Текст книги "Фартовый. Лихие 90-е (СИ)"

Автор книги: Егор Лавров

Соавторы: Дмитрий Ромов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Фартовый. Лихие 90-е

1. Нет я не верю, что нет счастья на земле

Деньги, бабки, бабосы, бабло, капуста, башли, хрусты – всё ради них. Иначе пришлось бы признать, что я играю ради самой игры, ради адреналина, ради того, чтобы прокормить самого ненасытного зверя в мире – азарт. А это неправда. Просто мне нужны деньги. А это способ их заполучить. Один из известных.

– Андрей, давай, – Кир подмигивает. – Решайся, дружище.

Я снова смотрю в две свои карты. Да только смотри, не смотри, а в тузов они не превратятся. Дама и тройка. Раздача не ахти. Впрочем, бывает и хуже, так что может ещё и получится выстроить какую-то комбинацию, ну, а может, как говорится, и… нет…

Мы играем в ветеринарке у Антона. Игра – это его хобби. Правда, играет он всегда очень аккуратно и по маленькой. Но зато каждую неделю.

Сидим за операционным столом под большой яркой лампой. Обстановка здесь, та ещё. Скальпели, запах карболки, собачий корм, наполнитель для туалета и вечно какие-нибудь подвывающие собачки, котики и морские свинки в соседней комнате, похожей на чулан. Отходят от наркоза. Но из-за музыки их, как правило, не слышно.

Нет я не верю, что это все нельзя вернуть

Нет я не верю, что нет просвета в этой тьме

Нет я не верю, что только в бедах жизни суть

Нет я не верю, что нет счастья на земле

Я музыку девяностых не так чтобы очень люблю, впрочем, для Кузьмина делаю исключение. А вот Антон обожает всё без исключения, лишь бы из тех времён. Типа юность прошла, а тепло в груди осталось. У него сборники хитов по годам сформированы и записаны на допотопные кассеты. Ретро. Ему бы антикваром быть, а он зверушек починяет.

За столом, кроме меня, ещё четверо – сам Антон, хозяин этого «казино», Кирилл, мой старинный приятель, и двое посторонних – пожилой армянин и молодой салажонок лет тридцати. По идее мы давно должны были его раздеть и разуть, но пока в плюсе только он.

М-да… А деньги, как раз, очень даже пригодятся. Как всегда, в конце месяца только успевай крутится – за аренду кабинета, платёж по ипотеке, дочке на учёбу, бывшей жене на дочку же. Школьница, частная школа, расходов много. А я, как на грех, на прошлой неделе проиграл, а не выиграл. Ну ничего, сегодня наверстаем.

– Нет, ну кто так раздаёт, а? – сокрушённо качает головой армянин и, поймав мой взгляд, кивает. – Что, брат?

Для меня он не опасен. На лице читается каждая эмоция, просто открытая книга. Карты у него тоже отстойные, еще круг и скинет.

– Думаю вот, – говорю я, улыбаясь, – стоит ли рассчитывать на каре из дам или лучше сбросить. Что скажешь, друг?

– Как это, каре? – напрягается второй чужак, тот, который салажонок. – На столе же только одна дама. И у вас на руках только две карты. И даже, если обе они дамы, то максимум получается три карты. Сет, но никак не каре. Разве нет?

Я киваю, а сам внимательно слежу за его лицом. Считается, раз я профессиональный психолог, то хорошо разбираюсь, когда клиент блефует. Иногда действительно получается. Но с этим парнишкой что-то не так. Лицо, как застывшее, никакой микромимики, будто ботоксом обкололся. А может, это маска? Ага, из латекса. Надо подняться, протянуть руку и щипнуть его за щеку. Проверить. Вот он охренеет… Я невольно улыбаюсь.

– Что? – хмурится парень.

Он меня подбешивает, но я виду не подаю.

– Сейчас ещё одна придёт, – отвечаю я, продолжая улыбаться. – У меня на девок чуйка, сынок. Пардон, на дам.

Если бы действительно пришла дамочка, моё положение улучшилось бы. Хотя, в жизни от дамочек у меня одни ухудшения, включая жилищные условия.

А пока я могу рассчитывать только на пару. Одна дама на столе, одна в руке. И любые две пары бьют меня наотмашь и оставляют без копейки. А мы всегда играем по-честному, без крапа, камер и прочих подстав. Чисто на психологии и моей как бы наблюдательности. И да, она, наблюдательность, как бы имеется… Но ключевое здесь «как бы», потому что вот таких фруктов, как этот парнишка хрен раскусишь.

Хоба! А вот и она! На стол ложится дама пик.

Блин… То ли радоваться, то ли скидывать. Сука, с бабами вечно так…

Ладно, что у меня вырисовывается? Включая то, что лежит на столе, я могу предъявить тройню дам. Неплохо, но… всё равно слабовато. Был бы у меня вместо тройки туз в руке, отличная бы комбинация вышла с тем, что на флопе. Вон он какой жирненький лежит. Тузик.

У армянина, похоже, точно шлак, ничего опасного. В первую секунду на его лице отражается удивление, а потом разочарование. Верхние веки чуть вздрагивают, взгляд становится расфокусированным, опускаются уголки губ. Чуть-чуть. А вот у этого заморыша на лице вообще ничего не отражается. Мумия, блин. Мумиё-моё…

Встречаюсь взглядом с Киром. Мы играем с ним лет тридцать, и у нас уже давно разработана система сигналов. Кидаю взгляд на дверь и медленно выдыхаю – это означает, что карты хреновые, но я попытаюсь ими сыграть. Он понимает меня и скидывает.

Антоха, армянин и заморыш подтверждают игру, и Кир медленно и картинно выкладывает на стол пятую карту. Этот момент всегда самый невыносимый. Знает, что меня это бесит, но, типа, ничего не может с собой поделать… Секунда длиною в вечность. На вершину или в бездну, пан или пропал.

– К-хм… – покашливаю я. – Да давай, не тяни уже, артист…

В банке мой трёхмесячный доход. Этого хватит, чтобы подлатать дыры в бюджете. Кто-то ведь возьмёт этот банк. Его всегда кто-то берет. И если рассуждать по справедливости, сейчас это должен быть я. Потому что мне нужнее!

На стол ложится тройка. О, вот так-то лучше и спокойнее. Фулл-хаус. Теперь моё лицо становится похожим на мумию – главное, не выдать ни единой эмоции. Чего не скажешь о салажонке – он разочарованно выдыхает, но тут же берёт себя в руки и снова деревенеет.

Вот теперь мне всё по барабану… Антоха и армянин скидывают. Остаёмся я и молокосос. И ещё Газманов:

Я по жизни загулял

Словно в темный лес попал

Я по жизни заблудился

Я наверное пропал…

Хоть бы сломался уже магнитофон этот, что ли…

Пиликает телефон. Бросаю взгляд – Светлана Сергеевна. Не могу вспомнить кто, но сейчас мне точно не до неё.

– А разве телефонами можно пользоваться? – холодно интересуется мой противник.

Эх, друг ты мой сердечный, тебя спросить позабыли, да?

– Это по работе, – отвечаю я и смотрю, что там пришло.

Андрей Викторович, пожалуйста! Очень нужна ваша помощь. Ванюша на меня совсем не реагирует. Закрылся в комнате и уже сутки не выходит.

А, понятно… Звонила на той неделе, просила приехать и поговорить с сыном, но дату встречи так и не подтвердила. Дотянули, получается, до острой фазы. А я ведь говорил, что терапию нельзя прерывать. Сейчас доиграем и я вам позвоню.

Вообще-то не обязан, но пациентам я не отказываю, тем более, случай там действительно непростой. Долго с парнем работаю, и прогресс хороший имеется…

Следом летит ещё одно сообщение:

Андрей, привет. Как там с телефоном? Я модель присмотрела. Шлю ссылку.

Ни «отец», ни «папа»… Андрей… Очень современно.

– Андрей, держи хвост бодрей… – бормочу я.

Ладно, доча, будет тебе сейчас и телефон, и новые туфельки, и папа за кабинет заплатит. Всё будет. Только не отвлекай…

– Вскрываемся?

Ну, давай, вскроемся, раз такое дело. В операционной такая фраза звучит немного двусмысленно.

У меня в активе три дамы и две тройки, так что я чувствую себя более-менее уверенно. Расстёгиваю ворот и кручу головой, разминая шею. Как-то нехорошо мне… Разделаться бы поскорее с этим заморышем.

– Андрей, вы как? – вежливо-холодно улыбается юнец.

Лучше не бывает. Сейчас выиграю и вообще будет отлично… Технично, эпично и патетично…

– Нормально, а вы?

Он не отвечает, внимательно наблюдая за моими картами. Я переворачиваю первую и выдвигаю тройку треф вперёд. Потом – даму…

– Фулл-хаус! – восклицает Антон.

Мобильник снова плимкает.

Ванюша со вчерашнего утра ничего не кушал. И даже чаю не выпил. Все сидит в компьютере. Играет. Помогите, пожалуйста!

Не кушал, это плохо. С другой стороны, а кто кушал? Я что ли? Да и кушают водку только… Три варианта визита ей предлагал, ничего не подходит, а теперь на ночь глядя придётся ими заниматься. Ладно, сейчас займусь.

– Фулл-хаус. Три дамы, два туза.

Да, фулл-хаус. И я принимаю обычно только в часы приёма, но ради вас, конечно, сделаю исключение, только… Что⁈ В каком смысле, «два туза»?

Перевожу взгляд на стол – у этого гада на руках была дама с тузом! Возвращение к реальности напоминает полёт без парашюта. Эдип твою мать… Лечу к земле, головой вперёд…

– У него три дамы и два туза, – счастливо смеётся Антоха. – А у тебя три дамы и две тройки! Как вы синхронно, а⁈

Ты его в жопу ещё поцелуй!

Ах ты ж, фрейдистский выкидыш! Как же я тебя проглядел-то с дамой твоей⁈ Маску нацепил. А у самого баба в рукаве пряталась. Ещё и Дима Маликов соль на сахар сыплет:

Нет, ты не для меня!

Как бабочка огня

Тебя я не миную

– Бывает, – самодовольно замечает юный пройдоха.

Собака… Закрываю глаза и представляю, как сжимаю его длинную кадыкастую шею и… И ничего. Встаю, поворачиваюсь и выхожу на крыльцо. Надо воздуху глотнуть.

Спокойно… раз… два… три… Нет, ну не собака ли? Конечно, собака, да ещё какая! Сутулая!

В воздухе пахнет озоном. А это всегда нервирует… Закуриваю сигарету, медленно вдыхаю горький дым и выдуваю струйкой в небо. Вношу посильный вклад в парниковый эффект и разрушение озонового слоя… Нет, ну ты подумай. Три, блин, дамы и два туза! Финал сегодняшнего вечера легко можно назвать итогом всей моей выдающейся жизни.

Крыльцо уродское, с железной облезлой трубой вместо перил. Пристроено к первому этажу хрущёвки. Архитектору надо бы и руки, и тестикулы оборвать… Чтоб не расплодился…

Снова плимкает телефон.

Андрей Викторович, напоминаем, что платёж по ипотеке должен быть внесён…

Ну, что тут скажешь, да. В пятьдесят четыре я выплачиваю небольшую двушку. И платить мне ещё не переплатить. Не надо было разводиться. А, может, и жениться было не надо. Квартиру оставил бывшей. Можно было бы сказать, мол бывшая, выдра, обобрала до трусов, но я промолчу.

Сам так решил. Они с дочерью остались там, ну а я вот здесь. Хату оставил ей, а машину… Машину тоже ей, чтобы дочку на учёбу возить. Это на другой конец города. Ещё и накопления, пожалуйста, не трогай – ребёнка ведь потом поднимать надо будет. Ну ладно, я не против, дитя любви, как-никак. Хоть бы раз «папа» сказала…

На крыльцо выходит Кир.

– Такси вызываешь? – хлопает он меня по плечу и тянется к моей пачке сигарет.

– Зачем? – удивляюсь я. – Нет, ещё поиграем. Звоночек только сделаю. Там с пациентом проблемка.

– Кто бы о тебе хоть раз подумал, как ты о пациентах своих. Нерабочее же время уже. Пусть завтра утром звонят. Они хоть платят тебе за эти консультации?

– Да перестань, Кир. За что тут платить? За разговор телефонный?

Я достаю сигарету, затягиваюсь и начинаю кашлять. Хоть бы курить бросить, задолбал уже этот кашель.

– Я думал, ты на сегодня всё уже, – кивает приятель, зажимая в зубах сигарету и щёлкает зажигалкой.

– Где ты этого юношу откопал? – спрашиваю я, слушая длинные гудки в трубке

– Ребята на работе свели, – пожимает он плечами. – Я вот спросить хотел.

– Про перстень что ли?

Телефон не отвечает. Блин… это не очень хороший знак.

– Ну, я подумал, – пожимает одним плечом Кир. – Ты же мне пол ляма должен. Я гайку твою за триста штук взять готов.

Каждый раз он про моё кольцо разговор заводит. Каждый раз. Но я не отдаю. Это мой талисман. Уже многие годы, между прочим.

– Так я ведь и не отказываюсь от того, что должен. Прекрасно помню, как ты меня со взносом на квартиру выручил. Но мы какие с тобой сроки установили?

– Да я помню, что ещё полгода впереди, но просто…

– Через полгода и отдам, – уверенно говорю я, пожимая плечами, хотя, честно говоря, уверен я не на все сто.

Обычно у меня количество удачных вечеров всегда больше проигранных. Но три последние встречи я ухожу с минусами. И с этим надо что-то делать.

– Прошу прощения, мы будем продолжать или расходимся уже? – на крыльце появляется герой вечера, заморыш, которого я не смог вычислить.

Психолог, бляха, с большой буквы, ага. Не смог понять, что у пацанчика на уме. А тот даже не пытается скрыть свою гордость. Ещё бы, только что уделал четырёх типа матёрых мужиков.

– Ты не видишь, курим? – недовольно отвечает Кир. – Закончим и придём.

– То есть будем продолжать, я правильно вас понял? – его показная вежливость и непробиваемость меня бесят, но я сохраняю спокойствие.

– Да, твою мать! – не сдерживается Кир. – Будем!

Из двери неожиданно выбегает собака с пластиковым воротником в виде воронки. Да чтоб тебя! Вот зачем люди заводят таких собак? Это огромный волкодав с мордой ротвейлера, я в них не особо разбираюсь. И, конечно же, он подскакивает прямо ко мне и внимательно вглядывается в глаза. Да уйди ты… Иди вон к Киру… Феназепам тебе под хвост! Пёс начинает лаять. На меня, разумеется…

– Ребят, что тут у вас? – в проёме появляется голова Антохи. – Джеки, фу! Или как там тебя… Заткнись! Пацаны, говорите потише. Там прям над нами старуха живёт. В два счета ментов вызовет. Она уже стучала несколько раз, типа у меня притон. Если накроют, сами понимаете…

В груди начинает жечь. Надо уже сделать эту клятую кардиограмму. Второй год собираюсь…

– Антон, убери пожалуйста этого монстра, пока мы с ним друг друга не сожрали!

Собак я не люблю почти так же, как и они меня. Приятель качает головой и выходит к нам.

– Пошли, Джеки, – говорит он, пытаясь загнать псину обратно.

Но та огрызается, не даётся и, кажется, только разъяряется. Похоже, она твёрдо решила добраться до моего горла. Антон кое-как её оттаскивает и уволакивает внутрь, и мы возвращаемся в операционную.

– Фу-у-у-х, ну и животина, да? – заходит Антон. – Чуть меня самого не сожрала. Разозлилась не по-детски. Тут и воротник не спасёт. Ну что, продолжаем?

– А где собака? – настороженно спрашиваю я.

– В лабораторию увёл. Давайте играть.

Мы садимся за стол. Я наливаю себе коньяка. Давайте, сосуды, расширяйтесь! Сейчас поиграем! Становится хорошо. С теплом разливается чувство радости. Эйфория! Даже этот сморчок уже не так раздражает. Брат-армянин становится действительно братом, а музыка просто бросает в бой!

Я – одинокий бродяга любви Казанова

Вечный любовник и вечный злодей-сердцеед

Но соблазнять не устану я снова и снова

Так и останусь, бродяга, один, Казанова

Да, это, как раз про меня. Ещё рюмочку и я в рабочем состоянии. Отлично! Смотрю на своих соперников свысока. Деньги лежат на столе. Чувствую, сейчас придёт мой фарт! Жизнь налаживается.

– Ну что, погнали? – спрашивает Кир и бросает быстрый взгляд на молокососа.

– Пять тысяч! – будто услышав мои мысли, объявляет юноша и передвигает на центр стола ставку.

Сучонок! Это же все мои деньги, но… поддерживаю.

На руках у меня два туза. Опа, а вот и компенсация за предыдущий раунд. На флоп ложится туз, двойка и… ещё один туз. Это каре!!! Каре, Эдип вашу мать!!!

Опять пиликает телефон.

– Телефоны запрещены правилами, – укоризненно говорит сосунок и качает головой.

Ну что за наглый сморчок с тоненькой шейкой? Она тонкая-претонкая… раз и готово, даже усилий особых прилагать не надо. Крутанул голову и нет козлёнка…

– Да-да, – киваю я. – Уже убираю. Пациент. Особый случай.

Ванюша заперся и не открывает дверь! А вдруг он что-то с собой сделает?

Твою мать! Это уже серьёзно! Я ж этого парня полгода веду, и всё же хорошо было. И чего он сорвался-то? Дома среда пагубная…

– Двадцать! – выкрикивает ара джан.

Куда ты лезешь, дурашка?

Плим…

Погоди, Ванюша, я скоро прибегу. Мне ж всего минута нужна. Одна только минута! Но партнёры, как назло, тянут время. Да хватит пялиться в свои карты, эта раздача – моя!

– Вскрываемся!!! – чуть ли не кричу я.

– Нет! – качает головой армянин. – Играем! Тридцать!

Мужик! Ну, зачем?..

До свидания, малыш

Я упал, а ты летишь

Ну и ладно улетай

В рай

Ничего-ничего мы увидимся еще

Я и сам, я и сам

Назло врагам

Буду там

– А можно, пожалуйста, уже кассету поменять? – морщится юнец. – А лучше вообще выключить. А то очень отвлекает.

– Ни в коем случае, – отрезает Антон. – Это лучшие хиты девяносто третьего. Без хитов мы не играем. Как закончится, поставлю девяносто четвёртый.

Парняга вздыхает и качает головой. Ничего, помучайся немного. А ставки тем временем растут.

Плим.

Андрей Викторович! Ваня на окно залез! Мы на 12ом этаже!!!

Твою ж мать! Погоди ещё минуточку, придумай что-нибудь, уже бегу! Успокоительного на вас не хватает!

На стол опускается пятая карта. Сучонок сдвигает все свои фишки к центру.

– Ва-банк! – гордо заявляет он.

Куда-то ты лезешь, червяк половинчатый? Сегодня точно не твой день. Но… ставку надо чем-то покрывать.

Кир кивает на мою правую руку. На безымянном пальце печатка. Для меня она бесценна, память о делах минувших лет. Сокровище. Я сто раз говорил, что скорее умру, чем…

Ладно, хрен с ним. Сегодня – мой день! И через мгновение я верну ее обратно.

Снимаю печатку и кладу поверх кучи фишек.

– Вы реально считаете, что я соглашусь на вашу безделушку? – заморыш брезгливо берёт кольцо двумя пальцами.

– Я покрою, – коротко бросает Кир, забирает перстень и кидает на стол пачку пятитысячных.

Уууххх, осталось разобраться с арой-джаном. Он задумчиво трёт подбородок и шевелит губами, видимо, делая подсчёты.

Звонит телефон.

– Доктор! Доктор! – звучит встревоженный и испуганный голос. – Что нам делать⁈

– Я вам звонил… – начинаю я.

– Да-да, – взволнованно перебивает она, а издалека, будто из глубины квартиры несутся дикие вопли Ванюши.

– Не подходите! Не подходите! Я сейчас прыгну!

– Он выпрыгнет!!! Доктор!!!

Я бросаю карты и встаю.

– Я уже бегу! – говорю я. – Не подходите к нему и говорите спокойно. Я недалеко, буду через семь-десять минут.

Она отключается.

– Ты чего? – широко раскрывает глаза Кир.

Шестьдесят тысяч за вечер коту под хвост и перстень туда же.

– Пас, бл*дь! – зло бросаю я.

Придётся бежать, это здесь, недалеко. Минут пять, самое большее.

– Андрей!

– Пациент! – мотаю я головой.

А сердце жмёт, щемит и колотится как сумасшедшее. Достали! Хренов игроман!

– До свидания! – хриплю я и бросаюсь к выходу.

– Какое тебе дело! – кричит в спину Кир. – Рабочий день окончен, пусть хоть на головах теперь ходят, выкидываются из окон, топятся, вены режут!

Я не останавливаюсь, соскакиваю с уродского крылечка и несусь, как лось. Гав! Гав! Да твою ж мать! Эта хренова собака Баскервилей с пластиковым воротником несётся за мной.

Отвали, тварь! Пытается на ходу вцепиться мне в ногу. А я пытаюсь на ходу позвонить Светлане Сергеевне, но она снова не берёт трубку.

Я останавливаюсь на краю тротуара, пропуская машину, и эта псина добивается-таки своего. Воротник этот для такой холеры сущая чепуха.

– А-а-а! – ору я от боли и пытаюсь выдрать ногу из пасти. – Сука-а-а!

Вырываюсь и бросаюсь на дорогу, и тут же раздаётся бешеный скрип тормозов, но я как супермен не останавливаюсь и не вижу преград. Раздаётся удар, звон, лязг железа и визг собаки. Сердце обрывается. Боль огнём разливается по груди. Как же больно! И в ноге, и в груди – везде боль. И звон в ушах. Что это за звон? Будто сумасшедший велосипедист дорвался до звоночка…

Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь!

Ноги не слушаются. Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Стоять… не падать…

Плим…

Ванечка спрыгнул!

До свидания, малыш

Я упал, а ты летишь

Ну и ладно улетай

В рай

Твою же мать! «Агата Кристи» вспомнилась не вовремя… Ванечке конец. Собаке конец. «Агате Кристи» тоже конец. Всем конец… Я поворачиваю голову и вижу источник сумасшедшего звона. На меня несётся красный лупоглазый трамвай.

Я и сам, я и сам

Назло врагам

Буду там

Дзинь-дзинь…

2. Нет я не верю, что это все нельзя вернуть

– Ром, Ромыч! Вставай, мать твою!

– А он дышит хоть?

– Может, скорую?

Меня тормошит сразу несколько рук, и от этих движений голова раскалывается, будто по мне проехался каток. Блин. Не каток, а трамвай! Капец. Значит я выжил. Похоже, да. А страху-то, страху-то было…

– Ты дебил? – злится кто-то. – Давай ещё ментов до кучи, чтоб нас тут всех разом накрыли.

Где-то на фоне всего этого различаю голос неутомимого Кузьмина:

Нет я не верю, что это все нельзя вернуть

Нет я не верю, что нет просвета в этой тьме

Нет я не верю, что только в бедах жизни суть

Нет я не верю, что нет счастья на земле…

Капец, кассета по второму кругу пошла. Морщусь. Наверное, меня обратно в ветеринарку притащили. Или в депо. Нет, точно, в ветеринарку. Ещё Кузьмин не допел…

Чувствую, как по лицу медленно катится капля. Надеюсь, не позорная слеза. С трудом поднимаю руку и трогаю след. Холодный. Провожу выше – на лбу лежит несколько кусочков льда.

От прикосновения они разлетаются, по шее текут отвратительные холодные струйки. С первой помощью дело у Антохи поставлено из рук вон плохо… Как же они кошаков реанимируют и прочую живность?

– О, шевелится!

– Это инстинкты! Курица тоже без башки ещё бегает.

Волной проносится громкий ржач. Нет, всё-таки, в депо…

Голоса незнакомые, и среди них явно нет ни Кира, ни Антохи. Ну да, они же не знают, наверное… Хотя могли же видеть или слышать.

– У Романыча башка-то на месте, – встревает неуверенный бас.

Походу ещё какой-то Романыч пострадал. Вагоновожатый, наверное.

– Льда ещё принесите! – к мужскому хору подключается женский резкий и въедливый голос с командными нотками. – Разорались, бестолочи. В зале услышат!

Как электродрель. На удивление, гул в комнате становится тише. Толпа переходит на шипящий шёпот.

– Ромыч, вставай, говорю! – меня хватают за край рубашки, слегка приподнимают и бросают обратно.

– А-а-а! – вскрикиваю я. – Голова! Капец! Вы чего творите, трамвайщики хреновы! На рельсах не убили, так здесь хотите прикончить?

– Живой! – раздаётся одновременно с разных сторон.

– Вставай! – тормошат меня.

– Что за рельсы? Тебе совсем кукуху отбили?

С трудом продираю глаза.

Фокусируюсь на рыжей круглой морде, которая явно ждет пояснений. Игнорирую вопрос и оглядываюсь.

Я в помещении, похожем на каморку папы Карло. Белые стены усеяны крючками, на которых зацеплена одежда. На потолке одинокая лампочка на проводке. Я лежу на продавленном диване, голова – на плотном комке, камень мне что ли подложили. Шея затекла так, что не могу пошевелиться.

Надо мной склоняются несколько лиц – парни, девчонки, лет по восемнадцать-двадцать. Смотрят испуганно, внимательно, озабоченно.

– Смена! – кричит кто-то за их спинами.

Толпа, которая меня окружает, моментально реагирует на этот резкий возглас. Все подскакивают, суетятся, поправляют одежду и разом высыпают из комнаты. Становится тихо, если не брать в расчёт радио. Сейчас там наяривают «Эйс оф Бейс»:

All that she wants is another baby

She’s gone tomorrow boy

All that she wants is another baby е-е…

Надо уходить… Ощупываю затылок. В голове одни вопросы. Почему я в этом странном помещении? Это точно нихрена не Антохина больничка. Как я здесь оказался? С кем меня спутала эта молодежь? Что там с этим игроманом? И где та подлая собака, что меня цапнула?

Странно, нога не болит. Но противостолбнячные всё равно колоть придётся. Пипец… Как же вся эта хрень не вовремя навалилась.

Спустя минуту возвращается блондинка с резким голосом.

– Как ты? – неожиданно смягчается она и почти заботливо прикладывает к моему лбу бумажные салфетки.

Надо же, тыкает мне. Я ж ей в отцы гожусь, если не в деды.

Так, она выходила за салфетками, а остальные наверное разъехались по маршрутам… Ну, раз это смена, наверное, это всё-таки депо. А ментов по какой-то причине они вызывать побоялись. Значит… значит, признают, что это их вина, а, стало быть… А стало быть, это я удачно попал. Минимум долг Киру я с них стрясу.

– Давай, дружок, быстренько приводи себя в порядок! Умыться бы тебе. Хорошо, что кровь на рубашку не попала.

– Башку не отрезали – вот что хорошо.

– Хан, конечно, урод, но не опасный. Убивать он точно не будет, побоится.

– Какой Хан? – спрашиваю машинально.

Может, водитель.

– Какой Хан? – переспрашивает она, пристально всматриваясь мне в лицо.

Что ты во мне увидеть хочешь своими детскими глазёнками? Читаю удивление, смятение, неуверенность и досаду.

– Ты что, ничего не помнишь? – восклицает она, взмахивая руками.

Лёд съезжает со лба и проваливается мне за шиворот. И голос у неё снова становится неприятным и напористым.

– Да не сверли ты мне дырку в голове, – восклицаю я, прикрывая глаза, – и так раскалывается. Чуть на тот свет не отправили. Не каждый день по тебе трамвай проезжает. Если хочешь, чтобы я молчал и не писал заявление ментам, придётся как следует раскошелиться!

– Ром, да ты про какой трамвай? – она выглядит реально удивлённой. – Всё-таки сильно тебе прилетело.

– Не прилетело, а приехало.

Ой… а что с моим-то голосом? Пионэрский какой-то. Рука непроизвольно тянется к шее. Вроде, всё на месте, разрезов и бинтов нет. Почему Рома, интересно? У меня же документы при себе были. Или в комнате еще кто-то остался?

– Ладно, некогда мне тут с тобой возиться, – машет рукой девица. – Эту смену, так и быть, отдохни. А вот на следующей филонить уже не получится.

Блондинка выскакивает за дверь. Оставшись один, я осматриваю комнату: помимо дивана по стенам стоит еще кресло и несколько облезлых стульев. В углу – небольшой стол, уставленный чашками. Кроме меня никого больше нет.

Что она там говорила про рубашку? Хорошо, что кровью не заляпал? Да тут радоваться надо, что я в принципе жив остался. Шевелюсь, разговариваю. Даже двигаться могу. Могу ли?

Осторожно приподнимаюсь – затылок сковывают тиски. Медленно ощупываю голову. Ладно, норм, глядишь, еще поживу.

Куда эти черти пиджак мой дели? Неужели спёрли? Натянули взамен какую-то уродскую синюю жилетку.

На левой груди бейдж – чёрным на золоте написано «Роман». А, ну теперь понятно, почему они меня Ромкой кличут…

А радио не сдаётся:

… у каждого есть своя голова

Не думай ни о чём, что может кончиться плохо

Эй, приятель посмотри на меня!

Делай как я, делай как я,

Эй, посмотри на меня!

Делай как я!

Ну, это уже перебор, честно говоря, хотя про голову – в точку. Я стягиваю жилетку и бросаю ее на стул. Рубашка, кажется, тоже не моя. Белая, но у моей ткань была тоньше и явно дороже. Ну, жучары. Молодняк, а не побоялись взрослого дядьку раздеть. Подогрели, обобрали. То есть, подобрали, обогрели

А, кстати… Я начинаю хлопать себя по карманам, где мой мобильник? Карманы пустые, к тому же они почему-то зашиты. Что за хрень? Встревоженно озираюсь, словно мой телефон может быть где-то рядом, но его, естественно, нигде нет.

– Миронов, ты не охренел ли часом? – не замечаю, как в комнате снова появляется девушка-дрель.

Стоит, уперев руки в бока, и явно ждёт ответа. А она симпатичная. Маленькая злючка. Но глазки ничего, и попка тоже.

– Если ты обо мне, то нет, – лениво потягиваюсь, медленно опускаясь обратно на диван.

– Это был не вопрос! – вскипает она. – Какого хрена ты раздеваться начал?

– Не в цеху! – злюсь я. – Говори потише, и без тебя тошно. Я выжил-то исключительно чудом. И «Ретро ФМ» выключи, пожалуйста. Сил нет слушать.

– Чего? – морщит она лоб. – Выжил он! Было бы с чего выживать!

– Да меня чуть в фарш не перемололо, а вы полицию вызывать отказываетесь!

– Полицию? Давай тогда и Терминатора заодно вызовем! Вот в Америку поедешь, там и будешь вызывать, кого захочешь! Развалился тут, туша ленивая!

Она слегка пинает меня коленкой. Машинально хватаю её за ногу и щиплю за мягкое бедро.

– Ну знаешь ли! – качает она головой и слегка отстраняется. – Если управляющий услышит хоть слово про бабки или ментов…

Хм… лапать, значит, можно, а про ментов молчок? Внимательно вглядываюсь в её лицо. Брови и верхние веки приподняты, нижние веки напряжены, губы немного вытянуты. Говоря про управляющего, она явно испытывает страх. И да, хоть стервозная, но симпатичная.

– … ты вылетишь отсюда с черной картой, – заканчивает она. – В один миг.

Какая нафиг чёрная карта? Типа, карта пациента? Так это же депо…

– Так, дочка, – говорю я. – Можешь мне сказать, где точно я нахожусь?

Блондинка сердито на меня зыркает.

– Не валяй дурака! – чеканит она – Давай, вставай и на рулетку! Дилером! Быстро!

А потом она наклоняется и… вдруг чмокает меня в губы.

– Давай, мой хороший… – шепчет барышня. – Родина посылает тебя в бой…

От этого неожиданного манёвра я окончательно запутываюсь и резко дёргаюсь. И тут же хватаюсь за голову.

– А-а-а!

– Ром, я серьёзно, – блондинка протягивает мне еще одну пачку салфеток. – Я понимаю, что тебе хорошенько прилетело. Но если ты и сейчас не появишься в зале, вся смена попадает на штраф, и тогда тебе точно кранты. Никто твою производственную травму во внимание не примет. Давай-ка, шевелись. На одну смену я тебя отмазала, а вот на следующие – не обещаю.

– Я так-то не Рома, но за кисс гран мерси.

Она качает головой, берёт из моей руки салфетку и вытирает мне лицо и шею.

В коридоре раздается шум и через мгновение в комнату вваливается толпа. Лица другие или я их просто не помню.

– Ну ты как?

– Мощно тебя Хан приложил.

– Ты все еще валяешься? Там на руле засада! Ромик, ты ж дилером заявлен!

– Давай уже, вставай! Заманал ты меня! Боец с раной! Всего-то шишка небольшая, – блондинка продолжает пилить.

Странно, но при ней остальные как-то схлопываются. Неужели эта пигалица тут за главную?

Я поднимаюсь, слегка пошатываюсь, но почти сразу ловлю равновесие.

– Блин, да заправь ты рубашку в брюки. Ну, давай, твою мать! Рома!!! Пошёл!!!

Последние два слова она буквально орёт и меня выносит звуковой волной. Я толкаю дверь и успеваю огрызнуться:

– Я не Рома!

Но тут… О-о-о! Твою ж мамочку!!! Это…

Это же казино! Настоящее!!! Я стою в большом зале казино! Огни, треск рулетки, гомон голосов, оживление и предвкушение! Всё это обрушивается на меня в один миг.

Казино, казино, казино!

Карты, девушки, деньги, вино!

Мой внутренний Добрынин хрипит этот гимн разгулу и безграничным ожиданиям. И… блин, теперь я понимаю. Да мне всё, абсолютно всё ясно. Совершенно ясно, что это никакое не депо и уж точно не больница. Да и зачем человеку, по которому проехал трамвай, больница? Не нужна, ясно дело.

Всё это значит только одно. Я умер. Умер и попал в рай для игроков или…

Девчонка, только что целовавшая меня в губы, яростно шипит и толкает в спину.

… или в ад, заканчиваю я свою мысль.

– Вон твой стол! – показывает она пальцем. – Проснись и пой, крошка!

Ну, ладно, что бы это ни было – последний всплеск затухающего сознания, коматозный бред или действие сильных обезболивающих – надо успеть получить кайф! Чувствую одним местом, что долго это продолжаться не будет.

Впрочем, бред бредом, а жбан болит не по-детски, так что обезболивающие можем из списка предположений исключить. Я встаю к столу. Твою ж мать, я значит дилер. Точняк. Я крупье. А может, это вообще новая жизнь? Типа за все мои муки в прошлой жизни я получил награду – жизнь новую и прекрасную, при картах и при бабках. Хе-хе-хе…