Текст книги "Микки-7"

Автор книги: Эдвард Эштон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

18

Забыл!

Спасибо тебе большое, гаденыш.

Если вы не верующий унитарианской церкви и не историк Альянса, вы, вероятно, сейчас задаете себе вопрос: а почему я вообще дергаюсь? Что такого страшного в мультиклонах? Ведь на первый взгляд идея создать сразу несколько копий расходника кажется вполне здравой, правда? Например, вдруг так случится, что возникнет смертельно опасная миссия, для которой понадобятся двое? Вы же не станете рисковать простым смертным ради выполнения подобного задания?

Чтобы понять инстинктивное отвращение большинства граждан к идее множественных клонов, вам следует хоть немного узнать об Алане Маникобе и о том, что он сотворил с Голтом.

Хотя расходники существуют всего двести лет, на самом деле биопринтер был изобретен задолго до этого, даже до запуска «Чжэн Ши». Но до появления Маникобы процесс вызывал лишь научное любопытство и не более того. Системы, которые создали ученые, умели сканировать тело, сохранять в памяти его структуру и воссоздавать организм на клеточном уровне по запросу – как и тот биопринтер, из которого я вываливаюсь каждые несколько недель. В конце концов придумали даже способ воспроизведения синаптических связей, чего современные биопринтеры не делают. Согласно теории того времени, этого должно было хватить для точного воспроизведения если не сознания, то хотя бы поведения индивида. Однако неоднократные эксперименты, сначала на животных, а потом и на людях ясно продемонстрировали, что теория в корне ошибочна. Тела, выходящие из биопринтеров, оставались tabula rasa и обладали сознанием и физическими навыками на уровне новорожденного. Они идеально подходили в качестве объектов для медицинских экспериментов – если закрыть глаза на очевидные этические проблемы, – но никоим образом не приближали к бессмертию.

Справедливости ради стоит отметить, что старые биопринтеры были не совсем бесполезны. Иногда с их помощью возвращали младенцев, умерших при рождении или вскоре после него, но даже в таких случаях результат был сомнительный. У детишек из бака, как правило, билось сердце, и они могли самостоятельно дышать, но у них отсутствовали сосательный и глотательный рефлексы, и они не умели плакать. Иногда после интенсивной терапии младенцы приходили в норму. Однако чаще родителям приходилось хоронить еще одного ребенка через несколько дней или недель после первого.

А потом появился Маникоба.

Алан Маникоба начал свою жизнь как единственный отпрыск фантастически богатой политической династии Эдема, и при желании – а кто откажется, признайтесь честно, – мог бы и завершить ее точно так же. Большинство людей на его месте кое-как окончили бы колледж, больше времени посвящая вечеринкам, чем учебе; возможно, в какой-то момент заняли бы средней руки правительственный пост – или нет, – но в любом случае вели бы богатую, сытую и безбедную жизнь.

Однако Алан Маникоба не относился к большинству. Он был гением, определившим эпоху, умом настолько деятельным и беспокойным, что еще до двадцати пяти лет получил докторские степени в трех, казалось бы, не связанных между собой областях науки.

А еще он был социопатом. По ходу дальнейшего изложения вы поймете, почему это важное уточнение.

Примерно в то время, когда Маникоба решил, что с обучением покончено, оба его родителя скоропостижно скончались по неустановленной причине, один за другим, с интервалом в несколько дней. Полгода спустя, после того как местные власти безуспешно попытались доказать, что Алан имеет отношение к их смерти, Маникоба вошел в десятку самых богатых людей Альянса, а в следующем году вложил все свое наследство до последнего гроша в предприятие, которое назвал «Вселенская вечность».

В то время популярная пресса на Эдеме считала «Вселенскую вечность» бесполезной затеей, а то и мошеннической схемой для ухода от налогов. Но Маникоба отнесся к делу серьезно. Если бы идея заключалась в проведении какой-то финансовой аферы, он мог бы оставить компанию виртуальной, но определенно этого не сделал. «Вселенская вечность» построила гигантский исследовательский центр в двухстах километрах от города, наняла огромное количество инженеров и ученых, а дальше…

Дальше ничего. Люди из кампуса приходили и уходили, но никто из них ни словом не обмолвился посторонним о том, что там происходит. Были предположения, что компания, возможно, занимается гериатрическими исследованиями или криотехнологиями, но никаких доказательств в пользу той или иной теории не было. Примерно через год прессе наскучили слухи, и люди перестали обращать внимание на то, чем там занимается Маникоба.

Пять лет спустя он появился на ток-шоу с заявлением, что наконец-то раскрыл секрет записи и воспроизведения человеческого разума. И здесь мы снова видим разницу между Аланом Маникобой и большинством людей. Сразу после первоначальной демонстрации, в ходе которой он представил клона директора по персоналу своей компании, попросил его сказать несколько слов собравшимся высокопоставленным лицам, а затем немедленно усыпил и перевел обратно в биомассу, цена акций «Вселенской вечности» взлетела до небес, а Маникоба стал не просто одним из десяти самых богатых людей в Альянсе, а с огромным отрывом занял первое место и в общественном сознании Эдема. Из внушающего ужас вероятного родителеубийцы он превратился в ужасную знаменитость и гения – возможно, величайшего среди всех, кого породило человечество. Большинство людей на этом этапе приобрели бы роскошное поместье, а то и юную супругу в качестве трофея – или двух, – а затем провели остаток жизни, купаясь в лести.

И снова Маникоба всех удивил. Он ликвидировал все, что у него было, в том числе «Вселенскую вечность». В транзакциях было задействовано столько наличных и столько подставных компаний, что он стая одним из немногих людей в истории, которым можно было вчинить единоличную ответственность за крах экономики отдельно взятой планеты. Год спустя Алан в одиночку покинул орбиту на специально построенном межзвездном корабле, заполненном оборудованием, расходными материалами и тем же прототипом репликации, который был использован во время демонстрации. Куда он летит, Маникоба никому не сказал. Предполагалось, что он планировал стать первым человеком, пересекшим галактическую плоскость, воспроизводя себя по мере необходимости, чтобы остаться живым в конце путешествия.

И для всех было бы лучше, если бы это оказалось правдой, но на самом деле он полетел в недавно созданную колонию примерно в семи световых годах против направления вращения Эдема, которую основатели назвали Голтом.

Еще до того, как туда явился Маникоба, Голт был интересным местом. В отличие от почти любой другой успешной колонии в истории Альянса, основавшая Голт экспедиция финансировалась не планетарным правительством Эдема. Деньги дала группа частных лиц, состоящая в основном из невероятно богатых людей, которых раздражало, что Эдем, как Мидгард и большинство других миров Альянса, облагает налогами владельцев автоматизированных систем, производящих почти все продукты, чтобы люди, не владеющие этими системами, не голодали на улицах.

Основополагающим принципом на Голте должна была стать радикальная свобода и самообеспечение, что на практике означало следующее: ни один из ста двадцати колонистов, высадившихся на планете, не имел ни малейшего желания вносить хоть какой-то вклад в общее благосостояние. Они сразу же разделились примерно на двадцать семейных кланов, основали собственные маленькие вотчины и попытались зажить самостоятельно. Изначально колонисты были обеспечены ресурсами, а Голт, с учетом всех обстоятельств, был довольно гостеприимной планетой, так что большинству действительно удалось прижиться на новом месте. Но те, кто столкнулся с трудностями, не получали никакой помощи от соседей. Очевидно, в условиях радикальной свободы ответом на вопль: «Помогите, я умираю!» – служила фраза: «Что поделаешь, не стоило паковать чемоданы впопыхах».

В результате всех этих событий к моменту прибытия на Голт Маникоба обнаружил там фрагментированное сообщество примерно в десять тысяч человек, большинство из которых неплохо устроились и не подвергались непосредственной опасности умереть от голода, но у всех дела шли не особенно хорошо. Сначала его встретили как своего рода спасителя. Он привез с собой много вещей, которые ни один из кланов Голта еще не научился производить. Снискав расположение одной из меньших групп, Маникоба дал ее участникам пищу, семена и кое-какие передовые технологии, разработанные на Эдеме лет за двести до основания общества Голта, а поселенцы предоставили ему жилье и базу для операций.

Благополучно устроившись, Алан Маникоба целенаправленно занялся изготовлением еще большего числа своих клонов.

Как неоднократно пенял мне Маршалл, создание человека с нуля требует больших ресурсов. В частности, огромного количества кальция и белка. Однако помимо этого необходимо и множество микроэлементов. Даже если загрузить в бункер биопринтера базовые компоненты, для получения жизнеспособного организма потребуется еще куча пшеницы, говядины и апельсинов, а сам процесс создания копии генерирует безбожное количество отходов – конечно, если не превращать их в пищу для голодающей колонии.

Очевидно, что идеальный источник сырья – уже существующий человеческий организм.

Маникобе потребовалось около девяти месяцев, чтобы полностью исчерпать запасы материала, которые он взял с собой на Голт. К тому времени он создал примерно сотню копий самого себя и построил еще два устройства репликации. Прошло несколько месяцев, прежде чем колонисты заметили, что люди начали пропадать без вести. Поначалу Маникоба похищал только малоимущих и одиноких – а их на Голте, благодаря сепаратному общественному устройству, нашлось немало, – но в конце концов он исчерпал этот источник и тогда начал красть людей без разбору, а у них были как родственники, так и друзья, которые могли их хватиться. Подозрение, конечно же, автоматически пало на новоприбывшего поселенца Голта. Клан, который принимал Маникобу, отправил к нему представителей от сил безопасности, чтобы привести для вежливого допроса. Вот тогда-то они и узнали: хотя гость щедро делился семенами и всякими безделушками, о передовых военных технологиях, привезенных с собой, он умолчал.

В более разумно устроенном мире – даже не обязательно с единым правительством, но хотя бы в таком, где отдельные государства умеют договориться между собой, – Маникобу можно было бы остановить. Когда его задумка стала очевидной, численность его клонов на планете все еще составляла двадцать к одному. К сожалению, Голт не был разумным миром. Маникоба засунул в бункер каждого гражданина своего принимающего клана, вытащил их обратно как копии самого себя, вооружил, а затем напал на ближайшего соседа. Когда почти год спустя один из кланов даже попытался выступить против Маникобы единым фронтом, тот составлял абсолютное большинство жителей на планете. Последние несколько кланов в конце концов сплотились, но к тому времени было уже слишком поздно. Единственное разумное действие, которое им удалось совершить под занавес, – отправить послание в Эдем с описанием того, что с ними произошло, и с отчаянной мольбой о помощи к родному миру.

Помощь, конечно, прибыла не скоро. Послание колонистов шло до Эдема семь лет, а когда пришло, власти совещались еще почти два года, чтобы решить, как поступить. Люди, улетевшие ради основания колонии на Голте, и без того не пользовались на Эдеме особой популярностью, и прошедшие годы нисколько не улучшили их репутацию. Общественное мнение высказалось однозначно: «Нас это не касается» и «Так им и надо». Однако в конце концов парламент Эдема решил, что Маникоба рано или поздно начнет представлять угрозу и для других миров, поэтому с ним в любом случае придется разбираться.

Так началась первая и по сей день единственная межзвездная военная экспедиция Альянса.

Лучшие умы ломали голову над тем, как именно должно выглядеть вторжение, отложенное на семь лет. Идею сброса сухопутных войск отвергли сразу как явно абсурдную. Эдем был невероятно богатым миром, но на конструирование, постройку и заправку космического корабля для захвата колонии ушел бы весь планетарный бюджет. Разумеется, необходимость тащить с собой оборудование для терраформирования или эмбрионы тоже сразу отпала – одной головной болью меньше, – но и военная техника весила немало. В итоге остановились на создании слегка усиленного броней корабля, который назвали «Правосудием Эдема». Он вышел из системы родной планеты спустя четыре года после получения сообщения с Голта, неся на борту экипаж из двухсот человек, полудюжину орбитальных бомбардировщиков и огромное количество термоядерных бомб. Основная идея заключалась в том, что корабль выйдет на орбиту Голта, установит контакт с Маникобой и определит его намерения по отношению к остальному Альянсу в целом и Эдему в частности, а затем, при необходимости, ядерными бомбардировками превратит Голт в стеклянный шарик.

Вы, вероятно, уже заметили слабые места этого плана.

Во-первых, ко времени прибытия десанта на Голт у Маникобы было целых восемнадцать лет, чтобы упрочить свое политическое влияние, создать как можно больше копий самого себя и хорошенько окопаться.

Во-вторых, «Правосудие Эдема» не могло подкрасться к Голту незамеченным. Факел торможения звездолета виден на расстоянии светового года, и никакого способа его замаскировать не существует.

В-третьих и в-главных, Алан Маникоба был не из тех, кто станет сидеть и ждать, пока на его землю придет война.

В результате битва при Голте длилась примерно двенадцать секунд. «Правосудие Эдема» все еще входило в фазу торможения, не замечая того, что творится у него в тылу, когда десяток ракет с ядерными боеголовками ударили ему в хвост с базы, которую Маникоба построил на второй луне Голта. Командиру «Правосудия» так и не удалось нанести ответный удар.

К несчастью для Алана Маникобы, но, вероятно, к счастью для остального Альянса, Эдем был не единственным миром, получившим предсмертное послание с Голта. Оно дошло и до ближайшего соседа Голта, гораздо более молодой и бедной колонии второго поколения под названием Фархоум – «Далекий дом». Правительство Фархоума встревожилось, пожалуй, куда больше эдемского. Однако у него не было ни амбиций, ни ресурсов, чтобы организовать экспедицию, подобную той, которую предпринял Эдем.

Ответ властей Фархоума оказался проще, прямолинейнее и намного дешевле. Они назвали свой проект «Пуля».

Важнейшая особенность межзвездных путешествий заключается в следующей формуле: кинетическая энергия равна массе объекта, умноженной на квадрат его скорости. Это делает процесс очень дорогим. И очень опасным. «Правосудие Эдема» подвел собственный двигатель в режиме торможения. «Пуля» избежала этой проблемы, поскольку и не пыталась затормозить. Когда объект движется со скоростью 0,97 c – а такова была скорость «Пули», когда она врезалась в Голт спустя три месяца после гибели «Правосудия Эдема», – ему вовсе не нужно обладать огромной массой, чтобы расколоть планету, как яичную скорлупку. Более того, не изобрели еще практического способа защититься от атаки на скорости света или хотя бы оповестить о ее приближении, поскольку световые волны, обозначающие прибытие угрозы, достигают своей цели всего на долю секунды раньше. «Пуля» доставила в экосистему Голта энергию, эквивалентную двумстам тысячам термоядерных бомб, за период примерно в пикосекунду[10]10
  Одна триллионная (10⁻¹²) секунды.


[Закрыть].

Снова сделать планету пригодной для жизни после такого поражения практически невозможно.

А раз уж мы пытаемся приспособить для жизни Нифльхейм, можно догадаться: в космосе не слишком много обитаемых планет, которые ждут не дождутся нашего прибытия. Поэтому превращение одной из них в шар из расплавленного шлака, по всеобщему мнению, является величайшим преступлением в истории Альянса.

Однако никто не винит в гибели Голта Фархоум. Все обвиняют Маникобу – вот почему с тех пор большинство людей в любом из уголков Альянса считает, что лучше быть похитителем детей или коллекционировать отрезанные человеческие головы, чем стать мультиклоном.

19

Наступает десять часов. Я не выхожу на связь с Кошкой. Неужели она догадалась о том, что происходит у нас с Восьмым? Может, и нет, но после столкновения с ним сегодня днем она определенно знает, что дело нечисто, и Кошка почему-то не кажется мне тем человеком, который закроет глаза на явное нарушение.

В голову закрадывается мысль, что на данном этапе мой единственный шанс не превратиться в белковую жижу – избегать Кошки как можно дольше и надеяться, что тем временем ее съедят ползуны.

Этот план действий живет недолго. Кошка звонит в 10:02 вечера.

<Чен0197>: Ну как, ты свободен?

– Вот и накрылось медным тазом твое решение держаться от нее подальше, – говорит Восьмой. – Ты собираешься ответить?

Я поворачиваюсь к нему. Он лежит, растянувшись на кровати и скрестив руки за головой. Я сижу во вращающемся кресле, закинув ноги на стол. Читал об очередной колониальной катастрофе – на этот раз о колонии-плацдарме, погибшей в результате восстания и гражданской войны, даже не успев заслужить собственное имя, хотя на самом деле повествование меня не захватило. Главным образом я крутил в голове, рассматривая ее со всех сторон, мысль о том, как меня засунут в люк для сброса трупов.

– Наверное, – говорю я. – Все равно ведь придется, правда?

<Микки-8>: Привет, Кошка. Я тут кое-что доделывал, но да, я свободен.

Чем чаще я вижу свою переписку под ником Микки-8, тем более странным мне это кажется. Наверное, нехорошее предчувствие, которое вызывает у меня восьмерка в конце моего имени, сродни тому, что ощутил бы обычный человек, встретив надгробие со своим именем.

<Чен0197>: Отлично. Нам надо поговорить.

<Микки-8>: Встречаемся у твоего отсека?

<Чен0197>: …

<Чен0197>: Нет, Микки, давай не там. Может, снова в спортзале? Через десять минут.

<Микки-8>: Ну… хорошо. Тогда до встречи.

– В спортзале? – удивляется Восьмой. – С чего вдруг?

Я пожимаю плечами.

– Серьезно, – настаивает он. – Кто же тренируется на голодном пайке?

– В том-то и дело, – объясняю я. – Я столкнулся с Кошкой в зале вчера вечером, когда побоялся возвращаться сюда, потому что подумал: вдруг с тобой будет Нэша.

– Она и была здесь, к твоему сведению.

Я пытаюсь уничтожить Восьмого взглядом. Он скрещивает лодыжки и ухмыляется.

– В любом случае, – продолжает он, – будь осторожен. С Чен что-то не так.

– Да и наплевать, – говорю я. – В конце концов, если она меня убьет, тебе достанется полный рацион.

Его ухмылка становится шире.

– Хороший подход к делу. Слушай, а как быть с твоей рукой?

Я опускаю взгляд. Опухоль почти сошла, но я пока не разбинтовывал кисть.

– Не знаю, – вздыхаю я. – Может, снять повязку?

– Я бы не стал. Синяк еще не сошел. Просто, даже не знаю… держи ее в кармане, что ли.

Я качаю головой:

– Не хочу. Честно говоря, от одной мысли об этом мне уже больно. Может, лучше ты сходишь вместо меня?

– Нет, – говорит он, – и не упрашивай. У вас с Чен своя история. Вдруг она захочет поговорить о том, что было между вами прошлой ночью?

К сожалению, он прав.

– И вообще, – добавляет он, – я сегодня работал, и я устал. Желаю хорошо провести время.

Восьмой закрывает глаза. Я собираюсь возразить, но не нахожу слов, поэтому встаю и ухожу.

* * *

Я уже на полпути в спортзал, когда у меня пищит окуляр.

<Микки-8>: Пн… иш?

Какого черта?

<Микки-8>: Восьмой?

<Микки-8>: Чего тебе?

<Микки-8>: Т по… мш?

<Микки-8>: Какого черта, Седьмой?

<Микки-8>: Спи, Восьмой. У меня нет на это времени.

<Микки-8>: При… м?

Бред какой-то. Я разрываю соединение.

* * *

– Привет, – говорит Кошка. – Чего не позвонил? – Она сидит на одной из беговых дорожек. На этот раз она одета не для занятий спортом.

– Я собирался, – отвечаю я. – Но ты меня опередила.

Она пожимает плечами.

– Ну и неважно. Все хорошо. Садись. – Она похлопывает по полотну второй дорожки.

Поколебавшись, я прихожу к выводу: вряд ли Кошка планирует меня убить, раз уж приглашает присесть. Я сажусь.

– Чем займемся? – спрашиваю. – Будем тренироваться?

Кошка пристально смотрит на меня.

– Нет, – наконец отвечает она. – Тренироваться мы не будем. Мы здесь, потому что я хотела поговорить с тобой наедине, а это последнее место на корабле, куда кто-нибудь из колонистов, не считая меня, конечно, явится добровольно.

– Мы могли бы поговорить у тебя в отсеке.

Она отводит взгляд.

– Не думаю, что это хорошая идея. По крайней мере, пока мы не проясним некоторые моменты. Понятно?

– Понятно, – киваю я. – Так о чем будем говорить?

Она бросает на меня еще один долгий взгляд.

– Как рука, Микки?

Я вздыхаю.

– Заживает потихоньку. Спасибо, что спросила.

Кошка кивает.

– Сегодня днем она выглядела намного лучше.

Дальше тянуть нет смысла.

– Послушай, – говорю я, – ты можешь просто сказать, для чего мы здесь?

– Хорошо, – соглашается она. – Выложу карты на стол. Вас двое, Микки. С тобой я завтракала сегодня утром. Прошлой ночью в моей постели спал тоже ты. У тебя повреждена рука, и сегодня у тебя был выходной. У другого, с которым я столкнулась в коридоре несколько часов назад, с рукой все в порядке, и он весь день ухаживал за помидорами. Понятия не имею, как это вышло, но ты мультиклон.

Я знал, что она знает, и все равно от страха внутренности завязываются узлом, а сердце бешено стучит прямо в горле.

– Ты сообщила командованию?

Вид у Кошки оскорбленный.

– Смеешься? Ты вроде как спас мне жизнь два дня назад, а вчера я спасла тебя. Ты ночевал в моей постели. Неужели ты думаешь, что после такого я молча сдам тебя, даже не выяснив, что произошло?

Я закрываю глаза, и тугой узел в животе немного ослабевает.

– Не пойми меня неправильно, – добавляет она. – Ситуация однозначно мне претит. Как, черт возьми, ты получил доступ к биоматериалу, чтобы стать мультиклоном? Ты в курсе, что все причастные к созданию копии караются смертной казнью?

Я отрицательно мотаю головой:

– Я никого не заставлял делать мою копию. Закон мне известен, и я отнюдь не жажду превратиться в жидкий навоз. Произошла нелепая ошибка.

Она удивленно приподнимает бровь.

– Ошибка? Типа кто-то нечаянно споткнулся, упал в биопринтер, а с другого конца выскочил новый ты?

– Именно, – говорю я. – Типа того.

Кошка открывает рот, чтобы возразить, замирает, а потом недоверчиво мотает головой.

– Знаешь что? Не желаю ничего знать. Если это дерьмо выйдет наружу и свалится тебе на голову, я не хочу быть замешана. Вот почему я не назначила встречу у меня в отсеке. Но предупреждаю честно: непременно найдется тот, кто захочет все выяснить и быстро догадается, что с вами дело нечисто. А когда это случится, вам стоит иметь наготове объяснение получше, чем «произошла ошибка».

– Да, – соглашаюсь я. – Наверное, ты права.

Некоторое время мы сидим в тишине. Мне хочется спросить, для чего она меня сюда вызвала. Не похоже, что она хочет меня убить; шантажировать нас она пока тоже вроде не собирается. Других предположений нет: разве что Кошка хочет продолжить то, на чем мы остановились сегодня утром, однако ее фраза «Ситуация мне претит», казалось бы, исключает такое развитие событий. Я подумываю пожелать ей хорошего вечера и вернуться к себе, как вдруг она спрашивает:

– Считаешь себя бессмертным?

Вот уж чего не ожидал.

– Что?

– Ты думаешь, что бессмертен? Сколько раз тебя убивали, семь?

– Шесть, – отвечаю я. – Пока шесть. В этом-то вся проблема.

– Все равно. Скажи, ты все тот же человек, каким был, когда садился в челнок на Мидгарде?

Это нужно обдумать.

– Как сказать, – наконец говорю я. – Тело у меня, сама понимаешь, не то же самое.

– Верно, – кивает Кошка, – но я спрашиваю не об этом.

– Понимаю, – говорю я. – Да, я помню, как был Микки Барнсом на Мидгарде. Помню квартиру, в которой вырос Микки. Помню его первый поцелуй. Помню, когда он в последний раз видел мать. Я помню, как он подписался на эту дурацкую экспедицию. Помню так, будто это происходило со мной, а не с кем-то другим. Но значит ли это, что я и есть тот самый Микки Барнс? – Я пожимаю плечами. – Ну черт знает.

Она смотрит на меня с недобрым прищуром, и я снова чувствую, как по шее пробегает тот же холодок, что и сегодня утром.

– Я поискала информацию о корабле Тесея. Ты отвратительно его описал.

– Пожалуй, – соглашаюсь я. – Сам знаю. Мне казалось, я хорошо усвоил эту историю в период подготовки, но потом, когда начал рассказывать, сразу понял, что на самом деле ничего не запомнил.

– Вот удивительно. Ведь это довольно точная аналогия твоей жизни. Странно, что она не врезалась тебе в память.

Я пожимаю плечами:

– Извини.

Она кивает.

– Довольно веский аргумент в твою защиту, тебе не кажется?

Я пытаюсь ответить, не знаю, что сказать, и пробую заново:

– Кошка, я запутался. К чему ты клонишь?

– К тому, что мне надо знать: точно ли ты Микки Барнс, или ты совсем другой парень, разгуливающий по базе в его одежде?

– Я уже сказал тебе: не знаю. Я помню все, что рассказала мне Джемма на станции «Гиммель», и ощущаю себя тем самым парнем, что жил когда-то на Мидгарде, но… не могу сказать наверняка.

Вот она, оборотная сторона медали. Нет никаких реально измеримых показателей, сравнение которых покажет, являюсь я одним и тем же человеком или нет, а значит, нет никакой возможности подтвердить достоверность моих слов. На этот вопрос не существует ответа.

– Тем не менее, – говорит Кошка, – ты точно так же не можешь сказать, что ты не тот самый парень, так?

– Да, – соглашаюсь я. – Похоже, так.

На это она ничего не отвечает. Некоторое время мы сидим молча. Я собираюсь спросить, закончили или как, но тут Кошка внезапно прерывает молчание:

– Знаешь, последние два дня я много думала.

– Кхм, – откашливаюсь я. – Хорошо. И о чем?

– О смерти. Я думала о том, каково это – умереть. Мне всего тридцать четыре года. Казалось бы, можно не беспокоиться на эту тему еще по крайней мере лет пятьдесят, а вот поди ж ты.

Любая первооткрывательская колония – опаснейшее место. Интересно, а в обучении охранников тоже делали на это особый упор или только меня готовили к худшему? Однако возможности расспросить Кошку мне так и не предоставляется, потому что она, по-видимому, услышала все, что хотела услышать. Она встает и протягивает мне руку:

– Знаешь, ты мне нравишься, Микки.

– Спасибо, – говорю я. – И ты мне тоже.

– Нет, – качает она головой. – Ты не понимаешь. Если бы не эта проблема… с твоим двойником…

Если бы не эта проблема, вчерашнюю ночь я провел бы с Нэшей, а не с ней, но сейчас, наверное, не самое подходящее время, чтобы сообщать такую новость. Я пытаюсь придумать что-нибудь утешительное, а она вдруг притягивает меня за шею и яростно целует – да так, что прикусывает мне до крови нижнюю губу. Потом Кошка отступает назад, грустно улыбается и открывает дверь.

– Передай от меня привет своему второму «я», ладно?

Я таращусь на нее, уронив челюсть, а она уходит.

* * *

Когда я возвращаюсь к себе, дверь в отсек заперта. Я показываю окуляр, дожидаюсь щелчка и поворачиваю ручку. Внутри темно, но из коридора падает полоса света, и я вижу, что на моей кровати лежат два человека.

Два обнаженных человека.

Один из них Восьмой. Вторая – Нэша.

Я замираю как вкопанный. Даже не знаю, что я сейчас должен чувствовать. Ревность? Гнев?

Жуткое унижение?

– Входи, – говорит Восьмой. – И дверь закрой.

– Но ты… – бормочу я. – Какого хрена, Восьмой? Ты что творишь?

– Извини, – говорит он. – Я думал, ты снова проведешь ночь с Чен. Или что она тебя убьет.

Нэша приподнимается на локте:

– Вы спите с кем-то еще?

– Нет, – говорю я. – То есть да, я спал в ее комнате, но мы не…

– Неужели, – цедит Нэша. – Еще скажи, что вы просто обнимались.

Я собираюсь возразить, но вдруг понимаю, что она смеется надо мной.

– Прости, – говорю я. – А ты спала с Восьмым.

– С Восьмым? – переспрашивает Нэша. – Вы теперь так друг друга называете? Седьмой и Восьмой?

– Ага, – говорит Восьмой. – А что, есть предложение получше?

– Нет, – улыбается она. – Это даже мило.

– Восьмой, – зову я.

– Седьмой, – откликается он. – Дверь закрой.

Я так и делаю. В комнате темно, и мой окуляр переключается в режим ночного видения. Восьмой отображается тускло-оранжевым. Нэша яркая, так и полыхает красным. Я сажусь в кресло за столом и прячу лицо в ладонях.

– Рассказывай, – требует Восьмой. – Как прошла встреча с Чен?

Я поворачиваюсь к нему:

– Что? Да какая разница! Кого волнует Чен? А вот что ты делаешь, Восьмой?

– Ты серьезно спрашиваешь? – удивляется он. – Мне казалось, это очевидно.

– Нет! – Я повышаю голос. – То есть… да пошел ты, Восьмой! Ты понимаешь, что я имею в виду!

– Восьмой уводит твою женщину, – почти по-кошачьи мурлычет Нэша с довольным видом. – И что ты собираешься с этим делать?

– Восьмой! – снова взываю я. – У нас ведь был с тобой разговор. Почему ты не посоветовался со мной, прежде чем втянуть в это Нэшу?

– Ой, расслабься, – машет она рукой. – Не сдам я вас, извращенцев, командиру. Даже не собираюсь.

– Мы не извращенцы, – злюсь я. – Это был несчастный случай.

– Я рассказал ей, что случилось, – говорит Восьмой. – Она тебя просто подначивает. А если серьезно, что там с Чен? Она не пыталась тебя убить?

– Чен? – интересуется Нэша. – Это вчерашняя охранница из кафетерия?

– Да, – говорю я. – Она самая. Ты еще обещала выпотрошить ее, как рыбу.

– Только если она к тебе прикоснется. Она прикасалась к тебе, Микки?

– Нет, – говорю я. – То есть вроде как да, но… секс ее не интересует, во всяком случае сейчас. Вся эта история с моим двойником отбила у нее всякое желание, даже если оно и было.

– Не удивлена, – замечает Нэша. – Почти все охранники – ханжи со сжатыми булками.

– А меня волнует предыдущий момент, – встревает Восьмой. – Чен знает о нас?

– О да, – ерничаю я, – еще как знает. Возможно, нас выдало чудесное исцеление чьей-то руки, которую меньше часа назад она видела в повязке. А еще кто-то растрепал, что весь день трудился в сельхозотделе, хотя до этого я сказал ей, что у меня выходной.

– Блин, – сокрушается Восьмой. – Плохо дело. И на чем вы договорились?

Я вздыхаю.

– Честно? Понятия не имею. Она не грозилась нас сдать, и это хорошо. Однако не обещала молчать, и это уже не так хорошо.

– А ты не думал выпустить ей кишки? – спрашивает Нэша. – Потом выбросишь труп неподалеку от главного шлюза и доложишь, что ее поймал ползун. Нет человека – нет проблемы.

Восьмой ржет.

– Если кому-то сегодня и могли выпустить кишки, то уж точно не Чен.

– Это правда, – соглашаюсь я. – Так что не понимаю, почему ты хихикаешь. Если меня приговорят к трупосборнику, ты отправишься вместе со мной, не забывай об этом.