Текст книги "Синдром колдуньи (СИ)"

Автор книги: Екатерина Крылатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Книга вторая

Синдром Колдуньи

Оглавление

Вместо пролога

Часть III . Надежда

Глава первая. Стороны одной медали

Глава вторая. Прогулки по крышам

Глава третья. Ни рыба ни мясо

Глава четвертая. Знакомые незнакомцы

Глава пятая. Девочка, которой нет

Глава шестая. Секретарь и его сообщница

Глава седьмая. Операция «М», или ловушка для злодея

Глава восьмая. Fides facit fidem

Глава девятая. Аппендицит и мировое господство

Глава десятая. Королева Марго

Глава одиннадцатая. Сюрпризы на день рождения

Глава двенадцатая. Контрасты

Глава тринадцатая. «Гора имени Гайдарева»

Глава четырнадцатая. Призраки прошлого

Глава пятнадцатая. Крылья для двоих

Глава шестнадцатая. Обрученные

Глава семнадцатая. «Надо, Федя, надо…»

Час утренний – делам, любви – вечерний,

раздумьям – осень, бодрости – зима...

Весь мир устроен из ограничений,

чтобы от счастья не сойти с ума.

Б. Окуджава

Вместо пролога

– Ну и как прикажешь тебя называть? – спросила я задумчиво.

Вопрос, на самом деле, интересный. Ему-то легко: Вера – она и в Каракумах Вера, куда уж короче? Когда я родилась, мама хотела назвать дочь Вероникой, а папа – Варварой или Любовью. Компромисса достигли на Вере. И хорошо!

– Ну, так как?

Воропаев снимал кожуру с апельсина и с ответом не торопился. Профессионально снимал, не пачкаясь и не брызгаясь, я даже залюбовалась.

– Как нравится, – наконец, предложил он, отдавая мне очищенный цитрус. – Вариантов масса.

– Мне нравится всё, – робко улыбнулась я и принялась за расчленение апельсина. – Ай!

Бывший когда-то рыжим плод метко стрельнул в глаз.

– Держи, – обидчик сам собой распался на дольки. – Витамин С.

Когда они уже закончатся, вещества эти?! Артемий кормил меня по определенной системе: сначала белки, потом жиры, за ними – углеводы с кислотами, а последними – эти самые витамины. Сначала А, затем В…

– Лопну ведь, – предупредила я и кинула в рот первую дольку.

– Заклеим. Питаться надо нормально, чтобы потом не страдать. Это даже не суточная норма, так, четвертинка. Давай-давай, не отлынивай!

– Ну не могу я больше, Ар... Вот опять!

– Да-а, – протянул он, конфискуя у меня половину цитруса, – вопрос, как говорится, ребром. Какие будут предложения?

– Артемий Петрович? – коварно предложила я.

– Прибью веником!

– Просто Артемий?

– Уже лучше, но всё равно слишком… ммм… официально.

– Артем?

– Лучше не надо.

– Тёма?

На этом я зависла. То ли недоставало фантазии, то ли просто не хотелось коверкать его имя. За идеями полезла в Интернет, уж там-то с фантазией всё в порядке…

Не ошиблась. Когда на Воропаева хлынули варианты типа Артоша, Артюня, Артёмчик и (барабанная дробь) Артэмино, он выдрал из моих рук телефон, вынул аккумулятор и спрятал под подушку. Да-да, Интернет – вселенское зло.

– Тёма, – мрачно заключил Артемий Петрович. – Пускай лучше будет Тёма.

Часть I II . Надежда

Глава первая

Стороны одной медали

– Почему все люди не могут просто быть счастливы, Рудольф? – шепчет она.

– Этого я не знаю. Может быть, потому, что тогда Господу Богу было бы скучно.

Эрих Мария Ремарк.

Доктор Наумова с постным лицом заглянула в мою палату.

– Вера, к вам тут посетители, – сообщила она. – Впускать?

– Конечно, Лизавета Григорьевна, – обрадовалась я, пряча книгу под подушку. Саморазвлечение порядком наскучило, хотелось общаться, но доктор Лиза настаивала на «полном покое». Как по мне, от подобного «покоя» до «упокоения» один шаг.

– Только недолго, – сказала Наумова и посторонилась.

В узкие двери палаты протиснулись Толян, Славка, Жанна, Сева, Оксана и Натка с Кириллом. Сразу стало тесно, «одиночка» не рассчитана на такое количество людей.

– Чур, вести себя прилично, – предупредила мой лечащий врач. – Вам и так послабление: больше шести человек не положено. Я бы не пустила, Вер, но они рвались.

– Большое спасибо, Елизавета Григорьевна! – хором ответили мы.

– Что с вами делать? – устало отмахнулась Наумова. – Двадцать минут!

Уже третий день она ходила как в воду опущенная. Отвечала невпопад, хмурилась, на хорошеньком лице – следы недавних слез. Стоило зазвонить моему телефону, как Лизавета хваталась за карман и бессильно опускала руку. Я не спрашивала, но, похоже, неприятный разговор с Печориным всё-таки состоялся. Лиза держится молодцом, а вот Бенедиктович заметно переживает. Кто рассказал бы – не поверила.

– Не могу так больше! – поделился он во время своего последнего визита. – Она ведь мне верит, ждет следующего шага, а я… упыряка старая! И принуждение на нее уже не действует! Вот как мне быть?

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – невесело улыбнулся Артемий. – Не будь скотом, Печорин, пригласи ее куда-нибудь. Посидите, поговорите по-человечески…

– Тебе это очень помогло! – не остался в долгу стоматолог, глядя почему-то на меня. – Всё началось именно с разговора. Может, само собой рассосется?

В итоге решили, что поговорить он всё равно обязан, а вот как и в какой обстановке будет протекать разговор, пускай решает сам. Чай, не маленький, сорок лет дитятке.

– Верка, мы соску-у-учились! – Оксана плюхнулась рядом и стиснула меня в объятиях. – Похудела, бедненькая, одни косточки остались…

– Будешь усердствовать, Ксюх, и косточек не останется, – пробасил Малышев, оккупируя свободный стул на секунду раньше Сологуба, – переломаешь.

– Ребята, я так рада вас видеть! Ну, рассказывайте, как у вас дела, как работа? Что новенького?

– Работа в лес не убежит, ибо не волк, – важно поведал Ярослав и протянул два набитых пакета. – Витамины, минералы и всякие полезные кислоты. Как говорит мой дед, наедай шею!

– Опять?! – ужаснулась я. – Помилуйте, я же лопну!

– Тогда зови нас, придем и поможем, – подмигнул Сева, подвигая возмущенно шипящую Оксану. – О, да ты и впрямь не бедствуешь. Целый склад!

– А я что говорю? Мне тут чуть ли не режимы питания составляют. Такими темпами скоро в бегемота превращусь. Бананы из ушей торчат, и яблочный сок в желудке булькает, – пожаловалась я.

– Нет, Вер, так дело не пойдет. Нужно кушать, – Жанна окинула меня критическим взглядом, забросила на плечо тяжелую косу. – Следуй доброму совету Славкиного деда и наедай шею, заморенной тебя замуж не возьмут…

Сообразив, что сболтнула лишнего, медсестра быстро прикрыла рот ладошкой.

– А ну, тетя Жанна, колись давай, кого это ты нашей Варваре сватаешь? – по-братски ткнул ее кулаком Толян.

– Да больно же! – она подозрительно долго терла плечо. – Никого я не сватаю, просто к слову пришлось. К Тайчук сходи, она давным-давно всех переженила. Ты у нас, кстати, самый перспективный холостяк, одному Антонычу пальму первенства уступаешь!

– Кстати, а где Карина? – спохватился Ярослав. – Она к тебе больше всех рвалась…

Но выяснить, куда пропала Кара, не успели. Мой мобильник слабо пискнул и пополз по тумбочке на виброзвонке. Схватила его, опередив помощников, и взглянула на дисплей. Любимый номер. Пробормотав что-то вроде: «извиняюсь, я быстро», ответила.

– Алло!

– Привет. Не разбудил?

– Здравствуй. Нет, что ты, я с семи утра на ногах... то есть в кровати. Не встаю, ты не думай! – затараторила я. – Я жить хочу!

Он засмеялся. Судя по фоновым звукам, в пути-дороге: кто-то кому-то сигналит, щелкает «повортник», играет музыка, но еле-еле.

– Дай угадаю: ты в пробке?

– Экстрасенс, однако. Гололед жуткий, за малым в «Хаммер» не влетел, – со вздохом поделился Артемий. – Теперь стоим у проспекта, здесь тоже ДТП.

– Ты там аккуратней, не геройствуй, – тихо попросила я. – Всё точно в порядке? Голос какой-то… не такой.

– Голос? – переспросил он. – Да нормальный голос, просто не выспался. Не всё коту масленица, случаются и постные дни. Лег поздно, встал рано, вот и маюсь теперь. Сама-то как спала?

– Хорошо. Представляешь, ко мне ребята пришли, с витаминами! Наверное, вы все сговорились. Других голодом морят, а меня – переизбытком питательных веществ!

Жанна поймала мой взгляд и понимающе хмыкнула. Чересчур понимающе.

– Молодец, что напомнила, – обрадовался Воропаев. – Ты завтракала?

– Это что, шутка юмора такая? Завтракала, обедала и ужинала на неделю вперед. Ну нельзя столько есть!

– Можно, Вера, и даже нужно. Лизавета меня поддерживает, твоя мама вообще горой стоит, так что ты в меньшинстве, смирись.

– Тиран ты всё-таки, – с улыбкой выдохнула я.

– Тиран и сумасброд. Ладно, не буду вас отвлекать, общайтесь. Заеду, как только выберусь отсюда. Тебе что-нибудь нужно?

– Приезжай скорее. Я тебя очень… жду.

– Жду и надеюсь, – вой встречного автомобиля заглушил окончание фразы, – … встречи!

– Оленьке привет передавай, – хихикнула я.

Кому надо, тот поймет. Артемий, дабы не рисковать почем зря нашими добрыми именами, навещал меня в обличии тщедушной черноволосой девушки – «подруги Оленьки». Хрупкая фигурка, неприметная внешность и скромная одежда Оленьки были призваны отвести глаза и пока неплохо справлялись со своей задачей. Правда, не обошлось без конфуза: надо было видеть лицо Елизаветы Григорьевны, когда эта самая Оленька указала ей на досадную оплошность. Так ладно бы просто указала – еще и отчитала по полной программе в духе: «Какого хрена вы здесь забыли, Наумова? Идите, проветритесь для начала!» К счастью, всё обошлось, и с тех пор Оленька больше помалкивает.

Стоило мне вернуть телефон в тумбочку, как коллеги незаметно засобирались.

– Мы еще зайдем, Верунь, – чмокнула меня в щеку Оксана. – Не скучай.

– Она и не станет, – ответил Кирилл, которого никто не спрашивал, – не до того будет.

– А ты, никак, ревнуешь? – дернула его за ухо Натка, сама ревнивая, как граф де Монсоро.

– Как можно, зай?! – притворно ужаснулся тот, потирая ухо. – Мое бедное сердце принадлежит тебе одной. Без обид, Верусик?

– Без, Кирюсик, – заверила я. – Вы приходите, одной скучно тут. На волю не выпускают, садисты!

– Эх, Соболева, странный ты человек, – почесал в затылке Толик. Когда-то полностью сбритые волосы заметно отросли и торчали коротким ежиком. – Болеть надо медленно и со вкусом, а ты в бой рвешься. Скучно ей, типа! Мне б твои проблемы.

– Завидуйте молча, Анатолий Геннадьевич. Свободных коек еще полно, – поддел его Сологуб и, не дожидаясь возмездия, выскочил в коридор.

Со мной осталась только Жанна.

– Ой, Вер, я так рада за вас, не могу просто! – она вдруг крепко обняла меня. – Ты смотри, береги его. И крепись: с такими характерами вам ох как весело будет. Но ничего, ничего. Воропаев слов на ветер не бросает. Если сказал, что любит, значит, всё, ты попала.

Моя отвисшая челюсть стоила тысячи слов.

– Молчу-молчу, – приложила палец к губам медсестра. – Ты же знаешь, я могила. Буду держать за вас кулаки! Только, Вер, – она внезапно посерьезнела, – я тебя предупредить должна. Будьте повнимательнее, ладно? То есть, никакого криминала в этом нет, но чтобы не стало неожиданностью... В общем, знаю не только я. Нет, она, конечно, поклялась, что будет молчать, но, понимаешь, для нее это физически невозможно...

У меня в прямом смысле упало сердце. Ухнуло куда-то в желудок и там осталось.

– Только не говори...

Жанна виновато опустила подбородок.

– Это Карина вломилась тогда в палату.

***

Стать свидетелем грандиозного события и не раззвонить на всю округу оказалось выше хлипких Карининых сил. В первый день она ходила гордая, точно Курочка Ряба, случайно снесшая яйцо Фаберже. Второй день обернулся пыткой: Кара открывала рот и тут же его закрывала. Совесть – слабенькая, чахлая, – пищала, что это подлость. Да и Романова – человек дела, угрозами не разбрасывается. Медсестра вздыхала, скрипела зубами, однако ушла с работы, так никому и не рассказав.

Чужая тайна жгла нутро всю ночь, а утром измученную бессонницей Карину прорвало. Подозвав подружку-сплетницу Ниночку Монахову, медсестра непрозрачно намекнула ей, что есть важная новость. Буквально международная. Ниночка повела себя как настоящий товарищ: сообразив, что подруге требуется как можно больше слушателей, кликнула всех охотниц до сенсации. В холле собрался целый консилиум из дюжины представительниц, всем им хотелось услышать сплетню из первых уст.

– Ой, девочки, у нас тут тако-о-ое! Просто жесть!

После многообещающего начала толпа девиц со всех уголков больницы в предвкушении облизнулась. Вездесущая регистратура навострила уши.

– Я ваще в шоке! Ну как так можно?! Слов нет!

Карину трясло крупной дрожью, но Ниночка неласково ее перебила:

– Ты, Кар, дело говори, а восторги мы как-нибудь сами выразим.

– В общем, послали нас с Романовой к Верке в палату…

– Верка – это которая? Та, что интернатура? – уточнила санитарка Таня.

На нее хором зашикали, а Ниночка даже кулаком погрозила.

– Да-да, у нее еще вроде как сердечный приступ. Ну, идем мы такие, идем, никого не трогаем, я впереди, Жаннка сзади, – горячо шептала Кара. – Открываю я, значит, дверь, а там, та-а-ам…

– Что-о-о? – завыли слушательницы, кусая маникюрные ногти.

– Только вы никому, лады? – спохватилась Карина.

– Да говори ты уже, нам доверять можно! Что «там»?

– А там Воропаев с Веркой целуется, да еще страстно так!

Девицы синхронно прижали ладони ко ртам. Некоторые побледнели, тоже синхронно.

– Обалдеть!

– Просто crazy!

– Ты гонишь?!

– Жесть!

– Во-ро-па-ев?

– Но ведь он же…

В глазах Карины плескалось облегчение пополам с экстазом. Как легко на душе, как хорошо и свободно! Знают только свои, а они верняк никому не расскажут.

– Этого просто не может быть! – последней выдохнула Ниночка.

Со стороны могло показаться, что миру стал известен рецепт вечной молодости.

– А ты не врешь? – догадалась спросить Таня.

Кара негодующе приложила руку к груди.

– Я? Вру?! Да за кого вы меня принимаете?!!

– А что было дальше? – спросил кто-то.

– Да-да, долго ты там стояла?

– Нет, – с грустью призналась медсестра, – вылетела, как ошпаренная, Жанну чуть не сшибла. Показываю ей: молчи, мол, не спугни, и тащу в сторону. Рассказала как на духу, руки ходуном ходят, ноги подгибаются... Нет, это ж надо, чтобы сам Воропаев, с Веркой!..

– Ага-ага, – поддакнула Вероника, ординатура прошлого года, – весь из себя моралист, слово поперек сказать боишься, а на самом деле... тьфу!

– Не плюйся, я здесь только шо помыла, – пропыхтела тетя Зина. – Шо обсуждаете хоть, балаболки?

– Мне тоже интересно, что такого интересного можно обсуждать в рабочее время?

Главврач, раскрасневшаяся с мороза, отдохнувшая от подчиненных и довольно-таки благодушно настроенная, подкралась незаметно. Темы разговора она не уловила и потому решила полюбопытствовать перед разносом.

– Здрасьте, Мария Васильевна, – бормотали, лепетали и шептали девушки.

– Доброе утро, ленивицы! Значит, приличные люди трудятся, а они байки травят. Своих дел нет? – хитро усмехнулась Крамолова. – Так о чем вы тут щебечете, пташки?

– Мы…мы-мы… м-мы просто…

– Что же вы заикаетесь, Тайчук? Я не требую невозможного: честно говорите, кого и почему обсуждали, и уходите по местам безо всяких санкций, – расщедрилась ведьма.

Сотрудницы переглянулись и все как одна уставились на Карину. Та сглотнула – перед глазами до сих пор стоял кулак Жанны вместе обещанием долгих мук в случае трепа, – но выбор между Романовой и главврачом был очевидным. Под испытующим взглядом Крамоловой она рассказала всё, что знала, и даже больше.

«Да быть этого не может!!!»

Лампочки моргнули и погасли, холл погрузился в полумрак. Девушки задрали головы.

– Спасибо, Тайчук, – кивнула Мария Васильевна, в душе которой поднимались с колен демоны. – Вы и представить не можете, какую неоценимую услугу мне только что оказали.

***

Была у этой истории и третья сторона.

Когда пятый лист на подпись шефу оказался не таким, каким требовалось, Галина швырнула его в урну и отключила компьютер. Пускай ее увольняют к чертовой матери, сосредоточиться всё равно не удастся!

– Галина Николаевна, документы готовы? – донесся из-за приоткрытой двери голос Василия Витальевича.

– Нет, – раздраженно ответила женщина.

– Что вы сказали?

– Я сказала: нет, не готовы.

– Тогда подготовьте, или предлагаете дождаться конца света? Недолго ждать осталось, как предсказывают, – плоско и совершенно не смешно пошутил начальник. – Я жду! И сделайте мне чай, этот кофе никуда не годится.

«Чтоб тебе подавиться своим кофе!» – мстительно подумала Галина.

Шеф в кабинете булькнул и поперхнулся. Кофе вдруг попал ему не в то горло.

Черт бы побрал этот офис, этого идиота, этот договор! Черт бы побрал этого Воропаева!

Наплевав и на шефа, и на документы, и на заказанный чай, женщина взяла из чистый лист и каллиграфическим почерком написала заявление об уходе. Хорошенького понемножку, хватит с нее. Наплевать, что ли, на уязвленную гордость и вернуться в родное издательство? Ручка порхала над бумагой, а дотошная память снова и снова пролистывала Галинину жизнь, начиная с раннего детства и заканчивая минувшей неделей.

То, что она не такая как все, Галя Фильчагина осознала, еще будучи ребенком. Тихая, застенчивая девчушка жила в своем собственном мире, где не было места склочной недалекой матери, квартире-однушке с видом на вечную стройку, болтливым одноклассницам и драчливым мальчишкам. Маленькая Галя терпеть не могла школу, училась из рук вон плохо, перебираясь с двойку на тройку, а после ненавистных уроков подолгу бродила по кривым улочкам родного микрорайона и подкармливала бездомных кошек. Собаки сторонились ее так же, как она сторонилась собак. Школьница знала, что может понимать язык животных, может бросать вниз камни, и те не будут падать, сделает человеку больно, если очень того захочет. Вода примет любую форму безо всякого стакана, а случайно пойманная рукавом снежинка не растает даже в самой теплой комнате. Разве не здорово?

Мать, правда, совсем так не считала и за каждое проявление «ненормальности», «неполноценности», «уродства» запирала дочь в ванной, часто хваталась за ремень или мокрое полотенце.

– Мой ребенок не будет заниматься этим, поняла?! – в сердцах кричала Елена Аркадьевна, поминая добрым словом какое-то таинственное Мимопробегалло – Галиного отца.

Будь она верующей, непременно заперла бы дочь в храме до полного очищения, но сама боялась церквей, как огня. Гордая в своей нормальности и полноценности, Елена Фильчагина считала за труд поинтересоваться: а что, собственно, является причиной странностей. Ребенок есть личность? Увольте, дети должны беспрекословно подчиняться и быть благодарными уже за то, что появились на свет!

Вот почему Галина, едва дождавшись совершеннолетия, без сожалений покинула родное гнездо. Потратив доставшуюся от бабушки часть наследства на более-менее приличные вещи и билет до первого попавшегося города, она решила начать жизнь с чистого листа. Переступила балльный порог в пединституте, получила комнату в общежитии, устроилась подрабатывать – можно сказать, вошла в новую жизнь с гордо поднятой головой. Побочно Галина посещала различные курсы и ходила вольнослушателем на некоторые лекции. Учить детей она не стремилась, гораздо проще было бы наспех выучиться в техникуме и иметь профессию на руках, однако Гале Фильчагиной стало жизненно необходимо доказать, и в первую очередь самой себе, что она нормальный человек, а не говорящая зверушка со странностями.

Всё бы хорошо, но забытая меж делом магия не собиралась забывать о своей владелице. Прорывы способностей с годами не прекратились, а, наоборот, только усилились. Галину преследовали кошмары, мерещилось то, чего на самом деле не существовало. На четвертом курсе ей пришлось взять академический отпуск, а потом и вовсе уйти из института. Организм просто не выдержал моральных и физических нагрузок.

Шесть лет пролетели как в тумане. Всеми правдами и неправдами оставив за собой комнату, Галина металась с одной работы на другую в стремлении прокормиться и одновременно маниакальном желании «жить как все». Ни родственников, ни друзей в чужом городе у нее не было, были знакомые, но те приходили и уходили. После ее ухода мать ни разу не дала о себе знать, лишь однажды пришла короткая телеграмма от соседки: Елена Аркадьевна умерла от инфаркта, тихо и внезапно. Оставшись совершенно одна, Галина не испытала ни горечи, ни сожаления. Выжить любой ценой, только бы выжить…

Ведьмы не болеют, но в один прекрасный день, вымотанная до предела, она слегла с гриппом, провела в постели больше двух недель и была вынуждена обратиться к врачам. В областной больнице Галя Фильчагина и познакомилась с молодым доктором Воропаевым. Рыбак рыбака видит издалека, познакомились – разговорились. Он лечил ее от запущенного гриппа, а она всем своим существом тянулась к тому, кому хотя бы на время стала небезразлична. Артемий сумел подобрать к колючей, неуживчивой Галине тот самый ключик, что способен вернуть к жизни даже вконец отчаявшегося человека.

После ее выздоровления они не разбежались. Знакомство переросло в приятельство, затем – в близкую дружбу. Артемий уговорил двадцативосьмилетнюю женщину окончить институт заочно. Именно тогда в ее комнате поселился черный кот, пока еще не говорящий, но пребывавший в состоянии шока. Расколдовать профессора не удалось даже совместными усилиями, и тот был вынужден доживать свой век в кошачьей шкуре.

Воропаев постепенно учил Галину контролировать способности, эмоции, вспышки. Только это и позволяло ей продолжить образование.

– Если бы не ты, я бы, наверное, повесилась, – однажды признается она. – Никогда б не подумала, что с этим можно спокойно жить.

Оба мечтали о спокойной жизни, но каждый по-своему. Галине требовалась опора и крыша над головой, чтобы не висела угроза оказаться на улице без гроша в кармане; Артемий же всегда хотел иметь семью: детей и понимающую женщину рядом.

Это нельзя было назвать сделкой, скорее, взаимовыгодным соглашением. О любви речи не заходило, ее должны были заменить понимание, взаимоуважение и поддержка.

Вскоре они поженились, в положенный срок появился на свет Пашка. Каждый получил то, чего просил: она – «обычную жизнь», дом, стабильный доход и человека, на которого всегда можно переложить часть забот; он – жену и сына, которого любил сильнее кого бы то ни было.

Жизнь не идеальна, испытывали превратности судьбы и Воропаевы. Ссорились, мирились, выясняли отношения, но никогда не задумывались о разрыве. Жили, как живут любые другие люди. Всё изменилось, когда Артемию предложили работу в другом городе. Появилась возможность сменить крохотную квартиру на просторную, а скромную зарплату на, по тогдашним меркам, вполне достойную. Посомневались, посоветовались и решили ехать.

Немало времени и сил потребовалось, чтобы освоиться на новом месте, привыкнуть, завести нужные знакомства. К величайшему неудовольствию Галины, практически одновременно с ними место жительства сменил закадычный дружок супруга – вампир с кучей заскоков и горсткой высокопоставленных родственников. В этом вопросе она совершенно не понимала Евгения: человек (ну хорошо, почти человек) рожден, чтобы как сыр в масле кататься, а этот нос воротит, сбегает неизвестно ради чего, благополучно упускает шанс на участие в семейном деле. Не странный ли? Артемий, правда, друга всячески поддерживал и терпеливо объяснял жене, почему вышло так, а не иначе. Галина не всегда понимала и чаще отмахивалась – не до Печорина, других дел по горло.

Неизвестно, почему их крепкий брак вдруг дал трещину. Галина стала замечать за собой, что ревнует мужа к каждому столбу, придирается по любому поводу, пытается как можно крепче привязать к себе. Опомнилась слишком поздно: маленькая трещинка расползлась во все углы, и вернуть былое понимание было уже нельзя. Галина бесилась, Галина страдала, Галина напрасно ждала, пока всё само собой наладится. Суровая жизненная закалка уступила место саможалению, а отсидевшиеся в уголке приступы бесконтрольной магии постепенно возвращались на круги своя.

Во время бурных семейных ссор бурлила в основном Галина. Артемий же предпочитал доводы грубой силе и ни разу не поднял руки на жену, а если ситуация заходила слишком далеко, молча разворачивался и уходил. Галина принимала это за слабость и не сомневалась: муж всё стерпит и никуда не денется, слишком любит сына. Ради Пашки он готов терпеть многое, даже ее истерики и самодурство...

Ведьма вернулась в настоящее и мысленно взвыла, впившись ногтями в ладонь. Всё заканчивается, приходит конец и самому ангельскому терпению. Воропаев заявляется в невменяемом состоянии, перед этим нагло соврав про командировку, беспробудно спит пять суток подряд, утром шестых спокойно встает и молчком уезжает, а сегодня, стоило ей рот открыть, ставит жену в известность, что подает документы на развод! Он уходит из семьи! Каково?

На законный вопрос: «Какого хрена?!» без тени раскаяния в бесстыжих глазах отвечает:

– Пора заканчивать с этим бесплатным цирком, Галка. Я устал от истерик, улыбок сквозь зубы. Устал от твоих бухгалтерских замашек, устал от вранья. Мы с тобой чужие друг другу люди, как бы нам ни хотелось верить в обратное. Нужно найти в себе силы поставить эту точку. Давно пора.

Галина на секунду оцепенела. В ее голове роились тучи вопросов, ответов, ругательств и упреков, но она только хлопала глазами и разевала рот, как голодная лягушка.

Воропаев понял всё без слов, улыбнулся своими кошачьими глазами и поднялся с места.

– Вечером мы всё подробно обсудим, а сейчас извини, мне нужно ехать.

Он знал, конечно, он знал, что до вечера она ничего не сумеет сделать – просто не успеет переварить, а вечером, собрав все треклятые силы, злость и изрядно подмокшую гордость, ринется в бой, но так и не сумеет ничего изменить.

Глава вторая

Прогулки по крышам

По крышам не гуляют в одиночку.

Н. Колесова.

Никогда бы не подумала, что покинуть больничную койку стоит такого каторжного труда!

Заветную выписку удалось добыть лишь путем дипломатических ухищрений – в этом мне очень помог Артемий, – и умеренного шантажа – здесь уж сама постаралась. Так или иначе, завожу будильник на полседьмого, хватит с меня тунеядства!

Измерение температуры и давления, медикаменты, периодические кардиограммы, УЗИ и прочие обещали сопровождать еще долго, но я не жаловалась.

– Следует исключить повторение приступа и по возможности его предотвратить, – без особой надобности поясняла Лизавета, выписывая очередное направление.

– Вернее, проверить наличие остаточных явлений, а заодно отвести подозрения, – уточнял Воропаев.

А остаточные явления были: до жути реалистичные кошмары и головокружения, катастрофическая слабость во всем теле, ни с того ни с сего начинали неметь ноги или терять чувствительность пальцы. Я могла целый день пролежать бревном, не имея возможности подняться.

Когда это случилось в первый раз, мы сидели в моей палате и говорили. Обо всем, что считали важным, стремясь поделиться каждой мелочью, боясь что-либо упустить. Долгим, неспешным разговорам, которые то и дело прерывались жадными поцелуями, мешали только плановые процедуры и редкие, «чтобы не нарушать отчетности», визиты лечащего врача. Ощутив, что спина начинает затекать, я приподнялась на локтях, усаживаясь поудобнее, и вдруг поняла, что не чувствую ног ниже колена. Выражение неконтролируемой паники выдало с головой.

– Что такое? – Артемий сразу подскочил ко мне, готовый отразить любое нападение.

– Ноги, – пролепетала я, тщетно пытаясь успокоиться, – не чувствую…

Ручка двери вспыхнула под дополнительным заклинанием, такое и стадо слонов удержит. Воропаев помог принять сидячее положение, стянул с меня шерстяные носки, колготки (мерзла я постоянно) и велел задрать ночнушку до бедер. Осторожно и тщательно начал ощупывать правую ногу, начиная от ступни. Не чувствую, совсем! В голове билась паническая мысль: «А вдруг я навсегда останусь калекой? Кому я такая буду нужна?»

– Отставить панику! – велели мне. – Скажешь, когда что-нибудь почувствуешь.

Честно прислушалась к ощущениям, унимая трусливую дрожь. Врач я, в конце концов, или безмозглая девица из института благородных?!

– Здесь!

Прикосновение было слабым, почти не ощутимым, но оно было.

– Точно здесь? – Воропаев чуть сильнее постучал пальцами по моему колену.

Повторив процедуру с другой ногой – та реагировала несколько лучше, – он разрешил поправить ночную рубашку и принялся за массаж. Так странно было глядеть на ритмично двигающиеся руки, видеть растирание, но совсем не чувствовать. Странно и страшно.

– Раньше надо было думать! – без тени жалости припечатал Артемий. – Зато теперь тридцать раз подумаешь, прежде чем всякую дрянь в рот совать.

Массаж сопровождался неразборчивым бормотанием, и постепенно чувствительность вернулась. В ногу впились тысячи иголок, будто я ее просто отсидела, но эта боль показалась спасением. От пальцев к бедру побежало живительное тепло. Закончив с правой ногой, Воропаев приступил к левой, а затем вернулся к правой, чередуя их до тех пор, пока я не сумела пошевелить пальцами и согнуть ногу в колене.

– Ложись обратно.

На меня надели носки и укутали одеялом. Я с ужасом ждала вердикта. Что сейчас произошло?

– Остаточные явления, – спокойно ответил Артемий. Самообладание не подвело его и на этот раз. – Нервные окончания чудят, импульсы потихоньку возвращаются в норму, но иногда происходят сбои. Могло быть и хуже.

Я вцепилась в его руку.

– Значит, инвалидность не грозит?

– Не должна, но на массаж с пару недель походишь, я договорюсь. Если не хватит, продлим до месяца, до двух – пока не минует опасность, – Воропаев ободряюще сжал мои холодные пальцы. – Как только прихватит, сразу – сразу! – говоришь мне, хорошо?

Мама и «Оленька» сменяли друг друга, рядом со мной неизменно кто-то находился. Были рекомендованы прогулки на свежем воздухе, поэтому нам приходилось выбираться в маленький больничный парк. Нам – это мне, «Оленьке» или маме, и инвалидной коляске: первые два-три дня ходить было тяжеловато. Меня утешали, что всё это временно, а вернуться практически с того света без последствий не смог бы никто.

Но теперь я дома, коляска забыта, ноги – тьфу-тьфу-тьфу! – слушаются, и всё относительно нормально. Сашка неизменно звонит по вечерам, Элла забегает каждое утро перед работой, мама нет-нет да заглянет в комнату. Анька обиделась и не разговаривала со мной больше недели.

– Надо было, прежде чем валиться, мне позвонить! – заявила сестрица в первый же день. – Я чуть ласты со страху не склеила. И эта эгоистка – моя родная сестра!

Цитируя ту же Анютку: логика, умри!

***

Я сидела на подоконнике, завернувшись в плед, и пила горячий чай с лимоном. За окном в венском вальсе кружились снежинки, грустно мигал подслеповатым глазом старый фонарь. Его тусклого света едва хватало на единственную скамейку, занесенную снегом. А ведь было время, когда старикан горел нестерпимо ярко, и Элька приглашала своих кавалеров целоваться под ним.