Текст книги "Синдром колдуньи (СИ)"

Автор книги: Екатерина Крылатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Их самых! Ладно-ладно, не нудите. Белье и матрасы в шкафу, подушки вроде там же. Премерзкой ночи!

Взывая к нашей совести, вампир проковылял к шкафу, достал матрас и, волоча его по полу, медленно-медленно побрел на кухню. Ни дать ни взять обиженный Кристофер Робин со своим верным другом Винни-Пухом. Пантомима не впечатлила тетушку.

– Вам где удобнее: здесь или в спальне? – деловито уточнила она.

– В спальне ночуете вы, чтобы не нарушать отчетности. Скажите только, у вас есть еще один матрас?

– Зачем? – не поняла вампирша. – О, прошу прощения, просто я думала…

– Всё в порядке.

– Матрас есть в шкафу.

Не терпя возражений, она помогла нам разложить диван и застелить. Моё первичное представление об Алёне Рейган осыпалось, как карточный домик. Неужели несчастье способно так изменить челове… вампира?

– Удачной ночи! Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь: я не сплю, – Алёна лучезарно улыбнулась и закрыла дверь в спальню.

– Мне всегда казалось, что стандартное вампирское: «Удачной ночи!» звучит с намеком, – признался Артемий, располагаясь на матрасе. – Приспичит встать – не споткнись.

Я погасила свет и нырнула под одеяло. Сна ни в одном глазу. В ушах вновь и вновь звучал сдавленный голос: «До вас я всё равно доберусь, но пока живите!.. В свое время я желала ему смерти и добилась своего при первой же возможности…». Корчащийся на полу эльф, его предсмертные хрипы, режущий свет… «Что, допрыгались?» Из-за меня сегодня убили человека…

– Вер, у тебя там что, тараканы? – устало спросил Воропаев. – Если нетрудно, перестань скрипеть. Печорина разбудишь.

– Извини.

Я лежала тихо, как мышка, боясь пошевелиться.

«За эту падаль не беспокойтесь, труп нужен мне самой… Подарочек на память…»

Диван скрипнул на самой высоко ноте. Молясь, чтобы меня не было слышно, всхлипнула в подушку.

Услышал. Отчаянный вздох, и Артемий сел рядом.

– Пускай ты терпеть меня не можешь, но всему есть предел! Что случилось?

– Тём, ты только не ругайся… Можно я лягу к тебе?

– А теперь спокойно, в подробностях, безо всяких там «вы только не смейтесь» или «вы только не ругайтесь», рассказываешь, что тебя тревожит. Лежать неудобно? Кошмары? Дурные мысли?

В последних словах не было ни сарказма, ни раздражения. Наоборот, в них звучала обеспокоенность, будто бы мой нелепый страх имел какое-то значение.

– Мысли, – убито призналась я. – Вспоминаю сегодняшний вечер, каждое ее слово как эхом отдается. Вот спроси сейчас, все до единого повторю. Громов умирает, ты весь в его крови… Страшно. Это ведь не шутки, дальше – хуже…

Мое ложе приняло на себя дополнительную тяжесть. Воропаев обнял меня одной рукой, позволяя свернуться калачиком у себя под боком.

– Термин «некромантия», в некоторых источниках «некромагия», на слуху даже у тех, кто не имеет прямого отношения к волшебству. По сути, это всё, что касается мертвой материи и взаимодействия с нею. В этой самой некромантии нет ничего плохого, иногда без нее не обойтись. Однако то, как ее использовала Ирен, не просто ужасно – это извращение в чистом виде. Такое оставляет след в душе, если вовремя не закрыться.

– Не знаю, почему оно так действует на меня. Будто сама его убила.

Уткнувшись в родной бок, почувствовала, что страх отступает.

– Нельзя винить себя в том, чего не совершала. Случилось и случилось, не вешаться же теперь? В наших силах сделать так, чтобы этого не повторилось вновь. Спи и ни о чем не волнуйся, я буду рядом.

Он говорил что-то еще, но я не слышала, нырнув в короткий сон. Пробуждение досталось не из приятных: кожа на животе чесалась так, что хотелось просто содрать ее и не мучиться. Странно, для комаров рановато, март-месяц на дворе.… Только не говорите, что это те злополучные пятна! Нестерпимый зуд лишь подтверждал догадку. Прислушиваясь к спокойному дыханию Артемия, я почесывала живот и лихорадочно искала выход. Охлаждающие чары не подействовали, а воспаленная кожа тем временем начинала болеть. Сунула под несчастный живот подушку – не помогло.

– Знаешь, у меня уже слов нет, одни эмоции!

От убиения с особой жестокостью спасла темнота и невозможность хорошенько прицелиться.

– Дай угадаю: те самые пятна? – нарочито доброжелательное шипение не обмануло. Некстати разбуженный Светлый маг пострашнее легиона Темных. – Ты смерти моей хочешь?

Молчание было воспринято оппонентом как знак согласия.

– Включай свет, – с ласковой угрозой велел он.

– Что?

– Свет. Чтобы впредь не вздумала дурить! Включай, или я сделаю это сам.

Кое-как найдя во тьме выключатель, с обреченным писком юркнула под одеяло. Бастион пал после второй попытки штурма – меня безжалостно выволокли оттуда и пригвоздили к дивану. Для верности Воропаев нараспашку открыл дверь; из кухни долетал сочный храп Евгения Бенедиктовича.

– Не смотри, что храпит. Шум услышит – пулей примчится и захватит камеру.

– З-зачем ты так? – поначалу я даже испугалась.

Способность двигаться он мне не вернул, но был в этом и своеобразный плюс: жжение отошло на второй план и казалось вполне терпимым.

– Преподам урок хорошего тона. Боишься? Я мог убрать их и в темноте, но теперь не стану. В следующий раз будешь умнее.

Артемий лег рядом и взглянул прямо в глаза. Измученный, уставший, с воспаленными веками, но со злодейской ухмылкой.

– Завтра меня будут терзать муки совести, обещаю.

– Не пугай меня. Ты же не…

– Я садист, самодур и бесчувственная сволочь, помни об этом.

Он развязал пояс одолженного халата, предварительно укрыв до талии («Смерть от стыда, с точки зрения медицины, представляет определенный интерес, однако опытный образец я подыщу где-нибудь в другом месте»). Расчесанные до крови отметины вызвали новую порцию исследовательского любопытства.

– Молись, чтобы до аллергии не дошло. «Эльфийский лишай» мне еще видеть не доводилось.

Сжавшись в комочек, я не знала куда деваться. Лицо и шея пылали как факелы, а когда удалось разглядеть изуродованный живот... Сжалившись надо мной, Воропаев осторожно подул на ранки, и они затянулись, буро-зеленые пятна сменились пигментными.

– И стоило так трястись? – укоризненно шепнул он, отпуская с «поводка». – Было больно и очень страшно? Или, может быть, жутко унизительно?

– Нет, – созналась я, – совсем не было.

– Тогда почему ты не сказала сразу?

Единственно существующее объяснение было настолько нелепым и нелогичным, что я ограничилась типичным женским:

– Не знаю.

– А кто знает?

– Не знаю… – я неловко потянулась к полам халата, чтобы запахнуться, но Воропаев остановил мои руки.

– Почему? Я понимаю, тема безумно своевременная, но всё же… Почему? Тебе неприятны мои прикосновения? Тебе противен я?

– Нет, – я закрыла глаза, сделав отчаянный выдох. Так жарко и одновременно так холодно. И свет, этот ужасный яркий свет… – Выключи свет. Пожалуйста!

Свет приглушили, хотя в квартире Печорина не предусмотрены реостаты. В этой вкрадчивой полутьме мы могли видеть друг друга. Легче, уже легче.

– Не молчи. Скажи хоть что-нибудь!

Что сказать? Как объяснить? Не могу я прямым текстом, не могу! Сравнимо с тем, чтобы повторно пройти через тогдашние унижения и боль, которая будет преследовать меня до самой смерти. Боль от прикосновений.

Это крест, господа, жирный крест на наших отношениях. Мне не преодолеть барьера, страх парализует сознание. Да, мы не дети, и не нужно быть семи пядей во лбу, дабы знать, что требуется мужчине от женщины, пускай и искренне любимой. Не только это, да, но требуется. «Все мужики – кобели, – вздыхала Элла, – и самый интеллигентный из них – всего лишь интеллигентный кобель». Далекое от истины высказывание, но… Я хочу быть с ним, быть и любить, только вот сама всё порчу… Если любит, то дождется, говорила та же Элька, но вся беда в том, что заветный миг может не наступить… В таком сумбуре мыслей, страхов, эмоций я нашла руку любимого человека и притянула к себе на грудь. Зачем? Всё равно что арахнофобу взять на ручки тарантула и приголубить страшненькую животинку.

– Погладь меня, – и просьба, и приказ, и мольба.

Затылок ломило от дурацких мыслей, злости на собственную никчемность и усиленной душевной борьбы. Тема безумно своевременная…

Погладила другая рука. Висок, скулу, щеку, подбородок. И поцелуй был в зажмуренные веки, а не куда-то там еще. «Если любит, то дождется…» Несколько хрипловатых «гхымов» и хорошо слышных вдохов: он собирался что-то сказать… спросить… но нет. Рука на груди шевельнулась, не сжимая, туда-сюда. Без алчности, без страсти – нежно. Я напряглась, не решаясь открыть глаза и взглянуть на Воропаева, но не остановила. Тепло руки на чувствительной коже было приятным… и одновременно болезненным.

Уже смелее, но по-прежнему бережно, кончиками пальцев. Я превратилась в ощущения: жарко, мягко, странно и щекотно, будто шелковая ткань по голому телу. Глубокий вдох, и ослабели тиски страха. По щекам струилось что-то теплое. Пот с висков? Слезы?

Халат покинул временную владелицу, обнажая плечи, но покрывало никто не тронул. Артемий поцеловал меня и завернул в пушистый кокон с узором из кленовых листьев.

– Когда это случилось?

Понял. Наверняка догадывался, но всегда оставлял право рассказать самой.

– На третьем курсе, – я нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. – Возвращалась поздно: задержали в универе. Проводить было некому, с Сашкой тогда еще не повстречались. Зимой в пять вечера уже темно. В переулке по балде заехали и в машину. Большая такая машина, м-микроавтобус. Едва очнулась – «поприветствовали» и… по очереди, – горло сдавил спазм, однако я упрямо продолжала говорить. – Их там трое или четверо было, хотя, может, и больше. Плохо помню, только яркий свет, гогот и маты. Второй раз очнулась в больнице. Закрытый перелом, три ребра, вывих, сотрясение, куча ссадин и гематом плюс обморожение. Оказалось, что избили, на улице выбросили и п-привет…

Артемий обнял кокон из одеяла со мной в центре, коснулся губами макушки.

– Не надо, не продолжай.

– Почему же? Дальше самое интересное: я валяюсь кучей больше месяца. Состояние средней поганости, шок, кость после перелома срослась неправильно и другие радости. Папа дергает за ниточки – переводят в частную. В универе я на грани отчисления, приходится заплатить, чтобы оставили. Отец тогда впервые влез в долги. Еще два месяца взаперти. Ближайшие анализы – новые «радости»: выясняется, что я одиннадцать недель как беременна. Вопроса не стояло – аборт, и точка. Меня особо не спрашивали, а если и спросили разок, то я вряд ли ответила. Из-за всех лекарств, процедур и психотерапий мало что соображала. Родственники рассудили так: деньги отданы, будь добра – учись, зачем тебе какой-то там ублюдок? Да и потом, неизвестно, каким он родится после интенсивной терапии. Я согласилась…

На словах всё легко, а потребовались долгие годы борьбы, бессонные ночи, полные криков и кошмаров, постоянные психотерапевтические сеансы и тренинги, чтобы просто перестать шугаться лиц мужского пола. Решиться на замужество оказалось в сотни раз труднее, но мне хотелось нормальной человеческой жизни, детей хотелось. Кстати, то, что я состояла на учете у психиатра, не подкреплено ни одним официальным документом. Последние проверки отмели всякие сомнения в моей профессиональной пригодности: я боялась только тех мужчин, что нагло нарушали личное пространство, а пациентов воспринимала как бесполых существ, нуждающихся в моей помощи.

– Знал ли Сашка? Конечно, знал, поэтому и обещал не трогать до свадьбы. Мы с ним даже не целовались по-настоящему; решили, что наверстаем, когда поженимся. Пока мы учились, всё выглядело определенным и ясным. А потом… потом я вернулась сюда, потом появился ты…

Воропаев ничего не сказал, лишь потеплее укутал покрывалом. Отыскав халат, протянул мне. Он не стал спрашивать, не стал утешать. Не взглянул, как на уродливое от природы животное – со смесью жалости и брезгливости, не отругал за припозднившиеся откровения. Постыдная тайна была воспринята как должное, как дело в порядке вещей. А я чуть не зарыдала от чего-то, смутно похожего на чувство благодарности.

– Поздно уже, давай спать, – предложил Артемий своим обычным тоном.

Свет, «уставший» от нетипичного полу-включенного состояния, сам собой погас. Печорина ждет сюрприз. Магии на тусклый «светильник» не наскребли даже совместными усилиями, и чтобы отыскать сбежавшие подушки, нам пришлось вслепую ползать по полу. Пару раз столкнулись лбами. Алёна наверняка сидит в спальне и крутит пальцем у прекрасного виска. Любой бы на ее месте усомнился в нашей нормальности.

***

В блеклом свете мартовского утра проблемы и терзания, зевая, разбредались по своим постам. Я потянулась, разгоняя кровь, и оправила задравшийся халат. На другом конце дивана спиной ко мне спал Артемий. Майки на нем не было, между лопатками белел старый шрам. Вдруг захотелось коснуться этого шрама, но я отдернула руку.

После внезапных откровений мы долго ворочались и отключились почти одновременно, держась за руки и укрывшись одним покрывалом. Воропаев спал беспокойно, то и дело вздрагивал, проверял, рядом ли я, и, успокаиваясь, забывался тревожным сном, чтобы подскочить вновь. Такими темпами он мог не восстановиться, а это чревато упадком сил или, того хуже, нервным срывом. Взвесив все «за» и «против», я навела перед рассветом слабенькие Сонные чары – часа на три-четыре. К девяти должен проснуться, так будет лучше

Еще раз взглянув на него, я поправила одеяло и ушла на кухню. Уже готовый к труду и обороне Печорин рылся в холодильнике, Алёна Рейган пила кофе с коньяком.

– Доброе утро! – пропела она. – А мы как раз собирались вас будить. Как спалось на новом месте?

– Благодарю вас, прекрасно, – безмятежно ответила я.

Вампирская ехидна сделала маленький аккуратный глоток. Наверняка ведь всё слышала, а интересуется из природной вредности.

– Неловко просить об этом, Вера Сергеевна, – начал стоматолог с той же чопорно-английской интонацией, – но не сочли бы вы за труд взять на себя приготовление завтрака? Я, право, не слишком консервативен в этой жизненной области, а моя дражайшая тетушка до сих пор уверена, что бутерброды растут на деревьях.

Алёна проигнорировала подначку и вновь обратилась ко мне:

– Хотите кофе? Я сварила на целую армию.

Пришлось отказаться – терпеть не могу кофе, – и посвятить себя искусству приготовления пищи. Выбирать было особо не из чего, поэтому ограничилась омлетом с сыром.

– Блаходафю покофно, – сказал Евгений с набитым ртом, – вы профто волфепница.

Опустошив свою тарелку, он пожелал нам «прекрасного аппетита и незабываемого дня» и отправился в больницу. Вампир пообещал разведать, что там, как и ходят ли слухи о кабинете Артемия. Медики суеверны, хоть что-нибудь, да скажут об этом. Такой грохот сложно не заметить, свидетелей наверняка больше чем двое.

– Я подыскала вам одежду, – без перехода сообщила госпожа Рейган. – Та, в которой вы были вчера, безнадежно испорчена.

– Спасибо.

В голубых глазах вампирши читалось любопытство.

– У вас интересная аура, Вера.

– Давайте перейдем на «ты»? – пускай ей и двести двадцать шесть лет, но выглядит немногим старше меня.

– Давайте, – согласилась она.

– Чем тебя так заинтересовала моя аура?

– Слишком много оттенков. У большинства людей преобладают три, максимум четыре цвета, а твоя полыхает радугой. Очень красивая.

Вампиры обладают способностью видеть ауры, однако пользуется этим редким умением меньшинство: не хотят приближаться к магии или зависеть от нее. Принципиально считают себя «выше этого», зато охотно пользуются услугами волшебников.

– Ты влюблена, – вынесла вердикт Алёна, – но влюбленность постепенно переходит в любовь. Цвета становятся глубже, насыщеннее. Хотя, на мой взгляд, твоей ауре недостает красного.

– Почему именно красного? Что он означает?

– Спроси, – она постучала ногтем по стене, разделявшей кухню и гостиную. – Это жутко бестактно с моей стороны, но всё же…

– Спрашивай, – улыбнулась я, наливая себе чаю. – Отвечу, если смогу.

– На своем веку я повидала немало влюбленных всех возрастов и социальных слоев, но вы не вписываетесь в общую схему. Не целуетесь почем зря, не держитесь за руки украдкой, не стреляете глазами, думая, что никто не видит, и не делаете прочих глупостей. Почему? Может быть, раньше делали, а теперь перестали? О, Тьма Непроглядная, как неловко…

– Всё нормально. Понимаешь, я всегда была против игры на публику вроде: «Смотрите все, это мой парень!» Да и наше служебное положение… обязывает соблюдать предосторожности. Лавину сплетен, к счастью, пережили, новость перестала быть новостью, и нас оставили в покое. Многие сразу не поверили, но так даже проще.

Ни к чему ей знать, как я к этому отношусь. Сказать можно всё что угодно, можно похихикать за чашечкой кофе, но смириться с гадостями нельзя.

– А он как реагирует?

– Бурно, – не удержавшись, я фыркнула в чашку, – поначалу вся больница тряслась. Рты затыкались насильно, и хоть бы кто-нибудь возразил. Изображать взаимную неприязнь – не моя идея, только осуществляли вместе, но иногда настолько входишь в роль, что забываешь, где любовь, а где…

– Сплетничаете? – в кухне нарисовался Артемий.

– Обмениваемся опытом, – подмигнула вампирша. – Доброе утро!

– Утро добрым не бывает, – он зевнул, прикрыв рот ладонью, – лучше здравствуйте. Привет, Вер.

– Привет. Выспался?

– Не напоминай! Этот бы диван да в нашу ординаторскую, – Воропаев с надеждой заглянул в сковородку. – Женька умудрился не слопать всё? Не иначе, как в лесу что-то сдохло.

Завтрак прошел в спокойной дружеской обстановке, мы обсуждали планы на сегодняшний день. Алёне удалось найти большую часть компонентов для мази. Череду и настойку боярышника купим в аптеке, а вот со слезами домового вышла неувязочка. У Воропаевых есть свой домовой, однако как заставить его плакать?

– Подарю ему ящик водки, – со смехом сказал мой начальник, – и Никанорыч разрыдается от умиления. Если серьезно, то это не проблема. Скажите лучше, где нам взять «подкожный жир тюленя-альбиноса, случайно убитого гарпунером китобойного промысла»? В каждом зелье есть свой бредовый компонент, который обычно заменяется аналогом. Тюлень-альбинос – пока самый бредовый компонент в моей практике. Ваши варианты?

– Рыбий жир? – предложила я.

– Не пойдет: не та консистенция.

Алёна подала неплохую идею:

– Смешайте сливочное масло с рыбьим жиром.

– Молоко – млекопитающее, рыбий жир – водная среда обитания. Добавим пару капель крови, и замечательно будет.

Решили, что за моей одеждой отправимся вдвоем, после чего меня отконвоируют на работу. Буквально за минуту до выхода Воропаев поинтересовался у вампирши, как та переносит вид чужой крови.

– Не бросаетесь? Не звереете?

– Я умею держать себя в руках и за более чем долгую жизнь никого не убила, – обиделась Алёна. – Борис – да, косил направо и налево. До обращения он и вовсе был палачом, поэтому…

– Простите, что вы сказали?

– Я сказала, что держу себя в руках…

– Нет, про Бориса, – уточнил Артемий, просчитывая что-то в уме.

– Об этой странице его биографии знали только самые близкие, – женщина сглотнула, но продолжила: – Племянник в их число не входил. Дело в том, что Борис состоял на службе государыни и казнил преступников. А почему, собственно, вас это интересует?

– Бестужева случайно (или неслучайно) обмолвилась о личных счетах. Я думал, она имела в виду розыск или любую другую подлянку в недавнем времени, но теперь сомневаюсь. Говорите, муж был старше вас?

– Да, если не ошибаюсь, в сентябре ему должно было исполниться триста семнадцать. Мы редко считаем года и выбираем тот возраст, на который выглядим, – сухо пояснила Алёна. – Вы сбили меня с толку. К чему этот вопрос о крови?

– Да это проклятое зеркало покоя не дает! Я человек застенчивый, с кучей скрытых комплексов и фобий, – с серьезной миной заявил Воропаев, – и мысль, что за мной может подглядывать озабоченная трехсотлетняя ведьма, мягко говоря, напрягает.

– Сейчас проведешь, или когда вернемся? – я читала о заговорах против поиска в тетради по «Практической магии».

– Когда соберу слезы Никанорыча. Надо домой заскочить, моя голова – не дом советов. Всех заклинаний не перезаклинаешь, не перезаклинавыниваешь, не перезаклинишь и, главное, не запомнишь. Спасибо за пищу для раздумий, Алёна Игоревна. Собирайся, дорогая, нас ждут великие дела.

Глава девятая

Аппендицит и мировое господство

Возможности медицины поистине безграничны, ограничены возможности пациента.

Народная мудрость.

Ирина Бестужева мерила шагами гостиную, поправляла сползавшую с плеч шаль и время от времени позволяла себе крепкое словцо. Зачарованное зеркало, отзываясь на раздражение хозяйки, шло помехами и уныло гудело.

– Не понимаю, или это я настолько отстала от жизни, или... Убери, надоело!

Стекло заволок туман, оно стало обычным зеркалом. Отшвырнув расшитую золотом шаль, – прощальный подарок графа Орлова, – женщина опустилась в кресло и смежила веки.

– Это безнадежно, совершенно безнадежно, – бормотала она. – Еще немного, и я соглашусь с предложением Семёна. Впрочем, время терпит, пока терпит…

– Моя госпожа скучает? – в комнату вошел вышеупомянутый Семён.

– Сгинь, нечистый! Не до тебя сейчас, – отмахнулась ведьма. – Возвращайся к своим делишкам, а меня оставь в покое.

– Я пришел поговорить об оплате, – раздраженно сказал мужчина. – Когда вы, наконец, приступите к выполнению обязательств?

– Как только ты выполнишь свои! – прошипела она, роняя хрустальную люстру в полуметре от головы наглеца.

– Я предоставил вам жилье, транспорт, круглосуточную защиту от вампиров, – собеседник загибал пальцы, – мои люди целиком и полностью в вашем распоряжении. Что еще?!

Ведьма не соизволила взглянуть на него, однако в комнате вдруг резко похолодало.

– Значит, это ты сделал мне одолжение? «Предоставил жилье» и отогнал кровопийц? – насмешливо уточнила она. – Похоже, ты забыл, кто здесь кому подчиняется.

Каждое слово Ирен сопровождалось плавным движением пальца. Она рисовала в воздухе причудливые изгибы, краем глаза наблюдая, как падает на колени её противник.

– Прекрати! – прохрипел мужчина, схватившись за сердце. То, словно обезумев, неслось галопом и собиралось разорвать грудную клетку. Он не мог вдохнуть, только постанывал от острой боли.

– В моей власти убить или пощадить тебя, щенок. Не забывай об этом.

«Сука! – подумал Семён, едва ему вернули способность дышать. – Лживая старая сука».

Мысли напыщенного индюка, красного от злости и прилившей к голове крови, были для нее открытой детской книжкой, но Бестужева сделала вид, что ничего не слышит.

– Убирайся! Я позову, когда понадобишься.

– Как прикажете, госпожа, – поклонился морально раздавленный мужчина и хлопнул дверью.

«Какие они глупцы, что люди, что нелюди, – думала колдунья. – Великий волшебник Семён Уютов так надеялся на блестящее будущее, что сам же его погубил, связавшись со мной».

Медальон, когда-то присвоенный Борисом, лежал в маленькой невзрачной шкатулке, защищенной помимо обычного сглаза тройным проклятием. Об этом не знали ни Ульяна, ни Моргарт. Бестужева не «кодировала» тролльфа: тот просто открыл шкатулку, остальное довершили чары. Приятная случайность, не более. Моргарт исчерпал себя, и его смерть была лишь делом времени.

– Маленький благородный эльф решил нас выдать, – сказала она вслух, – возмездие было заслуженным. Будь он чуточку сообразительнее, прожил бы дольше.

Украшение неясно поблескивало в свете торшеров. Ледяные глаза ведьмы затуманились грустью и на долю секунды перестали быть безжалостными.

– Все как один уверены, что я мечтаю захватить мир, – поделилась она с медальоном. – А смысл? Кому он нужен, этот вертеп, это скопление пропащего человечества? Семён заблуждается: власть над миром счастливей не сделает. Я всего лишь хочу вернуть то, что отняли много лет назад. Ты помнишь, ты прошел со мной огонь, воду и медные трубы… Я давно перестала бояться, потому что мне больше нечего терять…

Колдунья не говорила – она грезила наяву. Когда-то давным-давно Ирина поклялась отмстить, пусть даже ценою собственной жизни. Долго, очень долго искала она по деревням достаточно сильную ведьму и, найдя таковую, попросилась в услужение. Обучившись ведовству, Ирина без колебаний убила наставницу и забрала себе ее сущность, обернулась настоящей ведьмой. Главные виновники к тому времени давно лежали в могилах. Убиенные – это утешало Бестужеву. Кто-то свершил суд за нее. На поиски оставшихся ушли многие годы. Ирина не просто мстила: она выжигала под корень, не жалея ни сил, ни времени. И тем, и другим щедро делились люди, оставаясь в неведении, что именно они отдают.

«Признали» колдунью не сразу. Вампиры забегали после привлечения Теней, объявили ее международной преступницей, сажали в тюрьмы, из которых она с легкостью сбегала. Тогда и прозвище прилипло, «Леди Ирен», изысканная и смертоносная.

Подошло к концу второе столетие, минула середина третьего. Появилась на свет Дашенька, единственная кровиночка. Ирина не знала имени отца девчонки, поэтому отчество дала своё собственное. Дарья Порфирьевна Бестужева не питала к матери ни любви, ни привязанности. Видела, что всего лишь инструмент для передачи знаний. Дар Темной ведьмы не тяготил ее, вот только устаревшие истины были ни к чему. Одержимость Бестужевой-старшей к тому времени перешла границы: Ирен стала всерьез задумываться о бессмертии.

Улучив момент, Дарья сбежала. Сменила имя, фамилию, примерила новую жизнь без драгоценной родительницы, как примеряют туфли в магазине, и осталась довольна покупкой. Даша Бестужева исчезла с лица Земли, на смену ей пришла Мария Васильевна Крамолова. Это в какой-то степени сближало ее с Печориным: чужое имя, чужой город, чужая судьба.

Ирина искала дочь, но не слишком усердствовала в поисках, пока Дарья не стала ей действительно необходимой. Дело всей жизни или упрямая, эгоистичная, нелюбимая дочь? Провидение избавило от мучительного выбора…

Колдунья вздрогнула и дернула подбородком, отгоняя воспоминания. Какая теперь разница? Всё решил случай, забытые надежды вернулись. Никто не виноват, одна природа, её нелепые игры. Отвечать будут те, кто не имеет отношения к минувшему – насмешка судьбы. Без вины виноватые, Волынский и княжна Лелемико наших дней.

Размышления плавно вернулись к Уютову. Человек рубил сук, на котором сидел, и получил по заслугам. Собственная фирма, деньги, женщины, влияние, магия – о чем еще можно мечтать? Увы, бедняга Семён грезил о мировом господстве.

Две недели ранее

– Ну и райончик! – проворчал начальник охраны «Steady&Reliable». – Ты уверен, что она живет именно здесь?

– Стопроцентно, Егорыч, – Уютов натянуто засмеялся и проверил наличие пистолета. – Потенциальная клиентка, я бы сказал, клиентка на миллион. Если повезет, то и деловой партнер.

– Партнер? – не поверил Роман Егорович. – И ради этого «партнера» ты отменяешь три встречи и едешь к ней в сопровождении двух дюжин моих ребят, да еще рассадив по крышам десяток снайперов? – он ставил ударение на «о».

– Зришь в корень. Ты даже не представляешь, что будет, если эта карга согласится сотрудничать.

– Как знаешь, Сёма, – начальник охраны вынул из пачки сигарету и без обычного удовольствия закурил. – Неспокойно что-то на душе.

– Ой, перестань! – Уютов похлопал его по плечу. – Кряхтишь, как бабка старая, а всё нормалёк будет. Разве я когда-нибудь ошибался, Егорыч?

Тот покачал головой, но отнюдь не признавая «безошибочность» Уютова. За двадцать лет работы в органах и почти столько же у частников он привык доверять интуиции. Улучив момент, когда бизнесмен любовался чахлыми видами, Роман Егорович шепнул близ сидящему молодцу Гришке:

– От хозяина ни на шаг, это приказ.

Гришка деловито кивнул. К чему дважды повторять приказы?

Группа до зубов вооруженных мужчин, привлекая внимание тех немногих, что покинули в ранний час свои жилища, ворвалась в шестьдесят шестой дом. Роман Егорович, не принимавший участия в операции, в последний момент выбрался из машины и держался поближе к Семёну. Тревога подчиненного невольно передалась его начальнику.

«Брось, дядя Сеня, что может случиться? На тебе бронежилет и куча примочек, за спиной толпа охраны, на крыше – снайперы в боевой готовности» – убеждал он себя. Было нелепо бояться трехсотлетней старухи, однако Семён начинал бояться.

Дверь открыла симпатичная кареглазая шатенка. Ничуть не удивившись, она посторонилась и впустила их внутрь. Часть команды осталась в подъезде, другая – большая часть, – рассредоточилась по квартире.

Ирен поджидала гостей, расположившись в кресле с чашечкой чая.

– Чем обязана столь раннему визиту, – она сделала культурный глоточек, – и такому поистине вавилонскому столпотворению?

Охранники за спиной Уютова переглянулись. Они немного иначе представляли себе «выгодного делового партнера». Кто-то от греха подальше взял странную бабу на прицел, его примеру последовали остальные.

– Не обращайте внимания, – растянул губы в улыбке бизнесмен, – они не поймут, о чем мы говорим. Мое имя Семён Станиславович Уютов, и у меня к вам выгодное предложение.

– Забавно, – уронила Бестужева. – Что ж, послушаем, только пусть ваши верные псы перестанут тыкать в меня ружьями!

Мужчина хохотнул, ребята в форме весело ухмыльнулись.

«Чего я ожидал от трехсотлетней тетки? Бедняжка ни разу в жизни не видела автомата», – снисходительно подумал он. Впрочем, интуиция нашептывала, что эта бедняжка далеко не так проста.

– Опустить оружие, – приказал Уютов.

Не подчинился один начальник охраны.

– Егорыч, тебе особое приглашение нужно? – поморщился Семён. – Опусти пистолет.

– Я ей не доверяю и тебе не советую, – прямым текстом ответил Роман Егорович. – Так надежнее.

– Пугать безоружную женщину? – мурлыкнула ведьма. – Очень благородно и достойно мужчины.

– Егорыч, опусти пистолет, – угрожающе повторил бизнесмен.

Тот взглянул на него как на умалишенного, но подчинился.

– Присаживайтесь, Семён Станиславович. Я с радостью выслушаю вашу идею, но в следующий раз будьте добры сообщать о визите заранее. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

– Кофе, пожалуйста.

– Ульяна, принеси гостю кофе, – щелкнула пальцами Бестужева. – Итак, я вас слушаю.

Казалось, что куча охраны за спиной посетителя совсем не смущала хозяйку.

– Благодарю, – принимая кружку из рук девушки, Уютов пробормотал заклинание, нейтрализующее простые яды.

Ведьма демонстративно смотрела в окно, уподобляясь трем знаменитым обезьянкам.

– Уважаемая Ирина… э-э-э…

– Можно просто Ирина.

– Уважаемая Ирина, на данный момент вы являетесь самой древней ведьмой в мире. Не сочтите за грубость…

– Ну что вы, – ухмыльнулась та, – для меня это комплимент.