытых соломою, вольно пасущиеся вкруг стоянки индейцев лошади, дым костров, разведенных под открытым небом, размеренные движения женщин, занимавшихся приготовлением пищи и веселая беготня детей. Словно цыгане, подумала Анна в первую минуту, но потом поняла – дежавю нет, и сходство между этими племенами лишь в одном – в невероятном свободолюбии и естественной простоте нравов.
После того, как старый индеец – скорее всего старейшина, которому поручили присмотреть за нею (по приезду в селение Северино, по-прежнему не глядя на Анну, ушел в сопровождении Маркелова в один из индейских домов, которые, как сказал Анне алеут-переводчик, называется вигвамом, а ее отвели в другой – побольше и стоявший отдельно на небольшом холме), поведал Анне историю Северино, она и вовсе преисполнилась благоговейного трепета перед незнакомым ей народом, чья внешняя приземленность была лишь формой для какого-то иного, высокого образа мысли, где знали, что такое честь и постоянство в любви…
А потом старик и переводчик-алеут вдруг поднялись и, не говоря ни слова, тихо ушли, оставив Анну одну. Но, как оказалось, ненадолго – полог, прикрывавший вход в вигвам, вдруг приподнялся и на пороге появился белокурый мальчик, по годам, быть может, ненамного младше ее Ванечки, и у Анны на мгновенье замерло сердце.
– Мама? – не то спросил, не то сказал мальчик по-русски и бросился к ней на грудь. – Ты вернулась!
– Господи! – прошептала Анна, невольно обнимая малыша и гладя его по пшеничной голове и утопая пальцами в волнистых, мягких волосах.
– Он узнал тебя, – вдруг услышала Анна и подняла глаза – от входа на нее смотрел Северино, но пересечение их взглядов было мимолетным – через секунду вождь исчез из затуманенного слезами взора Анны, как будто его и не было здесь. Но хуже всего было то, что мальчик, не переставая звать ее мамой, потянулся руками и обнял Анну за шею, шепча какую-то странную скороговорку, мешая русские слова с индейскими, из которых она поняла – я так скучал, я люблю тебя, я так долго ждал тебя, мамочка.
Вынести это было выше ее сил, и Анна потеряла сознание, чем испугала малыша, и тот принялся плакать и звать на помощь, но его голос доносился до нее поначалу сквозь стойкую пелену, а потом и вовсе исчез – словно прислышался, а всё произошедшее – привиделось ей.
Очнулась Анна так же внезапно, как и отошла. И первый, кого она увидела, был Северино. Вождь сидел против нее, скрестив ноги, разделенный с Анной пламенем небольшого костра, дым от которого уходил вверх в отверстие в сферическом потолке дома. Сейчас на лице Северино уже не было прежней раскраски, и Анна поняла, что не может угадать, сколько ему лет. Судя по рассказу старика-индейца, Северино было за шестьдесят, но он казался молодым, и его взгляд свидетельствовал об огромной физической и внутренней силе.
– Я не понимаю, – прошептала Анна, приподнимаясь и садясь на колени, ибо так единственно было удобным находиться в этой не высокой хижине.
– Мой русский – такой плохой? – спросил Северино.
– Нет-нет, – поспешила успокоить его Анна, хотя вождь не проявил и тени волнения, – я не понимаю, кто узнал меня?
– Мой сын, – пояснил Северино. – Он узнал тебя, и теперь ты – его мать. Завтра мы устроим праздник в честь твоего возвращения.
– Но я – не его мать и не ваша жена! – воскликнула Анна.
– Это легко исправить, – так же невозмутимо сказал вождь, снимая с шеи какое-то украшение – подвеску на кожаном шнурке. – У тебя есть такая? Мы должны обменяться ими и сказать: луна и звезды – свидетели нашего обещания в верности.
– Такой – нет, – покачала головою Анна, стараясь удержаться от слез и снимая с шеи свою цепочку – с медальоном, – но есть другая. Возьмите ее, она открывается.
– Что это? – спросил Северино, разглядывая прядь белокурых волос, так похожих на волосы его сына.
– Это память о моих детях – у меня есть сын и дочь, – тихо сказала Анна, решаясь, наконец, поднять глаза на вождя и смотря ему прямо в лицо. – Я должна была оставить их ненадолго, но меня похитили, и теперь они плачут, не зная, где их мать.
– Тот человек сказал, что ты принадлежишь ему, – по-прежнему невозмутимо сказал Северино, тоже не отрывая взгляда от лица Анны, и она чувствовала, что он пронзает ее глубоко, как будто пытаясь проникнуть в самые потаенные уголки ее души.
– Твой друг солгал тебе! – воскликнула Анна. – Он тайно увез меня. Я не принадлежу ему. Я – баронесса Анастасия Корф.
– Баронесса? – Северино, кажется, впервые удивился. – Что это значит?
– Мой отец, – волнуясь, пояснила Анна, – был очень важным человеком, и мой муж тоже.
– У тебя есть муж? – после паузы промолвил Северино, и в его голосе Анне почудился вздох.
– Мой муж погиб, – не смогла солгать ему Анна и тут же добавила, – но я должна была опять выйти замуж и ехала к своему новому мужу. Он ждал меня на острове в океане, пока твой друг не похитил меня…
– Ты ошибаешься, – мягко прервал ее вождь. – Тот человек – не друг мне. Он приезжал на фиесту и привозил для нас чай. Люди из Форта-Росс научили нас пить чай. Они были добры к нам.
– Почему же тогда ты желаешь мне зла? Ведь я – тоже русская, как и те люди из крепости? – спросила Анна.
– Я не желаю тебе зла, я хочу счастья – для тебя, для себя и нашего сына, – сказал Северино.
– Но у меня уже есть сын! – взмолилась Анна. – И я никогда не смогу забыть его, и никогда не смогу быть тебе хорошей женой. Потому что каждый день буду думать о тех, кто потерял меня. О моей дочери, о сыне, о моем новом муже.
– Мне почему-то знакомо твое лицо, – без всякой связи с ее словами вдруг сказал Северино.
– Я знаю, что похожа на твою жену, – вздохнула Анна. – Но я прошу тебя, вождь, – подумай! Она – не я, и я не могу заменить тебе ее.
– Боги сказали – вода забрала ее, вода приведет ее обратно, – ровным и бесцветным голосом сказал вождь, и Анна вздрогнула – до сих пор он говорил с нею мягко, и бархатные интонации его властного голоса очаровывали, и такая перемена могла означать только одно – худшее. – Ты пришла тогда, когда ушла она, ты – такая же, ты добрая, у тебя светлые волосы, и твой голос журчит, как ручей. Ты – она, и я больше не потеряю тебя.
– Мне рассказали о тебе, вождь, – собравшись с мужеством, промолвила Анна, – и я думала – ты человек благородный и справедливый. Но как ты можешь стать счастливым, обрекая близких мне людей на горе и отчаяние?
– Ничего, ты привыкнешь, – тихо сказал Северино и затушил огонь водою из стоявшей слева от него круглой глиняной миски. А потом он приподнялся, протягивая к Анне руку – она была смуглая и очень сильная.
– Отпустите меня, – решительно сказала Анна, – я принадлежу другому, и никто ни когда, кроме него, не будет иметь власти надо мной.
Она не видела, изменилось ли что в лице вождя – в хижину проникал лишь свет заходящего солнца, рассеянный и неяркий. Анна закрыла глаза, но ничего не случилось – Северино со словами «Странно, так странно, мне знакомо твое лицо» вышел и закрыл за собою полог дверного проема. И потом к ней приходила только одна девушка – она помогла ей умыться и принесла еду: никогда прежде Анна не ела таких лепешек – тонких, хрустящих из желтого теста. Индианка все делала молча и не поднимала на Анну глаза, А когда Анна хотела остановить ее, удержав за локоть, и спросить о своем спутнике, девушка плавным движением выскользнула из ее пальцев и так же бесшумно удалилась.
Всю ночь Анна боялась заснуть – ей повсюду мерещился призрак гиганта-вождя, но вечер сменила ночь, за ночью пришел рассвет, а ее по-прежнему никто не беспокоил. Только все та же девушка заходила в ее хижину и опять принесла Анне воды и еду. И предоставленная самой себе Анна все спрашивала себя – что могло означать ее затворничество? Северино больше не появился к ней, и Маркелов как сквозь землю провалился. Быть может, осознав, что его обманули, вождь решил расправиться с ним? Или Маркелов, почувствовав, что ничего из его затеи не вышло, бежал, куда глаза глядят – под защиту испанцев? И даже мальчика больше не приводили к ней.
До обеда Анна так и не решилась покинуть свое убежище, ибо не была уверена, что ее выход может быть встречен индейцами одобрительно, – лежала на циновке, крытой домотканной материей, и думала о том, что могло ждать ее в будущем? Она уже давно поняла, что случайностей – нет. И назначая нам пути, Господь ведет нас не бесцельно, а истинно. Но какую истину должна была открыть Анна для себя? К чему следовало ей быть готовой? И можно ли вообще быть готовым к неожиданностям, каковых и так судьба уготовила ей уже довольно и немало?
Мысленно Анна вернулась в те дни, когда начались ее мытарства – тихая жизнь в поместье с опекуном закончилась на балу у Оболенского. Выйдя из тени отцовской (ибо именно так Анна относилась к своему опекуну) сердечности, она сразу же попала в мир, полный интриг и тревоги, где ненависть соседствовала с любовью, а искренность с подозрительностью. Мир, в котором она поначалу не была свободна, а когда пришла свобода, то оказалось, что Анна осталась одна – те, кого она любила, либо умерли, либо возненавидели ее, и Двугорское, которое Анна считала своим домом, стало для нее тюрьмой или камерой пыток. И только тогда, когда, сломав в себе гордыню, Владимир признался, что любит ее, и она оценила силу этого поступка, все понемногу наладилось. Но потом жизнь снова сделала резкий поворот, и теперь Анна хотела знать, что может остановить напасть этих новых бед, потерь и недоразумений, которые затягивали ее, точно в трясину?
Удивительное дело, решившись, наконец, покинуть свое убежище, Анна не встретила тому никакого сопротивления. Жизнь в селении шла своим чередом – на нее искоса смотрели, но не сторонились, продолжая заниматься своими делами. Как будто она была окружена невидимой, но прозрачной стеной – неприкасаемая или священное животное, а может быть, и то, и другое одновременно. Северино нигде не было видно, но спрашивать о нем Анна и пытаться не стала, а, заметив, что женщины, взяв детей, направились куда-то из селения, пошла следом, держась на некотором от них отдалении.
Оказалось, что шли они к реке – сначала по каменистой тропе, уходившей в горы и какое-то время петлявшей в сосновом лесу, а потом приведшей их к водопаду и небольшому озеру, вода в котором была прохладной и быстрой. Добравшись до места, женщины и дети разделись и стали купаться, а дети, кроме того, карабкались на водопад и прыгали в озеро – смелые и постарше забирались на самый верх и с визгом бросались со скалы вниз, другие скатывались с пологих скальных горок, производя при вхождении в воду целые фонтаны серебристых брызг.
Анна знала – ее видят, но не хотела никого смущать своим присутствием, и была благодарна за то, что и ей не мешают. Она выбрала для себя отдаленный уголок озера за большим камнем, и, отстегнув крючки кринолина, отложила его в сторону, а потом, сняв сапожки, от которых ноги стали уже уставать, особенно после хождения по камням, окунулась в озеро и поплыла. Корсет, однако, вскоре намок и стал тянуть ее – тогда Анна вернулась к берегу и устроилась в едва заметной ложбинке в прибрежных камнях, как будто лежала в ванной, жаль что недолго – вода в озере была слишком свежей для подобного времяпровождения, а само озеро находилось в расщелине между скалами – в горах, но в тени. Поспешно выбравшись на берег и отжав платье, Анна нашла место, освещенное солнцем, и стала ждать, когда одежда просохнет.
– Ты – не моя мама, – вдруг услышала она рядом с собою знакомый детский голос. Он прозвучал так неожиданно, как будто раздался с небес. Анна оглянулась и увидела сына Северино, он смотрел на нее серьезно и по-взрослому.
– Ты прав, – тихо произнесла Анна, не много смущаясь того, что ее одежда еще не высохла. – Но вчера ты думал иначе.
– Я ошибся, – просто сказал мальчик. – Ты – другая. Ты не сможешь любить меня и Северино.
Анна хотела было что-то ответить мальчику, но он не дал ей возможности к этому – исчез так же внезапно и бесшумно, как и появился перед нею.
В селение они вернулись так же, как и уходили из него: женщины с детьми – впереди, Анна – чуть поотстав. Влажная еще одежда по дороге высохла, но чудесная вода горного озера как будто напитала все ее тело живительной силой, которая отогнала прочь недавние волнения и нынешние сомнения, и в тоже время эта сила повела ее за собой – едва добравшись до своей хижины, Анна почувствовала усталость и уснула, незаметно для самой себя. Проснулась она, когда солнце уже клонилось к закату, и поужинав пищей, что опять принесла ей ее молчаливая хозяйка, Анна, никем не огражденная, отправилась на прогулку – она обошла селение со стороны горы и поднялась по едва заметной узкой тропе на скальный выступ, нависавший над стоявшими внизу домами индейцев.
На площадке, представшей ее взору, Анна увидела следы какого-то обряда: давно остывший костер, какие-то копья, украшенные цветными лентами и полосками из кожи и меха, затканными бисером, и вырезанными из дерева фигурами животных и птиц, между которыми стояла на земле большая деревянная чаша с фруктами и овощами. Наверное, это святилище, испугалась Анна и заторопилась уйти, но вдруг дорогу ей преградила какая-то высокая темная фигура. Анна испугалась и покачнулась – нога заскользила по скользкой, как будто полированной поверхности камня, и она потеряла равновесие. Но в ту минуту, когда ей показалось, что она летит в пропасть, Анну подхватила чья-то сильная рука и вытянула на уступ, и спасший ее человек негромко сказал:
– Здесь нельзя ходить чужим, – Анна узнала голос Северино.
– Я не хотела нарушить ваши обычаи, – переводя дыхание, промолвила она, стараясь, чтобы извинительный тон ее был понятен. – Простите меня, это вышло случайно.
– Случайного нет, – покачал головою Северино.
– Но я… – попыталась еще что-то сказать Анна в свое оправдание, но вождь остановил ее:
– Ступай в селение. Мне надо остаться одному. Я должен думать и спрашивать богов…
Уже спустившись обратно по тропинке вниз, Анна оглянулась – на фоне стремительно покрывшегося звездами неба она увидела языки пламени зажженного Северино костра и вдруг поняла, что эта незнакомая ей жизнь наполнена совершенно иными, непонятными ей, но такими притягательными и волнующими чувствами. Она ощутила такую удивительную связь с первородным миром и замерла на мгновение, вдруг осознав, что он еще более хрупок, нежели тот мир, который она так боялась потерять. И ей бесконечно стало жаль этих людей – прекрасных, гордых и непостижимых…
Северино появился в селении лишь утром третьего дня – не говоря Анне ни слова, после завтрака вошел в ее хижину и, взяв за руку, вывел за собой. И, хотя Анна знала, что в это время индейские женщины заняты домашними делами, мужчины возвращаются с охоты или рыбалки, ее потрясла необычайная тишина, и вокруг она не видела ни души. В полном одиночестве Северино прошел вместе с Анной через селение и остановился лишь за холмом, где стояли два его верных стража и держали под уздцы трех лошадей.
Северино подвел Анну к одной из них и сказал:
– Ты свободна, как была свободна прежде. Мои воины проводят тебя в крепость. Там ты получишь все ответы на свои вопросы.
– Но я не спрашивала вас ни о чем, – смутилась Анна.
– Ты задавала их вот здесь и здесь, – Северино поднес ладонь ко лбу и груди, в том месте, что обычно символизирует сердце.
– А как же ваша сделка, вождь? – растерялась Анна его проницательности. – Тот человек (она имела в виду Маркелова) хотел получить от вас землю в подарок за меня.
– Он получил то, что хотел, – спокойно кивнул Северино.
– Но ведь теперь сделка недействительна! Вы должны вернуть свою землю! – воскликнула Анна: она искреннее не желала, чтобы индейцы оказались обмануты подлым Маркеловым.
– У нас не принято изменять своему слову и своим чувствам, – улыбнулся Северино и добавил. – Вы, бледнолицые, очень странные люди. Вы так любите придумывать богатство, гоняетесь за золотом и камнями, ваши мысли пахнут нефтью. И вы не хотите жить в мире с тем, что вас окружает, – вы не умеете договариваться даже с собственными богами. Вы просто не знаете, как с ними разговаривать…
Анна еще долго оглядывалась на стоявшего у границы селения Северино – она не была уверена, что поняла смысл всех его слов, и образ вождя преследовал ее, пока она и ее молчаливые спутники неторопливо ехали по пустынной равнине на север. Анна не решилась переспрашивать, когда Северино упомянул о какой-то крепости, но почему-то решила, что это тот самый Форт-Росс, о котором ей говорил и Маркелов, и поведал старик-индеец в день ее приезда в селение Северино. И сейчас, конечно, наивно было пытаться узнать о месте назначения их путешествия у ее суровых провожатых, похожих на прекрасные каменные изваяния.
Но вот дорога опять привела их к скалам, и какое-то время шла вдоль океана, а потом опять подняла их на равнину, пока не пересекла небольшую речку, похожую на ручей, на середине которого сопровождавшие Анну воины остановили своих лошадей, давая им отдых и позволяя напиться. Анна последовала их примеру, но вдруг ее лошадь подняла уши и дернулась, едва не сбросив ее. Один из воинов, намереваясь успокоить животное, потянулся к ее гриве, и в этот момент раздались несколько выстрелов – и оба индейца рухнули в речку, истекая кровью.
