Текст книги "Сладкая ночка"
Автор книги: Екатерина Черкасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Екатерина Черкасова
Сладкая ночка
ГЛАВА 1
Жара, царящая в Каире в это время года, напоминает плавящийся ад. Но по сравнению с ней атмосфера залов Каирского национального музея – просто рай, овеваемый дуновением средиземноморского бриза. Все дело в том, что бесценные музейные экспонаты боятся чрезмерной сухости, колебаний температуры. Отчаянные туристы, приехавшие в сумасшедший африканский мегаполис, задыхающийся от выхлопных газов автомобилей, испарений Нила, горячего дыхания Ливийской пустыни, ошалело бродили по полутемным залам, лениво обмахиваясь буклетами музея и отхлебывая из пластиковых бутылочек местную минералку Бараку. Жара не позволяла им сосредоточиться на монотонных пояснениях гидов, и они слонялись из угла в угол, с трудом поворачивая головы в сторону бесценных раритетов. Правда, раритеты, например Розеттский камень, выглядели не так впечатляюще, как такие, с точки зрения египтолога, «новоделы», как сокровища Тутанхамона. Но именно здесь туристы оживлялись, включали камеры, переговаривались, видимо, обсуждая вес той или иной золотой вещицы.
Не могу сказать, что я гуляю по музею из чистого любопытства. Я бываю здесь три-четыре раза в году, знаю наизусть каждую царапинку на когте у сфинксов при входе и порой сожалею, что не выбрала для изучения историю какой-нибудь страны с менее экстремальным климатом. Надо сказать, что я египтолог. Зовут меня Лиля Давыдова. Есть еще одна причина моих частых приездов в Египет. Мой папочка, бизнесмен Хуссейн Аззет, живет в респектабельном пригороде Каира. От него мне достались слащавое имя Лейла, смуглая кожа и вьющиеся черные волосы. А от мамы – зеленые рязанские глаза, бесшабашный характер и непокорный нрав. Зеленые глаза – не такая уж редкость среди египтян, а вот характером я сильно отличаюсь от мусульманских женщин.
Когда мои родители учились в Университете дружбы народов, между ними завязался страстный роман. Темнокожий нубиец из Асуана не мог не влюбиться без памяти в светловолосую задорную провинциальную девчонку с глазами цвета нильской воды. Потом родилась я – сладкая папина Ночка, как он меня называл. А когда папа окончил аспирантуру и засобирался домой, вдруг выяснилось, что на родине у него уже есть жена и двое ребятишек – мальчик Рашид и девочка Мириам, мои брат и сестра.
И уж как папочка ни уговаривал маму поехать в Египет, подолгу объяснял ей, что быть второй женой в зажиточном арабском доме не так уж плохо, что жены дружат между собой, как сестры, мама, гордая рязанская девушка, не согласилась. Но папу она все-таки любила, замуж больше не вышла, а нашему с ним общению не препятствовала. Папа приезжал в Москву, привозил горы экзотических подарков, а на каникулы забирал меня в Египет. Сейчас у него в Каире есть фармацевтический завод. Отец рад помочь мне деньгами, но я унаследовала материнскую гордость и считаю, что могу заработать себе на жизнь. Правда, я с радостью останавливаюсь в его большом и шумном доме, заполненном запахами еды и детскими воплями – у моего братца Рашида уже четверо детей. Моя старшая племянница Хайят на десять лет моложе меня и сама собирается замуж.
К своим тридцати годам я уже успела побывать в скоропалительном и скоротечном браке с однокурсником Леней Давыдовым, защитила кандидатскую диссертацию по истории Египта и давно перестала комплексовать по поводу своего экзотического имени и внешности. Мои арабские родственники, семейственные и чадолюбивые, открыто жалели меня, слово «развод» вызывало у них священный ужас. Поэтому они с некоторых пор назойливо предлагали мне в мужья «прекрасного парня, друга семьи». Они совершенно искренне не понимали, как можно не хотеть замуж. В то же время гордились моими успехами в изучении истории их страны и отчаянно хвастались перед многочисленными знакомыми родством со мной.
Я вытащила мобильный и набрала номер. Телефон запищал, и на дисплее высветилась надпись: «Сеть перегружена». Это меня не удивило. Учитывая количество абонентов, главный египетский оператор Мобинил не справлялся со шквалом звонков. Кроме того, в этом сезоне любимым развлечением египтян было звонить друг другу, но не разговаривать. Определитель номера сообщал хозяину имя или телефон звонившего, и это считалось равносильным приветствию. Поэтому телефонные трели раздаются здесь повсюду и беспрерывно. Собственно говоря, я только хотела, чтобы мой братец заехал за мной в музей. Я сама неплохо вожу машину, но по Каиру разъезжать не рискую. Не верьте тому, кто говорит, что самое безумное движение и самые непредсказуемые водители – в Москве. Это неправда, потому что все они в Каире.
Жара еще не спала, и выходить на улицу под жгучие лучи солнца было страшновато. Я осуждала себя за нежелание покидать кабинет с кондиционером: ведь я все же наполовину египтянка, а мой папа родом из самой жаркой части Египта у границы с Суданом. Мой дедушка Махмуд жил в глинобитной хижине, прикрытой пальмовыми листьями, с крошечными незастекленными окнами и даже не знал, что такое кондиционер. Крышу в таких домах не сооружали специально. Когда семья разрасталась, постепенно достраивался второй и, при необходимости, третий этаж. А семьи на юге не такие, как в европеизированном Каире. В провинции чем больше жен и детей, тем лучше. Пару раз я навещала дедушку Махмуда в Асуане и не могу сказать, что чувствовала себя там вполне комфортно. Но папе было приятно, что русская дочка чтит арабские традиции. Он даже соврал дедушке, что я мусульманка, чтобы не огорчать его, и обрядил меня в длинное платье с рукавами и платок. Ну, один день в году можно и так походить, ничего страшного не случится. Видел бы старик, с каким удовольствием я зимним вечером опрокидываю рюмочку и закусываю бледно-розовым кусочком сала! Куда же денешь рязанские гены?
Завтра утром я уезжаю в Луксор, чтобы встретиться с местными коллегами-египтологами и получить от них некоторую информацию. Через неделю мне предстоит сделать на Королевском обществе в Лондоне доклад, посвященный культу Осириса и религиозным обрядам эпохи Среднего и Нового царства. Честно говоря, чем больше я узнавала о своих предках, тем больше мне казалось, что главной их заботой была жизнь после смерти. Реальная же жизнь их мало волновала. Эпоха фараонов оставила огромное количество храмов, гробниц и других захоронений, но ни одного дворца! Ведь египтяне, воздвигая грандиозные ритуальные сооружения, руководствовались не столько желанием прославить свое имя в веках, сколько обеспечить себе достойное существование в воображаемом загробном мире! А может, действительно земной жизнью все только начинается…
Я открыла файл с незаконченным текстом доклада на английском языке. Надо сказать, что моя полукочевая жизнь помогла мне овладеть английским, арабским и французским языками. Кроме того, я освоила египетскую иероглифику. Когда понимаешь основные принципы этого письма, использование его напоминает игру в шарады. Переписываться таким образом было весьма популярно в годы моего студенчества. Естественно, среди тех, кто потрудился выучить иероглифы.
Культ Осириса – один из основополагающих в египетской мифологии. Это бог умирающей и воскресающей природы, ее производительных сил. Царствуя в Египте, он научил людей сеять злаки, сажать виноградники, выпекать хлеб, приготавливать вино и пиво, добывать и обрабатывать медную и золотую руду. Он обучил людей врачеванию, строительству городов. Но его брат, злой бог пустыни Сет, задумал погубить Осириса. После победоносного возвращения с войны Осирис устроил пир. Сет явился на праздник с подарком. Своим единомышленникам он велел внести в помещение роскошно украшенный саркофаг. При этом заявил, что саркофаг достанется тому, кому придется впору. (В этом древнеегипетское отношение к смерти и ее атрибутам.) Естественно, саркофаг оказался как раз по бедняге Осирису, злобные приспешники предателя братца Сета тут же захлопнули крышку и бросили саркофаг в воды Нила. Верная сестра Осириса и одновременно его жена Исида нашла тело, чудесным образом извлекла семя и зачала от мертвого Осириса сына. Так Исида родила Гора. Когда мальчик вырос, то вступил в битву с Сетом. Сначала он терпел поражения и даже потерял в битве глаз – волшебное Око Гора. Однако потом все же победил Сета. Гор отобрал потерянный глаз, дал проглотить его мертвому Осирису, и тот ожил. Правда, Осирис не захотел оставаться на земле, а стал править в загробном мире.
Живые фараоны отождествлялись с Гором, мертвые – с Осирисом. Поэтому земные правители были обязаны участвовать во всех ритуалах и мистериях, связанных с земледелием: с наступлением времени подъема вод Нила фараон бросал в реку свиток – указ о том, что начало разлива могучей реки наступило. Он первым торжественно начинал подготовку почвы для посева, срезал первый сноп на празднике жатвы, за всю страну приносил благодарственную жертву богине урожая.
Главной причиной моего нынешнего приезда в Луксор была инсценировка мистерии, обычно проходившая в Древнем Египте в месяце тиби, когда в драматической форме воспроизводился миф об Осирисе. И самое главное, что особенно лестно, на роль Исиды пригласили меня! Остальные роли собирались исполнить ученые, сотрудники и гости местного музея.
Наконец-то я дозвонилась своему братцу Рашиду. Жара постепенно спадала, город очень быстро погружался в сумерки. Я сложила в папку документы, которые могли мне завтра понадобиться. Возле музея было необычно пусто и тихо – туристы, утомленные экскурсиями и пеклом, разбрелись по своим отелям. Я фамильярно потрепала холки сфинксов и огляделась в поисках Рашида. Буквально в ту же минуту приехал братец и посигналил. Я его едва услышала, потому что в Каире все непрерывно сигналят, звуки сливаются в общий рев, смешивающийся с усиленными динамиками призывами муэдзинов к вечерней молитве.
Я с облегчением погрузилась в прохладное чрево автомобиля и поцеловала Рашида в щеку. Надо сказать, обладая довольно темной кожей – наши предки были нубийцами, – мой братец все же был очень красив. Я еще раз с удовольствием отметила, какие у него густые волосы, бархатные глаза с длинными ресницами и стройное, поджарое в отличие от большинства обеспеченных египтян тело. В египетской ветви моей семьи мы были самыми близкими. Мариам, не успев получить образование, выскочила замуж, нарожала кучу ребятишек и жила с мужем в Александрии. Мы с ней встречались только по большим семейным праздникам. Зато блестяще образованный Рашид хотя и отдавал много времени управлению своим заводом, но находил возможность преподавать в Каирском университете.
– Поедем домой? – спросил Рашид. – Мина приготовила баранину на ребрышках. Да и дети скучают, редко тебя видят.
– А может, погуляем? – предложила я. – А давай поедем в Хан-эль-Халили! – Я не могла без сопровождения мужчины появиться на этом огромном каирском рынке, этом настоящем городе с улицами и переулками.
– А что! Посидим, выпьем кофе, я выкурю кальян, – поддержал меня Рашид.
Конечно, выкурить кальян можно было и дома, но по восточной привычке Рашид любил вечером посидеть в кафе, поболтать с мужчинами. Наверное, поэтому арабские мужчины такие отчаянные сплетники и болтуны.
Мы прошлись по узким проходам между лавочками, торгующими специями, сувенирами, золотом и серебром, национальной одеждой и изделиями из крокодиловой кожи. На каждом шагу жарили шаурму, варили кофе, разливали чай каркадэ из цветов гибискуса. Мы выбрали столик в заведении, где было не слишком людно, и заказали кофе и кальян с яблочной водой для Рашида. Так как я была одета по-европейски, внимания на нас не обращали. Я сделала глоток обжигающего кофе с ароматом кардамона и такой густоты, что его можно было есть ложкой. В Москве я варю такой же и славлюсь этим умением среди своих знакомых. Впрочем, кроме кофе, ничего готовить я не умею. Проходивший мимо разносчик цветов с корзиной одуряюще пахнущего африканского жасмина подошел к нам, вероятно, приняв за влюбленную пару. Рашид купил ожерелье из цветов и повесил его мне на шею.
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра утром улетаю в Луксор. Там, наверное, пробуду дня два-три. Потом вернусь домой, ведь скоро доклад в Лондоне, надо подготовиться.
– Жаль, что твой дом не здесь. Ты знаешь, я всегда по тебе скучаю.
– Я тоже, Рашид. Но кто привык жить в Москве, тот не может жить ни в одном другом городе мира.
– Да, русские особенные, – согласился Рашид. – Но я все-таки очень жалею, что твоя мама отказалась ехать в Египет.
ГЛАВА 2
В Луксоре тяжелый воздух, наполненный испарениями Нила, вливался в мои легкие, словно вода. Серо-бежевый, иссушенный ветром и занесенный песком Египет в долине Нила был совсем другим. Только здесь росли пальмовые сады, от запаха цветущих кустарников кружилась голова, неторопливые ослики, такие же неторопливые, как их хозяева, везли корзины фруктов и овощей на рынок. По Нилу плыли туристические теплоходы и египетские фелюги. Если восточный берег Нила олицетворял жизнь, то выжженный пустынный западный – смерть. Там никто не жил, кроме изгоев, потомков осквернителей захоронений, там погребены правители стовратных Фив. Редко кто решался посетить западный берег после захода солнца. Я бросила свои вещи в отеле и поехала в музей, находившийся неподалеку от комплекса величественных древних храмов Карнака. Я много раз бывала здесь, но так и не смогла привыкнуть к его подавляющему великолепию. Именно здесь, у подножия одного из храмов, будем играть древнюю мистерию.
Абдул Азиз, знаменитый на весь мир египтолог, встретил меня, как всегда, радушно. Это был красивый сорокалетний мужчина, похожий на Омара Шарифа. Он не пользовался кондиционером, и в его кабинете было настежь открыто окно. Горячий западный ветер трепал белые занавески.
– Горячего каркадэ? – предложил он.
Я отрицательно покачала головой. Честно говоря, я не понимаю, как в такую жару можно пить что-то горячее.
– Как добралась, Лейла? – спросил Абдул Азиз. Лилей меня называли только в Москве.
– Прекрасно. Привезла предварительный вариант доклада на Королевском обществе, взглянешь? – По старой привычке, еще с тех времен, когда писала диссертацию, я обратилась к нему за советом.
– Конечно, моя девочка, но я думал, что больше не нужен тебе. Ты уже взрослый самостоятельный ученый, и я очень тобой горжусь, как гордился бы Ра своей дочерью золотой львицей Хатор, его солнечным Оком! «Фивы исполнены ликования, и весь Египет радуется. Идет Хатор к своему дому. О, как сладостно, когда она приходит!» – легко процитировал Абдул Азиз древний гимн.
– Но в образе львицы Хатор она чуть не уничтожила род людской, – рассмеялась я.
– Это была месть за ее отца Ра, – почему-то тихо сказал Абдул Азиз, внимательно глядя на меня.
– «Когда Ра состарился, кости его стали из серебра, плоть из золота, волосы из чистой ляпис-лазури, люди перестали почитать бога и даже замыслили против него злые дела…» – я продолжила, а вернее, начала читать текст легенды о Солнечном Оке.
– Как всегда, блестяще, – удовлетворенно заключил египтолог. Он обнял меня и заглянул в глаза совсем не по-учительски. – Я скучал по тебе, моя золотая богиня…
Абдул Азиз – вот последняя, но главная причина моего приезда в Луксор. Мы познакомились шесть лет назад, когда я писала диссертационную работу, и Абдул Азиз здорово мне помогал. Египтяне вообще с трепетом относятся к тем, кто изучает их культуру и историю. Но здесь было не просто сотрудничество ученых. Я, как могла, сдерживала себя, боясь повторения судьбы моей матери. Несколько лет я бредила Луксором, рыдала в аэропортах, без сна бродила по квартире долгими зимними вечерами. Я вспоминала наши прогулки на фелюге по Нилу, заброшенные гробницы Долины Царей, куда не пускают туристов, низкое звездное небо благословенной Нут, покровительницы любовников, горячий влажный ветер в окна – он терпеть не мог кондиционеров… Сейчас, спустя годы, боль притупилась, разлуки стали привычными настолько, насколько это возможно, я перестала вздрагивать от длинных телефонных звонков и сходить с ума от их отсутствия. Но я любила Абдул Азиза и была уверена в его любви, спокойной и надежной.
– Но я хочу познакомить тебя с участниками мистерии. – Профессор взял меня под руку и повел длинным темным коридором.
Вскоре мы вошли в залитый солнцем кабинет. Из-за стола поднялся высокий араб средних лет и почтительно с нами поздоровался. Его арабский несколько отличался от нашего. Абдул Азиз пояснил:
– Наш гость из Триполи, профессор университета Ибрагим Джами. Правда, его специализация – период Римского владычества, династия Птолемеев. Обычно его интересует Александрия, но раз уж он здесь, в Фивах, то я пригласил его принять участие в нашем празднике. Ибрагим будет Сетом. Конечно, ему придется немного поносить маску осла, но, я думаю, это не страшно.
Мы дружно улыбнулись.
– Лейла – египтолог из Москвы, – представил меня ученый.
– Не может быть, – изумился Ибрагим. – Я бы руку дал на отсечение, что вы египтянка. И ваш язык…
– А я и есть египтянка. По отцу. Так что вы почти не ошиблись, – пояснила я. Обычно мне приходилось это делать по нескольку раз на дню.
Ливиец пригласил меня выпить кофе на набережной. Мы сели в тени, разложили перед собой сценарии и попытались порепетировать. Мы увлеченно произносили древние тексты, подкрепляя свои слова жестами, пока не заметили, с каким изумлением на нас смотрят официанты и немногочисленные посетители. От смеха я едва не выплеснула кофе на свой белый костюм, что было бы непоправимо…
– А кто будет Гором, Осирисом и Нефтидой? – поинтересовалась я.
– Насколько я знаю, Гором будет Абдул Азиз, Осирисом – директор музея, Нефтидой – точно не знаю, кажется, кто-то из аспирантов. Но это такая маленькая роль, что неважно.
Мы медленно пошли по аллее в сторону храма. За нами тащилась повозка, на которой обычно катают туристов, и извозчик довольно навязчиво предлагал нам свои услуги. Он обогнал нас, только когда мы пришли. Я удивилась, что в повозке, оказывается, кто-то сидел.
– Я слышал, вы будете выступать с докладом в Лондоне, – сказал Ибрагим.
– Да. А вы тоже там будете? – обрадовалась я.
– Непременно, – уверенно ответил он.
– А потом в Триполи?
– А потом в Триполи.
– Ну и как вам там живется?
– В Ливии настоящая власть народа, – заученно произнес Ибрагим.
Он напомнил мне меня саму, зубрящую материалы последнего съезда для поступления в комсомол. Поэтому я не стала продолжать этот разговор, не хочет, ну и не надо.
* * *
Я развернула роскошное одеяние Изиды. Абдул Азиз и здесь побеспокоился: все было точно впору. Я надела тяжелую нагрудную пластину с чеканным текстом гимна Осирису – настоящую музейную редкость, узкое, облегающее платье, шитое блестящими пайетками, сандалии. Прежде чем надеть парик и корону с коровьими рогами, держащими луну, я занялась макияжем.
Современная косметика плохо приспособлена для того, чтобы сделать меня похожей на древнюю египтянку, но я постаралась. Для этого пришлось подводку для глаз наложить на толстый слой пудры, чтобы линии не оплыли. Глаза получились огромными и длинными, почти до висков, золотые тени оттеняли их глубину и роскошь одежд. Губы я сделала очень четкими и темными, словно иссушенными пустыней. Наконец я водрузила на свою голову парик и корону, посмотрела в зеркало и осталась вполне всем довольна.
Площадку в центре храма, обрамленную гигантскими колоннами, упирающимися в черное небо, ярко освещали прожектора. Резкие перепады света и тени вычерчивали причудливую резьбу на колоннах. Кроме освещенной площадки, колоссальное храмовое сооружение тонуло в ночи. Я часто бывала здесь, но впервые мне стало страшно. Я убеждала себя, что знаю в Карнаке каждый камень, каждую колонну, каждый проход, но меня колотила нервная дрожь.
Кто-то тихо подошел сзади и молча тронул меня за плечо. Я вздрогнула, резко обернулась и увидела ослиную морду. Слава богу, это был всего лишь Ибрагим в маске Сета. В отличие от меня и Гора, задействованных позже, уже был его выход.
– Удачи! – ободряюще сказал Ибрагим и шагнул на свет.
Надо отметить, высокий, мускулистый Ибрагим смотрелся прекрасным Сетом, злым богом войны, пустыни и разрушений.
На сцене уже действовали Осирис в роскошном одеянии и массовка из служащих музея. Текста у них не было. Участники изображали пир. Появился Сет со свитой, которая несла роскошный саркофаг. Слуги откинули крышку и пригласили желающих примерить его. Я смотрела, как статисты по очереди пытались улечься в саркофаг, но все было бесполезно. Наконец подошла очередь Осириса. Едва он лег в саркофаг, как крышку тотчас же захлопнули и саркофаг стали уносить. Все действие сопровождалось песней о том, как мертвый Осирис плывет по водам Нила.
Наступила моя очередь. Я нашла глазами стоящую у соседней колонны Нефтиду, и она согласно кивнула. Мы одновременно вышли в круг света и затянули скорбную песнь, оплакивая Осириса. Все это длилось довольно долго, мы изображали поиски саркофага с телом Осириса. Наконец я нашла его, легла на саркофаг и обняла, что символизировало зачатие. Первое действие мистерии кончилось.
Массовка спела тексты о том, что Исида родила Гора, и вот сын Осириса подрос и решил отомстить Сету, который после убийства Осириса правил на Земле. Гор – Абдул Азиз в костюме бога-сокола, с соколиной головой, вышел из тени. Я была немного обижена тем, что он не подошел ко мне перед началом спектакля, но, возможно, он был слишком занят. Я невольно залюбовалась посадкой его головы, легкими и сильными движениями. Враги начали битву, размахивая ритуальными ножами, как я подозревала, сделанными из папье-маше. Хор комментировал их битву, нараспев читая древние тексты. Тут Гор нанес решающий удар, и Сет, почему-то ухватившись за меня, стал падать. Он был очень тяжелый, и я растерялась. Было глупо пытаться его удержать, и я попробовала сделать шаг назад. Но Сет все еще цеплялся за мое платье, которое было готово вот-вот разорваться. Он сделал неуловимое движение и вложил в мою руку что-то гладкое и довольно тяжелое, затем упал сначала на колени, потом очень естественно рухнул ничком на каменные плиты. Хор запел хвалу Гору, мы с Нефтидой присоединились к нему. Честно говоря, я не поняла, что за сцену смерти изобразил Ибрагим. Я шепнула Гору:
– Ты просто великолепен!
Но Гор вместо того, чтобы оживить Осириса, молча развернулся и исчез в черноте за колоннами. Я растерялась, но решила, что смогу сыграть воскрешение Осириса сама.
И вдруг воздух потряс страшный крик, от которого у меня заломило в висках. Кричала Нефтида. Я обернулась. Нефтида, а вернее, аспирантка Абдул Азиза с выражением неописуемого ужаса на лице стояла над неподвижным телом Сета. Рядом расползалась лужа почти черной крови, и сандалии Нефтиды были испачканы ею.
– Абдул Азиз! – выдохнула я и помчалась в темноту, срывая на ходу парик и корону. Узкое платье треснуло по шву, и я придерживала его рукой.
Самые страшные мои опасения подтвердились, когда я влетела в кабинет ученого. Абдул Азиз, мужчина, которым и ради которого я жила все это время, был мертв. Он лежал на полу посреди кабинета. Я не стала вынимать из его груди нож с резной рукоятью, похожий на тот, которым убили Сета. У моего любимого было спокойное умиротворенное лицо спящего человека. Я погладила его по еще теплой щеке и поцеловала в губы. Я прощалась с этим человеком. За моей спиной собиралась молчаливая напуганная толпа…
Прибывшая полиция обыскала все закутки Карнака и музея, но не нашла ничего, кроме валявшейся маски Гора с головой сокола. Никого из участников спектакля не отпускали, допрос длился до утра. Но, кроме того, что Сета играл коллега из Триполи Ибрагим Джами, а Гора должен был изображать Абдул Азиз, они ничего не узнали. Видимо, убийца пробрался в музей перед представлением, убил Абдул Азиза, переоделся в костюм Гора, а затем расправился с Ибрагимом. Неясно было только одно – кому могли помешать ученые-египтологи.
На рассвете я поехала в отель. Лавочники открывали магазины, поднимая металлические жалюзи, раскладывали товар. Восходящее солнце освещало западный берег Нила, город мертвых. В этом свете он не казался зловещим, а выглядел просто позолоченной утренним солнцем скалистой грядой. Долина Смерти. Абдул Азиз ушел туда навсегда. Я знала, что мы никогда не будем вместе, но мысль о том, что мне придется жить без него, ужаснула меня.
Я попросила у портье ключи. Он как-то странно поглядел на меня, и только потом я поняла, почему. На мне все еще был грим Исиды, слегка размытый слезами. Я разделась и легла в постель, надеясь уснуть. Вместо сна меня преследовали какие-то видения: Сет с ослиной мордой тянул ко мне руки и требовал дать обещание вернуть подарок хозяину, потом меня слепило солнце, и я слышала голос Абдул Азиза: «Ведь ты отомстишь за меня, мое Солнечное Око, моя львица, моя Хатор…»
Только потом я рассмотрела то, что мне сунул в руку раненый Ибрагим. Это был просто базальтовый скарабей, черный, тяжелый и гладкий, на его спинке – иероглифы. Словом, скарабей, который можно купить в любой сувенирной лавке. Я решила, что оставлю его себе на память. Плохие воспоминания – тоже воспоминания. Абдул, мой милый, ну как я могу за тебя отомстить, если даже не знаю, за что тебя убили?
