Текст книги "Синдром колдуньи (СИ)"

Автор книги: Екатерина Крылатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Свой любимый «Шевроле» последней модели Крамолова оставила у входа в бар, и требовалось пройти пешком полгорода, чтобы за ним вернуться. «Да ну его в баню», – решила ведьма, ловя попутную. Водителю пришлось значительно подкорректировать маршрут, но у больницы Марию высадили, не взяв при этом ни копейки.

– Доброе утро, Мария Васильевна! Доброе утро! – слышалось со всех сторон.

Королевство одной-единственной королевы и десятка министров приветствует свою повелительницу. Ждут какой-нибудь подлянки с ее стороны, вот и кланяются. Да ну их в баню! Всех в баню!

Добравшись до кабинета, Крамолова велела Сонечке созвониться с городской администрацией, а заодно принести кофе покрепче. Проведение планерки главврач спихнула на Мельникова, совещание перенесла на три часа и уселась ругаться со спонсором. Это она называла «прийти к консенсусу». Обещанные еще в марте машины им так и не доставили, а оборудование в рентген-кабинете впору в музей сдавать – уже больше года как в эксплуатации. Стыд и позор! Лев Иннокентьевич клятвенно обещал исправиться и в качестве возмещения ущерба (у него как раз выдался свободный вечер) пригласил Крамолову в ресторан. Если и этого окажется недостаточно, готов снабдить все вип-палаты сплит-системами и плазменными TV. В общем, спора не получилось.

Расстроенная Марья Васильевна собралась набрать человеку, способному развеселить и зимой, и летом (в крайнем случае, с ним всегда можно всласть наругаться), но вспомнила, что его нет на месте. Негатив настойчиво требовал выхода. Сонечка и прочие инфузории боятся ее до дрожи в коленных чашечках, какой прок орать на них? Мельников спокоен как слон и отвечает односложно – с ним не поспоришь. Единственный человек, готовый бросить ей вызов, прохлаждается неизвестно где. Лично отпустила, дура. Печорина, что ли, пригласить? Тот пускай и не ругается, зато загрузить может. Опять же, коньяк с ним идет на ура. Хоть опохмелиться по-человечески.

– Мария Васильевна, к вам Евгений Бенедиктович.

На ловца и зверь бежит. Ведьма сочла это добрым знаком.

– Пусть войдет.

Печорин хмуро поздоровался с начальницей и, не утруждая себя предисловиями, передал ей исписанный убористым почерком лист бумаги.

– Стихи мне посветил? «Твои глаза на звезды не похожи…» и прочая шекспировщина?

Она наскоро пробежала листок глазами.

– То есть как это «по собственному желанию»?! С чего это ты вдруг увольняться собрался?

– Если многоуважаемая Мария Васильевна соблаговолит дочитать до конца, то причину там найдет. Положенные две недели я отработаю, – бесстрастно ответил вампир.

Крамолова смерила его уничтожающим взглядом, но заявление об уходе пересмотрела.

– Да какие, к чертям, «семейные обстоятельства»?! Я этого не подпишу, – разорванная в клочья бумага полетела в корзину. – Где ты предлагаешь искать нового стоматолога? Они, то есть, вы, на дорогах не валяются. Вот приведешь мне подходящую кандидатуру, тогда и посмотрим, а сейчас иди работай. Вы со своими «обстоятельствами» у меня уже вот где, – она провела ладонью по горлу.

Печорин молчал. Написать новое заявление он успеет, а главной ведьме сейчас нужен хороший скандал. Разрядиться за чужой счет и спокойно вернуться к труду и обороне. Чудесный план, вот только ругаться с Крамоловой не намерен.

– Слушай, доктор Дракула, может, тебе карьерного роста не хватает? – с надеждой спросила Мария. – Так давай мы тебе повышение организуем. Я всегда «за»!

– Да на кой хрен мне повышение, сама подумай!

Действительно, когда работаешь сразу в двух местах, причем, один заработок почти втрое превышает другой, карьерный рост и личностное ориентирование как-то без надобности.

– А что тогда? Пациенты достали? Поцапался с кем-то? График не устраивает – что?!

– Зря ты заявление порвала, баба Маша. Там все было очень живописно, с подробностями.

– Все дороги ведут в Рязань? Вторая родина, как-никак. Сколько лет ты там прожил? – поинтересовалась ведьма.

– Чуть больше двадцати лет, но возвращаюсь я на первую родину.

– Продался конкурентам, – шутливо расшифровала Мария Васильевна. – Хорошо, ковбой, сделаем так: филькину грамоту я, так уж и быть, подпишу, но у тебя есть шанс остаться. За две недели не передумаешь – скатертью дорога… Что смотришь, как Малышев на справочник по акушерству? Думал, уговаривать тебя буду? Больно надо! Переписывай свою бурду, пока я не передумала.

Тишина нарушалась лишь шуршанием бумаги, тиканьем часов и постукиванием по столу кончиков ногтей главврача. Когда копия заявления была готова, ведьма поставила размашистую подпись, клацнула печатью и убрала документ в ящик.

– За это надо выпить, – заявила она, открывая верхнюю полку шкафа с отдельной дверцей. – У меня есть вискарь, коньяк, вишневая наливка, сухое вино и немного водки. Ты чего будешь?

– Я нынче не пью.

– ?! – Крамолова едва не выронила бутыль. – То есть как?!

– А вот так.

– Ну-ка, ну-ка, – вернув на место выпивку, она подкатила свое кресло поближе и уселась, подперев голову руками, готовая внимать, – рассказывай, что такого в лесу скончалось…

В итоге напились в хлам. Крамолова узнала о тяжкой вампирской доле, прониклась и в свою очередь поведала о том, какая она несчастная. Что все мужики козлы, кроме одного: тот олень. Что ведет она себя как ненормальная девочка, которой нафиг сдалась кукольная фабрика, а нужна та единственная кукла, что не продается, сколько за нее не предлагай. Что и умного, и красивого нынче не найдешь, проще объединить Дом моделей с библиотекой. Что она уже на людей бросается, хоть отдаленно похожих…

Встревоженную шумом секретаршу послали туда, куда Макар телят не гонял и еще дальше. Софья Геннадьевна на цыпочках подкралась к двери и заперла кабинет снаружи. Больница впервые за эти месяцы вздохнула спокойно.

***

«Угадай, кто?!». Далее следовали очень знакомый смех и характерный стук по дереву, а затем всё повторялось снова. «Угадая» с пятого-шестого до меня дошло, что звонит телефон Артемия и, судя по мелодии контакта, не спится кому-то из нашей фантастической четверки. Абонент вызываемого аппарата брать трубку не спешил. С сожалением оторвав голову от подушки, я огляделась. Так и есть, спит на животе, уткнувшись лицом в подушку и обняв оную руками. Научно доказано: когда Воропаев спит в такой позе, можно репетировать майский парад – не проснется.

Брать или не брать – вот в чем вопрос. Абоненту-то всё равно, а вот мне начинает действовать на нервы. Учитывая упорство звонящего, на том конце провода наверняка Слава Сологуб…

Сдалась. Неповторимый смех дятла Вуди доносился откуда-то справа: телефон случайно выскользнул из поясной сумки и уполз под кровать на виброзвонке. Что и требовалось доказать, Сологуб.

– Алло! – прошипела я, не решаясь зарычать во весь голос.

– Артемий Петрович, здрасьте! Простите, если отвлекаю…

Чтобы перепутать меня с Воропаевым, нужно родиться либо глухим, либо Сологубом Ярославом Витальевичем.

– Ярослав Витальевич, бриллиант души моей, вы на часы смотрите?!

– Изз-вините, – заикнулась трубка, – просто я п-подумал, что в полпервого уже культурно.

– Как полпервого?! – я осеклась. – Говорите, что там у вас, и идите, трудитесь.

Трезвонил доблестный интерн из-за сущей ерунды, однако с этой ерундой он собирался сунуться к Крамоловой, если вдруг не дозвонится. Благо, главврача сегодня «ни для кого нет», и дотошный коллега избежал страшных мук.

– …Ну, всё понятно? Вот и отлично, люблю понятливых. Не за что. До четверга забудьте этот номер. Всего наилучшего! – я с наслаждением нажала «отбой» и выключила телефон.

Предварительно взглянув на дисплей, убедилась, что Славка не соврал: 12.38. Последний раз я просыпалась так поздно после успешной сдачи госов, но тогда организм был на пределе, исчерпав все мыслимые и немыслимые ресурсы. Хотя, не спорю, легли мы под утро и ресурсов потратили предостаточно. Прыснула, узрев бюстгальтер на торшере близ кровати. Тянет его к теплу и свету, хоть ты тресни!

После долгой поездки, выпитого вина, «плясок под тамтамы», задушевных разговоров и прочих видов экстремального досуга побаливала голова, и слегка пощипывало в уголках глаз, но в остальном я чувствовала себя прекрасно. Всё хорошо, что хорошо кончается, а вчера всё кончилось о-очень хорошо. Кровь прилила к щекам, и я забралась под теплый бок Артемия. Тот, не прекращая спать, обнял меня одной рукой. Почему бы не последовать доброму примеру?..

Пробуждение можно было смело назвать пробуждением моей мечты. Медленное поглаживание по спине, вдоль чувствительной линии позвоночника. Простыня, в которую я закуталась во время беседы с Сологубом, поползла вниз. Недовольно бурча, удержала ее на положенном месте. Одеяло убежало, улетела простыня…

– Левую лопатку почеши, будь любезен.

Тихий смех, и пальцы на моей спине сменили траекторию движения. Этого показалось мало: маршрут пальцев повторили поцелуи. Дрожь удовольствия заставила повести плечами. Ммрм. Не открывая глаз, я повернулась и покрепче прижалась к любимому. Всё-таки не все рекламы врут, и рай на земле существует.

– Вер, пора просыпаться.

– Зачем? – прошептала я ему в грудь. – Мне так хорошо...

– Мне тоже, родная, но уже половина второго. Опоздаем за подарком.

Я подскочила, как пружиной подброшенная, вызвав тем самым новый приступ смеха. Подруга-простыня перекрутилась, обнажая грудь. Ой! Прикрылась неловкими руками, кое-как натянув край простыни, и с упреком взглянула на Артемия.

– Ты специально, да?

– А ты, как всегда, не дослушала, – не смутился он. – Сейчас половина второго, но у нас есть законные пятнадцать минут на пробудку. Эх, Вера ты моя…

Я оттаяла и перестала мучить «подругу». Лохматый сонный Воропаев поднял подушки повыше, улегся, приглашая разделить приятное пробуждение на двоих.

– Учти, завтра просплю до вечера, и никакая сила не поднимет меня с кровати!

– Я в этом сомневаюсь, – он погладил мое плечо, поцеловал в макушку.

Та четверть часа, что мы пролежали, обнявшись, говоря о всяких пустяках, вряд ли длилась дольше пары минут. Артемий шепнул: «Пора», и я юркнула в комнату для гостей, где мы вчера оставили сумки с вещами. С подбором одежды проблем не возникло, но когда я вернулась в спальню, Воропаева там уже не было, а из ванной доносился плеск воды. Дабы не тратить попусту драгоценные минуты, привела себя в порядок на первом этаже и занялась организацией очень позднего завтрака.

– Пешком или на машине?

– А разве тут недалеко? – удивилась я, доедая холодную отбивную. Лень было разогревать.

– Полчаса ходьбы. Время позволяет, можем прогуляться.

Идти нужно было в соседний поселок. Имение Маргариты находилось в наиболее элитном, здесь в основном преобладали дорогие коттеджи и периодические бизнесмены-огородники. Основная часть домов пустовала, снабженные фонарями улицы поражали тишиной. Только птицы чирикают, да лес вдалеке шумит.

В соседнем поселке жизнь, наоборот, била ключом. Настоящая деревня с поросятами, курами, деревянными избами и колодцами вместо водопровода. Вернее, водопровод тут был, но подавляющее большинство населения, как объяснил Артемий, ходило к колодцам. Мимо нас прошествовала полная женщина в цветастом платке и коромыслом за плечами, за ней семенил мальчонка лет трех с пластмассовым ведерком. Кудахтали куры, брехали собаки, стучали топорами и звенели косилками мужики. То и дело попадались мальчишки на велосипедах и девчонки с цветами в волосах. Три девушки в топах, еле-еле достающих до пупа, и мини-юбках дымили на крыльце почтового отделения. Одна из них свистнула нам вслед и подавилась дымом. Выпендреж до добра не доводит.

Искомый дом встретил вкусным запахом свежей выпечки и заливистым лаем. Меж куцыми досками забора выглядывали умильные собачьи моськи с широкими носами и плотно прилегающими к голове ушами. Лабрадоры-ретриверы!

– Тот, что палевый, Чарли Чаплин, а дама в шоколаде – Маркиза.

Воропаев позвонил. На крыльцо выскочила женщина в солидном возрасте, отогнала собак и открыла мудреную калитку.

– День добрый, Марфа Ильинична.

– Добрый, добрый. Ну и точность у вас, минута в минуту, – похвалила старушка, вытирая руки полотенцем. – Вы проходите, не стесняйтесь, я как раз пирожков настряпала. Марина! Марыся!!! Ма-ры-ы-ся!

– Ну чего-о-о? – протянула валявшаяся в шезлонге девица, ровесница Аньки.

– Того-о-о! Вынь из ушей свои штуковины и проводи гостей, у меня вода закипает!

Девица штуковины вынула, из шезлонга вылезла и поманила нас в дом. Чарли Чаплин и Маркиза трусили следом. Лабрадорица настороженно ворчала, а ее супруг вилял толстым, как у выдры, хвостом в ожидании ласки. Он любил гостей и отнюдь не в жареном виде.

По комнате носились щенки. Я насчитала три шоколадных и три палевых, но Марыся вытянула из-за занавески седьмого, предварительно отобрав погрызенный тапочек. Щенок обиженно тявкнул и в отместку сделал лужицу. Девица застонала.

– Ба-а, где у нас тряпки?

– Что, опять?! Вот засранец! В ведре возьми, только не размажь!

– Вот так и живем, – фыркнула Марина, елозя тряпкой по ковру. – А вам кого надо, мальчика или девочку?

– Мальчика, – решила я.

– Ну, пацаны у нас вот эти, – она отловила шоколадного и двух палевых, – и Инспектор Гаджет.

«Вер, я пойду покурю. Выбирай любого: все привитые, здоровые, даже глистов нет».

– Позовете, когда выберешь.

Я присела на софу, Чаплин устроился в ногах, а Маркиза, успокоившись после ухода Воропаева, положила голову на колени. Щенята на руках Марыси скулили и рвались на волю, Инспектор Гаджет высунул нос из-под занавески.

– Сколько им?

– Седьмого марта родились. Они не чистокровные, – сразу пояснила девчонка, – это у Маркизы родословная, а Чарли наполовину прямошерстный. Мой папка охотой увлекается, но разводить их не планировал. Отдаем задаром, лишь бы сбагрить куда-нибудь. Тут такого добра в каждом третьем дворе.

Будь моя воля, взяла бы всех! Красивые такие, пузатые, ходят вразвалочку. Но придется выбирать. Сосредоточившись, я позвала магически. Если здесь есть мой щенок, он отзовется.

Отозвался тот самый Инспектор: бросил облюбованный тапок и вылез. Сидит, смотрит карими глазенками, хвостом виляет.

В комнату тем временем вплыла Марфа Ильинична с кульком пирожков.

– Выбрали, красавица?

– Его возьмем, – указала на маленькую вредину.

На меня разом уставились две пары человечьих глаз и девять пар собачьих.

– Гаджета?! – уточнила Марыся.

Дождавшись моего кивка, девчонка ловко сцапала Инспектора и скрылась с ним в соседней комнате. Когда они вернулись, на шее щенка красовался алый бант.

– Держите, но, предупреждаю: он гадит на всё, что видит… Да не снимай ты, дундук, красиво же! – она дунула ему в морду.

Артемий вернулся, стоило мне встать с софы. Маркиза негромко зарычала.

– Сколько мы вам должны?

– Да нисколько, безродный он, – отмахнулась хозяйка и протянула кулек с пирожками. – Не завязывайте только: горячие, задохнутся.

Она упорно отказывалась от платы, но я видела, что деньги Воропаев украдкой сунул Марине. Подождал, пока спрячет, сказал несколько слов (лицо внучки Марфы Ильиничны недоуменно вытянулось) и зашагал к калитке.

– Что ты ей сказал?

– Кому?

– Марине, – уточнила я, прижимая к себе довольно тяжелого Гаджета. Тот сидел тихо, лишь изредка покусывая кончик банта.

– А, велел за бабушкой присматривать да родителям намекнуть, чтобы Ильиничну на обследование свозили. Створчатый клапан барахлит, а сердце не железное.

Дома стали знакомиться с нашим новым приобретением. Щенок поначалу дичился, таращил глазенки, но потом стал ласкаться и лизать руки, а Артемия от избытка чувств тяпнул за палец.

– Спасибо большое! – я посадила Гаджета на колени, но тот скатился на пол с недовольным кряхтением. – Как ты узнал?

– Догадался, – уклончиво ответил Воропаев, улыбаясь в ответ.

– И с породой угадал? – не поверила я.

– Веришь, угадал. Целиком и полностью твоя собака, только с ним нужно долго гулять.

– Ага, чем чаще, тем лучше, им требуется постоянная физическая нагрузка. Воду любят, много едят… Очень много едят.

– А как назовешь? Оставишь «Гаджета»? Ему, кстати, подходит.

Я потрепала щенка по светлому загривку.

– Хотела назвать Арчибальдом, но теперь сомневаюсь.

– Попробуй позвать, – дал дельный совет мой начальник, – вдруг он действительно отзывается на Гаджета? Если нет, то будет Арчибальд.

Питомец выбрал золотую середину: и на «Гаджета», и на «Арчи» зевнул во всю розовую пасть. Ту же реакцию вызвали традиционные лабрадорьи клички вроде Лаки, Роки, Ронни и другие.

– Похоже, ему всё равно: хоть Бетховен, хоть Чапаев, хоть собака Павлова.

– Пускай будет Арчи, не пропадать же мечте?

Обустроили мы его на кухне. Отыскали в кладовой коробку из-под телевизора, создали дубль, подкорректировали его магией. Здесь же нашлись прошлогодние газеты, ими мы щедро выстелили дно коробки и свободный угол у посудомойки.

Из продуктов, которые теоретически сгодятся для двухмесячного щенка, были только нежирный творог, кефир и вареная курятина. Тогда Воропаев открыл кухонный шкаф и жестом фокусника извлек оттуда трехкилограммовый пакет сухого собачьего корма и две жестяные миски.

– Да вы, как я вижу, славно подготовились, сударь – похвалила я, наливая в кружку кефир и ставя в микроволновую печь, чтобы добавить в корм теплым. – Спасибо вам.

Изъявления благодарности прервал протестующий писк микроволновки.

Слопав свой ужин, Арчи принялся изучать коробку. Не понравилась: опрокинул, выволок газеты и попытался прогрызть дыру. Спать там он не собирался.

– ОМП (оружие массового поражение – прим. автора), – прокомментировал Артемий. – Одного оставлять нельзя. Пойдемте, что ли, во дворе погуляем?

Захватив с собой плед и кулек с пирожками, мы расположились в тени раскидистой яблони. Жарковато, даже несмотря на майку и шорты. Судя по радостным визгам, Арчибальду вполне неплохо, а Воропаеву что снег, что зной, что дождик проливной – по барабану. С меня течет в три ручья, а он будто под сплитом сидит. В чем тут соль?

– Соль в двуслойных щитах. Хочешь, научу?

Конечно, хочу! Перебралась поближе к нему, чтобы он мог обнять меня за талию. Чем теснее контакт, тем легче учиться: чужая сила как бы проходит сквозь тебя, укореняя навык.

– Всё просто, как мозг динозавра. Заговор состоит из двух частей, на первый и второй слои соответственно. Внешний щит защищает от вредного излучения, внутренний – поддерживает постоянную температуру. Теплообмен при этом не страдает: воздухопроницаемость у них прекрасная, как у второй кожи. Срок действия три с половиной часа, энергоемкость средняя, твоего резерва с головой хватит. Основа заклинания латинская. Я говорю, ты запоминаешь, идет?

– Идет, – и руки у него чуть прохладные. Ну, точно сплит-система.

Я твердо уяснила, что от основы заклинания зависит скорость его усвоения. Ладно там латинская, ее я с горем пополам пойму и быстро выучу. А как быть с миквототанрнгской, ныне «мертвым» языком древних магов и нежити, гремучей смесью итальянского, греческого, финского и неизвестно какого? Тарабарской основой, другими словами. Большинство заклятий, к счастью, имеют латинскую подоплеку, но все универсальные высшего уровня – только на дурацком миквототанрнге! На зазубривание пяти строчек и верное произношение без запинки уходило столько же дней, и то нужно было задаться целью не есть, не пить, а упорно пялиться в тетрадь дни напролет. Таких заклинаний в моем запасе насчитывалось два: защита от всех ядов животного, растительного и искусственного происхождения сроком до трех месяцев и экстренная телепортация в безопасное место. Смертельная клятва не в счет, ее запомнить просто.

Неоспоримый плюс «миквоты»: выучи его в совершенстве, и тебя поймет любой упырь из трансильванской глубинки, ирландская баньши и скандинавские тролли. Когда надумаю путешествовать, усядусь за разговорник. К слову, Елена Петрова на миквототанрнгском языке, включая два полярных наречия, говорит без акцента. На то она и маг-универсал.

Но я отвлеклась. Вслушиваясь в плавную латинскую речь (как песню поет, даже не запинается), различала отдельные слова и выражения.

– Это первый слой, теперь второй.

Едва он закончил заговор, кожа стала приятно-прохладной. Я ощущала тепло солнечных лучей, дуновение ветра, но сама при этом не перегревалась.

– Спасибо.

Трижды щелкнула пальцами. Из окна комнаты для гостей, как голубь и маленький истребитель, вылетели общая тетрадь и ручка. Я старательно занесла «двуслойные щиты» в свой личный магический справочник, том второй. Всё наиболее полезное и важное предпочитала записывать. Те слова, которые были незнакомы, Воропаев проговаривал по буквам, а после лично проверял мои пометки. Ошибешься, и вместо прохлады призовешь абсолютный минимум. Оно нам надо?

– Как всё сложно! – я провела пальцем по кривоватым строчкам.

– А кому сейчас легко? Когда будешь готова, научу пропускать иероглифы. Редко кто выговаривает всю эту бурду полностью, наиболее ходовые и вовсе сокращают до слова-двух. Причем, слово может быть любым, хоть «абракадабра», главное, вложить Силу и смысл.

– Вот почему ты колдуешь так быстро, – догадалась я. – А слово и вправду может быть любым?

– Абсолютно, хоть «электроэнцефалограмма», но желательно не забыть его в подходящий момент. Высший пилотаж – привязать к одной-единственной фразе или щелчку пальцев весь свой арсенал и просто захотеть, чтобы произошло то или это, – мечтательно вздохнул Артемий, отдирая повисшего на кроссовках «Гаджета». – Я так не могу.

Мы здорово повеселились, выматывая Арчи до потери сознания. Если не потратить эту неуемную энергию, спокойной ночи нам не видать. Играли в догонялки, в прятки, в «кучу-малу», просто дурачились. Кончилось тем, что лабрадорчик до крови прокусил палец Воропаева, причем сделал это намеренно.

– Арчи! – я несильно, но обидно шлепнула щенка по морде. Тот заскулил и полез прятаться.

– Всё нормально, – он залечил ранку, глазом не моргнув – сам виноват.

– Как это «сам»?!

– Собаки нас изначально терпеть не могут, и их вины в этом нет. Выйдешь на улицу без охранки – пиши пропало, покусают верняк. Исключение составляют собаки спасенные или прожившие с тобой под одной крышей больше года. На маленьких действие щита не распространяется, вот и тяпают.

– Но почему? Собаки ведь чувствуют людей…

– Ценная поправка: людей. Мы для них пахнем иначе… Да не баюкай ты мой палец, дело житейское! – хмыкнул Артемий. – Эрих однажды чуть полруки не отхрумкал, и ничего. Овчар наш немецкий, Жорик зимой притащил, умник сра… гхм… умник! Хороший был пес.

– Расскажи, – попросила я.

– Рассказывать, в сущности, нечего. Насколько я понял, отчим шел по парку и споткнулся об Эриха. Тот уже практически дохлый был, снегом заносило. Жорик не поленился, раскопал и отнес домой. Здоровенную псину! Ледышка, кожа да кости, не дышит, считай. Мы с матерью его у батареи грели и молоком с пипетки отпаивали.

Эрих болел долго, хрипел ночами, мог неделями валяться под батареей: не было сил даже морду повернуть. Мать ему столовой ложкой пасть разжимала, чтобы хоть водички попил. Думали, не жилец, но нет, оклемался. Хвостом бил, когда шаги слышал, матери руки лизал. Это она его, кстати, Эрихом назвала, в честь писателя. Эрих Марина Ремарк и где-то в середине – Георгий.

Я рассмеялась, понимая, что на этом семейное предание не заканчивается.

– Мне тогда было… дай Бог памяти… лет девять или десять, и житейская мудрость «не все собаки добрые» не успела угнездиться в моей голове. Первое, что сделал Рик, когда окреп – кинулся. В то утро мать водила Марго в поликлинику, и мы с болящим развлекали друг друга. Укус был глубоким, – лицо Воропаева оставалось таким же идиллически-безмятежным. – Я жутко испугался, но не боли – вида собственной крови. Не разожми Эрих пасть, я так и просидел бы истуканчиком до возвращения матери. Он выплюнул мою руку и вернулся под батарею, а на следующее утро принес мне тапочки. Безразмерные клетчатые тапки Жорика, но сам факт! Я потом еще долго пытался понять: зачем? Почему укусил, а потом пошел на попятную? Возможно, что это была проверка. Закричу ли, ударю ли в ответ? На спине Ремарка было несколько старых шрамов. Крепко ему доставалось от старых хозяев.

Своим я, конечно, не рассказал. Кровь-то остановилась почти сразу, укус затянулся, температура только вечером подскочила. Проболел две недели, а Эрих подпирал мою дверь и рычал, не пуская никого кроме матери. Никогда не забуду, как он просил прощения: запрыгнул на кровать и положил лапы на плечи. Сколько ни орал Жорик, ни стучала миской по полу мать – Рик не ушел. Так и лежали, как два дурака, обнявшись. Я почему-то совсем его не боялся, морщился только от острой собачьей вони.

Артемий сорвал какую-то травинку, покрутил ее в пальцах и отбросил.

– Эрих прожил у нас чуть больше восьми лет. Мог бы и дольше, но произошло кровоизлияние в головной мозг, вроде как была к этому предрасположен. Был пес, и нет пса. Я сдуру поклялся, что никогда не заведу собаку: тяжело, когда они умирают.

– Эрих Марина Ремарк, – повторила я. – Жаль…

Арчибальд на время рассказа поутих, дослушал до конца, высунув розовый язык, и полез мириться. Услышав веселое: «Да прощаю я тебя, прощаю», забрался под плед и засопел. Миссия выполнена, клиент готов.

Уложив щенка в коробку (спит как убитый, только лапка во сне дергается), выпили по стакану сока и поднялись наверх. Разумнее было бы поселить его к нам поближе, а то вдруг проснется посреди ночи и начнет чудить. Воропаев мигом вправил мне мозги: собаке в постели не место. Дело даже не в том, что случайно придавим. Если хочу воспитать послушного адекватного пса, то не стоит приучать его к вседозволенности с младых когтей. Дружба дружбой, а наглость по отдельному тарифу. Но на всякий случай решили держать дверь приоткрытой, заскулит – услышим.

Душ мы принимали вместе. В одежде. Как-то само собой получилось: шли-шли… и пришли. Оглянуться не успела, как меня затянули в душевую кабину и обрызгали с головы до ног сначала прохладной водой, а затем теплой. Кабина маленькая, пространства для маневров – кот наплакал. Температурные щиты с меня предусмотрительно убрали.

– Знаешь, в мокром виде ты еще красивее, – с хитрой усмешкой заявил мой начальник.

Ну, еще бы: всё к телу прилипло, простора для фантазии никакого! В долгу я не осталась, и вскоре «красивыми» стали оба. Мокрую майку с себя стянула сама, с остальным мне любезно помогли… Не-не-не, я так не играю и в душ отныне хожу поодиночке. Непотребство какое-то выходит, а не мытье! Хотя, должна признаться, мне понравилось. И свет неяркий, совсем не страшно…

– …Господи, я и не мечтал...

Я легонько поцеловала его в висок, перебирая волосы. Заметно отросли, кучерявятся и до сих пор влажные после водной баталии. Лежать так, чувствуя расслабленность и сытость во всем теле, казалось пределом мечтаний, а впереди у нас еще целая неделя…

Глава тринадцатая

«Гора имени Гайдарева»

В будни будут думать о будущем, в выходные – о прошлом, и только в отпуске – о настоящем.

В. Борисов

Арчи не придерживался правила, что «дружба дружбой, а постель постелью», потому как следующим утром мы обнаружили его на моей подушке. Мирно свистящим, кверху лапками и с донельзя счастливой мордой, да-да.

– Что ты там говорил о вседозволенности? – я оперлась на согнутую в локте руку, другой рукой пощекотала светлый щенячий живот. – Этот товарищ нас обыграл.

Артемий хмыкнул, но промолчал. Чувствую, битвы титанов а-ля «кто кого переупрямит» не избежать. Вчера я бы с уверенностью поставила на Воропаева, теперь сомневаюсь. Арчибальд – тот еще фрукт, так просто пальмы первенства не уступит.

– Подвигайся, – велели мне сиплым ото сна голосом, – как раз помещаемся.

На одной подушке легко расположиться вдвоем, если лечь совсем близко. Моя голова устроилась на его плече, а ладонь нашла область сердца. Ровный ритм, ни намека на тахикардию. Закрыв глаза, прислушалась к своему. Никогда бы не подумала, что такое возможно: наши сердца бились в унисон.

– Ты находишь это странным?

– Нет, – прижалась чуть теснее, – мне это нравится.

В спальню влетела муха, покружилась, пожужжала, прошествовала по потолку и спикировала на нос спящему лабрадору. Арчи чихнул и продолжил спать. Я занялась инвентаризацией ребер; те хоть и не выпирали, но прощупывались. Раз, два, три, четыре…

– Ребра мне пересчитываешь? – поинтересовался Воропаев. – С утра вроде были на месте.

– Да нет, я… Ох!

– Что, не хватает?

Недоверчиво потрогала старый шрам. Как я его раньше не заметила? Готова поклясться, что ножевое. Били в печень, со знанием дела и наверняка.

– Кто тебя так?!

– Забыли представиться. Повезло, что Женька оказался рядом, а то добавилось бы хлопот небесной канцелярии, – сказал Артемий таким тоном, каким обычно обсуждают скверную погоду. – Давняя история бурной юности.

История из числа тех, что предпочтешь забыть и не вспоминать. Происхождение второй отметины, с левой стороны и на пол-ладони ниже, известно мне не понаслышке: здесь постаралась парочка ненормальных вампиров.

– И за что все тебя так «любят»? – я коснулась губами шрама, жалея, что не могу стереть его вкупе с неприятными воспоминаниями.

– Вопрос риторический, но интересный. Умею оказаться в нужное время в нужном месте.

– А расскажи, как вы с Печориным познакомились? – вдруг попросила я.

– С Печориным? Совершенно случайно. Дело было так…

Погожим апрельским днем в школу, где учились Артемий и незабвенная Лика Ландышева, ветром перемен занесло важную столичную птицу. На отсутствие родителей или, на худой конец, опекунов глаза почему-то закрыли, документы приняли и зачислили московского гостя в выпускной класс. Сразу, почти что с улицы. Хотя почему «почти»? С улицы. Тем фактом, что новый ученик нигде не прописан и недавно сменил паспорт, либо пренебрегли, либо не сочли нужным заметить. Вампиры города берут, а класть палец в рот Бенедиктовичу можно только при наличии лишних пальцев.

Воропаев тогда худо-бедно оканчивал восьмой класс. Елена Михайловна оставила его на седьмой урок, перерешивать заваленный зачет по нервной системе, дабы неповадно было отлынивать. Звенит звонок, начинается сорокапятиминутная пытка. Одиннадцатый «Б» с зубным скрипом внимает эволюционному учению, а Артемий на задней парте пытается вспомнить строение спинного мозга. Петрова нет-нет да поглядывает на заморскую птицу, вальяжно развалившуюся на первой парте и всем своим видом демонстрирующую: ему что Дарвин, что Тургенев – одно лицо, оба бородатые и оба с умным видом чушь несли.

После урока Штирлица попросили остаться. Воропаев незаметно шмыгнул в смежную с кабинетом комнатку – «предбанник», где Михайловна хранила допотопный микроскоп, наглядные пособия, старые учебники, непроверенные тетради и скрипучий скелет по прозвищу Йорик. Шмыгнул без всякой задней мысли, работу в шкаф убрать, ну и услышал…