Текст книги "Игры в вечность (СИ)"

Автор книги: Екатерина Хайрулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

А больше он никого не задел? Нехорошо екнуло сердце. Дрянной он все-таки бог, и криворукий.

– Ру?

– Я здесь.

Так, она была за его спиной, ей не досталось.

Зато досталось керуби. Несколько обугленных тел неподвижно скрючились на земле, рядом катаются в пыли еще несколько, пока живых, истошно крича, пытаясь сбить пламя… Утнапи с одеялом в руках – уже успел сбегать в дом… накрывает, держит… тела дергаются и снова кричат.

Все поплыло перед глазами. Тошнота подступила к горлу, Эмеш едва успел отползти в сторону и его вывернуло на изнанку. Потом упал рядом и долго смотрел в небо. Как же так.

– Живой?

В бок пнули ногой, не больно, скорее обидно.

– Угу.

Кажется живой. Зря. Не хочется сейчас быть живым. В Иларе спокойней, там тишина, там река, там галька шуршит…

– Вставай.

Кое-как сел, принялся тереть руками лицо и тут же охнул, застонал – ладони все в волдырях, болят нестерпимо.

– Ну ты и силен, придурок, шестерых одним махом, – Утнапи смотрит презрительно.

– Прости, я не хотел, я первый раз так…

Бормочет что-то, неуклюже оправдывается, понимая что зря. К чему?

– Им, вон, поди скажи.

Хочется провалиться сквозь землю, выть хочется. Спрятать, прижать лицо к обожженным ладоням…

– Вставай.

Поднимается, слепо цепляясь за что-то. Ноги держат плохо, едва не падает… Слабость во всем теле – это он слишком много силы огнем выбросил за раз, теперь может быть несколько дней в себя приходить. Только нет у него этих нескольких дней. Может и хорошо, что так. Больше огнем он бить не будет. Наигрался.

Эмеш снова принялся трясти больной головой, пытаясь хоть как-то собраться, сфокусировать взгляд. Нет, лучше даже не смотреть на все то, что он тут устроил. Шатаясь побрел к дому. Прятаться, наверно.

– Шел бы ты отсюда, Сар. А? Может мы как-нибудь сами, – просит Утнапи.

Кивает. Сейчас пойдет.

Только сил идти куда-то совсем нет, лишь доползти до кровати и рухнуть. Прохладная нежная ладонь на лбу.

– Это я, тише, сейчас легче будет.

И правда, приятное тепло разливается по телу, легкое покалывание. Голова проясняется, и вместе с ней проясняется и память, наваливается.

– Спасибо, Ру, – говорит через силу. Лучше небытие и мрак, чем так.

Она сидит рядом, бледная, серьезная, собранная. Копоть и пыль… на щеке розовый ожег, золотая прядь у лица свернулась спиральками от жара – и ей все-таки досталось. Ничего, ей чуть-чуть. А вот несколько керуби он спалил подчистую. Как теперь…

Напиться хочется, вусмерть, до беспамятства, чтоб на несколько дней, а лучше вообще… Может и правда лучше уйти отсюда, а то одни беды… Никудышный он бог. Встает, тупо бредет к двери.

У двери останавливается. Долго стоит. Мысли тяжело ворочаются в голове.

Так значит – он уходит, отказывается, а они сражаются тут без него, из последних сил.

Оглядывается. Ларушка шмыгает носом, растирает по лицу грязные подтеки слез. Ей тоже страшно, она наверно тоже хочет уйти. Так что? Оставить их? Пусть они сами, без него? Постоял. Вздохнул. Оттер ладонью лицо. Нет, пожалуй, он все-таки не уйдет.

Нельзя взять и уйти, хоть это и проще всего – заползти в какой-нибудь темный угол и тихо сдохнуть там от презрения и жалости к самому себе. Сдохнуть всегда проще. А жить сложнее. Жить и действовать. Да, пусть действовать он не умеет, пугается, спотыкается на каждом шагу, делая одну фатальную глупость за другой. Но ведь надо, иначе никак. Если не он, то кто? Атт? Атт наверняка не станет делать глупостей, он всегда действует четко, хладнокровно, что бы не случилось.

Только один Атт наверняка не справится, он тоже не всемогущ. Тоже лишь человек. И другие тоже ничего не умеют. Очень удобно свалить ответственность на ближнего своего, а самому развести руками – я, видите ли, не умею, не могу. Никто не умеет.

Но он сможет. Должен. Научится. Теперь он понимает как надо… Слишком дорого пришлось заплатить за это понимание, чтобы просто уползти и сдохнуть. Он будет сражаться.

Сражаться… смешно как звучит! Он, и вдруг сражаться, по настоящему, насмерть. Он, и насмерть! Бред. Кто бы мог подумать еще пару месяцев назад… Или это до сих пор игра? На этот раз игра в доблестного рыцаря, героя в сияющих доспехах.

Огляделся, пожал плечами. Какая-то неубедительная игра. Нет у него доспехов. Даже пастухам он являлся в более приличном, подобающем герою виде. А сейчас вместо доспехов – бледно-зеленая, измазанная в грязи футболка и бежевые шорты, пачка сигарет в кармане, пара вишневых карамелек и носовой платок, все те же сандалии на босу ногу… седеющие волосы ошарашено топорщатся клочьями. Хорош герой!

С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться… пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней… впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.

А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек – лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна… А у Утнапи божественной силы днем с огнем… не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось… а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает что зря, локти кусает, только поздно.

Вон он сидит незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.

Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза – «чего тебе еще надо? Убирайся, гад, пока всех не спалил!» Промолчал.

– Ут, прости, я никуда не пойду, – сказал спокойно, не прося, утверждая. – Я останусь. Хочешь – ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь – даже убей на месте. Но я никуда не пойду.

Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул – оставайся. Промолчал снова. Так они и сидели рядом.

Кита принесла им еды – две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой – мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.

Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не смотря Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.

Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.

Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на пол дороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой. Финики медом таяли во рту.

5

Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря… вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной… шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли…

– Развлекаешься?

Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Что ты здесь делаешь?

– Привет, Сар, – только усмехнулся он.

Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну сколько можно всего за один день? Неужели им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей…

– Что ты здесь делаешь?

– А ты? Молодцы вы со своим царем, что ни говори.

В голосе столько сарказма, что стало обидно, и больше всего за царя.

– Царь отдал свою жизнь. Ты бы так смог? Жизнь за жизнь?

Ветер фыркнул в ответ.

– А ты бы, Сар! Ты бы смог?

– Царь предложил помочь.

– И ты сразу согласился? Ну конечно! Какая удача. Пастуха-то своего тоже в дело пристроил?

Эмеш чувствовал, как что-то закипает внутри, раздражение и злость подступают к горлу, слишком много накопилось за эти дни… да что там, за последние пару часов столько всего накопилось – Ут, демоны, бабочки, неумелый огонь… еще немного и плотину прорвет, он сорвется. Еще чуть-чуть, и свернет этому бешеному ветру шею, несмотря ни на что.

– Чего тебе надо, Идим?

Ветер презрительно кривит губы. Да ничего ему не надо, просто так приперся, позлорадствовать.

Хочется наконец-то кого-то убить, не сдуру, не зажмурив глаза, а вот так, лицом к лицу. Взаправду, так чтобы наконец самому поверить, и больше уже не пугаться.

– А что, Сар, может вы договорились заранее? Твой план? Она выпускает демонов, потом ты выпускаешь ее из Илара. А я, как дурак…

Не договорил, заткнулся.

И что наконец щелкнуло у Эмеша внутри, сломалось, штормовая волна вскипела грязной пеной, хлынула вперед, ломая все на своем пути… замерла на гребне. Так хотелось кинулся на Думузи, врезать со всего маху в челюсть, повалить. Нет, он сдержался. Хватит, сейчас не до того. Замер в полушаге, пристально глядя в глаза.

– Сволочь! – прошипел только сквозь зубы.

Думузи тяжело дышал. Ему бы тоже сейчас хотелось подраться, выплеснуть.

Вот они стоят друг напротив друга, глядя друг-другу в глаза, – Идим Джайарах, хозяин ветров, против Саира Нимрахима, грозного повелителя морей, дикий ветер степей, против раскатистого рева океанской волны, стремительный гепард, против ощетинившегося волка. Боги? Люди? Кто разберет.

– Ведь это ты. Ты был там, Идим.

– Был, – лицо Думузи бледное, напряженное, но на нем только презрение и гнев. – Я сторожил Лару от глупостей. Ждал ее у ворот. Я знал что она придет.

– Хорошо ж ты сторожил, раз врата открыты.

Едкая усмешка перекосила лицо ветра, и Эмеш понял, что сейчас он его убьет. Взаправду.

– Я сторожил, пока ты спал, – Думузи вроде усмехается, но голос совершенно чужой, глухой. В глазах мечется огонь. – Она была там.

– Это сделала не она.

– Она, Сар. Но либо эта дура сама не поняла, что сделала, либо…

Ветер вдруг умолк, осекся, смотря куда-то в сторону. А Эмеш чувствовал, как руки уже сами поднимаются, и сейчас со всей дури… Убьет. Точно.

– Это я! – ворвался в уши крик. – Я сделала! Хватит!

Лару кричит. Эмеш понял это не сразу, слова с трудом прорвались сквозь накипевшую злость. И волна зашипела, тихо катясь назад.

– Что? – Эмеш не верил своим ушам.

Думузи вдруг резко выдохнул, плечи поникли, он зажмурил глаза, а когда открыл – в них было только… что в них было, не разобрать? Не привычно видеть у ветра такие глаза. Боль и стыд.

Но вдруг многие кусочки сложились в рисунок. Только разве можно в это поверить?

Эмеш медленно опустил руки. Какое-то время они стояли, смотря друг на друга, смотря на Лару. Пытались понять все без слов, но без слов не понять. Думузи тяжело провел ладонью по лицу.

– Рассказывай, – потребовал Эмеш.

* * *

Та ночь была ветряная, холодная… или может быть на Унхареше так всегда? Лару зябко ежилась, кутаясь в теплую Эмешову куртку, но ветер все равно пробирал насквозь. Или это страх? Глаза слезились, закрывались… хотелось спать. Зубы стучали, дрожали руки.

Зачем она тут одна? Ну не дура ли, а? Надо было вернуться вместе с Эмешем, сейчас бы грелась под одеялом, свернулась бы там калачиком, и слушала бы как храпит грозный хозяин морей.

Нет, сказала – «иди, я тоже скоро вернусь, вот только…» Что «только», она так и не придумала, но Эмешу, похоже, было все равно. Он здорово напился, успокаивая Лару, и сейчас больше всего хотел улизнуть домой под любым предлогом, холод и ветер не радовали его. Ее не радовали тоже, но и горы не отпускали.

Сама Лару, кажется, хмеля совсем не чувствовала. Только хотелось спать.

Из-под ног брызнули мелкие камешки, запрыгали по склону, шелестя на разные голоса. Лару поскользнулась, вскрикнула, едва не свалившись в низ, больно, до крови рассадила коленку. Долго сидела потом на земле, пытаясь понять… Зачем она здесь? Посмотреть?

Да, вот они Врата. Те самые, за которыми спит смерть. Маленькие какие, просто нора заваленная камнем, не впечатляют, как-то скучно. Неужели они и есть? Почему-то казалось – это место должно выглядеть иначе. Величественнее, что ли. Вот у отца величественный дворец, достойный владыки небес, вот там, в парадную залу ведут действительно величественные Врата! Огромные, резные, золоченые… А эти…

Вот папа наверно сейчас спит, в тепле, под одеялом. Конечно, ему-то чего шататься по каким-то горам с разбитой больной коленкой.

Холодно как, аж челюсть сводит. Куртка слишком велика, все время поддувает под нее, пробирает до костей. Зачем она здесь? Оглянулась. Ах да, врата. Вот они.

Раз уж она пришла, надо наверно подойти поближе, посмотреть. Когда еще увидишь такое. Ведь больше никогда, в здравом уме… Земля тихонько качается под ногами. Шаг, еще шаг.

– Не ходи туда.

Голос. Что за голос? Откуда? Тихо вскрикнув, Лару обернулась.

За спиной стоял Думузи. Грозно уставившись на нее из-под нависших бровей, желваки ворочаются на скулах и ноздри подрагивают, раздуваясь.

– Дим? Что ты здесь делаешь?

Она непонимающе хлопала глазами, дрожала. Он медленно подошел, внимательно разглядывая ее, словно видя впервые.

– Я ждал тебя, – сказал он.

Его взгляд был таким! Пронзительным, жгучим, как расплавленное олово, Лару показалось – он видит ее насквозь. Страшно. Обидно отчего-то… Она еще плохо понимала.

– Зачем?

– Уходи.

– Ты знал, что я приду? – почему-то в это было сложно поверить, она и сама не была уверена, что придет. Она вовсе не собиралась.

Темные глаза Думузи сверкнули сурово.

– Ты же сама обещала выпустить демонов.

– Но я же не хотела! – ее голос задрожал, на глазах выступили крупные слезы. Лару стало обидно по настоящему. Неужели он мог подумать, что она на самом деле хотела?

– Но ты пришла.

Лару прикусила губу, и вдруг все накопившееся за день хлынуло наружу соленым потоком. По щекам, по подбородку… слезы…

– Уходи, – холодно сказал он. Равнодушно. – И больше не приходи сюда.

Стало страшно от этого холода, очень страшно, все что угодно, но только не так! Лучше бы кричал на нее, ругался, лучше бы даже насмехался жестоко, как он умеет. Лару попятилась… несколько шагов назад, к вратам у нее за спиной. Не к вратам конечно, просто назад, она и не думала что…

– Стой!

Думузи попытался схватить ее за руку, но Лару увернулась, отскочила, прижалась к шершавому камню, словно ища защиты. Хотела сбежать, уйти от него…

Под пальцами что-то шевельнулось, ладонь мягко кольнуло иглой и вдруг все затихло, начало медленно проваливаться куда-то, словно в туман. После она даже не будет уверена – было это или не было, да нет, просто показалось, она устала и немного пьяна. Вот широкая жесткая ладонь, что больно впилась в плечо и резко дернула на себя – была. Даже синяк остался. Остальное – только сон, она так устала…

Всхлипнула, побежала прочь. Сейчас надо домой, то есть не домой, все равно куда, просто в кровать, свернуться калачиком и уснуть… забыть этот холод… да, так будет лучше всего… зачем она вообще сюда пришла. Она не хотела… Страшно. Обидно…

– Уходи, Аик! Скорей! – неслось ей вслед.

Думузи остался один.

Златокудрая убежала, испугалась, но кажется толком не поняла, что произошло. Может и к лучшему, теперь все равно… Он и сам понял не сразу.

Врата потихоньку начинали светиться ровным голубоватым светом, то что Лару далеко – уже ничего не значило. Процесс запущен. Она коснулась двери, случайно разбудила, поделившись частичкой жизни, открыла… еще чуть-чуть и демоны будут на свободе.

Думузи чувствовал, как спина становится мокрой от пота. Дыханье перехватило. Надо что-то делать, надо кого-то позвать, он сам не справится.

– Ма-а-ариш! – заорал он сквозь пространство, и тут же осекся. Атт не успеет, даже если сейчас кинется сюда – будет поздно. Демоны вырвутся, и их обоих накроет этой волной. Зачем обоих?

Надо что-то делать самому. Нельзя же просто сбежать! Нельзя же бросить вот так! Гул из-под земли нарастал, все сильнее…

Но как? Ничего в голову не приходило, он просто стоял и глупо пялился на все более и более разгорающийся свет. Все, это конец – крутилось в голове. По-любому конец, он сейчас умрет. Стоял, тяжело дыша. Если врата открыла жизнь, то может быть…

Грохот. Свист! Вспышка! И огромный камень сорвало с места, сбило Думузи с ног, оглушило, и все разом провалилось во тьму. Он даже не успел додумать до конца.

А когда очнулся, понял что демонов нет, врата открыты, он почему-то жив, только голова дико болит – но это камнем…

* * *

– Это была я, Сар. Я не хотела, правда, я вовсе не думала… но это была я. Зря ты вытащил меня из Илара. Я это заслужила. А царь нет, – ее глаза сухие и тусклые. – Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Из-за меня погибли люди и еще погибнут. Таких, как я, надо стрелять.

Сидит, смотрит в сторону, пальцы сцеплены.

– Сейчас не время заламывать руки, стенать и искать виноватого, – это Утнапи подошел и встал рядом. – Ваши вопли тут никому не помогут. Если можете что-то сделать – делайте. Нет – уходите. Только если соберетесь делать – сначала подумайте хорошенько, а то силы невпроворот.

Покосился со значением. Да, Ут, ты прав, невпроворот силы, а пользоваться не умеем. Наверно потому и не умеем, что невпроворот, всегда хватало с избытком, не задумывались как надо. А теперь придется учиться.

– Ут, прости меня, если можешь, – Лару смотрит на него, и он отворачивается.

– Не говори мне больше этого, Ру. Никогда. Я не хочу тебя обижать, но…

Нет, он не простит.

Или может быть даже простит за себя – за себя всегда прощать легче. Но за других простить не сможет, за тех кто погиб и еще погибнет.

Лару понимает. Она и сама себя не простит, может быть потом научится с этим жить. Может нет.

Что-то изменилось в ней – не Ларушка, не Златокудрая богиня, не заигравшаяся девочка – нет, это все куда-то ушло, смыло, словно и не было никогда. Взрослая женщина, прекрасно отдающая себе отчет в том, что случилось. Почему-то вдруг вспомнилось, как однажды видел ее на работе, когда третьи сутки почти без сна она носилась с чашкой кофе в руках, что-то доказывала, что-то устраивала, кому-то звонила. Он и забыл ее такой. Слез и истерик больше не будет.

Вечность сыграла с ними злую шутку – они разучились жить всерьез, забыли как это бывает. Вот тут у нас будут горы, а тут море, а вот здесь мы слепим из глины человечков, построим им домики, отправим на войну или на подвиги. Ой, какие они смешные и неуклюжие, как забавно копошатся, мечами картонными машут… ой, не вышло, поубивались все? Ничего, налепим еще, что нам стоит?!

Слишком долго это было только забавой, когда ни за что не нужно по настоящему отвечать. Теперь придется вспоминать и учиться заново. Игры кончились.

– Что будем делать? – спрашивает она, и сейчас, как никогда, похожа на отца, суровое грозовое небо.

– А ну, пошевеливайтесь! Живо собираемся, и с вещами на выход!

Думузи, не церемонясь, гонял керуби, строил на площади, следил чтобы не копались, не тащили с собой лишнего.

Он не стал их уговаривать, не стал доказывать, что оставаться опасно. Он просто шарахнул молнией, и грозно рявкнул, – если хоть кто-то заведет разговор, что хочет остаться, он тут же прикончит их на месте. Всех разом. Не разбираясь кто виноват. Они могут даже не сомневаться.

Они и не сомневались, сложно сомневаться когда у твоих ног бьют молнии. Керуби зашевелились, забегали, и вот уже первые потенциальные переселенцы начали дружными рядами выстраиваться на площади. Думузи умел быть убедительным.

– Так! Старая, ты куда козу тащишь?

Пегая, однорогая коза растерянно топталась, отчаянно упираясь всеми копытами, похоже она не очень-то понимала куда ее тащат и зачем. Бабка гладила ее по шее трясущимися от волнения руками, упрямо тянула за собой, спотыкалась, слезно причитая на каждом шагу.

– Ну пойдем, Зорька, милая моя, красавица моя, кормилица, пойдем скорее…

– Убери отсюда свою скотину, я сказал!

У бабки подкосились ноги, она упала рядом со скотинкой на колени, обняла, прижалась жалобно.

– Ну как же я ее? А? Зореньку мою? Как же брошу…

Скотинка потерлась рогатой головой и неожиданно лизнула в лицо. Тоскливые такие, желтые глаза с вытянутыми зрачками, бородка подрагивает. Эмешу стало жалко.

– Дим, ну может возьмем? У нее всего одна коза.

– Ага, это у нее одна, – фыркнул он, – а у других может с полсотни наберется. У тебя, Сар, хватит время и сил таскать с собой все их стада?

Не хватит наверно. Даже так-то не по себе становится, когда думаешь, что надо всю эту толпу тащить в горы. Хватит ли времени? Их всего трое, Утнапи не в счет. Будут переправлять по несколько за раз, бегать туда-сюда. Этак, они до утра будут, а если еще и стада… Долго, там бабочки без них… Отдохнуть бы еще, перед бабочками…

«А имеет ли это смысл вообще,» – думал Эмеш, глядя на испуганных, сбившихся кучкой керуби. Знают ли они, где сейчас безопасно? Может там даже опаснее, чем здесь? Зачем, ради чего гонять несчастных, отбирать у них дом, привычнее вещи. Что их ждет? Может лучше оставить? Ага. Оставить, уйти и забыть вообще, как дурной сон. Уйти всегда проще.

Ходил между людьми, собирал, подгонял. Не хотелось ни о чем думать, даже на минуту вперед. Только о том, что есть прямо сейчас.

– Смотрите! – чей-то крик вернул его к действительности.

Эмеш вздрогнул и растерянно завертел головой.

Вся толпа, задрав головы, смотрела в небо. Больше никто ничего не кричал, ничего не говорил. Ни единого звука. Замерли.

Над толпой широкими кругами парила бабочка. Точно такое же черное мохнатое чудище, как и то, что нашли у лодки. Эмеш опомнился почти мгновенно.

– Что вы стоите! – заорал он на керуби, – а ну, живо, все по домам! Закройте двери, заткните все щели и не высовывайтесь пока я вам не скажу.

По толпе пошли волны, люди начали двигаться, что-то говорить друг другу.

– Быстро по домам! – Думузи подкрепил свои слова ослепительной молнией, ударившей в центр площади, все же хорошее средство, с ними только так и надо!

Подействовало, керуби бросились в рассыпную, больше уговаривать их не пришлось. Через несколько секунд в поле зрения никого не осталось, все попрятались, затаились, хоть наверняка самые любопытные сейчас наблюдают за происходящим сквозь щели своих тростниковых хижин. Поменьше бы этих щелей…

– Где Лару? – крикнул он Утнапи, – найди ее и спрячь, бабочки наверняка захотят добраться!

Стараясь не упускать из виду парящую над головой бабочку, Эмеш огляделся по сторонам. Поблизости других черных тварей не было!

Черт! Наверно он уже начал привыкать к таким вещам, или может просто ожидал чего-то подобного. Только увиденное его даже не испугало. Над пустыней двигалась огромная колеблющаяся черная туча. И не было никаких сомнений в том, что это такое.

– Ну что, постреляем?

Весело, почти беззаботно предложил Думузи, его тон жутко раздражал…

– Только поаккуратней, Сар, меня не спали заодно. Хорошо? Ты их легонько, вот так.

В подтверждение этих слов, Думузи одним точным движением поджег кружащую над головами бабочку. Даже пепла не упало на землю, ветер подхватил и унес его прочь. Потом подмигнул, довольно потирая руки. Эмеш заскрипел зубами. Отвечать не хотелось, просто кивнул. Постарается, аккуратно, а если и заденет – не велика потеря.

Туча приближалась, словно росла на глазах. Скоро уже можно было различить крошечных черных существ. Эмеш сделал глубокий вдох и приготовился к бою. Надо собраться, почувствовать огонь на кончиках пальцев. Надо точно, аккуратно. Да уж, если сейчас так же, со всей дури, то надолго его не хватит. А бабочек вон сколько! Слишком много. Как они себя поведут? Тяжелее всего далось ожидание.

Туча приближалась, стремительно, целенаправленно, словно чуя врага. Нужно было просто стоять и ждать. Нервы натянулись до предела, ведь никто не знал, что будет когда черная волна накроет деревню. Будет ли тогда смысл сражаться? Или сейчас сбежать, укрыться? Будет смысл! Некуда бежать.

Впервые сорвавшись с кончиков пальцев, огонь больно обжег ладони, Эмеш охнул, испугавшись – как же теперь? Как же он будет снова и снова? Ведь самому больно! Ничего, чуть придержать, не с такой силой, тише, точнее.

Ничего, второй раз было легче. А третий… да когда тут вообще об этом думать, гори оно огнем!

Древние инстинкты волной захлестнули разум – выжить и убить врагов, во что бы то ни стало! Еще и еще! А уж обожженные ладони как-нибудь потом, не до них.

Голова кружилась с непривычки, когда потоки божественной силы лились сквозь тело, пронзая насквозь, вырываясь наружу яростным огнем. А ведь красиво, демоны их раздери! Если бы не было так страшно, Эмеш бы успел восхититься непередаваемым зрелищем – ослепительное пламя рассекает черные тучи.

Море бушевало, накатываясь на врага девятым валом, ревел ветер, грозя разорвать на куски. Они с Думузи стояли спиной к спине, в кольце огня, прикрывая друг-друга, когда-то друзья, когда-то враги, не давая смерти подбираться слишком близко.

Но бабочек много, Эмеш больше всего боялся, что выдохнется раньше, чем они закончатся. И тогда уж точно конец. Если он не умрет сразу, то его убьют потом, чтобы не дать заразе распространяться, вместе с Утнапи. Ничего… Плевать! Об этом он будет думать потом. Сейчас нельзя об этом. Он и так слишком долго, для человека, топчет эту землю. Он все равно никогда не сможет вернуться домой, он это знал, сам не зная откуда.

Снова и снова с ладоней срывался огонь. Прицельно и не очень – что толку целиться, когда даже неба нельзя разглядеть. Огонь, дым, пепел, мечущиеся в воздухе черные тела смешались в одно целое, он уже не различал ничего вокруг, он даже не мог бы с уверенностью сказать касались его бабочки или нет. Он просто не мог сейчас об этом думать. Ни о чем не мог думать.

Еще немного, и силы закончатся, вот уже вспышки стали слабее, перед глазами плывут круги. Еще чуть-чуть, и туча накроет его с головой. Еще…

И вдруг, словно по команде, бабочки взмыли в небо, исчезли где-то там, так стремительно, что Эмеш даже не успел понять что к чему.

Какое-то время он еще стоял пошатываясь, глупо озираясь по сторонам и плохо понимая, что произошло. Потом, когда напряжение начало спадать, Эмеш испугался, что потеряет сознание и рухнет прямо здесь, на площади. Он израсходовал слишком много сил, теперь дрожали руки и кружилась голова.

Он отыскал глазами Думузи, тот сидел на земле и был не в лучшем состоянии.

Утнапи стоял на пороге дома, растерянно смотря бабочкам вслед. И улыбался. Ладно. Все. Хватит.

С трудом передвигая ноги, Эмеш проковылял мимо него, и рухнул в кровать.

6

– Господин!

Тизкар обреченно вздохнул – и кому неймется? Ночь на дворе, он только кое-как разделался с делами, только блаженно растянулся на кровати, надеясь спокойно поспать, хоть несколько часов до рассвета. А тут опять. Махнул рукой.

– Пусть войдут.

Последние несколько дней были сплошным кошмаром, сумасшествием, его дергали, таскали в разные стороны, то одни, то другие. Одни требовали во что бы то ни стало вернуть Атну, другие настаивали, чтобы Тизкар объявил себя полноправным царем, а тот бывший, что поссорился с богами, недостоин даже пыли у его ног, третьи настойчиво и упрямо предлагали своего царя.

Говорили, что царь добился милости богов и вернется. Говорили, что это Тизкар, став царем, вернул милость богов. Говорили… сил больше не было слушать их болтовню. Но не скрыться. Конечно, со временем все уляжется, вернется в привычную колею, но до этого надо еще дожить.

Прошения, требования, доносы, советы – сыпались на него как из рога изобилия, и днем, и ночью, умудряясь без спросу проползать даже в личные покои. Тизкар изо всех сил старался держаться, и сейчас, как никогда раньше, завидовал Атну – там, где царю достаточно было лишь взгляда, одного слова, – ему приходилось кричать и доказывать, бегать и стучать кулаком о стол. Уже все горло сорвал, все руки отбил. А толку? На этот раз явились жрецы.

Важные, расфуфыренные, преисполненные собственного достоинства дармоеды. Они взирали на Тизкара, и взгляд их ясно говорил «ай-яй-яй!». Да, именно так, и ничего больше, сами жрецы красноречиво молчали. Толку от жрецов было мало, одни расходы, жертвы храму… блеск и пляски официальных церемоний.

Раньше царь всегда договаривался с Лару наедине. А сейчас Тизкару было плевать. Лару не приходила к нему… Хорошо… как бы он с ней? А ведь как новый царь он должен… Ладно, об этом потом. Тут явились жрецы, стоят, ждут.

– Что вам надо? – потребовал Тизкар, когда надоело пялиться на них верху вниз. Жрецы переглянулись.

– Плохо! – поведал Уанна, маленький костлявый старичок в красном балахоне, – боги не отвечают. Небо гудит.

Это голова у него гудит, а не небо! Так гудит что у этих жрецов отдается. Хочется прогнать.

– И что это значит?

Разогнать их всех хочется.

Уанна глубокомысленно развел руками – мол, ты ж почти царь, вот и думай. Тизкара он явно недолюбливал, и смотрел сейчас, едва заметно ухмыляясь, не упуская случая надменно сверкнуть маленькими голубыми глазками. Свернуть бы ему шею!

– Что вы хотите от меня?

– Мы пришли сообщить, – многозначительно вздохнул, – мы думаем царю стоит знать.

Еще бы царю знать не стоило! И именно сейчас, посреди ночи!

В этом месте Тизкар не выдержал, шагнул вперед, схватив жреца за грудки, тряхнул что есть силы, и пожалуй бы вышиб из него дух, если бы не почувствовал чье-то присутствие за спиной. Не увидел, не услышал, а именно почувствовал, и даже не оборачиваясь и не слыша голоса, он мог бы точно сказать.

– Оставь его, – это был Мелам, советник царей, – он сказал, а ты выслушал, теперь пусть он идет, а ты думай.

– Я уже устал думать, – Тизкар зашипел, нехотя разжал руки.

Оказавшись на свободе, Уанна мгновенно подобрал полы длинной одежды и пустился прочь с завидной, для своего возраста, прытью. Остальные, не задумываясь, последовали его примеру.

– Сядь, Тиз, думаю нам стоит поговорить.

И Тизкар сел, тяжело вздохнув обхватил голову руками. Говорить не хотелось. Что толку говорить?

– Я так устал… скорей бы царь вернулся.

– Атну не вернется, – сказал советник. – Теперь ты царь. Тебе придется справляться самому.

– Не вернется? Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Сказал так, что нельзя было усомниться – он знает, наверняка. Тизкар крепко зажмурился, судорожно сглотнул вставший в горле ком. Как же так? Теперь значит навсегда. Он не знал, что делать. Мелам смотрел на него.

– Там пришел Кинакулуш, пастух, – произнес медленно, – говорит, брат нашего Илькума. Говорит, видел царя.

– Видел царя? Где он?

– Царь ушел в Тат-Фишу.

Тизкар шумно выдохнул, покачнулся, без сил привалился к стене. Да, он же с самого начала знал, что так будет. Что это навсегда. Он вдруг поймал себя на мысли, что не царя жалеет, оставившего этот мир, а себя – оставшегося. Многие бы все отдали, лишь бы оказаться на его месте – месте царя, а он пугается, мучается, не знает как быть. Он не привык стоять впереди. Не привык отвечать за все.