Текст книги "Ночная княгиня"
Автор книги: Елена Богатырева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Она просидела в комнате полчаса, после того как голоса смолкли, но выдержать более не смогла. Нужно обязательно сходить к Зинаиде и узнать, кто этот – как она там его называла – Саша. Да, кто он? Сколько ему лет? Где живет?
Она повернула ключ в двери и осторожно выглянула. Никого. Вышла, заглянула в залу. Никого. Тогда она направилась к Зинаиде Прохоровне, открыла дверь и…
– Разреши тебе представить, – улыбнулась ей Зинаида, – Александр Лавров. Без пяти минут выпускник Первой гимназии и… как там, Саша?
– Коллежский секретарь при Министерстве юстиции, – с готовностью подхватил Саша, виновато глядя на Алису. – Примите, сударыня, мои глубочайшие извинения и заверения в совершеннейшем к вам почтении.
Все это было так неожиданно и так смешна была перемена, произошедшая в молодом человеке, что девушка, не желая того, улыбнулась.
– Алиса Форст, – представилась она.
– Воспитанница института благородных девиц, – полувопросительно сказал он.
– Бывшая воспитанница, – сообщила Алиса. – Я бы даже сказала – беглая воспитанница.
Зинаида поежилась. Она как-то не подумала о том, что Алиса начнет делать подобные признания.
– Значит, это были все-таки вы?
– Похоже, я.
Зинаида потихоньку встала и вышла из гостиной. Ее ухода никто не заметил. Молодые люди щебетали так, будто встретились после ужасающе долгой разлуки и им предстоит пересказать друг другу события последних лет.
Она присела в кресло у камина в зале, оторвала в забытьи огромный лист фикуса и принялась крошить его на мелкие кусочки. Теперь ее положение, что называется, «либо пан, либо пропал». С одной стороны, она пошла против воли Германа, и это приводило ее в ужас. По в еще больший ужас ее приводила мысль о том, что девочка могла понравиться ему. Первый ужас грозил ей – чем? Что он с ней сделает? Зи-Зи так сильно дернула лист фикуса, что тот заскрипел в ее руках. «Вот именно, – подумала она. – Сотрет в порошок. Уничтожит». Но второй ужас все равно был ужаснее. Если бы Герман полюбил эту девочку, она сама наложила бы на себя руки. И хорошо, если перед этим не наделала бы глупостей и с ним, и с девочкой. В общем, двум смертям не бывать, а одной – не миновать. Будь что будет.
Она погрузилась в такую глубокую задумчивость, что не сразу заметила, как вошел Саша.
– Куда же ты пропала? Мы гулять собираемся. Одень ее во что-нибудь поприличнее.
– Как гулять? Нет, этого нельзя, ни в коем случае нельзя.
– Ну Зи-Зи, милая, да право, что с тобой? Никогда от тебя отказа не знал!
Саша глянул на Алису и слегка покраснел.
– Ты не знаешь, кто она!
– Знаю. Она мне все рассказала. Она ведь сирота. Стеречь и беречь ее, кроме тебя, некому. Но мне-то ты можешь доверять…
Зинаида схватилась руками за голову и закатила глаза.
– Без ножа режешь, – грустно сказала она Саше.
Подумала и прибавила:
– Пойду подберу что-нибудь. Не то ведь сама стащит да убежит. Убежать не собирается?
– Что ты!
«А зря, – подумала Зи-Зи. – А то бы и концы в воду».
Они вернулись так поздно, что Зинаида уж и не чаяла, что воротятся. Даже перекрестилась на икону, которую держала в шкафу под замком (Герман их терпеть не мог). Распрощались с трудом. Видно, не оторваться им было друг от друга. Когда дверь за Сашей закрылась, Алиса бросилась к Зинаиде и закружила ее по комнате. Та податливо следовала за девочкой, смеялась, и лишь когда они остановились, Алиса заметила, что в глазах Зи-Зи блестят слезы.
– Зинаида Прохоровна, что с вами?
– Ничего, девочка. – Зи-Зи прижала Алису к себе. – Это я позавидовала тебе.
– Но почему?
– Ты такая счастливая. Ты влюблена?
– Вот еще, – смеясь и изображая гордую неприступность, ответила Алиса. – Это он влюблен, а вовсе не я.
– Сказал?
– Разумеется.
– Целовал?
– Что вы, как можно?! – замахала руками Алиса, да так часто, что Зинаида поняла – целовал.
– А у меня так никогда не было, – тихо сказала Зи-Зи, и улыбка тут же сползла с лица Алисы.
Ей вдруг стало неловко оттого, что выставила свое счастье напоказ. Но потом подступили сомнения. Не может такого быть. Была же и Зинаида молодой, ведь и ей тоже кто-то клялся в любви точно так же, как сейчас Саша Алисе. И к ней тоже кто-то так подступался и ластился, как кот, чтобы вымолить один-единственный поцелуй в щечку, а вымолил – целовал в губы так страстно, так… Алиса задохнулась от воспоминаний.
– Смотри береги себя, – сказала Зи-Зи.
– Береги? Что это значит?
– За тебя ведь заступиться некому, в случае чего…
Алиса нахмурилась. Подозрения показались ей грязными. Сразу же вспомнилось, что Саша пришел в этот дом не к ней, а к обыкновенным кокоткам, с которыми тоже наверняка целовался. Алиса побледнела и сжала кулаки. В глазах померк свет. Сейчас она готова была убить… только вот кого же? Его? Нет, нет, никогда. Девчонок? Нет. Всех женщин на свете, чтобы ни на одну он не смел посмотреть. Ни на одну! Алиса глубоко вздохнула и выпрямилась.
– Не волнуйтесь, Зинаида Прохоровна, – спокойно сказала она. – Я себе цену знаю.
Полночи потом ворочалась Зинаида на пуховых подушках, вспоминая, как Алиса это сказала. И следа ребячества не осталось. Стала вдруг холодной, взрослой, расчетливой. С ума можно сойти с этой Алисой. Не проста девочка, ох не проста.
На следующий день с раннего утра в дверь постучали. Зинаида встрепенулась. Герман обещал вернуться через две недели. Клиенты так рано не ходят. Кто бы это мог быть?
Это был Саша. Он стоял на пороге с огромным букетом сирени и смотрел мимо Зи-Зи на заветную дверь в конце коридора. Зинаида охнула и попробовала было вытолкать его вон, но Саша, не отводя взгляда от двери Алисы, протиснул плечо.
– Не вставала еще моя красавица?
– Да что ж ты за человек такой, – заворчала Зинаида. – Сказано тебе…
– Зинаида Прохоровна, кто там? – Алиса выходила из комнаты, сладко потягиваясь и издалека еще протягивая руку Саше. – Ах, это вы, Александр Арсентьевич? Изволите занятия прогуливать?
– Беру с вас пример, обворожительная Алиса… Вы ведь тоже не «Закон Божий» с утра листаете…
И оба покатились со смеху. Зинаида махнула рукой и скрылась у себя. Не за руки же их держать, в самом деле. Да и все равно не удержишь…
Вечером по лицу Алисы она догадалась:
– Замуж позвал?
– Позвал, – ответила та с легким вызовом.
Ей ужасно не хотелось, чтобы Зинаида Прохоровна, которая стала ей почему-то особенно неприятна, давала ей какие-либо советы и портила настроение. Из-за ее вчерашней эскапады против Саши они сегодня потеряли полдня, выясняя отношения. Саша признался ей, что под действием одурманивающего средства, которое ему, кстати, Зинаида же Прохоровна и подносила, бывал он здесь с одной девицей. Через силу, наполовину против своей воли – но бывал. Скрывать не стал.
Алисе удивительно хотелось спросить у него, а что же они с той девицей делали? Но это было бы уже чересчур. Он ведь ей не брат, в конце концов. Правда, он так и смеялся сегодня: «Я твой братик, а ты моя маленькая сестрица. Дай я поцелую твою божественную щечку…» Алиса долго упиралась. Пока в висках не застучала кровь, делая любопытство обжигающим, а тело – безвольным. Тут-то он и набросился на нее. Да так впился в ее губы, дурак, что прикусил до крови. А потом целовал нежно маленькую ранку, и Алиса совсем сомлела. И даже испугалась. Мало ли что ему взбредет на ум?
Конечно же, он сделала ей предложение. И конечно же, она подняла его на смех. Подумать только – молоко на губах не обсохло… Но он немного обиделся и рассказал ей про имение. Алиса перестала смеяться и задумалась. Имение? Собственное? У какого-то мальчишки? Где это видано? Не родительское, а свое. А ведь это, пожалуй, и шанс. Почему бы не стать ей Алисой Лавровой, женой коллежского секретаря с перспективами? А кто еще на ней женится? Глупо мечтать о красавце с родовым титулом и огромным наследством, сидя в доме свиданий.
Почему бы не жить в собственном доме? Пусть не в столице, зато – в собствен-ном! Она ведь всю жизнь только об этом и мечтала, чтобы у нее появился свой дом. К тому же маменьки у Саши нет, никто не будет чинить препятствий для ее хозяйствования. Она может устроить их дом на собственный лад.
У Алисы раскраснелись щеки, а Саша все лез и лез целоваться. Устав от него отмахиваться, она серьезно сказала ему:
– Сударь! Извольте немедленно прекратить. Если вы говорите серьезно относительно предложения руки и сердца, то извольте вести себя подобающе и дайте мне немного времени подумать.
Саша плюхнулся в кресло и затих. Ему показалось невероятным, что именно сейчас, в один момент, может решиться его дальнейшая судьба. Вчера был лихим приятелем Сошальского, а завтра, глядишь, – и действительно коллежский секретарь, семейный, степенный человек. Он пытался представить себя таким, да ничего не выходило. Он не стал рассказывать Алисе, что Лавровка – вовсе не имение, так, деревенька душ этак на полтораста. Князь человек не слишком щедрый.
Они сидели и думали каждый о своем. В конце концов Алиса произнесла почти торжественно:
– Сударь… – и несколько раз кашлянула, как это делала обычно их классная дама, подчеркивая важность того, что хотела сообщить.
Саша встрепенулся и тут же оказался на коленях подле нее. «Как в романе!» – сладко вздохнула в душе Алиса, завидуя самой себе.
– Я принимаю ваше предложение. Но, – она быстро вытянула руку, чтобы остановить его восторг, а главное – напористое приближение, – мы с вами так мало знаем друг друга.
– Но мы ведь можем теперь снова быть на «ты»?
– Это можно, – подумав, согласилась Алиса. – Но мне бы хотелось узнать вас… тебя получше перед тем, как сделаться твоей женой.
– Но ведь я тебе уже все про себя рассказал! – удивился Саша.
– Дело не в этом. Мне бы хотелось провести вместе с тобой побольше времени, чтобы утвердиться в своих чувствах.
– А ты в них не уверена? – воскликнул огорченно Саша.
– Ну почему же? – быстро ответила Алиса и отругала себя мысленно за то, что так поторопилась. – Мне бы просто хотелось уверенности более полной.
Решено между ними все было так. Целую неделю – куда уж больше? – они встречаются по вечерам, потому что днем он будет сдавать экзамены. После экзаменов он сообщит отцу об их с Алисой намерении, получит благословение, – а Саша уверял Алису, что об этом она может не беспокоиться, – после чего Алиса быстренько переберется в дом князя Налимова, и на выпускной бал он явится с обворожительной невестой, что заставит позеленеть от зависти самого Сошальского. Затем они обвенчаются и отправятся в Лавровку.
План их был прост и ясен, а потому не предполагал никаких сбоев. Никому из них не пришло в голову, что у Алисы только одно платье, к тому же одолженное у Зи-Зи, а у Саши вовсе нет наличных денег. Но это не могло бы сбить их с толку, даже если бы они об этом вспомнили. Алиса безраздельно надеялась на Сашу, а тот во всех финансовых вопросах – на отца и Налимова.
В этот день Алиса долго не могла заснуть, пока не убедила себя, что, как только сомкнет ресницы, тут же окажется в объятиях своего избранника. Она даже прочитала что-то вроде заклинания: обращаясь ко всем силам небесным, просила их явить во сне образ любимого, единственного, желанного жениха. Каково же ей было просыпаться утром, когда всю ночь ее преследовал совершенно другой образ…
Алиса подскочила на кровати в половине восьмого. Ее сердце стучало так, словно за ней кто-то гнался, а она всю ночь убегала от погони. Алиса провела рукой по лбу и поняла, что он в испарине. Этого просто не могло быть! Всю ночь ей снился этот старик, этот… Герман Романович, черт бы его побрал! Взгляд Алисы бесцельно блуждал по комнате, руки теребили край простыни, ей не хотелось признаться, что это был за необыкновенный сон.
Сон перенес ее в иной, упоительный мир, который вроде бы и не отличался от обычного, если бы не ощущение полной нереальности происходящего. Он, старик, был там с ней повсюду, ничего не делал, ничего не говорил, а лишь незримо следовал тенью за ней по пятам. Куда бы она ни пошла, она чувствовала его присутствие. И самое странное, что это присутствие не было ей неприятно. Скорее наоборот, она все время чего-то ждала от него, словно только в его силах было вернуть ее к действительности, разорвать сонную паутину потустороннего царства, вернуть в этот мир звуки, запахи, людей.
А может быть, она ждала от него чего-то другого, чего-то такого, в чем невозможно признаться даже самой себе? «Ну нет», – Алису передернуло. Она ожесточенно стряхивала остатки сна, качая головой. Ей хотелось плакать. Как же так, вчера она умоляла всех святых явить ей во сне образ жениха, и что же, они посмеялись над ней?
День постепенно вступал в свои права, разгорался, а сон развеивался, улетучивался. Но даже вечером, открыв Саше дверь и заперевшись с ним в своей комнате, Алиса знала, что какой-то малюсенький, крошечный осколочек сна застрял с этой ночи в ее сердце.
Герман проклинал все на свете. Поездка по поручению министерства вместо пяти запланированных дней вылилась в несколько недель. Правда, он успел присмотреться к уральским купцам, банкирам, вельможам. Много интересного высмотрел. Много планов крутилось в его голове. И все яти планы включали непременно девочку.
Одна только мысль не давала ему покоя: там она еще или нет? Представлялись сцены одна ужаснее другой: Зинаида пытается отравить девочку, Зинаида душит ее подушкой… Нужно же такому привидеться! Добрейшая душа Зинаида и мухи не обидит…
В последнюю свою ночь перед отъездом, лежа на отвратительной кровати в провинциальной гостинице, кишащей клопами, он смотрел в окно на огромную желтую восходящую луну. Он повидал в своей жизни тоненький серебристый серп над Францией, розоватый молочный диск в Малороссии, но такой бугристой, пористой, как сыр, луны не видел никогда. Воздух вокруг него заколыхался, пошел волнами. Так всегда бывало перед появлением образа Гели… Но совсем не Геля явилась ему в эту ночь, а златовласая девочка. И образ был не расплывчатым, а четким, необыкновенно четким, словно она действительно стояла здесь, посреди комнаты, и улыбалась ему.
Его тело словно колом пронзило насквозь, и он застонал еле слышно. Образ покачнулся и слегка померк. Тогда Герман взмолился: «Не покидай меня, моя девочка. Останься со мною. Нет никого на свете прекраснее тебя. И никого нет на свете меня несчастней. Даже если гореть мне после в адском огне, даже если и сократишь ты дни мои вдвое или втрое, даже если умереть за тебя придется мученической смертью – не уходи…»
И образ Алисы всю ночь витал где-то рядом с Германом, а к утру глаза его были влажны и светились небывалой любовью.
Глава 12
Вкрадчивая поступь судьбы
Невероятное это было совпадение – Герман вернулся именно в тот день, когда Саша должен был говорить с отцом. Алиса не ждала его нынче вечером и испытала облегчение от этого, потому что Зинаида при появлении Германа вся как-то сжалась, говорила быстро и скомканно. Он посмотрел сначала на Зи-Зи, потом на Алису и усмехнулся. Зинаида стала белой как мел, а Алиса только пожала плечами – подумаешь, через пару дней она станет госпожой Лавровой, что может поделать с этим старик?
Он сказал, что голоден с дороги, послал Зи-Зи в трактир, и та скрылась за дверью. Алиса стояла у двери в свою комнату и чертила носком туфельки фигуры на полу. Она видела, как Герман приближается к ней, но нарочно не поднимала головы. Ведь не обязана она перед ним отчитываться в том, как проводила время, правда? Он ей не отец, а Зинаида – не классная дама. Она уже хотела сказать ему все это в лицо, объявить о скором своем замужестве и гордо удалиться в свои «апартаменты», она уже поднимала голову, чтобы продемонстрировать ему надменный взгляд и свою независимость, но тут увидела то, что он держал в руках, и крепко зажмурилась, «Господи, сделай так, чтобы она была моя, сделай так, чтобы мне ее подарили, сделай так…» – обожгли ее детские причитания.
– Это тебе, – сказал он, и неожиданной нежностью окатили его слова Алису.
Она открыла глаза. Это была кукла. Безумие! Но это была та же самая кукла! Кукла, о которой она мечтала так сильно и так долго, кукла, которую ей так никто и не подарил – ни предательница бабушка, ни Господь Бог.
Алиса протянула руки и взяла ее бережно, совсем как ребенка. Точно такая же кукла, как была у Агнессы. Только наряд еще совсем новый. Алиса даже проверила – нет ли трещинки возле правого уха. Нет, не было. Но все равно – как он узнал?
Она подняла глаза на Германа и тихо пролепетала:
– Какая красивая.
Глаза ее затуманились слезами, она прижала куклу и скрылась в комнате. Там она бросилась на кровать, поливая слезами и подушку, и фарфоровое личико своей старинной мечты. Ей почему-то стало так себя жалко, так захотелось, чтобы кто-то пожалел ее, не полюбил, нет, а просто жалел, просто гладил по голове…
Герман постоял у комнаты Алисы, не решаясь войти, ему хотелось прижать ее к себе и укачивать, как ребенка, до тех пор, пока она не уснет и дыхание ее не сделается ровным и сладким. Но тут в дверь постучали условным стуком, и он насторожился.
Это был стук, условленный с человеком, посланным приглядывать за Сашей в дом Налимова. Сегодня Герман никак не ждал Тимофея и, подходя к двери, перебирал всевозможные напасти, которые могли приключиться с сыном. Но такой напасти, о которой рассказал ему Тимофей, он предположить не мог.
– Сначала вошел так королем, потому что получил чуть ли не по всем предметам высший бал. Вышел девятым классом. О-очень гордился. Арсений Игнатович прослезились, а князь холодно так, но все-таки поздравил. А мальчик возьми да все с той же торжественностью скажи, прошу не расходиться, это еще не главная новость. Главная, говорит, новость в том, что я жениться надумал и прошу, батюшка, это он к Арсению, значит, вашего благословения.
– Может быть, ты ослышался? – удивленно поднял брови Герман.
– Да уж как тут ослышаться? Я ведь посреди комнаты между ними стоял, с подносом. Они только-только фужеры из-под шампанского поставили. Я и замер, как стоял. Думаю, может быть, снова шампанского нальют, зачем же тогда два раза в кухню бегать?
– И что?
– Тут пошло странное. Князь с денщиком переглянулись. Налимов расхохотался, а Арсений вдруг резко так что-то заговорил на своем языке. Князь плачет, хохочет, а тот все яростнее и яростнее кричит на Сашу.
– А что мальчик?
– Мне показалось, что не все, но кое-что из денщиковских речей ему было понятно. Потому как реакция у него вышла стремительная и буйная. Сначала раскраснелся, стал что вареный рак, потом чуть слезами не залился, я рядом стоял, слышал, как носом шмыгал и губы кусал, а потом и вовсе как полоумный на отца бросился.
– Драться? – улыбнулся сладко Герман.
– Уж я не знаю. Драться хотел или убить надумал, но в ту пору горничная вошла и такой визг устроила, что мне пришлось быстро поднос на столик ухнуть и ее из комнаты силком вытаскивать.
– Вот это ты зря. Нужно было не на кухню спешить, горничной нос утирать, а слушать и смотреть, что дальше будет.
– А что дальше? Ах да… Я ведь не сказал. Как Настасья вошла да пищать принялась, Саша, до отца не добежав, развернулся и выскочил в коридор, да из коридора – на улицу, только дверью шандарахнул так, что побелка посыпалась.
– Как давно это произошло? – спросил Герман задумчиво.
– Часа с полтора назад. Я сразу-то не пришел – думал, может, вернется, дальше послушаю. Но он не вернулся.
– Что хозяева?
– Бранились долго. Потом князь ушел к себе, карету велел отложить, а денщик, тот заперся у себя в каморке и причитает, поди, до сих пор не по-нашему. Ни слова не разобрать.
– Жаль, главного не узнал, – ткнул указательным пальцем Герман в грудь Тимофея, – с кем мальчишка свадьбу играть надумал?
– Плохо вы обо мне думаете. Записал даже для вас. Боялся – не упомню.
Герман резко схватил мужика за грудки.
– Я ведь говорил – никаких записок! – зарычал он.
– Да вы не беспокойтесь, хозяин, – замямлил Тимофей, – я задом наперед написал и после каждой нужной буквы вставлял буквы алфавита – сначала первую, потом – вторую… Все как вы учили.
– Дай сюда!
Тимофей протянул ему записочку. Герман посмотрел – действительно, полная белиберда получается, если читать, словно кто-то подшутил или просто пером водил по бумаге.
– А ты, брат, умнеешь не по дням, а по часам, – сказал он.
– Я ж вам говорил, хозяин, я способный, вы меня еще не знаете. Вы меня в настоящем деле используйте… – И в маленьких глазках загорелся нехороший огонек.
– Все я о тебе знаю, – отрезал Герман. – И про Сибирь, и про… Ну да ладно.
Он достал несколько ассигнаций, и взгляд Тимофея стал хищным, а на губах появилась тупая ухмылка.
– Не вздумай напиться. Может быть, сегодня ты мне и понадобишься для серьезного дела, – предупредил Герман.
Тимофей бросился к нему, пытаясь поймать руку и причмокивая в воздухе губами, но Герман отмахнулся, и тот словно змея выскользнул за дверь.
Как только дверь за ним закрылась, Герман развернул записочку и с любопытством уставился на нелепые каракули. «Тасбрвогфд Аесжизлиа» – значилось там. Герман мысленно вычеркнул лишние буквы и прочел справа палево: Алиса Форст. Потом прочел еще раз и еще. Вот, значит, как… Вот, значит, что… «Ревнивая женщина хуже собаки», пробурчал он себе под нос и пошел прямо к Алисе.
Герман столкнулся с ней в коридоре и пригласил к себе. Алиса покосилась на него осторожно, вздохнула и нехотя вошла в кабинет. Она отказалась сесть в кресло и смотрела на него теперь сверху вниз так, что ее пушистые черные ресницы наполовину прикрывали глаза. Герман залюбовался ею на секунду, но тут же взял себя в руки.
– Что ты собираешься делать дальше?
– Я еще не решила, – проговорила Алиса, честно глядя ему в глаза.
– Ну а чего бы ты хотела?
Алиса промолчала, лишь пожала слегка плечами – жест, от которого ее так и не смогли отучить в Смольном.
– Ах да. Ты, наверно, мечтаешь о том же, о чем и сотни других молодых девушек.
– О чем же это? – раздраженно спросила Алиса.
Ей вовсе не хотелось походить на сотню девушек, даже на десяток не хотелось, даже на одну.
– О прекрасном принце, о замужестве и прочих женских штучках.
– Фи, – сказала Алиса, покраснев, – ничего подобного.
– Да, похоже, я не ошибся. А я думал, ты мечтаешь о свободе.
Алиса вскинула голову, готовясь спросить: «Откуда вы знаете?», но Герман продолжал:
– Ты ведь всю жизнь провела взаперти, правда? Сначала в монастыре, в лесу, возле маленького местечка, которое зовется Форст. Потом – в воспитательном заведении ее императорского величества. Тебе нравилось там?
– Нет, – с чувством сказала Алиса.
– Ты думаешь, замужество – это свобода? Это похуже монастыря. Только молитвы читать не придется. Знаешь, что тебя ждет? Соседки-кумушки, такие же, как твои бывшие товарки, муж, надоевший до посинения, и ватага сопливых ребят, рождение каждого из них состарит тебя сразу лет на пять.
– Зато я смогу делать все, что захочу!
– Сможешь. В рамках кошелька и положения в обществе своего суженого. Ты и полшага за эти рамки не сделаешь.
– Я вас не очень понимаю, – с досадой сказала Алиса. – Рамки, кошелек…
Герман вдруг осознал, что она действительно ничего не понимает. Она ведь понятия не имеет об обычной жизни. Она ее еще не видела. Как новорожденная. И он сменил тему.
– Кто же тебя запер, Алиса? И главное – за что?
Такого вопроса Алиса не ожидала. Мысли о Саше вылетели из ее головы.
– Догадываюсь кто, – процедила она сквозь зубы.
– Этого нельзя так спускать!
И вот тут она перестала внутренне сопротивляться каждому его слову и посмотрела на него совсем иначе.
– А что же я могу?
Теперь он полностью овладел ее вниманием. Она не думала ни о чем другом, значит, он попал в самую точку. Дальше Герман говорил медленно, слегка растягивая слова, так, как это делали старые цыганки во время гадания.
– Можешь. Ведь нет большего греха, чем обрекать невинного ребенка на заточение. Скажи мне, Алиса, кто виноват в этом?
– Бабушка…
Ей-богу, ей не хотелось ничего ему рассказывать. Как-то само вырвалось.
– А ее имя?
– Не знаю…
В отчаянии она была прекраснее, чем обычно.
– Я знаю. Елена Карловна, вдова генерала Дунаева.
Имя проникло Алисе в самое сердце. Вот, значит, как зовется ее погубительница. Теперь старик казался ей волшебником, который знает все на свете.
– А мама? – сквозь слезы спросила Алиса. – У меня ведь была и мама?
– Елизавета Курбатская. Она умерла через несколько лет после твоего рождения, от горячки, кажется…
Он рассказал ей историю ее рождения, как она ему представлялась, рассказал о бабушке, заботящейся о благосостоянии многочисленных незаконнорожденных отпрысков князя Ивана Курбатского.
Алиса почти не плакала. Изредка из глаз выкатывались маленькие злые слезинки – от досады, от негодования. Она ушла к себе, стиснув кулаки и крепко сжав зубы. Ей теперь хотелось только одного – уничтожить подлую старуху. Пока она была маленькой, та могла вертеть ею как хотела. Но теперь, теперь… Нужно было выбирать. Или выбросить все это из головы и спокойно уехать в Лавровку, или все-таки отыскать эту…
Герману тоже предстоял выбор. Но в отличие от Алисы он сделал его быстро. Дети, рассудил он, случаются сплошь и рядом, тогда как жизнь без любимой женщины лишена чего-то главного. Тем более – без такой женщины, как Алиса. Столько задатков, столько природного таланта. Она могла бы чудеса творить, если бы ее способности направить в нужное русло. И сделать это проще простого. Он был влюблен в Алису с их первой встречи в Таврическом. С того момента, когда тень ее появилась в проеме двери.
Герман надел длинный кафтан, сапоги свиной кожи, надвинул шапку до самых бровей. Наряд так изменил его, что Зинаида прошла мимо него на улице, не взглянув. Герман улыбнулся ей вслед и направился к Литейному.
Выскочив из дома после разговора с отцом, Саша помчался куда глаза глядят, не разбирая дороги, пока за спиной не осталось Марсово поле, а впереди не заиграла в лучах солнца Нева. Раньше он непременно бы расчувствовался от такой красоты, но теперь было не до того. Чайки, парящие высоко в небе, смеялись над ним, люди смотрели глумливо, ангел со шпица Петропавловского собора – и тот, кажется, слегка ухмылялся. Он остановился у парапета и уставился в воду. Потрясение, которое он сейчас испытал, не с чем было сравнить. Всю жизнь ему казалось, что отец крепко любит его и понимает, а вот выходит совсем наоборот. Как он скривился, как только Саша произнес слова «есть одна очаровательная девушка». Может быть, именно тогда стоило и остановиться, чтобы не выслушивать потом весь этот дурацкий набор нравоучений про «молоко на губах» и «шило в штанах». Отвратительно. Так осквернить его чувства! А князь! Тоже хорош! С чего он так покатился со смеху? Что такого веселого было в том, что говорил им Саша? Они ведь оба были когда-то женаты, а значит, любили, делали предложения, были счастливы медленно, слегка растягивая слова, так, как это делали старые цыганки во время гадания.
– Можешь. Ведь нет большего греха, чем обрекать невинного ребенка на заточение. Скажи мне, Алиса, кто виноват в этом?
– Бабушка…
Ей-богу, ей не хотелось ничего ему рассказывать. Как-то само вырвалось.
– А ее имя?
– Не знаю…
В отчаянии она была прекраснее, чем обычно.
– Я знаю. Елена Карловна, вдова генерала Дунаева.
Имя проникло Алисе в самое сердце. Вот, значит, как зовется ее погубительница. Теперь старик казался ей волшебником, который знает все на свете.
– А мама? – сквозь слезы спросила Алиса. – У меня ведь была и мама?
– Елизавета Курбатская. Она умерла через несколько лет после твоего рождения, от горячки, кажется…
Он рассказал ей историю ее рождения, как она ему представлялась, рассказал о бабушке, заботящейся о благосостоянии многочисленных незаконнорожденных отпрысков князя Ивана Курбатского.
Алиса почти не плакала. Изредка из глаз выкатывались маленькие злые слезинки – от досады, от негодования. Она ушла к себе, стиснув кулаки и крепко сжав зубы. Ей теперь хотелось только одного – уничтожить подлую старуху. Пока она была маленькой, та могла вертеть ею как хотела. Но теперь, теперь… Нужно было выбирать. Или выбросить все это из головы и спокойно уехать в Лавровку, или все-таки отыскать эту…
Герману тоже предстоял выбор. Но в отличие от Алисы он сделал его быстро. Дети, рассудил он, случаются сплошь и рядом, тогда как жизнь без любимой женщины лишена чего-то главного. Тем более – без такой женщины, как Алиса. Столько задатков, столько природного таланта. Она могла бы чудеса творить, если бы ее способности направить в нужное русло. И сделать это проще простого. Он был влюблен в Алису с их первой встречи в Таврическом. С того момента, когда тень ее появилась в проеме двери.
Герман надел длинный кафтан, сапоги свиной кожи, надвинул шапку до самых бровей. Наряд так изменил его, что Зинаида прошла мимо него на улице, не взглянув. Герман улыбнулся ей вслед и направился к Литейному.
Выскочив из дома после разговора с отцом, Саша помчался куда глаза глядят, не разбирая дороги, пока за спиной не осталось Марсово поле, а впереди не заиграла в лучах солнца Нева. Раньше он непременно бы расчувствовался от такой красоты, но теперь было не до того. Чайки, парящие высоко в небе, смеялись над ним, люди смотрели глумливо, ангел со шпица Петропавловского собора – и тот, кажется, слегка ухмылялся. Он остановился у парапета и уставился в воду. Потрясение, которое он сейчас испытал, не с чем было сравнить. Всю жизнь ему казалось, что отец крепко любит его и понимает, а вот выходит совсем наоборот. Как он скривился, как только Саша произнес слова «есть одна очаровательная девушка». Может быть, именно тогда стоило и остановиться, чтобы не выслушивать потом весь этот дурацкий набор нравоучений про «молоко на губах» и «шило в штанах». Отвратительно. Так осквернить его чувства! А князь! Тоже хорош! С чего он так покатился со смеху? Что такого веселого было в том, что говорил им Саша? Они ведь оба были когда-то женаты, а значит, любили, делали предложения, были счастливы и полны такого же высокого восторга, как и он теперь. Отчего же смеяться? Может быть, он говорил слишком высокопарно, но разве они не вели себя точно так же в его возрасте?
Как все-таки разгорячился отец! Никогда не видел его в таком гневе. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Хотя теперь сидит, наверно, в своей комнатушке и заливается горючими слезами. Отец ведь человек старый и сентиментальный. Его ранило известие, что свою любовь сын собирается разделить между ним и незнакомой девушкой. Но ведь он ее даже не видел! «Если бы вы увидели ее…» Эх, как заливисто расхохотался в этот момент князь.
Чем больше Саша вспоминал домашнюю сцену, тем нелепее она ему представлялась, тем сильнее было ощущение, что закралась какая-то ошибка, стоит выяснить какие-то детали – и все встанет на свои места. Он отправился бродить на Васильевский остров, силясь разрешить свою проблему, и как-то, сам того не замечая, пришел к дому Алексея Сошальского. Вот кто ему поможет. Он кивнул консьержке и стремглав взлетел по лестнице.
