Текст книги "Северные рассказы и повести"

Автор книги: Эльдар Ахадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Увы, с этого момента ситуация вышла из-под контроля. Поднятая за уши тушка зайца внезапно ожила и заорала мне в лицо совершенно диким образом. Крик был ужасно громким и протяжным. Мало того: заяц резко и очень больно долбанул меня своими крепкими задними ногами в грудь. Удар и крик были такой силы, что заставили меня отпустить заячьи уши. Упавшее на землю животное огромными прыжками двинулось по середине дороги прямо на наш злосчастный МАЗ.

Сбитый с толку водитель, остававшийся возле машины, забеспокоился, не зная что предпринять. Заяц приближался. В смятении я почему-то крикнул ему: «Берегись!». Шофёр засуетился ещё больше. Озверевший заяц тем временем доскакал до задних колёс большегрузной машины и на мгновение замер на месте. Затем он сделал полный разворот и… ринулся теперь уже в мою сторону!

Деваться мне было некуда. Я продолжал стоять, мужественно поджидая стремительно приближающегося оппонента. Заяц, словно торнадо над прериями или самум в пустыне, промчался мимо меня по прямому, как стрела, участку лесной дороги и, так же неуклонно, никуда не сворачивая, бросился в кусты – там, где дорога делала поворот.

Позднее, обсуждая ситуацию, мы с водителем пришли к выводу, что косой просто впал в состояние столбняка в тот момент, когда над ним по дороге пронёсся наш МАЗ. А болевые ощущения, от поднятия за уши, привели его в чувство. Вот и вся история.

С той поры много воды утекло в Панимбе и Еруде. Многое в жизни изменилось. Исчезло с лица земли целое государство – Советский Союз. Дети мои выросли. Но мне до сих пор не встретилось никого, кому удавалось бы вот так же, в живой дикой природе, держать за уши живого здорового неручного недрессированного таёжного зайца.

ПЛЫЛО СЕНО ПО РЕКЕ…

Вечерело. На дебаркадере возле поселка Бор, что находится в месте слияния Подкаменной Тунгуски и Енисея, собралась толпа пассажиров и встречающих. Собрался народ в ожидании теплохода, который должен был уже вот-вот появиться на горизонте. Были здесь и туристы, были и местные. Куда люди спешат-торопятся? Какая надобность их в путь-дорогу направила? У каждого свои причины…

Вот она, Подкаменная Тунгуска, рядом, почти напротив – за недальним лесным увалом! Широка в устье, раздольна, как песня. Не то, что в среднем течении, у поселков Усть-Камо, Куюмба, Ошарово, где доводилось бывать мне прежде.

Туда сейчас, в конце июля, ни одна баржа не поднимется: спала вода весенняя, следа не осталось от былого половодья. Весь завоз в те места проходит в короткий период конца весны, в навигацию – по высокой воде: продукты, товары всякие, запчасти. Два-три дня навигации – и вся команда, доставляющая баржами груз, становится смуглолицей, прожаренной солнцем не хуже, чем на черноморских курортах в разгар сезона. Возвращаются домой вроде как не после тяжелой круглосуточной вахты, а откуда-нибудь с Сейшельских островов. Только уставшие почему-то.

Народ тем временем уже волноваться начал. Теплоход явно запаздывал. Впрочем, волновались в основном туристы, которых легко было отличить от местного населения не только по поведению, но и по одежде. У местных, поселковых она бедноватей, скромней, но такая, в которой люди здесь обычно здесь и ходят. А у туристов – пафосная в двух диаметрально противоположных направлениях. У одних настолько «походная», маскхалатно-боевая, унисексно-луноходная, как будто они не по родной земле собрались путешествовать, а по стране динозавров и людоедов. Другие, наоборот, одеты настолько легкомысленно, чуть ли не в вечерних платьях, будто едут не в простую сибирскую глубинку со всеми вытекающими последствиями, а на концерт Пласидо Доминго или Монтсеррат Кабалье в «Ла Скала».

В конце концов, и то, и другое – красноречивей любых пояснений указывает: кто тут городские и каковы их представления о жизни за чертой города на основании телевизионно-новостной «лапши» и личных выездов «на шашлыки» на ближайшую дачу.

Однако, именно один из них – субъект в темных очках, в панаме цвета хаки и с наушниками в ушах – скорее от нечего делать первым заметил странное на его взгляд явление на реке. Через минуту туристы сгрудились у перил дебаркадера, живо обсуждая непонятное явление. Действительно, почти по середине Енисея мимо дебаркадера проплывали сами по себе один за другим два огромных стога сена. Удивляло наблюдающих не только то, что стога не разъезжаются, не размокают в воде, но и то, что плывут-то они… против течения. Хоть и медленно – но всё-таки против, а не по! А течение-то здесь у Енисея-батюшки – дай Боже!

Толпа приезжих пребывала в замешательстве до того самого момента, когда перед ней открылась обратная сторона стогов. С той, невидимой прежде стороны, плоты с сеном на них толкали маленькие моторные лодочки, в которых сидели местные косари, то сено накосившие. И таким спокойствием, такой вечностью веяло от этого размеренного почти незаметного глазу передвижения по тихой воде великой сибирской реки, что пораженные горожане притихли и долго молча глядели вслед удаляющимся стогам и лодочкам. Словно живая повседневная жизнь проплыла перед их взорами, проплыла и удалилась с достоинством по своим житейским настоящим делам.

ГЫДАНСКАЯ ЩУКА

Тонким янтарным слоем, словно растительное масло, просачивался из-под земли и растекался по небу искристый солнечный свет. Над дремлющей красновато-черной тундрой мягко сквозило незримое весеннее время. И вот, наконец, далеко-далеко, на самом горизонте пробилось и расцвело красноватое полусонное солнышко.

Побежали его лучи по плоским ледяным полям посреди полуоттаявшего озера, просверкали, гарцуя, по гребням озерных обрывов на северной его стороне, где доживали, хоронясь от июньского тепла, остатки лежалого зимнего снега, и унеслись в неяркую тундровую даль.

Ещё не осмелела, не подняла головы звенящая мошка, не распоясались комары, не разыгрались назойливые слепни. Не успели пока. Короткое благодатное время покоя над всей тундрой. Именно в такой вот день возник над озером Долгим быстрокрылый вертолёт. Выгрузились из него двое парней в новеньких энцефалитках, вытащили из чрева воздушного судна по рюкзаку и пошли, пригибаясь от вертолётного ветра, к ближнему берегу, свободному ото льда. Впрочем, на Севере энцефалитных клещей, слава Богу, нет. Видимо, на складах, где выдаётся полевая одежда, изучением подобных тонкостей не слишком увлекаются. Выдали – и выдали.

Находится Долгое чуть восточнее среднего течения реки Варнгэяха, Варнгэ – по-ненецки значит ворона, а яха – река . Следовательно, Варнгэяха – Воронья река . Течет она с запада, с Гыданского полуострова, в сторону Енисея. А из озера берет начало ручей, впадающий в Хэяху, речку, которая ниже и позже сливается с той же Вороньей.

Худощавый дылда Сергей и приземистый азиатски круглолицый Васёк – два дудинских эколога. Поводом посетить Долгое стала чья-то срочная надобность в отборе анализов воды. Вертолет за ними должен был вернуться через час-полтора – после залета на ненецкое стойбище семьи Тэсидо, перебравшейся недавно вслед за своими олешками в низовья Варнгэяхи. Однако, была у парней ещё одна потайная идея: успеть хоть малость порыбачить на открытой воде Долгого.

Идея-то была, а вот подготовиться к ней времени не хватило, как всегда. Задание свалилось, будто снег на голову, и собирались наспех. Всё ж таки по крючку-тройничку в заначке оказалось, леска, хотя и толстенная, но у Васьки тоже нашлась. А вот ни грузил, ни поплавков – не обнаружилось в помине ни у того, ни у другого, сколько они ни перетряхивали свои пузатые старенькие рюкзаки. После суматошных поисков, перемежаемых поглядыванием на часы, удалось обнаружить на берегу полусухую полутрухлявую доску, оторвать от неё подсохшую часть и разделить эту часть на два импровизированных «поплавка» чудовищных размеров и несуразной формы.

Грузила изобразили из двух старых гаек непонятно-ржавого возраста. Роль живицы-молодицы приняла на себя дважды отмороженая в дудинских холодильниках корюшка, увы, явно подрастерявшая положенные ей ароматы свежего огурца.

На поиски и изготовление удилищ времени вообще не оставалось, потому ребята решили обойтись без них и забрасывать леску с руки, «закидушечным» способом.

Серега, впрочем, уныло считал такую «рыбалку» – делом дохлым, проигрышным и… не спешил. А вот Васька – нет, Васька невозмутимо и упорно, несмотря на нудные причитания товарища, собирал снасти, затем он раскрутил их над головой и забросил в суровые северные воды озера.

Кажется, прошло лишь одно мгновение после того, как несчастную корюшку поглотила озерная пучина. И вот уже изменившийся в лице Сергей визжит под руку Василию очевидное: «Клюёт! Тащи!» Ошарашенный подобной скоростью событий Васёк тащит. После некоторых совместных усилий на берегу появляется довольно приличных размеров щука, пляшущая из стороны в сторону по белесому ягельнику.

Улыбающийся Василь наклоняется над добычей, дабы вынуть из пасти щуки заветный крючок, и тут же с удивлением обнаруживает, что ни на какой крючок щука и не думала попадаться. Она, как завзятая собака, просто не отпускала от себя добычу -несчастный искалеченный трупик дудинской корюшки.

Мало того, попытка Василька отнять у неё честно ею добытое, была расценена явно неприветливо настроенной озерной хищницей как посягательство на личное имущество со всеми вытекающими отсюда последствиями. А именно: щука, набросилась на обидчика с такой яростью, что Васёк был вынужден отскочить в сторону.

В последующие несколько минут парни настолько увлеклись неожиданным конфликтом с разбушевавшейся щукой, что едва не прозевали приближающийся, уже вовсю стрекочущий вертолёт.

У пилотов график жёсткий, ждать некогда. И растерявшиеся, очумелые экологи бегом, хватая на ходу свои пожитки, ринулись от сверкающего на солнце озера Долгого к грохочущему, разгоняющему вкруг себя ледяные вихри с кусочками мха и мелкой прошлогодней листвы, вертолёту. И осталась геройская щука, которой всё ж таки «прилетело» несколько ударов сапогом, в прибрежных мхах рядом со своим последним трофеем…

Много всякого случается на земле. Через боль и страдания, через ошибки и неудачи приходит к нам порой опыт жизни. И что такое в масштабах Вселенной это маленькое, нелепое, а для многих, увы, вроде бы даже забавное событие, произошедшее на берегу заполярного озера? Наверное, так и есть оно для кого-то …

А мне вот жаль, нестерпимо жаль того, что всё так нехорошо, неловко получилось. Ну, что такое щука? Всего лишь рыба…

Но ведь и она – живое существо! Ведь так? И пусть это существо можно убить, даже не задумавшись о том, что оно живое, просто так убить, ни за что и ни для чего, пусть, вот только убийство – это ведь всё равно не победа. У живого можно отнять жизнь, но невозможно одержать победу над тем, кто никогда, никогда, никогда не сдаётся…

ВОЛШЕБНЫЕ РОЗЫ ТУНДРЫ

Чтобы в тундре розы сами собой цвели? Да, слыханное ли это дело? А вот я их видел. И не где-то, когда-то, нет, я сегодня их видел, сегодня – 21 июня, в тот же день, когда пишу эти строки, видел своими глазами! И цветут они по всей тундре. И ни конца им, ни края нет…То непростые розы – волшебные. Руками их не сорвать, в вазу не поставить, а вот увидеть – пожалуйста, каждый может! При одном-единственном условии: надо оказаться в летящем вертолете.

Снег в тундре только-только сошёл, обнажив присмиревшую за долгую зиму буровато-серую землю. Рыхлый, одряхлевший, во многих местах тонкий, просвечивающий, лёд ещё покрывает бесчисленные озёра. А из них стебельками, образуя причудливые орнаменты, тянутся всюду мелкие речушки и ручьи, покрытые притулившимися по склонам, прячущимися от неутомимого незакатного солнца снегами…

И вот если оказаться в это время над тундрой, то оттуда, с неба, глазам откроется удивительная картина: вся земля – от горизонта до горизонта – покрыта прекрасными белоснежными розами! Озёра, ещё не свободные ото льда, – как застывшие бутоны. Старый подтаявший лёд во многих местах вобрал в себя озёрную воду, и потому основной белый цвет бутонов пропитан разнообразными, зачастую неожиданными оттенками – зеленоватыми, голубоватыми, желтоватыми, розоватыми, любыми, какие только можно и даже нельзя представить себе!

Отчалили, ушли в синеющее безбрежное далеко, глубокие, словно зимние сны, льды крупных широких рек. А здесь, у озёр, всё ещё висят над ручьями проседающие ярко – белые сугробы, в точности повторяя собой каждую извилинку, каждую речную морщинку. И оттого кажется сверху, что ручьи и речки – это нежные стебли огромных роз – с шипами ложбинок и овражков на них…

И когда видишь с неба, как усыпана этими нерукотворными, незримыми с земли волшебными розами вся тундра, то чудится вдруг, что и у нас, людей, всё будет хорошо, и что беды наши однажды пройдут, а то и вовсе минуют нас, и что все ошибки простятся, а все заблудшие вернутся домой…

Ведь если даже в этих вчера ещё пустынных и диких, суровых краях цветут нерукотворные розы, значит, кто-то непременно нас любит. Любит бескорыстно, не требуя ничего взамен, любит и прощает всех, даже тех, кто не хочет об этом знать…

МОХНАТЫЙ ПАССАЖИР

Есть на тихом севере Туруханского края местечко такое – Ванкором называется. Когда-то этого названия никто и знать не знал, а теперь спроси хоть кого – каждый хоть краем уха да слышал. Открылось в тех местах большое нефтяное месторождение. И теперь там много народу работает.

А вот дорог туда проезжих отродясь не было. Лес вокруг да болота на сотни километров. И поскольку грузы разные для работающих постоянно нужны и не всё подъемно для авиации, то и построили люди к тем местам временную зимнюю автодорогу из снега, полили её водой, чтобы снег в крепкий лёд обратился, чтобы надольше её хватило для перевозок. и начали по ней ездить грузовые машины.

Дорога долгая, нередко шоферам приходится ночевать прямо в кабине. Куда тут денешься, если вокруг на сотни верст порой никакого жилья? Всякое случается в рейсе. Вот и появилась вскоре среди водителей такая легенда: есть, мол, на дороге место, где стоит возле неё песец и ждёт проходящей машины. И если водитель останавливается и открывает кабину, – песец тут же в неё заскакивает, садится на пассажирское сиденье и смотрит вперёд. Машина отправляется дальше уже вместе с пассажиром. И так – до определенного места, когда вдруг зверек начинает беспокоиться, всем видом своим требуя, чтобы его немедленно выпустили. Дверь кабины открывается, песец спрыгивает и исчезает за сугробами.

Но и это не всё! На обратном пути можно снова встретить того же песца-«автостопщика», ожидающего у обочины «попутки»! И история повторяется, но теперь уже в противоположном направлении.

Так ли это было – проверить не могу, но песцов на буровых видел своими глазами предостаточно. И не раз. Кормятся они возле людского жилья. Сами приходят. Правда, при одном условии: если рядом с жильем нет собак. А появятся собаки – и не поминай лихом! Уходит песец. Хотя я думаю, что недалеко уходит. За человеком ведь глаз да глаз нужен. Какой же песец человека без присмотра оставит?!

РЕЛИКТОВОЕ ЧУДО

На самом юге края среди осенних саянских хребтов, словно рыжей шерстью, покрытых густым лиственничным лесом, по мягким огненным хвоинкам, сплошь устелившим тропу, спускался в долину реки Ус улыбчивый рыжебородый топограф с большущим рюкзаком за спиной. Лисичкину нравилось так вот идти вперед, не зная в точности: что ждет тебя там, хотя, конечно, и карты у него с собой были, и компас, но всё-таки – не дано им всего предусмотреть..

Карта ведь не знает: какое именно время года сейчас, а компасу, верно определяющему направление к цели, никак не угадать настроения своего хозяина.

А там, за самой последней, высокой скалой, открывалась чудесная панорама на просторную долину Уса, со всех сторон обрамленную мохнатыми оранжево-жёлтыми горами. Удивительно, как это такое широкое, просторное и плоское могло уместиться среди царящего всюду по горизонту высокогорья?

Направлялся Лисичкин мимо деревни Терешкино в Верхнеусинск, там его должны были ждать товарищи по партии, не политической, разумеется, а по своей профессиональной – топографической. Однако, не доходя до берега Уса с его прозрачными быстрыми водами, в которых на каменистых перекатах, в ямах за валунами и в глубоких заводях обитают хариусы, ленки и даже таймени, он вдруг свернул в сторону, противоположную намеченному маршруту. А Лисичкин зря в сторону не свернёт. Что ж ему такое встретилось? А вот что…

В первые мгновения, когда Лисичкин заметил это, ему показалось, что он путешествует во времени и случайно, словно в фильме Стивена Спилберга, оказался в парке юрского периода. Возникшее перед ним настолько поражало воображение, настолько завораживало, что пройти мимо, прикинувшись, будто этого нет, оказалось выше его, лисичкиных, сил. Если не поднимать голову вверх и просто смотреть на то, что он увидел, то это кажется исполинскими ногами динозавров, от одного их вида которых веяло чем-то невообразимо давним. Реликтовая роща гигантских лиственниц! Сколько сотен или тысяч лет простояли здесь эти деревья? Как удалось им уцелеть и дожить до нашего времени?

В обычном лесу между крупными деревьями умещаются и кустарники, и мхи, и травы, а в этом – дерево от дерева находится на приличном расстоянии – до десяти-пятнадцати метров, но ни травинки, ни мшинки не растет рядом с ними. Лисичкин посмотрел вверх и взгляд его тут же словно заблудился там, в кронах величественных лиственниц, там, откуда, наверное, начинается вечность. Увиденное настолько поразило его воображение, что он даже не догадался, даже забыл прикинуть хотя бы на глаз, хотя бы в уме, какой они были высоты и какого обхвата. О чем, кстати, долго сожалел после.

Долго, как зачарованный, бродил топограф по реликтовой роще, но всё когда-то кончается. Небо затянули низкие тучи, начал крапать нудный осенний дождичек. Лисичкин очнулся, вздохнул, натянул на рыжую голову капюшон и повернул в сторону Верхнеусинска.

Много лет минуло с той поры, прошлись годы и по лисичкинской бороде, сединой её припорошили, а вот память о той роще не тронули…

КАК У НАС ГРИБЫ МЕШКАМИ СОБИРАЮТ…

О грибах, если не любить тихую грибную охоту, лучше ничего не рассказывать. Все равно ничего путнего не получится. Да, и не всякий заядлый грибник способен толком объяснить: что в этом деле такого особенного. Наморщит лоб, скажет что-нибудь несуразное, сам поймёт, что не то сказал, махнёт на вас рукой, мол, что тут с вами разговаривать, и дальше пойдёт горе горевать оттого, что есть же на свете люди: даже в грибах ничего не понимают!

Впрочем, знаю я, и, к счастью, не только я, одного замечательнейшего писателя-грибника, у которого на эту тему есть до того чудесные рассказы, что любо-дорого их читать. Зовут писателя Борис Михайлович Петров. Наш современник. У него, конечно, за долгую и богатую жизнь не только об одних грибах, а о многом мудром и житейском книги написаны. Всем, кто ещё не читал: всенепременнейше рекомендую это сделать. С великим почтением относясь к знаниям и писательскому таланту Бориса Михайловича, в первый и последний раз в жизни рискну написать на эту тему и я.

Было у меня вот каких два грибных случая…

Как-то ранним августовским утром, когда солнце ещё даже не жмурилось из-под леса сквозь подсыревшие за ночь толстые нижние ветки, от поселка Раздолинск, что Нижнем Приангарье, по пыльной проселочной дороге направился на «уазике» за грибами председатель золотодобывающей артели Мануйлов Василий Николаевич. Сам поехал и меня взял с собой. И была с нами в кабине целая куча пятиведерных мешков из-под картошки, о назначении которых я спросонья совершенно не догадывался. Да, и с какой такой стати и какого приезжего сразу бы осенило, что в эти мешки Николаич намерен собирать грибы? И не сыроежки какие-нибудь, а натуральные белые! Причем, исключительно боровики! И даже когда он сам сказал мне об этом, я всё равно не поверил. Виду, конечно, не показал, мало ли что: а вдруг? Но про себя так еду и думаю: чепуха какая-то.

Оказалось: нисколько не чепуха. Только солнце проснулось, как подъехали мы к холму, поросшему хвойным лесом. Сосны это были, ели или пихтач – к великому сожалению, не помню. Да и не мудрено было не упомнить! Только стали мы вверх по холму подниматься, как повсюду, буквально повсюду стали замечать сплошь заросшие боровиками пятачки! Ни до, ни после я такого просто не видывал! Грибы были средних, малых, а по большей части – просто гигантских размеров. Чудовищных размеров! Со шляпками в 30-40 и даже в 50 сантиметров! Утро было сыроватое, ночной туман только сошел вниз. И грибным духом от этого лесного холма буквально разило.

Из-за больших размеров и лесной сырости местами шляпки особо крупных грибов были, конечно, заметно подпорчены разными лесными козявками. Однако, Николаич и ими не брезговал. А что? Всё равно же варить будем, а после горячей обработки никого копошащегося в тех шляпках точно не останется. За полчаса, ну, от силы минут за сорок весь «уазик» был доверху забит пятиведерными грибными мешками. Моё итоговое состояние можно было охарактеризовать одним словом: полное ошеломление.

С того времени прошло лет десять, и оказался я в иных краях: на автомобильной трассе Абакан-Красноярск, в той её части, которая проходит по Новосёловскому району, то бишь, возле Красноярского моря. Есть там местечко под названием Приморск, его многие знают, хотя оно не на самой трассе. В этот раз оказался я в «уазике» со знающим местные окрестности водителем. Ручищи у него были здоровенные, руль в них казался игрушечным, да и сам он с комплекцией своей непонятно как умещался в машине. Насчет многих вещей большие люди ( в прямом смысле большие) отчего-то, как правило, весьма наивны. Как дети малые – только роста и размера недетского. У них и хитринка, если есть, тоже наивная, ребяческая. Не наблюдал я среди крупноразмерных людей злобных вредин или коварства какого… хотя, ведь попробуй, обидь такого, вот уж кто дров наломает-то по широте душевной! Никому мало не покажется.

Ехали мы издалека, потому я задремал по дороге и не заметил, как мой хитрован свернул с трассы на проселок, а вскоре остановил машину и тихонько исчез в кустах, прихватив с собой… пару больших пустых мешков. Шел август месяц… Очнулся я от непонятного шума и треска. Мой скрытный, но не совсем уклюжий шофер споткнулся в ближних кустах и свалился в овраг, который там начинался. На этот раз я как-то быстрее догадался в чем дело. Очевидно, он давно приметил это грибное место, а, может, кто подсказал.. да, точно, подсказали. Только в этот раз речь шла не о боровиках, а о грибах поскромнее – лисичках. Но тоже о немалых их количествах. Все склоны оврага были усеяны светло-оранжевым богатством! Невольно и я втянулся в сбор грибов. Вскоре мешки кончились, и с детским огорчением на широком лице мой грибник и я покинули естественную грибную «плантацию».

Всякий раз вспоминая те случаи, не перестаю удивляться: до чего же щедра сибирская земля! И ничего ей для нас не жалко. Никаких богатств. Вот бы и мы, люди, хоть иногда с неё пример брали! Делились бы друг с другом, а то, может, и ей, матушке, хоть что-то вернуть пытались. Пусть и не ждёт она ничего такого от нас, и просить никогда не станет, а всё равно: и ей бы приятно было, а грибы-то уж точно тогда ни за что не переводились.

ЛОШАДИНЫЙ ПОБЕГ

Из-за поворота реки, там, где чернели, томясь на солнце, высоченные скалы, звучал над тайгой голос одинокого саксофона. На самой их вершине, над обрывом, стоял сухопарый небритый геолог в круглых очочках времён комиссаров гражданской войны – Сергей Николаевич Лучников. В его руках сверкал тот самый незнакомый диким окрестностям, где на сотни верст ни единой человеческой души, музыкальный инструмент. И над всем безбрежным «морем тайги», кувыркаясь эхом, звенела щемящая, уносящая душу в неведомые небесные края, мелодия из "Rhapsody in Blue" Джорджа Гершвина.

В начале каждого полевого сезона наряду с самыми необходимыми вещами Лучников непременно брал с собой в дорогу саксофон. Иногда в лесной глухомани нападала на него непонятная хандра. И тогда он старался уединиться, уйти ото всех куда-нибудь и либо брал полевой геологический блокнот, делая в нём простым карандашом довольно неплохие таёжные зарисовки, либо отводил душу игрой на саксофоне…

Сегодня здесь, на реке Березовой, в самом сердце Саян, для него наступил один из именно таких вот дней. Впрочем, в этот раз печаль Сергея Николаевича носила конкретный характер. При долгих утомительных переходах по труднодоступным местам, при ходьбе по звериным тропам никакой иной вид транспорта помимо вьючного не выручит человека. В полевом отряде Лучникова имелись для этих надобностей две привыкшие ко всему хитрые лошадки тувинского происхождения – он и она. Лошадок раздобыли экспедиционные снабженцы, по-видимому, никогда не задававшиеся вопросом: как именно руководить тувинскими лошадьми.

Дело в том, что характер у низкорослых мохнатых лошадок далеко не ангельский. Они любят свободу. И потому ходьбу по каменистым тропам среди колючего кустарника черногривые ушлые животные всячески бойкотировали. Идут они, к примеру, по тропе, идут… и вдруг кобылка как лягнет своего сопровождающего! Ох, и больно!. А то ещё пасутся, щиплют травку, смирные такие, но только расслабишься, подойдёшь к коню по холке погладить, а он тут же тебя и куснет. И коварствам подобным конца и края не было.

Прошлой же ночью Сергей Николаевич, спутав им ремнями передние ноги, отпустил лошадок попастись рядом с палатками и сам вызвался их караулить. Однако, усталость, накопившаяся за минувший нелёгкий день, незаметно довела Лучникова до стадии глубокого младенческого сна. В утреннем тумане лошадки осторожно перегрызли путы и тихонько удалились в неизвестном направлении.

Некому стало нести на себе лошадиные вьюки. Все плановые геологические работы полевого отряда оказались под угрозой срыва. Вот тогда-то горемыка Лучников и взялся за саксофон… Отведя душу исполнением своего любимого музыкального произведения, Сергей Николаевич мужественно объявил, что сам займется поисками и поимкой коварных мохноногих беглецов.

Сделать это было очень непросто, ибо лошади, проявляя незаурядную смекалку, постоянно заметали следы, успешно сбивая с толку незадачливого преследователя. По тропам они не пошли, а двинулись вверх по горной круче через весьма колючие дебри на самую вершину хребта. Тут Лучникову было их не догнать никак.

Далее, они стали спускаться с вершины в сторону… проселочной автомобильной дороги, на которую можно попасть только преодолев другой, ещё более мощный горный хребет.

Искусанный на каждом миллиметре открытых частей тела комарами и мошкой Лучников перед штурмом второго естественного препятствия взглянул на часы и сообразил, что дело движется к ночи. Он по-детски надул губы, нахмурился и посмотрел в сторону исчезнувшего за перевалом лагеря. Красно-оранжевое вечернее солнце спешило скрыться туда же.

Лучников засуетился и энергично принялся штурмовать крутой горный склон в направлении лошадиного побега. Зря он так торопился… Где-то на самой середине склона изнуренные конечности геолога не выдержали напряжения: он поскользнулся и откатился вниз на несколько метров. Затормозил падение Сергея Николаевича здоровенный замшелый валунище. Цепляясь за что попало, Лучников случайно содрал с камня приличный клок мха, оголив тем самым довольно значительную часть самого валуна.

Вот он отдышался, оттер со лба пот, заливавший глаза, и по въевшейся с молодости привычке почти машинально взглянул на обнажившееся на камне место. Взглянул и обомлел.

Под меткими лучами закатного солнца по всей открытой части камня изумрудно сияли мелкие прозрачные кристаллы! Драгоценный зеленый гранат! Тот самый, о котором повествовал когда-то в «Гранатовом браслете» писатель Александр Иванович Куприн! Через несколько мгновений геолог Лучников совершенно забыл о лошадках, занявшись подробным изучением валуна и его ближайших окрестностей.

Так было открыто одно из интереснейших проявлений зеленого граната в районе Саяно-Шушенского водохранилища. А беглецы по автодороге, то и дело хоронясь от проезжающих машин в ближних зарослях, в конце концов дошли своим ходом до берега водохранилища и … стали ждать подачи подходящего речного транспорта дабы погрузиться в него и уплыть к любимым берегам своей малой родины.

И все их хитрости, всё их коварство, как оказалось, было связано лишь с той самой великой и благородной причиной, которую человек вроде бы лишь за собой признаёт. С любовью к родине.

ЖИВАЯ ВОДА

Спешит Енисей – Бий Хем с вершин тувинских, кипит в валунах, кружит в омутах. Плутает вода его меж гор саянских, в сотни метров стеной встает она перед людскими плотинами и низвергается с них, рождая вечные радуги... Змеится лазурным зеркалом речная дорога вдоль степей с древними каменными изваяниями на склонах пыльных холмов… Бегут воды речные в даль таёжную, волнуются, словно губами ловя на лету поцелуи осенней листвы, пытаясь запомнить навек запах каждой падающей хвоинки… И вот уже там, далеко-далеко, скользит Енисей подо льдами, искрящимися от полярных сияний и от звёзд, высыпавших на морозе по всему бездонному небу, скользит широкий, невидимый – мимо тихих таймырских берегов навстречу объятиям северного океана.

Эх, вода, вода! Что ж тебя так тянет к человеку? Тебе ли не знать на что он способен? Не его ль корабли тело твоё рассекают денно и нощно? Не из тебя ли сетями, словно душу, вынимает он вольную рыбу? Не к тебе ль, будто мухи, лепятся его города и селенья? Не в тебя ль то и дело летят острые палки да каменья шальные? Вот и сейчас – стоит добрый человек, швырнул камень и любуется, как вздрагивает вода твоя, как брызгами-слезами она умывается, как, морщась от боли внезапной, нестерпимой, возникают и разбегаются волны твои.

Но куда там! Ты всё тот же, всё так же доверчив к любому и на всякое слово отзывчив. Енисей, Енисей… Ты – молитва святая о каждом…

Здесь, с воды твоей, начинается всё. И здесь же всё в неё истекает. И с нею -бессмертно…

ЗАВЕТНЫЕ СЛОВА

Есть у нас в городе Красноярске на левобережье такие особые «достопримечательности», которые лучше всего видны издалека.. А вот если совсем рядом с ними встать, то наоборот – можно ничего и не заметить.

С реки, а тем более с Коммунального моста, видны эти «достопримечательности» всем проезжающим и проходящим отчетливее всего. Впрочем, возможно, нечто подобное и в других населенных местах есть, не знаю, но у нас-то не заметить их просто невозможно . Ибо глаза от тех надписей девать абсолютно некуда.