Текст книги "Ночная княгиня"
Автор книги: Елена Богатырева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Герман попытался уснуть, но тревожное чувство засело в сердце. Он поднялся и вышел в сад. Воздух впервые за лето остыл немного, но дышать было тяжело. Казалось, из воздуха тоже вытянуты все силы надвигающейся грозой…
Нужно было просмотреть список приглашенных на сегодня. Купец Еремеев сообщал, что уступает свою очередь сыну своего друга. Граф Нефедьев уведомлял о болезни и просил вместо него любить и жаловать какого-то князя Беспалого. А вот и еще один сюрприз – вместо завсегдатая тайного советника Бедова будет какой-то Иванов. Ни чина, ни звания не известно. Как некстати эти замены. Думал ли он, что популярность клуба возрастет настолько, что клиенты начнут искать выгоду не в игре, а в том, чтобы перепродать свою очередь втридорога. Это усложняет работу. С неизвестными гостями вести себя нужно осторожно, наводить справки, изучать личность игрока, узнавать его слабости. А если это купец из Сибири или промышленник с Урала проездом, то тут особенно не развернешься. Досадный прокол у них уже случился. Когда гость, назвавшийся князем Ордынцевым, оказался мелким карточным шулером. Пришлось заманить его в сад и отдать в руки дожидающимся молодчикам, чтобы выпроводили со всеми полагающимися почестями… И вот снова – на тебе. Столько подмен в составе гостей. Нужно бы определить в правилах клуба, что гость не имеет права уступать свою очередь кому бы то ни было…
Герман принялся переписывать устав с поправками. Он работал сосредоточенно, не отвлекаясь, пока сердце его снова не сжалось, но не от боли, а от беспричинной нестерпимой тоски…
Алиса тоже поднялась раньше обычного. Посмотрела на высокие напольные часы и скисла. Она не любила утро. Ночное возбуждение улетучивалось на рассвете как дым, оставалась беспросветная скука, шатание по комнатам, раздражение. Да и кем она, собственно, была по утрам? Ночью она была царицей, феей. Утром она превращалась в ничто, и это ее настолько сильно удручало, что она готова была плакать, или бить посуду, или кричать на сонных девок, метущих полы по утрам, до того как преобразиться вечером в светских дам. Боже, какой кошмар! Неужели так всю жизнь? Или нет, не всю, а лишь до того момента, когда мужчины перестанут обращать внимание на то, что ты вошла в гостиную. А что тогда? Седой и сгорбленный Герман, никому не нужная Алиса в чепце и беспробудная скука, несмотря на все эти миллионы, которые они к тому времени заработают. Тихая смерть.
Алиса изводила себя этими мыслями. Она могла себе это позволить, потому что знала: дурные мысли исчезнут часам к восьми, когда она станет одеваться, расчесывать перед зеркалом волосы, примерять ожерелье. Они пройдут от первого же глотка шампанского, который она сделает по привычке перед тем как выйти в зал, от первых же восторженных взглядов, обращенных на нее. Скука будет ниспровергнута. Нужно только подождать. Каких-нибудь восемь часов. От этой цифры Алиса глухо застонала и продолжила свои скитания по скрипучему притихшему дому.
Чтобы хоть как-то развеяться, она отправилась в лес. От леса пахло вечностью. Замшелые деревья, казалось, уходили корнями в глубины веков. И если остаться среди них вот тут, на этом самом месте, где стояла Алиса, то, возможно, тоже будешь жить вечно, как и они. Алиса посмотрела наверх. Солнце отчаянно сражалось с рваными тучами, мелкие брызги дождя рассеивались где-то в самых макушках деревьев-великанов. И вдруг прямо над ее головой, переливаясь, расцвела радуга. Алиса застыла. А под ней – еще одна. Почему-то ей захотелось плакать, и она прикусила нижнюю губу. Испугалась даже сначала, но поняла – от радости. Удивительные бывают в жизни радости. И тут же вспомнила – нужно загадать желание. Она наморщила лобик, открыла глаза и растерянно посмотрела в небо. Чего же она хочет? Притихла, прислушиваясь к себе: неужели совсем ничего? Внутри было пусто. Лишь сердце билось часто и глухо.
И вот в тишине возник какой-то странный звук. Сначала ей показалось, что это внутри. Или все-таки снаружи? Словно всхлипнули ветки березы или хрустнула ветка. Или… Ей даже показалось, что ее зовет кто-то. Тихо-тихо произносит ее имя. Она постаралась не дышать, чтобы не спугнуть волшебную минуту. Чувство реальности постепенно таяло, Алиса вслушивалась в себя, вытянув тоненькую шею. Она еще стояла, силясь отыскать в себе желание, достойное двойной радуги, пытаясь отнести тихий звук – по слогам произнесенное имя «Алиса» – за счет шороха веток. Но имя наполнилось человеческим дыханием. И дыхание это обжигало затылок. Алиса вскрикнула и зажмурилась. И нереальный мир закружился вокруг нее…
Саша вместе с друзьями остановился в крестьянской избе на окраине леса. Он обещал Ивасю не лезть на рожон и дождаться вечера. Макошь спала, когда он уходил, иначе бы ни за что не отпустила. Он обещал ничего не предпринимать, только, может быть, высмотреть силуэт Алисы в окне. На встречу он не рассчитывал. И не был к ней готов.
Она была прежней, его Алиса. Нет, нет, она была в тысячу раз прекрасней, чем рисовало его воображение. Стояла посреди опушки на цыпочках, запрокинув голову, зажмурившись. Сердце его отбивало барабанную дробь, а губы так свело, что они едва разошлись, когда он попытался позвать ее.
Думать особенно не пришлось. Чересчур долгое ожидание сыграло с ним злую шутку. Он онемел, увидев ее лицо – до боли знакомое, до смерти чужое, до одурения прекрасное и любимое. И единственное, что он сумел произнести, еще будучи способным владеть собой, разомкнув омертвевшие губы, было:
– А-ли-са…
Он бросился к ней, она обернулась… Дальше произошел какой-то странный щелчок в сознании, членораздельная речь стала невозможна. Да и что можно сказать, когда ты держишь в объятиях такую красоту и покрываешь поцелуями любимое лицо? Горячая волна подхватила их и понесла в разверзшуюся бездну страсти. Мохнатые лапы елей заслонили и небо, и солнце над головой, и даже разноцветные дорожки радуги, упрямо качающиеся в небе…
Алиса была захвачена врасплох, сметена и унесена неведомой силой. Но эта сила была настолько болезненно сладкой, что ей не хотелось сопротивляться, даже мысли не было противиться горячим поцелуям – губы ее, оказывается, навсегда запомнили сто губы, как затверженный однажды урок.
Круговорот елей и поспевшей земляники длился мгновение, а возможно – вечность. Он грозил смертью, так показалось Алисе, вон то легкое облачко, несущееся поверх деревьев, и есть ее исстрадавшаяся и воскресшая душа, возносящаяся к солнцу.
– Саша, – прошептала Алиса. – Как же… Саша…
Теперь он должен был все ей рассказать. Обстоятельно, чтобы она поняла и поверила. Предстоял длинный разговор, нужно было подобрать слова. И он говорил, да только слова были все те же.
– Алиса, Алиса, Алиса, – повторял он бесконечно…
Все мысли в голове разлетелись, подобно тому, как волна, докатившись до желанного берега, разбивается вдребезги о прибрежные скалы.
Она опомнилась скорее. Отшатнулась от него, залепетала:
– Нет, Саша, нет!
– Алиса…
– Не говори ничего. Послушай, не сейчас.
– Алиса…
– Завтра, слышишь, приходи сюда завтра утром. Мы поговорим обо всем. Но только не сейчас…
Умирая в его объятиях, она почувствовала, что время обратилось вспять, побежало обратно, и этот процесс превратил ее из ночной княгини в самонадеянную беглую смолянку, одетую в невзрачное платье стареющей кокотки Зинаиды Прохоровны. Ей даже почудился запах дешевой туалетной воды Зи-Зи, и на лице ее промелькнула тень легкой брезгливости и отчаяния. Время грозило и вовсе свернуться в тугой клубок, сделав Алису сироткой – маленькой монастырской воспитанницей.
От ужаса она растопырила руки, пытаясь удержать сворачивающееся время, остановить его бег. Саша смотрел на нее, ничего не понимая, убиваясь, что набросился на нее, что, может быть, обидел… Очерствевшая каторжная душа превратила его в животное. Ну разве можно было так? Нужно поговорить с ней, успокоить…
– Алиса, Алиса…
Пятясь от него, Алиса слепо смотрела в пространство, растопыривая пальцы. Время сжималось с каждым его словом. Нужно заставить его замолчать, иначе…
– Ты только не говори ничего, слышишь, милый? Только ничего не говори, – взмолилась она и посмотрела ему в глаза.
Провал. Она провалилась в комнаты Зинаиды, за спиной почудились обшарпанные крашеные стены и узкая кровать с брошенной на нее второпях охапкой сирени. Но больше время не кружило, не затягивало в свой водоворот.
– Я приехал за тобой, Алиса, – произнес он наконец членораздельно заготовленную заранее фразу.
– Да, – ответила Алиса, – да. Но только не теперь. Уходи теперь.
Она подошла к нему вплотную, положила руки на грудь, улыбнулась какой-то своей мысли, посмотрела вверх. Радуга еще светила двойной дорожкой, и Алиса отпрянула от Саши… Она переменилась на глазах. Из лопочущей девочки стала властной женщиной, которой нельзя не подчиниться. Она высоко подняла голову и сказала Саше не допускающим возражения тоном:
– Завтра. Я буду ждать тебя здесь. Ты все мне расскажешь. Но не сейчас. Сейчас – уходи. Пожалуйста, – прибавила она околдовывающе мягко.
Никто не мог ей отказать, когда она просила. Саша попятился, пораженный такой внезапной переменой. Она пошла прочь. Он остановился, она тоже замерла, не оборачиваясь. Он сделал шаг в ее сторону, она обернулась и вскинула руки, словно останавливая его. И он остановился, повинуясь. Она махнула рукой – уходи. И он, совершенно раздавленный неожиданно прорезавшейся в хрупкой девочке волей, повернулся и ушел.
Алиса не дошла до дома. И виной была не страшная слабость в коленях. Виной был страх, нет, настоящий ужас перед тем, что с ней приключилось. Закрыв глаза рядом с Сашей, она в последний миг отчетливо увидела лицо Германа, и над землей поплыл обволакивающий, парализующий страх.
Алиса села на скамейку спиной к дому, чтобы никто не мог разглядеть ее лица, не мог прочесть в нем смятение, которое захлестнуло ее с головой. Страх подействовал на нее странно. То, что произошло на поляне, было выше ее понимания. Но совсем не пугало ее. Скорее даже наоборот, приводило в восторг. Чувство это было ей знакомо, но сегодня имело новые нюансы, цвет и запах. Ей было хорошо и тогда, на поляне, и теперь. Только вот Герман…
«Кажется, это называется изменой, – подумала Алиса и чуть не рассмеялась. – Никогда не думала, что это так необыкновенно весело». Скуки как не бывало. «Так вот чем занимаются женщины, когда им становится скучно», – лукаво заметила она про себя и повернулась лицом к дому. Из окна кабинета на нее смотрел Герман. Ужас поднялся к самому горлу, но она тут же справилась с собой, подняла руку к послала ему воздушный поцелуй. «Он ничего не узнает, – успокоила она себя. – А завтра посмотрим…» Сегодня она была счастлива.
Саша вернулся и угодил в западню. На стуле посреди комнаты сидел немолодой человек с лисьим лицом, а Макошь, Ивась и Спиридон теснились на лавке в углу. Первым его движением было выскочить из избы, но за спиной уже стояли двое, а господин на стуле улыбнулся:
– Ну стоит ли? Все бегаете да бегаете. Не пора ли остановиться?
Пожалуй, его встреча с Алисой была последней.
– Да вы не смущайтесь так, Лавров. Садитесь. Обсудим создавшееся положение.
Что-то в голосе этого человека, похожего на лиса, насторожило Сашу. За время каторги он привык к грубому обращению, к матерной брани, к ударам прикладами. Но никто с ним никаких разговоров не вел, за исключением следователя, которого он плохо помнил. Саша сел, посмотрел на Ивася. Лицо у того было вовсе не хмурое, а напротив – оживленное, он даже подмигнул Саше и кивнул на господина, мол, слушай, что скажет.
– Вы, Лавров, беглый каторжник, если я не ошибаюсь? Зарезали… причем зверски зарезали, двух близких вам людей. На этапе сбежали…
– Я никого не убивал, – набычившись сказал Саша, и сидящие на лавке закивали головами, как китайские болванчики.
– Что ж вы раньше-то молчали?
– Не в себе был. Умом тронулся. Мне казалось, коли отец умер, то и мне жить незачем.
– А теперь отыскали смысл?
Саша смотрел на господина прищурившись. Говорить об Алисе ему не хотелось.
– Ну что же вы молчите? Почему не расскажете о своей фее ненаглядной? Не хотите впутывать?
– Алиса здесь ни при чем! – выкрикнул Саша и сжал кулаки.
– О-го-го! Вы только сидите смирно, хорошо? Непривычно мне в таком возрасте с мальчишкой сражаться. Годы не те, да и звание… Увольте! Значит, вот до такой степени влюблены? Что готовы повторно на каторгу отправиться за оскорбление должностного лица?
И снова Саше показались странными его слова. Разве он не отправится на каторгу в любом случае? И словно читая его мысли, человек предупредил:
– Дело-то ваше пересмотрено. И невиновность практически доказана.
– То есть – как? Ведь…
Договорить он не успел, потому что в эту минуту Ивась и Макошь бросились его обнимать.
– Довольно, – строго сказал господин Ивасю. – Обещали ведь!
Он подождал, пока страсти улягутся, а Сашин взгляд приобретет осмысленность.
– А вот настоящего преступника ловим, – объявил господин, и взгляд его стал не на шутку суровым. – Нашли. И постараемся сегодня же взять.
– Кто же этот мерзавец? – выдохнул Саша.
Ивась и Макошь во все глаза глядели на господина.
– По странному стечению обстоятельств им оказался опекун и, извините за бестактность, сожитель вашей приятельницы Алисы Форст.
– Нет, – упавшим голосом промямлил Саша. – Этого не может быть.
Потрясений для него на сегодня было достаточно.
– О, поверьте мне, на свете еще и не такое случается. Предположительно, он вел какие-то дела то ли с Налимовым, то ли с вашим отцом. Комнаты снимал у Зинаиды Прохоровны Блиновой. Знакомое имечко?
Саша замотал головой, но сообразив, что Зинаида Прохоровна настоящее имя Зи-Зи, закивал утвердительно.
– Все это как-то связано. Вот возьмем голубчика, тогда все и узнаем.
– А Алиса? С нею что будет?
– Вот об этом-то я и пришел поговорить с вами. Мы пока не можем сказать определенно, использует он вашу приятельницу в своих грязных целях или она является его сообщницей.
– Как можно?! Конечно же, использует!
Господин посмотрел на Сашу с грустной улыбкой.
– Узнаем. Сегодня же вечером и узнаем. Но для этого нам нужна ваша помощь.
– Я готов…
– Не торопитесь. Дело опасное. Причем – весьма.
– Я в полном вашем распоряжении.
Господин посмотрел на Сашу, бросил взгляд на Макошь и Ивася, выдохнул: «Ну что ж…» – и подробно расписал роль, которую хотел бы отвести им в ночной операции.
Сегодня в усадьбе соберутся почтенные люди. Не хотелось бы никого смущать пальбой, компрометировать (при этих словах господин посмотрел на Спиридона, и тот весь сжался на лавочке). А проникнуть в дом может всего-то один офицер – управление перекупило очередь в клуб. Остальным придется ждать наступления темноты, как бы птичка не упорхнула, больно опыт у нее по этой части большой. Макошь с Ивасем ближе к ночи попросятся на ночлег… Саша должен внимательно следить за офицером и, когда тот подаст знак, подойти к окну, возле которого будет прогуливаться Ивась («И я!» – упрямо вставила Макошь), и подать сигнал. Это будет означать, что офицер смог увести хозяина в его кабинет под предлогом заплатить за весь сезон и получить карточку постоянного клиента. Там его, голубчика, и возьмут тихо, никто даже не догадается.
– А Алиса?
– Алиса ваша, собственно, хозяйка. Герман Романович только принимает взносы и считает прибыль. Он в гостиной появляется редко. Вы, главное, не нервничайте, ведите себя естественно.
– Постараюсь.
– И вот еще что: если возникнет экстремальная ситуация, уж выбирайтесь сами. Но особенно там не геройствуйте.
Саша посмотрел на Макошь. Та стояла закусив губу, и на глаза ее навернулись слезы.
Устав, который к полудню Герман закончил и переписал набело, необходимо было отвезти Степану Антоновичу. Он переоделся, посмотрел в окно – не идет ли дождь. И увидел Алису. Он махнул ей рукой, она послала ему воздушный поцелуй. Никогда этого раньше не делала. Странный день, и Алиса тоже какая-то странная. Ну да ладно, утрясется. Он обогнул дом, вывел, серую в яблоках безымянную лошадь из конюшни. Успеть бы, пока Степан Антонович в город не уехал.
Дождь так и не собрался. Он скакал, оставляя за собой столбы пыли. Глухомань. Сюда в этот год за грибами никто наведываться не станет. Какие грибы, когда такая жара. Ягоды высохли на корню.
Впереди показался человек. Шел тяжело, но ровно, руки прижимал к бокам, ноги переставлял очень уж знакомо. Герман всегда безошибочно узнавал эту походку. Так ходят те, кому пришлось ходить в кандалах. Кандалы-то можно снять, а вот изменить походку после этого – вряд ли. Люди не обращают внимания на такие мелочи – походка, жесты, выражение лица. Им и невдомек, что такие мелочи выдают их с головой.
Однако кто же это? В лесу, кроме усадьбы Сент-Ивенсов, и нет ничего. Герман обогнал человека, обернулся на скаку и обомлел. Нет, не может быть. Не он. Просто день такой сегодня. Нервный и беспокойный день. Лошадь несла его дальше, а в душе всплывало – это он, Саша. Гелины черты лица, которым придавал мужества такой же, как у него самого, подбородок. А строение тела – тут не ошибешься. Может, только чуточку выше Германа и чуточку шире в плечах его сын.
Он поморщился. Нет у него сына. Так он когда-то решил. Бог ли ему помог или дьявол, но он вернулся. Вот почему сегодня на душе так скверно с утра. Некоторое время он скакал, ни о чем не думая, пока не сознался себе, что рад. Он был рад – и это главное. Он был рад, что сын, или не сын, но именно этот мальчик, так похожий на Гелю, не сгнил на каторге, а идет себе по лесу живой и здоровый. И еще он воспринял появление Саши как знак. Зажился здесь Феликс, пора уходить. Пригрелся, расслабился. «Старость, – снова мелькнуло в голове, – устал». Охоты на мальчика он устраивать не будет. Пусть живет, коли сумел выкарабкаться. А им с Алисой пора в путь. Сначала куда-нибудь в Швейцарию, отдохнуть, и обязательно – у воды. Завтра ночная княгиня вместе со своим опекуном бесследно исчезнет для всех – для слуг, для Степана Антоновича и, конечно, – для расстроенных игроков, которые загодя заплатили взносы за год вперед.
И все-таки, что Саша здесь делал? Высматривал Алису, что же еще. А может быть, она имеет с ним связь, сама сообщила, где находится? Герман сдержал внезапное желание поворотить коня. Радости – как не бывало. Нет.
Конь, почувствовав, что хозяин занят своими мыслями, попробовал повернуть куда-то в сторону. Герман огрел его плеткой так, что на боках выступили мелкие капельки крови. Нервный день, снова подумал он. Все не так. Стоит только посмотреть ей в глаза – и все станет ясно. Вернуться бы поскорее.
Герман натянул удила, останавливая лошадь у дома Степана Антоновича, спрыгнул на землю. Перед ним вдруг закачался легкий туман, такой, который обычно предупреждал появление Гели. На этот раз видение было неприятным и пугающим. Тело пронзила дрожь, а в голове застыла мысль о том, что бесовская последовательность событий сегодняшнего дня не случайна, что все это – судьба. Теперь ничего от него не зависит, все кончится страшно. Он стоял во дворе, отгоняя отвратительное видение, туман постепенно рассеивался. В окошке мелькнуло перепуганное лицо Степана Антоновича. «А с этим-то что? – подумал Герман, поморщившись. – Все сегодня странные!..»
Степан Антонович выпроваживал через черный ход двоих хлопцев, дрожащими руками запирал дверь. Крикнул хрипло в щелку:
– Как уедет – возвращайтесь!
И поспешил открывать.
– Что-то случилось? – спросил он с порога, стараясь говорить как можно спокойнее.
– Ба! Степан Антонович! Да на вас лица нет. Совсем вы зеленый какой-то. Неужто неурочным визитом вас так напугал?
– Господи, Господи, – стал креститься Степан Антонович, глядя на Германа своими трупными глазами. – Мало ли что случиться может. Вон ведь и на небе что творится целый день!
Он ткнул толстым пальцем в черную тучу, повисшую у них над головой.
– Пойдемте-ка в дом, не ровен час молния ударит. А я, вы знаете, до молний совсем не охотник.
Не успел он закончить, небо разорвалось ослепительно белым провалом и гром ударил, сотрясая воздух. Степан Антонович пригнулся и втянул голову в плечи. Потом посмотрел в небо и погрозил туче кулаком.
– Ненавижу! – сказал зло. – Пойдемте, Герман Романович…
Степан Антонович разработал подробный план убийства Германа. План был всем хорош, но вот решимости привести его в исполнение не хватало. Степан Антонович многократно собирал своих людей, обговаривал детали, но никак не решался дать команду действовать.
Но сегодня, взглянув Герману в глаза, он понял, что откладывать далее нельзя. Что-то случилось. Спокойный и степенный Герман Романович сегодня был не в своей тарелке. Смотрел диким взором, отвлекался во время разговора. Может быть, подозревает? Тогда, не ровен час, и прикончить может на этом самом месте.
Герман уехал быстро, словно торопился. Степан Антонович открыл заднюю дверь, впустил своих ребят.
– С Богом. Сегодня, – торжественно произнес он.
Глава 14
Последний вечер
К половине седьмого Алису охватило чувство, похожее на ликование. В небе все варилась гроза, это варево стало абсолютно черным, вдали вспыхивали зарницы. Она села к зеркалу. Что такое? Или ей чудится, что ее глаза так блестят?
Издалека доносилось отдаленное рокотание грома, порывы ветра гнули вековые деревья до самой земли. Крыша гудела, весь дом издавал слабые, словно предсмертные стоны.
Алиса еще раз посмотрела на себя в зеркало и вспомнила ночь, когда она пробиралась по Таврическому парку к заброшенному дворцу. Молния, сверкнувшая в окне за ее спиной и отразившаяся в зеркале, ослепила ее, она прикрыла глаза… Вот она, отчаянная глупая девочка, крадется между деревьями, не зная, что с ней будет завтра, что с ней будет в следующую минуту. Ей страшно и холодно. Но что-то гонит ее навстречу судьбе. Это и называется роком. Герман рассказывал ей. Это нечто такое, что управляет человеком помимо его воли и желаний. Это то, что приводит его туда, куда он должен прийти. Это рок привел ее к Герману. Но этот же рок привел ее и к Саше…
Внизу послышался стук копыт. Съезжаются гости. Несмотря на грозу. К ней. Несмотря ни на что. Снова стук копыт. Еще и еще. Скоро она выйдет к ним. Ночная княгиня с блестящими влажными глазами. Истома наполнила сердце Алисы. Наконец-то снова начнется жизнь! Пусть ненадолго, но настоящая, желанная, пьянящая и головокружительная жизнь!
Предвкушение завтрашней встречи с Сашей делало сияние ее глаз особенно томным, особенно манящим. «Никто не узнает, – говорила она сама себе. – Никто…» Хотя… Как странно Герман посмотрел на нее сегодня, когда вернулся. Что-то искал или о чем-то хотел спросить? Она улыбнулась ему открыто и ясно, положила руки на грудь и подумала про себя: это было сегодня уже. И еще почувствовала, что любит его. И он это почувствовал, потому что взгляд утратил оттенок подозрительности, стал влажным. «Поверил! – снова улыбнулась Герману Алиса и потерлась щекой о его щеку. Как просто». Никаких обманов. Она любит его. Но это вовсе не значит, что завтра она не отправится на поиски чудесной поляны со спелой земляникой.
Герман обычно встречал гостей сам, но на этот раз почему-то не захотелось покидать кабинет. А когда вошел в комнату, где собралось общество, понял: ряженые. Так волк чувствует охотника за версту. Ему не нужно ума, ему достаточно почувствовать, как обрывается сердце и напружиниваются непроизвольно лапы. Снова прокатился над крышей оглушительный раскат грома. «Кто же из них? – пытался угадать Герман. – Кто же охотник?»
Троих гостей он хорошо знал. Он выдавил из себя улыбку, предложил сигару, проходя мимо. Все чего-то выжидали. Ну те трое, понятно, выхода Алисы. А остальные? Он пригляделся к одному. На благородного не похож. Лицо выдает простое происхождение и непростую судьбу. Кто же ты? Купец? Пусть будет так. А этот? Держится удивительно прямо. Из отставных, наверно, но если и вышел в отставку, так в малом чине. Держится так, словно вот-вот выкрикнут в спину команду и ругательство одновременно. Глазки бегают. Но на охотника похож еще меньше. А этот, третий, тот, что стоит спиной? Он-то кто? В груди кольнуло болью так, что Герман поморщился. Он хотел подойти к гостю у окна, разглядеть его, но что-то мешало. Навалилась смертельная волчья тоска и усталость. Он чертовски устал всю жизнь уходить от погони.
Кто мог разыскать его? Полиция? Жандармы? Поздно. Он настолько богат теперь, что купит все их управление с потрохами. Ему есть что им предложить, есть чем поделиться. Но этот, самый странный, к которому почему-то не подойти, он не похож на бравого служаку. Тайный агент, которых развелось как грязи? Шантажист? Тоже ерунда. Наобещать золотые горы, а потом передать хлопцам Степана Антоновича. Нет, тот, что у окна, стоит спокойно и уверенно. Он как будто… Счастлив, – понял наконец Герман. Этот человек сейчас на седьмом небе от счастья. То-то к нему не сунуться. То-то ноги отнимаются при малейшем к нему приближении, как в детстве, когда его волокли в церковь. Кто ты? Кто ты? Внутри ожесточенно рвалась на волю неведомая силища, пытаясь захватить рассудок. Он еще боролся, потому что не знал ей названия, потому что никогда не сталкивался с нею, потому что никак не мог понять, что силища эта – смертельный парализующий страх, который испытывает всякий зверь, понимая, что теперь ему не уйти…
– Герман Романович, – раздалось рядом щебетание одной из «светских дам», – Степан Антонович пожаловали. Говорят – срочно. Провела их в кабинет, там дожидаются. И еще там какие-то люди в открытой коляске. Просятся переждать дождь.
Германа это окончательно выбило из колеи.
– Что? Где? Что за люди?
– Извольте сами видеть, – «дама» подвела его к противоположному окну.
В открытой коляске сидели двое мужчин и девушка. Один мужчина, ростом метра под два, хмурился, глядел в небо и все время крестился. Другой, намного старше, с видом побитой собаки умоляюще смотрел на окна и часто-часто закивал Герману, как только тот подошел к окну. Девушка был от-вра-ти-тель-ная. Он бы ни за что не смог сказать почему, но, несмотря на красивое, карского мрамора лицо и тонкие руки, она вызывала у него отвращение.
– Пусти. На задний двор, в домик для прислуги…
Герман не договорил и спустился в кабинет.
Степан Антонович сидел к нему спиной. Герман, чувствуя, что сегодняшний вечер не клеится, обогнул его, нарочно задев при этом слегка (чего бы, собственно, не повернуться?), и опустился в кресло, ощущая себя разбитым. Он поднял голову и увидел глаза Степана Антоновича. Успел презрительно подумать: «Вот он, охотник!» Прямо в грудь ему смотрело дуло дуэльного пистолета.
Саша оторвался от окна, выходящего на задний двор, как только там показалась коляска с друзьями. Слава Богу, пустили. Не такие уж здесь строгие порядки. И зачем только Макошь увязалась с ними?! Здесь может быть опасно. Дорога ей, правда, понравилась. Говорила что-то такое про силу. Что, дескать, вернулась она к ней на воле. На природе, значит. На Ивася прикрикнула, сказала, что занята – дождь держит. Что, пока они под крышей не окажутся, гроза не начнется. Ивась чуть не заплакал. Стал в небо смотреть и ноздри раздувать… На крышу упали тяжелые капли. Все-таки Макошь победила в их споре, подумал Саша, оборачиваясь к собравшимся. Одно лицо показалось ему знакомым. Точно, где-то он его видел. Только тогда человек был с усами и с бородой.
– Простите, мы не знакомы? – обратился к нему Саша, улыбаясь.
Он был счастлив необычайно. Сейчас выйдет Алиса, и не нужно ждать до завтрашнего дня. Он явился спасти ее. Это напоминало ему сказку: добрый молодец спасет прекрасную царевну от проклятого змия, и будут они жить долго и счастливо. Скорее бы! Чувство приближающегося счастья распирало его… Однако человек, к которому Саша так сердечно обратился, насупился, нагнулся к нему и вовсе уж невежливо ответил свистящим шепотом:
– Ошибся ты.
А когда Саша хотел было что-то возразить, добавил грубо:
– Дуй отсель!
И Саша тут же вспомнил: пересыльная тюрьма, Тобольск, он еще драку учинил тогда. Но удивиться не успел. По гостиной пронеслось общее «А-а-а-ах!» и повисло под потолком. И было отчего… Он с гордостью осмотрел гостей, глядящих на Алису. То, что это она, а не кто-то другой, он не сомневался. Такое «а-а-ах!» могло вырваться только при ее появлении. Сердце уже предчувствовало самый сладкий момент, но еще несколько секунд ему нужно было для подготовки, чтобы не разорваться от счастья…
Наконец он решился. Он поднял голову и увидел ее. В первый момент у него возникло ощущение, что тот образ, который он носил в душе с утра, потускнел за день, а теперь проворная рука судьбы смахнула с него паутину и оттерла рукавом. Алиса настоящая в сто крат была прекраснее, чем Алиса в его памяти. Он был настолько ослеплен ее явлением, что поначалу даже не заметил подмены. А потом чуть не схватился за сердце: ах, не та, не та Алиса! То есть она, краше прежнего, в расцвете своей воинственной, убийственной женственности, но что-то иное, то ли в ореоле золотистых волос, то ли иное сияние разливается. Он пригляделся внимательнее. Вот оно. Улыбка. Совсем не та, что сегодня утром. Не наивная, не теплая. Хищная. Похожая на оскал. Ах, Алиса… И в этот момент она посмотрела прямо ему в глаза…
Вечер начинался. Она выплыла в гостиную в облаке блаженного предвкушения. Вот они, вот они, эти жадные глаза ее подданных. Здравствуйте, господин картежник! Снова здесь? Вот вам ласковый взгляд. Вам первому, как завсегдатаю, оставляющему здесь каждый день не только свои отчаянные надежды, но и по пятьдесят тысяч ассигнациями. И улыбка – тоже вам. Заглядывайте почаще.
А этот! Новенький. Стоит как индюк. Только глаза выпучил и дышит часто. Что, не привык, милый, к такой красоте? Смотри, любуйся. Отныне я твоя хозяйка. Запомнил? Так запоминай! Вот тебе мой незабвенный профиль. Потрудись, дружочек, разглядеть ямочку на щеке.
А ты, сударь, от меня улыбки не дождешься. Ну разве проиграешь пару миллионов. Но – только тогда. Уж больно рожа у тебя бандитская, не приведи Бог во сне такую увидать. И скалишься как деревенщина. Да, не побит твой умишко образованием, не искалечена душа хорошими манерами. Но и тебя сломаем. Потому что мне так хочется.
Ну кто там у нас еще из новичков? Она все смотрела и смотрела на нового гостя, и земля уплывала у нее из-под ног. Ей показалось, что она сейчас умрет – сердце затараторило как скаженное, а воздуха никак было не глотнуть. «Саша», – беззвучно пролепетала Алиса помертвевшими белыми губами, и тут все закрутилось вокруг нее в ярком круговороте красок, стало шумно, музыка забухала откуда-то, и она потонула в огромном цветном омуте, надвинувшемся на нее из ниоткуда…
