Текст книги "Град огненный (СИ)"
Автор книги: Елена Ершова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Торий усмехается. А мне в ответ отчаянно хочется пальнуть ему между глаз, но я убираю маузер в кобуру и отворачиваюсь. Я могу сколь угодно отрицать его правоту – но от этого более живым не стану.
* * *
На телешоу Торий сказал, что не участвовал ни в одном нашем рейде. Он лгал.
Это случается на третью неделю наших странствий.
Лес начинает редеть. Болота остаются позади, а с северо-востока тянет дымом и запахом теплого хлеба.
У молодняка сразу загораются глаза. Солдаты становятся нервознее и с явным неудовольствием слушают приказы командиров – терпеть и ждать. Они похожи на гончих, напавших на след и рвущихся с поводка.
Торий тоже нервничает. Он избегает смотреть в глаза, кусает губы, словно хочет что-то сказать – но не находит нужных слов и поэтому молчит. Я делаю вид, что его не существует. Я тоже терплю и жду, хотя возбуждение уже начинает покалывать изнутри.
Вскоре возвращаются разведчики и приносят неутешительные сведения: деревня небольшая, но хорошо охраняется, на пожарной каланче дежурит дозорный с автоматом, дворы укреплены частоколом. Замечены деревянные постройки – скорее всего, склады. Возле них также выставлена охрана. За складами кое-какая техника. Точное количество машин подсчитать не удалось – дозорный засек движение и пришлось возвращаться в лагерь.
Значит, люди либо предупреждены о близости врага, либо им уже приходилось отбивать атаку. Неизвестно, каким будет их план. То ли выдержать осаду, то ли отбиться и контратаковать. И технику не стоит списывать со счетов. Может, это ржавые, снятые с колес грузовики. А может, проклепанные железом трактора с пулеметом на капоте. Но как бы они ни были хорошо вооружены, количественное превосходство все равно на нашей стороне. И я отдаю приказ – окружать.
Я жду, пока отряды рассредоточатся, и сам подтягиваю солдат к опушке леса. Деревня ниже по склону и видна, как на ладони. Избы здесь – времянки. Из труб тянутся сероватые кольца дыма. Хорошо видны склады – постройки огибают внутренний дворик буквой П.
И тогда ко мне подходит Торий.
– Можно просто попросить, – говорит он.
– Был приказ – раненым оставаться в тылу, – резко бросаю в ответ.
Он мотает головой.
– Можно выйти с белым флагом и попросить помощи, – упрямо продолжает он. – Если сказать, что пришли с миром… что вы не будете никого трогать… если попросить – можно получить лекарства и пищу без кровопролития.
Я смотрю на него, как на умалишенного.
– Я могу пойти первым, – торопливо говорит он. – Как тогда, в Выгжеле. Я человек, они меня послушают. Я возьму еду и лекарства и вернусь…
– Они подстрелят тебя. Едва ты выйдешь из леса, – холодно отвечаю ему. – Может, Рованьский зверь почуял в тебе человека. Но люди не столь проницательны. На тебе мундир васпы. Ты пришел с васпами. И ты выглядишь, как васпа. Тебя убьют.
Краем глаза засекаю, как офицер Рон коротко взмахивает рукой – значит, позиции заняты. Я поднимаю руку и выбрасываю три пальца. Два. Один – атака разрешена.
Сколько себя помню – мне всегда нравилась именно эта вступительная часть. Она похожа на театральное представление, на которое я однажды попал в Дербенде – раздается третий звонок, гаснет свет, раздвигаются кулисы, и наступает тишина – буквально несколько секунд до того, как на сцену выходят актеры. В воздухе витает напряженное ожидание, зрители взволнованы и возбуждены в предвкушении чуда, которое вот-вот развернется перед их глазами. Появляются актеры – и зал рукоплещет.
Ответная канонада – те же аплодисменты. Дробно раскатывается пулеметная очередь. Часовой нагибается и начинает палить в ответ. Может, местным и удавалось отбить атаку васпов ранее – но что значит несколько ополченцев против двух сотен монстров? Мы сминаем их, как буря сминает молодую поросль. Но люди уходят из зоны поражения без стонов и криков. Грамотно, надо сказать, уходят. Пулемет смолкает: патронов не много, чтобы просто по мешкам и бревнам палить. Коротко всхлипывают винтовки снайперов. Наступает волна авангарда: солдаты продвигаются один за другим ближе к частоколу, и редкие выстрелы из деревни не задевают ни одного, зато демонстрируют, что пулемёта, похоже, в деревне нет. Одна за другой за частокол, переворачиваясь, летят ручные гранаты. Хорошие гранаты, противотанковые. Взметаются фонтаны земли, щепок, крови и еще теплых мясных ошметков…
Как хорошие актеры, васпы отыгрывают свою роль с отдачей и любовью – в каком бы состоянии не находились. И всегда прекрасны в своей игре. Их движения выверены. Выстрелы точны. А я – режиссер, наблюдающий из-за кулис, впитывающий запах дыма и гари, наслаждающийся криками боли и гнева, музыкой взрывов. Я жду своего выхода на сцену. И ждать долго не приходится.
В ход идет вторая серия гранат – колбообразных, с рубчатым корпусом. Это – слезоточивые. Не зря планировали атаку по ветру, а не против: теперь газовое облако протащит по всей деревне. А там – пора в лобовую. Я спускаюсь в разгромленную деревню с видом победителя. И это – наша первая маленькая победа после большого поражения.
Но вскоре выстрелы возобновляются – это разворачивается последний акт. Стреляют со стороны складов, и я пригибаюсь, рывками пересекаю расстояние до ржавой, поставленной на попа бочки. Стреляю из-за нее. С нескольких сторон меня прикрывают васпы, и становится понятно, что люди взяты в кольцо.
– Сдавайтесь! – кричу я.
– Будь проклят, падаль! – доносится в ответ.
Прорвать оборону – дело времени. Но оказывается, что его-то у меня и нет. Потому что все мои планы нарушает фигура, бегущая от леса с развевающейся над головой марлей из аптечки Пола.
– Не стреляйте! Прекратите огонь!
Я мысленно чертыхаюсь. Сейчас больше, чем когда-либо, мне хочется пристрелить Тория самому, пока этого не сделали другие.
– Назад! – кричу я. – Куда прешь, болван?
Пули вспарывают землю прямо под его ногами. Он падает, закрывает голову руками. Ветер подхватывает марлю и надувает ее, как белый парус.
– Не стреляйте! – кричит Торий, поднимая голову. – Остановите бойню! Нам нужны только еда и лекарства! Только еда и лекарства – и мы уйдем!
Из своего укрытия мне видно, как лихорадочно сверкают его глаза. Лицо перекошено отчаянием.
– Не стрелять! – кричу и я и машу Торию рукой. – Отползай в сторону! Отползай!
Он будто не слышит. Цепляется за марлю, как за последнюю надежду. Но васпы перестают палить. Затихают и люди. Услышали они его слова? Или их привел в замешательство столь безрассудный поступок? В любом случае, в воздухе повисает тишина. И это играет нам на руку.
Воспользовавшись заминкой, васпы заходят с тыла. Слышится серия коротких выстрелов. Потом – крики, удары, мокрое бульканье и стоны. Я подрываюсь с места, поворачиваю во внутренний дворик между складами, где теперь происходит рукопашная. Краем глаза вижу, как поднимается на трясущиеся ноги Торий. Отчаянье на его лице сменяется растерянностью, марля безжизненно свисает в руках.
Обороняющихся – пятеро. Двое убито. Один – тяжело ранен. Он корчится на земле, булькает кровью и пытается зажать руками рваную рану в горле. Я не смотрю на него. Смотрю на двух других. Они поставлены на колени. Автоматные дула нацелены в головы.
– Вот главарь, – говорит преторианец Рон и хватает за волосы крепкого мужика, запрокидывая его голову и заставляя смотреть на меня. Глаза мужика горят по-волчьи.
– Ты главный? – спрашиваю.
– Я староста, – хрипит мужик и вместе со слюной выплевывает слово:
– Ублюдок!
Бью его по лицу.
– Офицера преторианской гвардии Королевы следует называть "господин преторианец".
Мужик сглатывает, облизывает разбитые губы и отвечает:
– Подохла ваша ублюдочная королева. И вы скоро подохнете.
– Что на складах?
– А ты проверь, – скалится он.
И глаза загораются совсем уж сумасшедшим огнем, от которого мне становится не по себе.
– Рон, проверь, – командую преторианцу.
– Есть, – отзывается тот и вальяжно идет к постройкам. Еще двое васпов следуют за ним, а двое остаются стеречь пленных. Тяжело раненый больше не дергается. Лежит, уставив в небо стеклянный взгляд. Воздух наполняется запахом меди.
– Хитрый ход, сволочи, – говорит староста (второй пленный по-прежнему молчит, низко опустив голову и держа руки на затылке). – Обманули нас, – продолжает мужик. – Обману-ули. Удивили, скажем прямо. Чтобы васпы да с белым флагом? – он ухмыляется и смотрит куда-то мимо меня. – Тоже мне, парламентеры. Не стреляйте, мол. Мы уйдем, мол. Отвлекли, суки. А мы и повелись, как ягнята. Знали ведь, что от нелюдей – какая честность?
Я поворачиваюсь, прослеживая за его взглядом, и вижу Тория.
Он как-то весь осунулся и ослаб – стоит на трясущихся ногах, шатается. "Белый флаг" выпал из рук – лежит на земле грязной бесполезной тряпкой.
– Ян! – кричит мне Рон. – Подойди!
Его голос звучит надломано и глухо, и это совсем не нравится мне. Я поворачиваюсь, иду мимо пленных. Торий тянется за мной, словно собака на поводке, но я ничего не говорю ему. Краем уха улавливаю, как тихо, в бороду хихикает староста. От этих звуков кожу начинает покалывать ледяными иголочками.
В первом же помещении темно и пыльно. Там стоит техника – вездеходы, грузовики, трактора. Не новые, но все еще на ходу. Только радости нет. У порога столбами застыли васпы. Я тоже останавливаюсь и чувствую, как воздух выходит из легких и они съеживаются, и съеживается весь окружающий мир – до одной единственной дальней стены, где на колья насажены человеческие головы. Штук двадцать, не меньше.
Человеческие? Конечно, нет. Головы васпов.
Разница становится очевидна не сразу. Но чем больше смотрю, тем четче различаю характерные повреждения тканей. Ко лбам пришпилены шевроны, споротые с гимнастерок и мундиров. Видны обрывки тканей – ржаво-горчичные и красные. Значит, не только солдаты…
Рядом всхлипывает и начинает задыхаться один из ребят Рона. Зажимает рот ладонью и выскакивает на воздух. Слышатся характерные звуки рвоты, потом чей-то истеричный смех.
Я вылетаю следом за ним и толкаю плечом Тория, который стоит в дверях, побелев, как полотно и схватившись рукой за стену.
Смеется пленный.
– Нашли подарочек? – спрашивает он, и обнажает зубы в животном оскале. – Так с каждым из вас, уродов, будет! Ничего, всех переловим! Нанижем на колья, как жуков! – он запрокидывает голову и давится хохотом и слюной.
Я вытаскиваю стек и одним взмахом рассекаю его лицо ото лба до подбородка. Истеричный смех превращается в вой, потом в бульканье. Мужик инстинктивно вскидывает руки к лицу, и я вторым ударом отсекаю его кисти. Кровь бьет из рассеченных артерий тугими струями. Второй пленный валится на землю, хнычет:
– Пан, помилуй!
Я поддаю его сапогом. Мужик откатывается, скулит, как дворняга, и меня начинает трясти от омерзения. Марать руки об него не хочется, поэтому вытаскиваю маузер.
– Это неправильно!
Поворачиваюсь на голос. Тория трясет, градины пока катятся по лицу, глаза вытаращены и безумны, но он все равно повторяет:
– Это неправильно. Кто-то должен остановиться! Кто-то должен проявить человечность!
Я вспыхиваю. В два шага подхожу к нему, сгребаю за ворот.
– Человечность? – рычу в ответ. – Оглянись вокруг! В ком она может быть? В нас, нелюдях? Или в этих охотниках за головами?
– Это ужасно, – бормочет он. – Но насилие порождает только насилие. Кто-то должен первым разорвать этот порочный круг…
– Так разорви ты! – кричу я в ответ и сую ему в руки маузер. – Пристрели подонка!
Пленный хныкает, валится Торию в ноги.
– Виноваты, пан! – причитает он. – Да что делать нам, грешным? За голову каждого васпы по десять крон пан Морташ дает. И по двадцать – за каждого господина офицера. А у нас семьи, дети малые в эвакуации! Война кругом, пан! Не ты, так тебя! Прости, пан! Вижу, добрый ты. Глаза у тебя человеческие…
Тория трясет. Он отшвыривает маузер на землю, говорит:
– Никогда! Никогда не будет больше насилия. А этих жизнь сама нака…
Он не договаривает. Я бью его в челюсть, потом в живот, и Торий сгибается пополам, кашляет, сплевывая кровь.
– Слюнтяй, – говорю с сожалением, сквозь зубы. – Как был слюнтяем, так и остался. Да куда ты сунулся? В Дар? К васпам? А здесь не васпов – людей бояться надо!
Я бью Тория снова. Выплескиваю на него всю злобу, все отчаянье, всю горечь нашего положения и поражения. И поэтому лишь в последний момент замечаю, как пленный подхватывает с земли маузер и наставляет на меня.
– Правильно говоришь, паскуда! – хрипит он с ненавистью (и куда девалось недавнее пресмыкательство?) – Людей бойся!
Я едва успеваю отклониться, как громыхает выстрел. Но стреляет не пленный. Стреляет Рон.
Пуля входит пленному в затылок, и он, всхлипнув, валится ничком, так и не успевая нажать на спуск. Я смотрю, как конвульсивно дергаются его ноги, и оттираю со лба выступивший пот.
– Людей… – повторяю устало и глухо. – Да где им тут взяться? Не осталось людей в этом мире… Одни монстры…
15 апреля (среда)
– Я тоже – монстр? – спрашивает Торий.
Воспользовавшись тем, что я валяюсь под капельницей, он берет со стола дневник и листает последние страницы. А я уже говорил, как болезненно васпы воспринимают посягательство на их личные вещи. Я не замечаю в его голосе холодной нотки и подскакиваю на подушках. Рычу:
– Положи!
– Спокойно! – он поднимает ладони и аккуратно кладет дневник на край стола. – Все хорошо. Я не читал. Только последнее…
Падаю обратно. Пульс все еще зашкаливает, но волнение постепенно сходит на нет, и я самостоятельно поправляю едва не выскочившую из вены иглу.
– Это… не предназначено… для других.
– Прости, – виновато говорит Торий. – Не знал, что ты ведешь мемуары. У тебя неплохо получается.
Комплимент звучит неуклюже, и он понимает это и пробует улыбнуться.
– Обещаю больше не совать свой любопытный нос, куда не следует. Пока ты сам не захочешь мне показать. Но, наверное, тебе действительно нужно разобраться в себе. И это неплохо.
– Я покажу, – соглашаюсь. – Позже.
Конечно, про себя надеюсь, что это "позже" не наступит никогда. Торий кивает. Спрашивает снова:
– Так, по-твоему, я тоже – монстр?
Щурюсь. Тщедушный профессор с подбитым глазом вовсе не тянет на монстра.
– Нет, – говорю я. – Ты – нет.
Он вздыхает (как мне кажется – с облегчением).
– Это хорошо. И тогда тоже? – указывает на дневник. – В то время, о котором ты пишешь?
Эта мысль кажется еще более абсурдной, и я улыбаюсь во весь рот.
– О! Тогда тем более нет!
Он смеется вместе со мной. А я внутренне напрягаюсь, потому что боюсь новых вопросов. Например, считаю ли монстром себя. И знаю, что не смогу солгать. Тогда он наверняка рассердится или расстроится. Но он не спрашивает.
Торий прав в том, что мне нужно разобраться в себе, в своем прошлом. А теперь у меня появляется достаточно времени для этого. Узники подсчитывают дни своего заточения, делая зарубки на стенах. Я делаю "зарубки" в тетради. В затворничестве время всегда течет медленно, как болотная жижа. И я вязну в ней, обрастаю скорлупой и оказываюсь как будто законсервированным в себе. Мне это не ново. Мое отрочество тоже прошло в замкнутом мире каземата, и единственным существом, навещавшим меня, был наставник Харт.
За эти три дня, что я нахожусь под домашним арестом, меня навещает только Торий.
На работе я, разумеется, не появляюсь – взял официальный больничный. И это кажется мне забавным, потому что понятие "болеющий васпа" само по себе абсурдно. Чтобы доставить васпе дискомфорт, нужно что-то посерьезнее простуды, и эта стойкость всегда казалась мне благом, доказательством превосходства над людьми. Пока я не узнал истинную причину, и она была проста и страшна в своей простоте: мертвые не болеют.
– Если это и была смерть, то клиническая, – возражает Торий. – Считай, ты слишком долго провел в коме, а теперь возвращаешься к жизни. Тебе только кажется, что лекарства не помогают, что ты не можешь ничего чувствовать. Ты как человек, который долгое время провел в инвалидной коляске и разучился ходить, а теперь учится этому заново. Требуется время, чтобы вернуть атрофированным мышцам тонус, а атрофированной душе – чувствительность.
– Ты говоришь, как мой лечащий врач, – усмехаюсь в ответ и наблюдаю за каплями, медленно переливающимися в прозрачную трубочку из подвешенной на штативе емкости.
– Кстати, с чем связано твое категорическое нежелание видеть доктора Поплавского? – спрашивает Торий. – Он звонил мне утром. Интересовался твоим состоянием.
Я раздумываю, что сказать. Тот последний разговор с доктором произошел без участия Тория. Заметил ли Виктор то, что заметил я? Вспомнил ли охоту на васпов и парализующие пули – излюбленное оружие отморозков Морташа? И вместо ответа спрашиваю его:
– Помнишь Шестой отдел?
Торий кривится, словно я наступил на больную мозоль.
– Если ты имеешь в виду, помню ли я его деятельность, – сухо отвечает Торий – то да. Помню. Как ты знаешь, я в этом не замешан.
– Знаю. Деятельность его участников признали преступной. По официальной версии.
– А у тебя есть неофициальная? – иронично поднимает бровь Торий.
Я понимаю: ему неприятно говорить об этом. Он не участвовал в резне Шестого отдела, однако участвовал в эксперименте "Четыре" и вина за создание монстров лежит на нем, как и на мне лежит вина за убийства, насилие и мародерство на экспериментальных землях.
– Васпы считают, что Шестой отдел никогда не прекращал свою деятельность, – спокойно говорю я. – Ты ведь помнишь, кто руководил им и вкладывал деньги в этот проект?
– Только не начинай! – заводит глаза Торий.
– Эштван Морташ, – я продолжаю гнуть свою линию. – А кто возглавляет и спонсирует движение "Contra-wasp"? Эштван Морташ. Ты сам слышал, что он говорил на передаче.
– Морташ сволочь, – соглашается Торий. – Но сейчас никто не бегает по лесу с парализаторами и электрическими сетями. Никто не убивает васпов и не насаживает их головы на колья, как охотничьи трофеи. Никто не держит васпов в лабораториях, не ставит над ними бесчеловечные опыты. Шестой отдел расформирован. Эксперимент "Четыре" закрыт. А васпы признаны членами общества. Так будет и впредь. И никакая телепередача и никакие подставные сюжеты не изменят этого!
Он распаляется и взмахивает руками, как с ним бывает всегда при сильном волнении.
– Пойми, – продолжает он. – Даже если ток-шоу пошло не так, как мы планировали, все равно в мире осталось достаточно здравомыслящих людей, чтобы отличить ложь от правды! Реакция зала на фарсовое видео Морташа – не более, как часть шоу. А через некоторое время об этом вовсе забудется. "Contra-wasp" – это просто упертые в своих стереотипах фанатики. И к ним применимы те же законы, что и к васпам.
– Если окажется так, что человек убил васпу, – хмуро отвечаю ему, – его тоже будут судить?
– Если вдруг окажется, что Пола действительно убили, – говорит Торий, понимая, что я имею в виду, – и если вина будет доказана, то судить убийцу будут по всей строгости закона. Но пока нет никаких улик, которые подтвердили бы твою версию.
Я не согласен с ним, потому что знаю куда больше из дневника Пола, но все-таки послушно киваю.
– Да. Хорошо. Посмотрим. Но все равно. Ты ведь можешь сделать для меня кое-что?
– Что именно? – Торий моментально скисает.
Он любит повторять, что когда я прошу у него "кое-что", это всегда оборачивается большой проблемой. Он и без того сделал для меня слишком много. Но одна мысль не дает мне покоя, грызет и преследует с момента, как доктор с непроизносимым именем покинул мою комнату.
– Ты сможешь достать списки Шестого отдела? – спрашиваю я.
Торий вздрагивает и выпучивает на меня глаза, а я поспешно продолжаю:
– Знаю, не все охотники за головами состояли в нем официально. Вряд ли крестьяне Дара и приграничья были полноправными его членами. Но я говорю не о них. Меня интересуют ученые и врачи. Квалифицированные специалисты. Все, кого мог завербовать Морташ для завершения Дарского эксперимента.
Торий трогает пальцами подбитый глаз, раздумывает какое-то время, потом говорит:
– Предположим – только предположим! – я смогу достать такие списки. Привлеку Глеба – он крутится в определенных кругах. Дадим взятку кому нужно… Но ведь тебя интересуют не все? Интересует кто-то конкретно, так?
– Так, – откликаюсь я. – Мне нужно знать, состоял ли в Шестом отделе доктор Вениа-мин…
* * *
По традиции все, связанное с Дарским экспериментом, зашифровывалось с помощью цифр. Экспедиция Тория и все последующие за этим события (включая мое превращение в зверя) носило номер «Четыре». Соответственно, мною занимался Четвертый отдел – практической генетики. Их возглавлял Штефан Динку, куратор эксперимента. Пятый отдел занимался аналитикой, о нем я мало что знаю. А вот шестым – финансовым, – как раз и заведовал Морташ.
Я не задаюсь вопросами, как ему удалось построить лаборатории на границе Дара, сформировать карательные отряды из военных и охотников за головами. Имеющий деньги – может в этом мире все. Морташ не только их имел – но умело ими распоряжался (и распоряжается поныне, учитывая активность деятелей Си-Вай). Никто не знает, был ли Морташ связан с Эгерским военным комплексом "Forssa", но даже если и был – впоследствии он сумел выйти из-под крыла своих теневых боссов, и в руках бывшего финансиста в итоге оказались документы, наработки, технологии и оборудование.
А вскоре оказались и сами васпы.
О Морташе я услышал впервые от охотников за головами в захваченной нами деревне. О Шестом отделе узнал немного позже. Впрочем, все по порядку.
* * *
В деревне мы проводим ночь, но нет времени ни на отдых, ни на сон.
Глупо думать, что деревня с несколькими десятками ополченцев (из которых к концу бойни в живых остается только трое), с запасами продовольствия, техники и боеприпасов окажется отрезанной от мира. Поэтому Расс, Пол и Рон ведут допрос пленных, а я руковожу погрузкой продовольствия и отбором техники.
Рон вскоре приносит сведения, что в восьми милях от деревни расположен довольно крупный город Нордар. С городом налажен контакт и три раза в неделю оттуда прилетают вертолеты, привозят припасы и забирают пленных васпов, которых потом распределяют в лаборатории. В городе также стоит хорошо вооруженный отряд специального назначения и ни мне, ни любому из васпов не хочется ввязываться в очередную битву, в которой, скорее всего, победителями мы не станем. Это значит – из деревни надо уходить.
Некстати Тория подкашивает очередной приступ. Возможно, виноваты мои побои или пережитый стресс, но у него начинается жар и бред, и мне приходится срочно отзывать Пола от допроса. Пол хорошо разбирается в человеческих болезнях. Не знаю, где он этого нахватался, но пленные у него всегда держатся дольше, чем у других (и даже у меня). И, как оказалось, при необходимости Пол умеет быстро и эффективно поставить человека на ноги. А Торий еще может быть полезен. Я прощаю его глупость – тем более, благодаря ей удалось взять склады. Пусть не говорит потом, что васпы не умеют благодарить.
Я меняюсь с Полом местами и добиваю пленного. Это приносит садистское удовольствие, но не приносит облегчения. К утру все измучены и злы. Молодняк нервозен, солдаты переговариваются за нашими спинами и недобро косятся на офицеров. Я понимаю: надо подкрепиться. Надо отдохнуть. Осесть где-то, выработать тактику. Но времени нет, и отдыха нет. Приходится уходить – и брести снова, по тайге и болотам. Идти, идти… боги Эреба знают, сколько времени! Без цели и без будущего. И если раньше сдерживающей силой была Королева, то кто нас сдержит теперь?
Мы снимаемся с места на рассвете и рассредоточиваемся по лесу: привычно идем отрядами параллельно друг другу, высылаем вперед разведку. Мы с сожалением оставляем технику в деревне, взяв для своих нужд только пару вездеходов: заметить движущуюся колонну машин с воздуха куда легче, чем разрозненные фигурки, изрядно вымазанные в грязи. На транспорте мы везем припасы и раненых, в том числе и Тория. И на ближайшем привале я отправляюсь к нему. Разумеется, не для того, чтобы справиться о его здоровье.
Он пришел в себя. Думаю, этому поспособствовало не столько умение Пола, сколько возможность, наконец, нормально поесть. Настоящий наваристый куриный бульон – куда лучше воронятины. Когда я вхожу, Торий хлебной коркой выскребает остатки супа со дна миски, и, увидев меня, давится. Как будто я пришел отобрать у него еду. Я сажусь рядом и даю ему время прокашляться и успокоиться. Потом тычу в нос карту, которую забрал из деревни.
– Знаешь, что это?
Торий утирает слезы, сует хлеб за щеку и некоторое время тупо пялится в карту. Потом кивает.
– Да. Думаю, знаю. Я уже слышал это название раньше. Заброшенный город. Ничего примечательного.
Это именно то, что я рассчитывал услышать. Но мне нужно не только подтверждение. Нужна информация. Спрашиваю:
– Почему на наших картах его нет?
Торий ухмыляется и смотрит на меня с каким-то превосходством, из-за чего мне хочется тут же зарядить ему в зубы.
– Почему на ваших картах нет? – переспрашивает он, делая акцент на слове "ваших". – Да потому, что там как и в Шурани, как и в Есене велись секретные разработки. Не все люди знают. А ты говоришь, васпы…
– Там что-нибудь осталось?
Торий отрицательно мотает головой.
– Нет. Помор полностью отработан, списан и заброшен. В отличие от той же Шурани, например, где год назад прогремел взрыв, а потом туда направились исследовательские экспедиции. Правда, уже поздно было. Хотя ходят слухи, что Шестой отдел сумел кое-что достать…
Я киваю. Эту историю слышал. Не говоря о том, что участвовал в ней косвенно. Шуранская подземная лаборатория – наша колыбель. Там велись первые исследования по синтезированию "мертвой воды" – эликсира, о котором говорил на телешоу профессор Полич. Там вывели первых васпов. Вероятно, там же родилась первая Королева. Если бы мне удалось получить те разработки – я стал бы генералом бесчисленной армии монстров, а не жалкой кучки отчаявшихся ос. Но Торий не знает об этой моей авантюре (а я ему никогда не расскажу). Поэтому он продолжает, как ни в чем не бывало:
– И в отличие от Есена, где разработки никогда не прекращались. Хотя формально он тоже считается заброшенным, но туда вам лучше не соваться. Это уж точно.
– А в Помор? – спрашиваю.
Торий внимательно изучает карту. Потом аккуратно прочерчивает ногтем путь, комментирует:
– Придется идти вот так, по дуге. Чтобы миновать населенные пункты и самый крупный из них, Нордар, – болезненно усмехается и добавляет: – Если, конечно, не захотите снова устроить бойню.
Я проглатываю его сарказм и отвечаю:
– Нордар слишком велик. Слишком хорошо вооружен. Мы не сможем его взять.
– Первая разумная мысль за последние сутки, – говорит Торий и заходится в кашле.
Жду, пока он прокашляется, спрашиваю снова:
– Считаешь, возможно устроить там базу?
– Считаю, возможно, – усмехается Торий. – Теоретически. А вот что там найдете на самом деле – этого не знаю даже я.
Хмуро смотрю на карту. Линия, обозначающая маршрут, бледным шрамом проступает на бумаге. Заброшенный город Помор обозначен желтой точкой. Наверное, нам стоит попытаться еще раз? Наверное, это – наша последняя надежда…
Я сворачиваю карту и поднимаюсь без слов, давая понять, что разговор окончен. Но Торий окликает меня.
– Что вы сделали с пленными? – спрашивает он. – Вы ведь… не убили их?
Смотрит на меня с опасением и надеждой.
– Убили, – отвечаю, и надежда гаснет.
– Всех?
– Всех.
Он закусывает губу и отводит глаза.
– Что ж… – бормочет. – Может, они и не были примером для подражания… Остается только надеяться, что это принесло тебе облегчение…
И на этот раз я не удостаиваю его ответом.
* * *
Идея осесть в заброшенном Поморе встречает энтузиазм далеко не у всех. В наших рядах начинается брожение – особенно это чувствуется в отряде Рона.
– Опасаюсь бунта, – так и докладывает он.
– Что хотят? – спрашиваю.
– Отдыха. Продовольствия. Женщин.
– Кто ж не хочет, – усмехаюсь в ответ. А умом понимаю, что дело дрянь.
– Они говорят, надо было сдаться еще в Улье, – продолжает Рон. – Говорят, в Даре появился новый хозяин. Собирает армию васпов. Кормит. Тренирует. Так же, как при Королеве.
– Так же не будет.
Наши взгляды пересекаются. Лицо Рона заостряется, на нем проступает какая-то болезненность. Я знаю: это воет его пустота. Без Королевы он – только сломанный радиоприемник. К тому же, Рон растерян и измотан не меньше моего. И он тоже видел головы, нанизанные на колья. Он не верит в доброго хозяина Дара. Он верит в смерть.
– Сдерживай, сколько возможно, – устало говорю я. – При необходимости – убить зачинщиков. Предатели не нужны.
– Так точно, – отвечает Рон и, уже собравшись уходить, вдруг вспоминает что-то и бросает через плечо: – Идет слух, что ты на стороне людей. Что среди нас – человек.
Я спокойно выдерживаю его взгляд.
– Я не покрываю людей, Рон. Я их убиваю. К тому же, человеку не выжить в таких условиях.
На самом деле, мой ответ уже ничего не решает. Кризис все равно случается.
Все начинается с появления вертолета – не военного, обыкновенного гражданского. Не думаю, что его пилоты заметили нас: мы научились хорошо прятаться. Не думаю, что военные разведали нашу дислокацию: если бы они знали, то отправили из Нордара отряд спецназа. Я думаю – такие вертолеты посылались наугад. В лесах по всему Дару прятались васпы. Их надо было деморализовать, сломить волю к сопротивлению, склонить к сотрудничеству. Именно это и делают агитаторы Морташа.
Они сбрасывают листовки. Так я во второй раз узнаю о Шестом отделе.
В листовках написано:
"Солдаты Дара! Друзья!
Знайте правду: генералы не умирают, они сдаются в плен!
Многие васпы уже перешли добровольно в Шестой отдел! Чтобы запугать Вас, преторианцы лгут, что с пленными плохо обращаются и убивают их. Не верьте! Длядобровольцев действителен новый приказ N 247-Д начальника Шестого отдела пана Э. Морташа: васпы проходят переподготовку, получают специальное удостоверение и возможность продолжить службу на подведомственных участках! Королевы больше нет – но есть пан Морташ! Шестой отдел – вот Ваша гарантия!
Помните: всякое сопротивление отныне бесполезно!
Зачем Вам приносить бесполезные жертвы, идти на верную смерть? Спешите к нам, и война кончится скорее!
Эта листовка действительна как пропуск для перехода к нам!
ПРОПУСК – для неограниченного числа бойцов, старшего и младшего командного состава".
У солдат загораются глаза. Не у всех, но у многих. Я держу листовку в руках и почти ощущаю исходящее от нее тепло, запах типографской краски. Бумага невесома, а мне кажется – тянет, как хороший валун.
– Враки! – говорит Торий.
Вздрагиваю: люди не умеют двигаться бесшумно, но здесь я отчего-то пропускаю момент его приближения.
