Текст книги "Гиль
(Из истории низового сопротивления в России )"

Автор книги: Екатерина Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

15. Кижское восстание 1769–1771 годов

С появлением в конце XVII века промышленных производств на Урале и в Олонецком крае возникла необходимость найти дешевую рабочую силу, которая в крепостнической России была на вес золота. Решение нашли – в приписке крестьян к металлургическим заводам, – повинность легла на их плечи тяжким бременем. Постоянные вспышки недовольств вылились в Кижское восстание. Это восстание можно считать одним из предвестников пугачевской войны.

Источник: Яков Балагуров «Кижское восстание 1769–1771».

При сборе историко-этнографических сведений в 1832 и 1860 годах в церковных приходах Заонежья на вопросы об исторических событиях прошлого следовал только один ответ: крестьянские волнения 1769–1771 годов. Тогда крестьяне «захотели быть свободными от заводских работ», – рассказывали в 1832 году очевидцы этого события. В их рассказах упоминалось о столкновениях крестьян с карательным отрядом, о стойкости восставших и расстреле их у стен кижских церквей.

По данным 1767 года, приписных крестьян в округе насчитывалось около 19000 душ мужского пола. По численности в округе преобладали русские (трети Кижская и Велукогубская, погосты Толвуйский, Выгозерский, Остречинский, волости Ладвинская, Типиницкая и др.), потом карелы (часть Корельской трети и Шуйского погоста, волости Сямозерская, Святозерская, Салменижская, Мунозерская, часть Олонецкого погоста) и вепсы (Рыборецкая, Шелтозерская и Шокшинская волости).

Увеличение заводских повинностей было связано с началом строительства в 1769 году Лижемского пушечного завода. Царское правительство пыталось возродить в Олонецком крае производство артиллерийских орудий, в которых остро нуждалась армия. Шла война с Турцией.

В июне 1769 года генерал Демидов приказал выслать на строительство Лижемского завода 1000 крестьян и в последующем довести количество работающих там до 2400 человек. Кроме того, в разгар уборки хлеба в приписные селения прибыло распоряжение о немедленной отправке крестьян на рубку дров, выжиг древесного угля и добычу железной руды для вновь строившегося завода.

Крестьяне не хотели мириться с тем, что кроме обычной заводской барщины их заставляют работать на строительстве завода, на мраморных ломках и отрывают от своего хозяйства и промыслов. Не успевали они отбыть одну повинность и возвратиться домой, как снова их гнали на барщинные работы за 100–150 верст от дома. Уже летом участились побеги со строительства завода, с мраморных ломок и рудников. Было приказано производить розыски беглых и публично «наказывать их плетьми с барабанным боем». Только в сентябре убежало 290 крестьян, а в конце октября в канцелярию заводов из Лижмы сообщили, что со строительства завода и остальные работники разбегаются.

Осенью 1769 года суем (сходка) крестьян Кижской трети вынес решение: заводских повинностей не выполнять и «окладных книг» (о разверстке барщинных работ среди крестьян) не составлять. Прибывшим в Кижи заводским служителям крестьяне заявили, что «сам начальник заводов Фрейгольд у нас уже был, и его мы не слушали, а вас посланных и наипаче слушать не будем…». Вслед за кижанами стали отказываться от выполнения заводских повинностей крестьяне соседних погостов и волостей.

Движение постепенно охватило русские, карельские и вепсские селения Олонецкого горнозаводского округа с населением до 40000 человек. Заводская администрация констатировала, что «сперва одной Кижской трети крестьяне оказались непослушными, а после того, смотря на них, и других погостов один по одному тоже противничать начали».

К началу 1770 года прекратилось строительство Лижемского завода, остановились работы на Тивдийских мраморных ломках. Не выполнялись и обычные заводские повинности приписных крестьян по заготовке дров, выжигу древесного угля и вывозке руды и угля на заводы. В декабре 1769 года на территории Корельской и Кижской третей побывали воинские команды во главе с заводскими чиновниками, но их уговоры и угрозы оказались бесполезными.

В конце 1769 года группа челобитчиков во главе с кижским крестьянином Е. Калистратовым от имени приписных крестьян горнозаводского округа отправилась в Петербург. Там ходоки должны были подать челобитную в Берг-коллегию, в подчинении которой находился горнозаводской округ. Но в марте 1770 года ходоки были арестованы в Петербурге и заключены в тюрьму при Берг-коллегии. Сюда же доставили нескольких крестьян из Корельской трети и старосту Кижской трети Тимофея Андреянова. Большинство ходоков твердо отстаивало интересы своих доверителей, а староста Т. Андреянов писал в Кижи: «За весь мир принимаю нужду к лучшему».

К весне 1770 года обстановка в Олонецком горном округе оставалась прежней. Начальник канцелярии Олонецких Петровских заводов в апреле доносил в Берг-коллегию, что ее приказ учинить приписным крестьянам «нещадное наказание батожьем» выполнить невозможно, так как они состоят в неповиновении «целыми погостами и волостями».

Тем не менее, упорное сопротивление олонецких приписных крестьян все более привлекало внимание правительства. Страна находилась в состоянии войны с Турцией, а поэтому затруднения со строительством Лижемского пушечного завода и реконструкцией Кончезерского завода встревожили Сенат. 30 апреля 1770 года был издан сенатский указ, в котором разъяснялась сущность ранее изданных указов об увеличении податей и размерах барщинных заводских повинностей. По решению Сената в Петровскую слободу (центр горнозаводского округа) была отправлена следственная комиссия. Ей предписывалось на первых порах придерживаться «ласки и умеренности», а уже потом (после выявления «главных возмутителей») приступить к проведению карательных мер.

Кижане, собравшись на суем, решили идти в комиссию с жалобами. Вместе с кижанами двинулись крестьяне других погостов и волостей. Следственная комиссия 9 июня с тревогой отмечала, что приписные крестьяне Кижского погоста собрались на Петровский завод «великим множеством».

В челобитной подробно перечислялись крестьянские нужды, отмечалось разорение приписной деревни. Крестьян не только высылали на выполнение заводских вспомогательных работ, но из их среды набирали рекрутов в армию и работников как на местные заводы, так и для отправки в Колывано-Воскресенский и другие горные округа. С крестьян взыскивались также подушные и оброчные подати, так как ничтожные расценки заводских работ не давали возможности их полностью отработать. Положение наше, писали крестьяне в челобитной, тем более тягостно, что «жительствуем мы на землях каменистых и не хлебородных», окруженных болотами и озерами. Пашни часто страдают от холода и наводнений, и «для пропитания всегодно хлеба бывает великий недостаток». Привозная же рожь редко продается дешевле 40–50 копеек за четверик, то есть в несколько раз дороже, чем в других горных округах. В челобитной указывалось, что выход из создавшегося положения один: освободить крестьян от заводских обязательных работ.

Текст общей челобитной был изложен на 8 страницах, а потом следовали подписи на 16 страницах. Всего перечислялось до 500 фамилий старост, десятских и «мирских посыльщиков». Грамотных было мало, и каждый из них подписывался за многих неграмотных крестьян.

Приняв челобитную, члены следственной комиссии «с ласкою» уговаривали крестьян приступить к заводским работам. Но это оказалось бесполезным, и комиссия приказала канцелярии завода принять принудительные меры к высылке крестьян к работам, а сама стала выявлять «возмутителей». Были произведены аресты как из числа пришедших на Петровский завод крестьян, так и в селениях Кижской трети. Летом 1770 года в тюрьме Петровского завода находились около 30 крестьян, в том числе привезенные из Петербурга «для доказательств и изобличений» 8 ходоков во главе с Калистратовым.

Осенью приписные крестьяне обычно выжигали древесный уголь, а по первому зимнему пути начинали перевозку на заводы железной руды и угля. Но в 1770 году почти никто из крестьян не вышел на работу. Сенат снова предлагал следственной комиссии принять более энергичные меры к высылке крестьян на заводские работы. В конце декабря решено было во главе комиссии поставить генерал-майора Лыкошина, наделив его широкими полномочиями.

Дела у генерала Лыкошина в январе 1771 года начались довольно удачно. Старосты по его вызову являлись в следственную комиссию поодиночке, и многие из них уступили нажиму и уговорам. Однако некоторые старосты принесли «извинения» только за себя и свои семьи, так как крестьяне их уговоры отвергли. В то же время старосты Кижской и Великогубской третей Семен Костин и Андрей Сальников на вопросы комиссии мужественно ответили: «за что мир, за то и мы». Вскоре их схватили и заключили в тюрьму. Но все «извинения» оставались пустой формальностью, так как на заводские работы почти никто не выходил.

Новый взрыв возмущения приписных крестьян связан с именем Климента Соболева. В обвинительном акте упоминалось, что К. Соболев для «возмущения крестьян» ходил осенью 1769 года по волостям совместно с Калистратовым, а по многим местам и один. В июне 1770 года К. Соболев был схвачен и некоторое время содержался под караулом на Петровском заводе. Снова арестованный 3 сентября, он в ночь на 9 сентября из-под караула бежал, а потом из Заонежья ездил в Петербург, где около Нового года (1771 г.), вместе с кузарандским старостой Анцифером Трофимовым, подал челобитную от приписных крестьян на имя Екатерины II.

Генерал Лыкошин, встревоженный известиями о деятельности Соболева и его соратников, 8 февраля отправил шихтмейстера Князева с вооруженной командой в Заонежье, чтобы арестовать и доставить «возмутителей» в комиссию. На пути к Великой Губе Князев узнал, что там собралось большое количество крестьян, и в числе их есть Соболев. Из рапорта Князева видно, что он выждал окончания суема, а потом по его приказу солдаты схватили К. Соболева и заковали его в кандалы. Однако не успели они еще вывести Соболева из земской избы, как вдруг церковные колокола забили тревогу, и со всех сторон к месту происшествия стали сбегаться крестьяне, вооруженные дубинами и рогатинами. Соболев немедленно был освобожден, а шихтмейстера Князева и бывшую при нем команду крестьяне «смертельно били и все ружья переломали». Обезоруженный Князев был приведен на суем, где по его адресу раздавались упреки и угрозы. При этом крестьяне кричали, что они и генерала не боятся: «У вас де один генерал, а у нас сто генералов».

Климент Соболев в феврале прибыл в Петербург. После подачи челобитной К. Соболев два месяца ждал «милостивой резолюции», скрываясь от преследования полиции. За это время петербургская полиция схватила свыше 60 приписных крестьян, но Соболев оставался неуловим.

Климент Соболев, уезжая в феврале 1771 года в Петербург, наказывал крестьянам: в заводские работы не ходить, а карательным отрядам оказывать сопротивление.

Архивные источники дают вполне достаточно материала для того, чтобы составить представление о степени вооружения крестьян Заонежья и об их оборонительной тактике в феврале-марте 1771 года. Тысячи крестьян, вооруженных рогатинами, дубинами, а иногда и ружьями, ждали подхода противника, выставив на дорогах заставы и лыжные отряды.

В сложившихся условиях генерал Лыкошин счел необходимым нанести удар в центр восставших крестьян – по Кижскому погосту и прилегающим к нему волостям. Намерения генерала не были беспочвенными – на Петровский завод в начале марта прибыла рота Псковского пехотного полка под командованием капитана Ламздорфа. Капитану был дан список, в котором упоминалось свыше 500 подлежащих аресту «возмутителей».

Утром 20 марта Ламздорф с командой подошел к Кижам. Здесь он увидел огромную толпу крестьян, вооруженных рогатинами, кольями и ружьями. Ламздорф ограничился вручением указа старостам и ждал решение суема, который длился около 5 часов. Во второй половине дня старосты Костин и Сальников сообщили Ламздорфу решение суема: крестьяне к заводским работам не приступят и друг за друга умереть и головы свои положить готовы. Крестьяне в это время, доносил Ламздорф, «подняв рогатины, колья, оглобли и ружья, производили чрезвычайный крик» и угрожали: «если вы хоть одного арестуете, то мы у всей команды руки и ноги поломаем».

После отражения команды Ламздорфа крестьяне Заонежья усилили оборонительные меры. На дорогах, ведущих к Петровскому заводу, они устраивали лесные завалы и расставляли дозоры, у земских изб дежурили конные связные; разведчики наведывались в Петровскую слободу.

3 апреля 1771 года был издан указ Екатерины II «О усмирении беспокойств, происшедших между олонецкими заводскими крестьянами». Отдав дань фальшивым словоизлияниям о «материнском сожалении», Екатерина II начинает далее говорить, что тот, кто после данного «императорского повеления» отважится оставаться в непослушании и «не придет в раскаяние и рабское свое повиновение и не вступит в ту работу, которая ему по наряду приказывается, тот сам уж от нас за бунтовщика и возмутителя противу воли нашей императорской признан будет, и никаким образом тягчайшего нашего гнева и наказания не избежит».

Для объявления указа среди приписных крестьян правительство направило лейб-гвардии капитан-поручика Ржевского, который в сопровождении капрала, писаря и нескольких солдат в апреле объехал территорию горного округа. По возвращении из Заонежья Ржевский заявил в следственной комиссии, что только силой оружия можно усмирить крестьян.

В середине июня на Петровский завод из Петербурга прибыл отряд под командованием князя Урусова. В состав отряда входили мушкетерская и гренадерская роты и артиллерийская команда с двумя пушками. В отряд была включена и рота Ламздорфа.

Среди крестьян чувствовалось нарастание апатии и усталости. Отход от движения богатых, прибытие на Петровский завод двух рот солдат с пушками, подрывная работа предателей и материальные затруднения, – все это угнетающе действовало на крестьян Заонежья. В этот переломный момент крепостническое правительство и нанесло решающий удар в сердце восстания.

Карательный отряд Урусова вступил в Кижи в ночь на 30 июня. Рано утром к Урусову явился староста Кижской трети Семен Костин в сопровождении «множества крестьян». Он заявил Урусову, что крестьяне «ея величеству повинуются, но подписками обязаться ни единый не намерен и не будет». Выслушав угрозы со стороны Урусова, крестьяне попросили отсрочки до следующего дня «к собранию и советованию всей трети вообще». Отсрочка была дана, но Урусов не терял времени. Руководители Кижской трети Костин и Чиворов были арестованы.

Кижане послали своих ходоков в соседние погосты и волости. Однако такого подъема, как в прошлые месяцы, среди крестьян уже не было. К утру 1 июля в Кижи собралось всего около 2000 крестьян Кижской и Великогубской третей и Типиницкой волости. Вновь назначенный староста по приказу Урусова ввел крестьян в церковную ограду, которую с трех сторон окружили солдаты, а с четвертой стороны простиралось Онежское озеро.

В двух воротах церковной ограды были установлены пушки и на виду крестьян заряжены. Однако я заметил, писал Урусов в рапорте, что крестьяне «ни малейшего страха не имели». В ответ на требование Урусова дать подписку о послушании суем отвечал: нет, не дадим и в работы не пойдем. Тогда Урусов приказал стрелять. Раздался пушечный выстрел. «Сей выстрел, писал в рапорте Урусов, лишил пяти человек жизни». Читаем далее в рапорте Урусова:

«Робость от сего выстрела видна была сквозь дерзость и упрямство, еще и тут показывающееся в сих людях, и я снова увещеванием начал их к повиновению уговаривать, но почти в три часа времени только около двадцати человек к подписке и повиновению пригласить в состоянии был, а единогласно от всех собранных слышал, что оне не подпишутся и один за другого умереть готовы.

Но как я выше имел честь вашему превосходительству донесть, сделал я примечание о их робости, почему и не намерен уже будучи еще стрелять для пристращения закричал, чтоб пушку ввезли в ограду и поворотили в толпу, где людей более было и где мне казалось, что несогласие в их намерении господствовало. Сие движение в ту ж минуту произвело единогласное прошение: «постой, дай нам подумать». На что я, как будто согласясь, пушку остановил и колеблющихся и устрашенных довел увещеванием и строгим требованием, чтоб вскорости мне намерение свое объявили до того, что сперва многие, а потом и все стали просить к подписке бумаги и чернил».

В народном предании, записанном в Кижах в 90-х годах XIX века, об этом трагическом событии рассказывается так. Когда генерал у Кижской церкви стрелял в народ из пушки, и там «кровь пролилась», то из толпы вышел седой старик Климов. «Я, сказал он, желаю богу и государыне служить. А генерал-то схватил его за бороду: ты, говорит, пушки послушался, а не указу».

Крестьянское восстание было подавлено, но следственную комиссию беспокоило то обстоятельство, что Климент Соболев оставался на свободе, скрываясь в селениях Заонежья. Около 15 июля 1771 года в следственную комиссию поступило донесение от старосты Фоймогубской волости о том, что К. Соболев возвратился из Петербурга и находится в деревне Романовской, в своем доме. В Толвуйский погост сразу же отправился поручик Франк со взводом солдат. 21 июля он арестовал К. Соболева. При аресте у К. Соболева были отобраны: ружье, пистолет, пороховая натруска и нож. «Всенародного возмутителя» доставили на Петровский завод, где было приказано заковать его в кандалы.

Рассмотрев заключение следственной комиссии, Сенат вынес приговор. К Соболев, С. Костин и А. Сальников осуждались к наказанию кнутом (по 100 ударов каждому), вырезанию ноздрей, к наложению на лице раскаленным железом клейма из трех букв: «воз» (первые буквы слова «возмутитель») и ссылке в вечные каторжные работы на Нерчинские рудники.

Далее следовали осужденные к наказанию кнутом и ссылке в Сибирь на вечное поселение: Е. Калистратов, А. Великанов, П. Никонов, А. Пядин, Е. Политое и М. Чиворов. К наказанию плетьми осуждены были 55 крестьян, из них 42 подлежали ссылке в Сибирь на поселение и 13 – отдаче в рекруты. Отдаче в рекруты подлежали еще 87 наиболее здоровых и молодых крестьян, но без предварительного телесного наказания.

Особо были выделены Сенатом 14 крестьян. Половину из них наказали кнутом, а остальных – плетьми и сдали старостам для «водворения на прежние жилища». Было также приказано взыскать с приписных крестьян Заонежья свыше 8000 рублей для покрытия расходов по содержанию следственной комиссии и несколько сот рублей в пользу чиновников и служителей «за бесчестие».

Отзвуки Кижского восстания долго тревожили крепостников. Сохранившиеся источники позволяют сделать предположение, что отряд повстанцев, действовавший в лесах Заонежья осенью и зимой 1771 года, насчитывал 50–60 человек. В отряде находилось 16 активных участников восстания из Толвуйского погоста (Григорий и Анкудин Соболевы, Родион Марков, Нефед Кругляков), несколько крестьян из Типиницкой волости (Трифон Ригачин), из Великогубской трети (Дмитрий Арефьев) и др. Кроме того, к повстанцам примыкали беглые солдаты и рекруты. А в Заонежье из числа осужденных к сдаче в рекруты в бегах находилось 30 человек.

Для розыска и поимки повстанцев в июле 1771 года в Заонежье направился отряд солдат во главе с капралом Лукой Михайловым, а вслед за ним отряд прапорщика Лихачева. Населению было объявлено, что за сведения о местонахождении и за поимку повстанцев будет выдана награда по 5 рублей за человека.

Крестьяне Заонежья не только не имели желания оказывать помощь воинским командам, но предупреждали повстанцев об их продвижении. Долго повстанцы оставались неуловимы. Мы приходим туда, где только они были, но повстанцы «окажутся в других местах», – писал в своем рапорте один из начальников воинских команд. Повстанцы в лесах держали караул и знали о маршруте команд от сочувствующих им земляков. Как только опасность проходила, повстанцы «обращались на крестьянских своих пахотных работах. И если бы не было им укрывательства от крестьян, констатировал начальник заводов, то они были бы давно схвачены». Осенью 1772 года воинским командам все же удалось схватить несколько повстанцев, и в их числе Григория и Анкудина Соболевых.

Однако Григорию Соболеву в октябре того же года удалось бежать при обстоятельствах, которые свидетельствуют о симпатиях населения к повстанцам. В тот день Соболев вместе с тремя колодниками был направлен под конвоем за хлебом для обитателей тюрьмы и в пути сумел скрыться «между народом».