Текст книги "Под сенью проклятия (СИ)"

Автор книги: Екатерина Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Да, великий принцесс! – Сестра перегнулась в поклоне так, что едва лбом в коленки не врезалась.

Я поклонилась поскромней. Мы вышли, а на лестнице Арания вдруг зашипела:

– Ой, что делать-то! И к принцесс нельзя не пойти, и день сегодня такой.

– Какой? – Удивилась я.

– Так сегодня же вечером Рогор ждать будет! За кремлевскими воротами, с новостями!

Я застыла на полушаге. А ведь и впрямь, сегодня как раз третий день. После встречи с Глердой письмо с весточкой от Рогора вылетело у меня из головы. Напрочь.

– Выход один. – Прошипела Арания. – Ты выйдешь к воротам вместо меня. Скажешь Рогору, что я у самой королевишны Зоряны сижу, отлучиться никак не могу. Он столько лет в услужении у моей матушки был, так что поймет. Все, что он скажет, выслушаешь, и мне слово в слово передашь. Поняла?

– А если он уже того? Нашел виновного? – Спросила я.

– Даже если нашел, сегодня он его тебе не покажет. – Она задумалась, глянула на ступеньку под ногой. – Не под кремлевскими же воротами того убивца кончать! Скажи, пусть все приготовит и день назначит, а я у королевишны отпрошусь. Понимать должен, что я тоже на службе, а из дворца так просто не уйдешь. День пусть выберет или перед самым Свадьбосевом, или после.

– Ну раз так. – С сомнением сказала я. – Схожу. Только после Свадьбосева королевишна уедет в летний дворец, в село под Чистоградом.

– А ты откуда знаешь? – Арания глянула на меня с ревностью во взгляде. Губы стянулись в нитку.

Я пожала плечами.

– Вчера в бане жильцовские женки об этом болтали. А я стирала да слушала.

У Арании лицо помягчело.

– Ладно, тогда молодец. Вот можешь же пригодиться, когда хочешь, Тришка! Скажи Рогору, пусть назначит день перед Свадьбосевом. Я перед великой принцесс ужом вывернусь, но умолю её отпустить меня на денек. Айда в горницу.

В горенке сестра не задержалась. Перекусила с подноса, что уже стоял на крайнем сундуке, и убежала. Мне тоже пора было идти – сначала в покои Граденя, а потом на встречу с Рогором.

Перед выходом я на всякий случай расчесала волосы, натерла их пивом и распушила, полузакрыв ими лицо. Все по совету той жильцовской женки, Улеи. Красавицей от того не стала, конечно, но уродство свое чуток прикрыла. Да и волос у меня богатый, не хуже, чем у матушки, есть чем покрасоваться.

На четвертом поверхе никого не было. Я привалилась к стеночке, постояла. Когда снизу загремели шаги, изготовилась. Внутри все переворачивалось, когда думала, что вот сейчас зайду в горницу, где скончался мой отец – а с ним вместе сам королевич. Одна радость, оба померли мгновенно, как сказала Глерда. Не мучились. А может, кто-то из них истаял, как Аксея?

По лестнице поднималась чернавка. Я выждала, пока она поднимется до четвертого поверха, и взялась за медную ручку.

Вот только девка и головы в мою сторону не повернула. Шла себе убираться в чьей-то горнице, волокла ведро с водой на пятый поверх. И ничего не спросила, даже не глянула на меня.

Я все-таки переступила порог, зашла внутрь. Все двери в покоях погибшего Граденя стояли нараспашку. От входа виднелась вереница горниц, богато убранных, без пыли и паутины.

Дело было такое, что требовалось все обдумать. Глерда велела показаться у двери покойника три раза – но считается ли тот раз, когда меня видели, но не заметили? И даже не спросили, кто я, зачем в чужие горницы лезу?

Я снова выскочила в проход. Может, кто-то из жильцовских женок пройдет по лестнице? Те уж точно спросят.

Однако время шло, а никто не появлялся. Проскочила ещё одна прислужница, уже с подносом. Я снова зашла. Но и тут на меня не глянули.

А меж тем у кремлевских ворот уже должен был поджидать свою хозяйку Рогор. Норвин, конечно, мужик упрямый, он и до полуночи там проторчит – но у меня-то времени много не было.

И я решила взять дело в свои руки. Главное ведь что? Чтоб меня увидели у двери Граденя, да спросили, кто я и зачем лезу в чужие горницы. Так что я пошла вниз по лестнице.

Толстые стены дворца хранили прохладу, но снаружи оказалось жарко. Вечерело, однако от камней перед входом все ещё тянуло зноем, как от голышей в парной. Двустворчатые двери я прошла медленно, с жильцами поздоровалась степенно. Улыбаться им не стала, не рискнула. Вышла и зашагала по дорожке к службам.

Думалось мне так – если жильцы и впрямь считают меня завидной невестой, кто-нибудь из них заговорит. Может, даже увяжется следом. С жильцовскими женками я на такое не надеялась, у них свои дела.

О курносом со вчерашнего дня я старалась не думать. Вот отыщут ведьмы с моей помощью того убивца, вернут мне красу – тогда и пройдусь павой. Может, даже тут пройдусь, по кремлю, у него под носом. Если меня, преобразившуюся, внутрь пустят. И пусть он тогда на меня поглядит-полюбуется.

Хотя, окоротила я себя, после преображения он на меня и не глянет. Если нынче у него в глазах, как на меня посмотрит, приданое мелькает – потом я ему буду без надобности. Ведь приданное король Досвет обещал страшной девке по имени Триша, а той, если будет милостива Кириметь-заступница, в один день не станет. Она исчезнет, а вместо неё появится другая.

Кругляш, где жильцы тренировались, я обошла по дальней дорожке. Сердце у меня все-таки затрепыхалось, когда заметила там курносого. И тот меня увидел – подбежал, охальник, к ограде, споро перемахнул, опершись одной рукой на жердину.

Удаль молодецкую передо мной выказывал. У, морда наглая, глаза бесстыжие! И рубаха у него все тело от пота облепила, взгляд так и тянется.

Ещё двое жильцов к ограде подошли, выкрикнули:

– Подобру!

Я им степенно ответила:

– И вам поздорову, господа хорошие.

Курносый тем временем встал на дорожку в двух шагах передо мной. Почти её перегородил – самую малость оставил, только чтобы протиснуться. Глянул задорно.

– Подобру тебе, девица. По делу спешишь?

Другие жильцы от оградки отошли. Мне, наверно, следовало огорчиться, да не получилось. Значит, судьба такая, вздохнула я про себя. Сказала, склонив лицо – вроде как из скромности, а на деле, чтобы занавесить лицо кудрями:

– Воздухом подышать вышла. Да жарко больно, сейчас во дворец вернусь.

И хоть не велела себе даже думать о нем, а сердце затумкало пуще прежнего. Предложит проводить или нет?

Предложил.

– Проводить тебя, девица? Вдруг сомлеешь по дороге.

Я, как Арания меня учила, глаза в дорожку воткнула, чтобы скромность свою выказать. Выдохнула полной грудью, и так, без воздуха, почти что просипела:

– Проводи, добрый человек. Голова чегой-то кружиться, боюсь на пятый поверх одна взбираться, ещё сомлею по дороге.

– Подожди тут. – Велел он. И снова перемахнул через ограду.

Я застыла, не поднимая глаз. Внутри у меня то ли смех нарождался, то ли злоба, то ли ещё что. Вот ведь наглец! И имени моего не знает, а уже приказы отдает.

От толпы жильцов, собравшихся на кругляше, донеся дружный гогот. Я поежилась, несмотря на жару. Ох, убьет меня Арания, как узнает.

Вернулся курносый быстро. Снова красиво перемахнул через жердочку, подошел, натягивая на ходу серый полукафтан в серебряном позументе.

– Не гневись, за одежкой бегал. Не хотел при тебе в нижней сорочице ходить, скромность твою тревожить.

Я едва не засмеялась в голос. Да знал бы он, скольких голых мужиков я повидала! Скольким раны зашивала, и на ногах, и на поясе. Только на заду да на причинном месте Мирона мне не позволяла раны шить, говорила, ты ещё девка, тебе ещё рано.

Я поплыла по дорожке, обмахиваясь ладонью. Пусть не забывает, что иду с ним только потому, что сомлеть боюсь.

– А как тебя зовут, девица? – спросил курносый, неспешно шагая у меня за плечом.

– Госпожа Триша. – Прописклявила я, пытаясь изобразить голос Арании, каким та беседовала с великой принцесс.

– А я Ерша.

– Подобру тебе, господин Ерша.

– Да не господин я. – Отмахнулся он. – Особливо для тебя. А ты, госпожа Триша, будешь из новых королевишных услужниц?

Ведь все знает, а сам балаган передо мной разыгрывает, сердито подумала я. Сказала, снова ломая голос под Аранию:

– Из них.

– Ну и как тебе тут живется, во дворце-то? – Не унимался курносый. – Не обижает кто? Если что, ты только скажи, я враз.

Хотелось мне сказать, что мало кто из мужиков меня обидеть решиться, но разумнее было промолчать – и я промолчала.

– Свадьбосев скоро. – Снова закинул удочку курносый. – Тут, в кремле, гулянье будет, ведьмы силу показывать выйдут, пришедшему народу чарку от короля-батюшки нальют, угощенье поставят. Толпа соберется! В прошлом году в давке у ворот аж двоих потоптали. Я, конечно, караул нести буду, но к вечеру освобожусь. Могу проводить.

– Благодарствуем. – Сказала я. На этот раз своим голосом – он все равно так дрожал, что притворяться сомлевшей не было нужды.

– Я на Свадьбосев буду с сестрицей Аранией.

– Так я вас обеих провожу. – Радостным голосом предложил Ерша.

У меня аж стук сердечный прервался. Значит, и впрямь о сестрице больше думает, как я и предполагала.

– Арания чужих не любит. – Отбрехалась я.

Так мы и шли. Ерша меня спрашивал, кто я да откуда, кто мои мать с отцом. Я отвечала так, как велела когда-то отвечать Морислана – что отца моего звали Иргъёр Ирдраар, что он погиб на границе, и давно. А мать, мол, была тутешкой, и скончалась сразу вслед за отцом. Сама же я росла у бабки в дальнем селе.

За разговорами мы дошли до лестницы. Там Ерша примолк. На четвертом поверхе я встала. Курносый, шедший чуть позади, тут же спросил:

– Притомилась? Дай руку, поддержу.

Я вместо ответа спросила:

– А не скажешь, в каких покоях прежде жил королевич Градень?

Жилец встал рядом, глянул изумленно. Неуверенно ткнул рукой в крайнюю дверь.

– Там. А зачем тебе?

Тут только я осознала, насколько глупым было все то, что сделала. И что затеяла все ради одного – курносого повидать. Не туда меня вели ноги, ох, не туда!

Однако жилец ждал ответа. Я промямлила:

– Тетушка моя, Морислана Ирдраар, рассказывала о бедном королевиче, что скончался тут, во дворце. Хочу его памяти поклонится.

Ерша вроде как побледнел. С чего бы?

– Не дело юной девице по горницам покойника шастать.

– Тетушка, – со значением сказала я, – много о Градене рассказывала. Жалела его очень. Он ведь совсем юным умер. Спасибо, что показал его дверь, господин Ерша. А теперь ступай. Голова у меня больше не кружится, так что дальше сама дойду. Поздорову тебе.

Я шагнула к двери, спиной ощущая, как курносый сверлит меня взглядом. Аж кожу меж лопаток стянуло.

Порог я перешагнула, дверь за собой прикрыла. Приникла ухом к двери. На лестнице стояла тишина. Что ж, так и стоит?

Ладно, решила я. Прогуляюсь пока по покоям.

В горницах Граденя стены не закрывало полотно, как у Зоряны. Большая часть покоев была выбелена и расписана. Я бродила, дивясь на чудных зверей, скачущих по стенам. Туры, вепри и медведи вели хороводы, кое-где за ними скакали охотники – не простого вида, на конях в дорогой сбруе. Одну горницу расписали дроздами, сидящими на ветках, да так умело, что каждое перышко в оперении виднелось на особицу.

Там, где не было росписей, камень прикрывали ковры. В предпоследней горнице я увидела кровать – и сразу вспомнила рассказ Глерды о том, что здесь случилось. На покрывале из громадной, белой клокастой шкуры, снятой с неизвестного зверя, лежала ветвь. Прямо поперек кровати. Большая, березовая, со свежей, чуть привядшей листвой.

Я вздохнула. Березовые ветви приносят на могилы родные, чтобы священное дерево осеняло прах близких так же, как осеняет святой оберег живых. Ветку, ясное дело, принесли сюда ради Граденя – но она заодно стала и приношением моему отцу. Я наклонилась, погладила черешок, прошептала:

– Батюшка. пусть Кириметь-кормилица не оставит тебя своей милостью в Наднебесье. И тебя тоже, королевич Градень.

Не знаю, сколько я простояла, глядя на кровать. Потом повернулась и увидела игрушки, расставленные на сундуке у стены. Деревянные раскрашенные ратники на конях и пехом, птицы, медведи с топориками, лошадки. Сколько ж лет было Граденю? Зоряна, к примеру, чуть старше меня. Если мне двадцать весен, то ей двадцать три или больше. Понятно, что Градень старше сестры по годам. Но вот на сколько старше?

В груди что-то ворохнулось, и глаза стали заплывать слезой. Я сделала несколько шагов, встала у кровати, большой, как у взрослого мужика. Огляделась. Может, как раз на этом месте стояла моя матушка в ту ночь. А рядом с ней – мой батюшка.

Тут от входа что-то заскрипело. Я хлюпнула носом, рывком утерла слезы ладонью – и рванулась назад.

Приоткрыв дверь, в покои заглядывал Ерша, тревожно морща лоб и вскинув светлые, выгоревшие до белизны брови.

– Госпожа Триша? Ты как, жива?

– Да чо со мной станется? – Я отодвинула его здоровой рукой, сама вышла, дверку за собой плотно прикрыла. – А ты что тут стоишь, господин Ерша? Ступай давай, я до своего пятого поверха и сама доберусь.

Он все встревожено моргал. Тут растворилась дверь, что вела в покои Досвета. На пороге возник жилец, крупный мужик с коротко стриженной бородкой.

– Ерша Нетужевич? А я думаю, что за шум, что за разговоры под дверью у короля-батюшки? – Он быстро перевел взгляд на меня, бросил: – Подобру тебе, девица. А что тут.

– Мимо шли. – Поспешно ответил Ерша.

Но мне-то другое требовалось. Я и рубанула:

– А я в покои убиенного королевича заходила. Чтобы память его почтить. Поздорову вам, господа хорошие.

И рванула по лестнице вверх, оставляя мужиков одних.

В горницу свою я не зашла. Вместо этого прошагала весь пятый поверх, и по малой лестнице, что пряталась в конце прохода, спустилась вниз. Дверку, через которую можно было выйти, охраняли двое жильцов. Но ни один из них не был Ершей, так что я выскочила, не опуская глаз и не чувствуя стеснения в груди. Спешно прошагала по мелким дорожкам и вышла напрямую к кремлевским воротам.

Солнце лишь самую малость не дотягивало до окоёма. Запоздала я со своими делами, лишь бы Рогор не ушел.

Выскальзывая из ворот, что были втиснуты в простенок между двумя башнями, я глянула на жильцов, стоявших у громадных створок. Потом промерила взглядом одну из башен, островерхую, с оторочкой из стрельчатых зубцов по краю крыши. Охраняют ли ведьмы те ворота вместе с жильцами? И где запрятаны сторожевые горницы, о которых говорила Глерда?

За воротами лежала большая площадь, окруженная высокими каменными палатами – у каждого дома крыльцо шло до второго поверха. И с тремя святыми березами на краю. Землю, на которой росли деревья, окружало кольцо камней. На нижних ветвях полоскались густо увязанные шелковые ленты. Щедро горожане испрашивали милости у Киримети, не жалились. У нас-то в Шатроке к святому дереву одни лоскуты привязывали.

Народу на площади оказалось немного. В двух местах на сходах торговали калачами. Мальчишки-разносчики то вразнобой, то хором надсадно кричали:

– А кому калачи? Горячи, из печи! Подходи, не гляди, сразу в рот мечи!

Прохожий люд – большей частью прислужники, уходившие из кремля под вечер – останавливались, раскупая товар.

Я оглянулась и сразу увидела Рогора. Норвин выступил из-за полога лент, падавших с берез, заспешил ко мне. На поясе у него висел длинный тесак, как тогда, когда мы ехали из Неверовки в Чистоград. И одет он был в тутешскую рубаху, а не в норвинскую, с широкими рукавами.

Подойдя, Рогор обшарил взглядом просвет кремлевских ворот.

– Добрый тебе вечер, госпожа Триша. А где Аранслейг?

– И тебе подобру, Рогор. – Отозвалась я. – Ты уж извиняй, но Аранию к себе королевишна потребовала. Сам понимаешь, она теперь тоже в услужении, что ей велят, то и делает. Меня вот попросила к тебе на встречу вместо неё сходить.

– Как? – Рогор надвинулся на меня, пригнув голову. Глаза его зло блеснули. – Может, она просто передумала и уже не хочет платить легед? И потому прячется от меня? Так не поступают с сыновьями норвинов, что носят в крови лед.

– Ты, Рогор, не в себе. – Оборвала я его. – Арания, конечно, глупости делает – но от своего слова не откажется. Сказала, заплатит, значит, заплатит. А ещё она велела тебе передать – если ты уже знаешь того злодея, выбирай подходящий день. Она у королевишны загодя на тот день отпроситься. Только знай, что после Свадьбосева королевишна уедет в летний дворец под Чистоградом. И мы вместе с ней. Так что день нужно назначить до праздника.

Он отступил, глянул чуть поспокойнее.

– А ты стала другой, госпожа Триша. Обтесалась, говоришь как госпожа.

Я вздохнула. Дело нехитрое – научиться говорить как Арания. Рогору, однако, ответила по-другому:

– Тут, во дворце, всему быстро учат. Так какие у тебя новости?

Он кинул ладонь на рукоять тесака, снова придвинулся ко мне:

– Мы с Сокугом нашли убийцу.

Раз нашли, значит, убьют, подумала я. Мне вдруг стало не по себе. Сначала убил тот человек, теперь убьют его.

И все вроде правильно, не сидеть же Морислане на небесах, у своей норвинской Трарин, неотомщенной. Но уж больно много крови льется.

Да только мне ли на других пенять? Сама ведь стараюсь, чтобы ведьмы нашли колдуна, что проклятье наслал. Нашли и убили. Иначе мне лицом не выправится – а им свои дела не справить.

– Это я передам. – Отозвалась я. – Ещё вести есть?

Рогор глянул на меня пристально, помедлил, ответил:

– Скажешь Аранслейг – дознание, что провели во дворце, ни к чему не привело. С поварни пропал один подавальщик. Все думают, что это он подсунул Морислане угощение с отравой.

Я нахмурилась.

– А ты как думаешь? И откуда ты все знаешь?

Рогор наклонил голову ещё ниже, сказал ещё тише:

– Прислужники, госпожа Триша, знают многое. А мне не трудно налить лишнюю чарку поваренному служке. Что же до того, что я думаю. пропавший прислужник – концы в воду, вот что я думаю. Передай госпоже Аранслейг – те, кто ведет королевское дознание, на том человеке закончили. А я с него начал.

– И куда дошел? – Спросила я.

Рогор снова помолчал, глянул у меня над плечом, жарко дыхнул. Я ощутила в его дыхании запах эля, которого перепила тогда на норвинском прощании с Морисланой. Сразу вспомнилось, как она лежала на телеге, в ярко-алом платье, белая, прекрасная, усыпанная хладолистом.

– Только никому не говори. – Предупредил меня норвин. – Одной Аранслейг. Пусть бельчи готовит, потому что я нашел то, чего не нашли чистоградские ведьмы. Не могли ту отраву подмешать на королевской поварне. Народу там много толчется, заметить такое легко, а скрыть трудно. Умный человек приготовил бы угощение с отравой в другом месте, готовое принес во дворец и отдал бы подавальщику. Тот служка рассказал мне, что пирожное, куда засунули отраву, стряпают из сахарного зерна. Им в Чистограде торгуют только два купца. Вот я их и нашел, а потом спросил.

Он двинулся, оторвал ладонь от тесака, сжал в кулак, легонько постучал по рукояти. Видать, спрашивал от души.

– И выяснил, кто брал такое зерно перед королевским пиром. Они припомнили трех покупателей. Двух купцы знали, они и до этого брали у них сахарное зерно. А вот третий пришел за сахарным зерном в первый раз, его купец не знал. Зато у него оказалось приметное лицо – рябь по лицу, как после оспы, чего средь тутешей не встретишь, лысая голова. И одет в чужое платье.

Он остановился, горделиво выпятил грудь.

– Я сходил в Иноземную слободку. Ради такого дела и сам в тутешское переоделся, чтобы в глаза не бросаться. Поспрашивал там, походил, поглядел. И надо же такому случиться – как раз такой прислужник работает в доме того, кого я и раньше подозревал.

– А кого ты подозревал? – Не удержалась я.

Норвин фыркнул, покрутил головой.

– А легедом с тобой не поделиться?

– Больно уж ладно у тебя выходит. – С сомнением сказала я.

– Я, Ргъёр Хафсон, честный норвин. – Довольно заявил Рогор. – И не хожу кривыми путями. Вот всемогущий Дин и присматривает своим глазом, чтобы мне на пути попадалась иногда удача. Передай Аранслейг – я приду сюда за четыре дня до Свадьбосева, с утра. Пусть дочь Морислейг выходит, и я отведу её туда, где она увидит убийцу своей матери. Доброй тебе ночи, госпожа Триша.

Он повернулся, быстро зашагал к ближайшему сходу с площади. Свое «поздорову» я сказала уже в спину норвина.

Солнце укатывалось, небо с одного края выкрасилось в алое. По зубцам и башням кремля чиркали последние лучи. Я заспешила во дворец.

Глава пятнадцатая. Сказ о ржаном зернышке

Арания уже ждала в горнице – мерила проход от двери до окна быстрыми шагами. Увидев меня, застыла.

– Ты чего так долго? Ой, что со мной было.

Глаза у неё стали громадные, и на белом лице смотрелись двумя дырами. Я даже испугалась.

– Да что случилось-то?

Арания сморщилась – плакать собралась, догадалась я. Сказала, вздохнув с завыванием:

– Как сели гадать, сначала все шло хорошо. Великий принцесс даже улыбнуться изволила два раза – первый, когда одно желание загадала, а второй, когда оно сошлось. А потом пришла госпожа Любава. Великий принцесс ей – уйди, тетка Любава! Та её умолять. Мол, ведьмы наказали, чтобы свет-королевишна гаданьями не занималась – вдруг такое нагадает, что ей, наследнице положской, от того поплохеет! И ещё, мол, велено королем-батюшкой королевишну к девичьему баловству не приучать – ей высокий удел положен, страной править, а не вольной девицей жить! Не могу, говорит, тебя оставить, дозволь хоть рядом посидеть. Великий принцесс и отвечает – садись в угол, тетка Любава, но приказывать тут не смей. Я, говорит, одна в этих покоях хозяйка. А та как села в уголок, как начала оттуда гляделками зыркать. И все желания враз сходиться перестали. Великий принцесс уж ликом темнеть начала.

Я и решила схитрить, два зерна как одно засчитать, чтобы чет вышел. А Любава совой из угла – не так считаешь, ну-ка пересчитай! Смотри, свет-королевишна, как бы твоя помощница не обманула тебя! Ну прям колдун-баба из сказки! Великий принцесс разом посмурнела и меня выгнала.

Она топнула ногой и снова заходила по горнице, огибая меня по пути, как неживую балясину.

– И потому ты криком исходишь? – Я только головой покачала, на неё глядючи.

Сдурела девка. Ей тут от Рогора такие вести, а она из-за великой принцесс по горнице бегает, как ошпаренная. Тоже мне, ликом потемнела – да Зоряна весь день ходит кислая, точно её поят одним капустным рассолом, а есть дают только девятидневные щи.

И опять же, сама виновата. Разве можно при гадании жульничать? Это ж какая обида королевишне. И что ей теперь думать о тех гаданиях, что сошлись? Чему верить?

Арания топнула ногой.

– Эх, Тришка, Тришка! Ума у тебя коврижка!

Ну ровно дите малое. Я на ту дразнилку не поддалась. Сказала со значением:

– У кого как, а у нас в Шатроке ковриги пекут большие. Вот бы кой-кому столько ума в голову.

– Ты что, и впрямь не понимаешь? – В голос взвыла Арания. – Да Любава не хочет меня к великой принцесс подпускать! Стережет её, точно муж ревнивый! И на меня теперь взъелась! А ведь завтра должна прийти мастерица с цорсельским платьем! Вдруг Любава прикажет больше к нам не ходить? Или платья велит нарочно испортить? Ох-ти мне бедной, сиротинушке без матушки! Некому меня защитить-пожалеть!

Выла она всерьез, как с горя большого. И руки заломила. Я вздохнула, подошла, приобняла за плечи.

– Не горюй, придумаем что-нибудь. Вести от Рогора хочешь услышать?

Она кивнула. Но рук, у груди сцепленных, не разжала. Дослушав мой рассказ, всхлипнула:

– Как я теперь у Зоряны отпрошусь? Ох-ти моя матушка. неужто даже не полюбуюсь, как твоему убивцу голову отрубят?

Моя рука разом отдернулась от её плеча. Может, я и неправа была. Не брось меня Морислана в детстве, глядишь, и я бы сейчас то же самое говорила бы.

Арания все всхлипывала. Я подумала, со вздохом снова опустила ей руку на плечо. Сказала:

– Хорош сырость-то разводить. Смотри, будешь так долго реветь, под носом от соплей плесень нарастет.

– Сердца у тебя нет. – Вызверилась на меня Арания. – Бесчувственная ты, Тришка! И необразованная! Одни гадости говоришь, вместо того чтобы сказать что-то красивое, возвышенное, утешительное!

И что я такого сказала? Меня Мирона всегда так утешала, если коленку разобью или мальчишки на улице задразнят. Я пожала плечами, спросила:

– Когда Любава тебя поймала? В самом начале, как только ты дважды одно зерно посчитала или когда счет уже закончила?

– Как только дважды посчитала.

– Тогда что ревешь? Скажешь, случайно обсчиталась, прости, великий принцесс. Сомлела, устала, в глазоньках потемнело.

Арания перестала всхлипывать.

– Думаешь, поможет?

Я сходила за утиральником, который второго дня смастерила из старой сорочицы. Подала Арании.

– На, утрись. А завтра, если королевишна о том спросит, стой на своем. Обсчиталась, и все тут. Рука дрогнула, вот и прихватила два зернышка вместо одного. И прощения проси, кланяйся пониже.

– Уж я так попрошу. – Арания высморкалась.

Я погладила её по плечу.

– Попросишь, попросишь. Все уладится, вот увидишь, Арания. А сейчас давай-ка спать, поздно уже. И не думай об этом больше.

Наутро Арания встала хмурая, с опухшими глазами. Я предложила расчесать ей волосы – она ответила кивком. Но рта так и не раскрыла. Едва покончили с этим, в дверь вдруг стукнули и в горницу вошла девка в расшитом сарафане.

– Королевишна приказала вас к ней привести. Немедля.

Арания вздрогнула. Глянула на меня, а спросила у девки:

– Обеих?

– Так сказали.

– Ох, что-то будет. – Прошептала она.

Приподняла руку и впервые за все время попросила, а не приказала:

– Триша, затяни мне шнуры на боку. Рука чегой-то дрожит.

В покои Зоряны мы вошли следом за прислужницей. В горнице, где обычно дожидались утреннего выхода королевишны, Арания вдруг замерла на месте. Девка тут же обернулась к ней, бойко протараторила:

– Вас прямо в опочивальню к свет-королевишне велено привести. Пойдемте, госпожи, не задерживайтесь.

Арания вскинула голову, но тут же её опустила. Так и зашагала дальше, уткнув глаза в пол.

Горниц в покоях Зоряны было не меньше, чем в покоях Граденя. Девка привела нас прямиком в опочивальню, где стены были оббиты розоватым полотном, расшитым мелким жемчугом. На белых подзорах под окнами поблескивали алые камни, широченную кровать устилало белое же покрывало с шитой каймой, с которой свисали целые низки зернистого жемчуга.

Сама королевишна сидела на стуле у кровати, лицом к окну, одетая в шелковую сорочицу. Рукава заменяли две тонкие лямки.

Одна из них соскользнула с плеча, так что одежка провисла, некрасиво обнажив мягкую грудь. Сзади стояла служанка, и, осторожно поводя рукой, чесала светлые волосы королевишны.

Приведшая нас девка в расшитом сарафане низко поклонилась в сторону Зоряны, сидевшей спиной к двери. Махнула нам рукой – проходите, мол. Арания опять заробела, споткнулась на полушаге, так что я схватила её за руку, сжала ладонь.

И пошла туда, куда было велено – перед светлые очи королевишны.

Та смотрела в окно, глаза на нас перекатила неспешно. Губы у неё были поджаты так, что пошли морщинками.

– Подобру тебе, великий принцесс! – Выдавила Арания. И махнула глубокий поклон.

Я поклонилась так же низко.

– Подобру, великий принцесс!

Королевишна шумно выдохнула через нос, вскинула подбородок. Обратилась к Арании:

– Сначала ты. Пошто меня обманула?

Ладонь Арании в моей руке дрогнула.

– Прости, великий принцесс, обсчиталась я! День был жаркий, к вечеру притомилась. Вот и залезло одно малое зернышко мне под ноготь. А я его и не заметила, сбилась со счету. Хорошо хоть госпожа Любава углядела, от ошибки меня уберегла. Век ей буду благодарна!

Я на неё глянула в изумлении. Ну и девка! Вчера ту Любаву колдун-бабой обзывала, а сегодня хвалит.

Королевишна нахмурилась.

– А скажи-ка мне, девица Аранька. до того, как это зернышко залезло тебе под ноготь, ты тоже сбивалась?

– Нет, свет великий принцесс! Клянусь. Тэнгом, повелителем неба, клянусь! Клянусь, что до того случая ошибок не было! Да и тот раз вышел случайно. Сомлела я, устала, в глазах отчего-то темнеть начало. уж прости ты меня, всеми богами молю!

Зоряна приоткрыла рот, тяжко вздохнула, облизала губы.

– Ты что – олгарка?

– Я дочь Эреша Кэмеш-Бури, мой великий принцесс! Отец сейчас на границе, матушка на днях скончалась.

Королевишна вяло дернула ладонью, не отрывая руку от подлокотника, и Арания резко замолчала.

– Насчет тебя я подумаю. А теперь ты. – Она глянула мне в лицо, и глаза её, вечно сонные, тусклые, вдруг блеснули яростной синевой. – Говорят, твое имя – Триша Ирдраар. И помершей в кремле Морисланке Ирдраар ты приходишься родственницей. А ещё ты травница, да не из худших, как мне сказали. Все знают, что отраву ту Морисланке подсунула как раз её травница. То есть ты. Сделав это из зависти, а ещё потому, что семейство Ирдрааровское тебя так и не признало, как родственницу, по причине уродства. А чтобы отвести с себя вину, ты объявила, что отраву Морисланке могли подсунуть лишь на королевском пиру, на королевском мосту! И тем замарала ты мой дом, моего отца и меня са.

Тут голос у Зоряны сорвался. Она откинулась на спинку стула, начала хватать воздух ртом. Девка сзади спешно замахала ладонями у её лица.

– Это неправда. – Сказала я в полной тишине. – Я не травила госпожу Морислану. Она сделала мне много добра – привезла из дальнего села в столицу, признала как свою родственницу, платьями одарила. Да и не будь этого, я не стала бы её травить. Я не убийца.

– Молчи! – С дрожью в голосе выкрикнула Зоряна. – Смеешь мне перечить? Ах ты тварь! А ещё и ведьм накрутила, что убийца должен быть из дворца. теперь они по всем закоулкам шныряют! Любого обвинить готовы! Отцу моему наврала, ложную клятву перед ним дала. все я знаю, все! Хорошо, добрые люди мне подсказали, открыли глаза, какую змею батюшка пригрел – да не на своей груди, а на моей!

После её звенящего крика пала тишина. Я подняла взгляд над головой Зоряны. Сказать-то можно многое – да только слушать меня не хотят.

Тут приоткрылась одна из двух дверей в спальню, та, через которую мы вошли. В щели блеснул темный глаз, над ним соболья бровь, а ещё ниже – полоса муравчатого шелка, от господского платья. Кажись, Любава. Уж не она ли тот самый хороший люд, что не поленился королевишне глаза открыть? Чует мое сердце, что она.

– Молчишь? Сказать нечего? – Пропыхтела Зоряна.

– Не моя рука Морислане яд подсыпала, великий принцесс. – Я отвела взгляд от двери, глянула перед собой. Королевишна все ещё хватала ртом воздух. – Чем хочешь в том поклянусь. Госпожа Морислана опасалась отравы ещё до приезда в Чистоград. И меня к себе взяла, чтобы я ей еду пробовала.

Пусть делала я это для Арании – но госпожа матушка в кремле всегда ела с того же подноса. Так что сказанное было почти что правдой. Арания стояла рядом тихо, как мышка.

– Она меня, сироту, пригрела. Сама посуди, великий принцесс, зачем мне убивать госпожу Морислану?