Текст книги "Микки-7"

Автор книги: Эдвард Эштон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

16

Несколько фактов о Нэше, которые вам следует знать:

• Когда ей было семь лет, два мальчика из их района загнали ее в щель между домом родителей и соседним рестораном. Они повалили ее на землю, задрали рубашку и ощупали, а потом убежали. Об этом она не рассказывала никому, кроме меня.

• Когда ей было девятнадцать, она провела ночь в тюрьме, после того как избила мужчину до потери сознания ножкой барного стула. Эту историю она рассказывает всем подряд.

• У нее на правой щеке появляется ямочка, когда она улыбается.

• Ей нравится, когда ее целуют в шею сзади.

• Трижды она подвергалась риску радиоактивного заражения, когда сидела у моей постели, держа меня за руку и нашептывая глупые слова утешения, пока я умирал.

17

– Эй, – зовет Кошка, – просыпайся.

Я открываю глаза. Мне нужна минута, чтобы сориентироваться и понять, где я нахожусь. Вчера вечером мы сдвинули кровати Кошки и ее бывшей соседки по комнате, но в итоге мы оба спали на половине Кошки: она, думаю, по привычке, а я из-за смутного ощущения, что проявлю своего рода неуважение, заночевав на кровати недавно умершего человека. Сейчас Кошка приподнялась на локте, ее рука лежит у меня на плече, а лицо почти касается моего.

Для ясности: у нас не было секса.

Поначалу я автоматически предположил, что все идет именно к сексу, когда Кошка попросила меня вернуться в ее отсек вместе с ней. Думаю, и она не исключала такого развития событий, но когда дошло до дела, я не смог отделить чувства к Кошке от мыслей о Нэше и Восьмом, а сама Кошка, если честно, нуждалась не столько в сексе, сколько в живом человеке рядом, который прогонит чудовищ прочь.

Меня это вовсе не обидело. Я понимал, что она чувствует.

– Уже почти девять, – сообщает Кошка. – Тебе никуда не нужно?

Хороший вопрос. Моргнув, я открываю список дневных дежурств. Похоже, сегодня я должен быть на гидропонике, пытаясь уговорить кучу полумертвых кустов уродить хоть пару помидоров. Фактически, я должен быть там уже час назад. Но поскольку мне не прилетело уведомление о прогуле, Восьмой, видимо, сейчас в теплицах, прищипывает почки и проверяет уровень кислотности почвы.

Похоже, мое дежурство выпадает на дни сражений с ползунами, а его – когда приходит время присматривать за растениями. Надо бы это обсудить.

А пока, насколько я понимаю, весь день в моем полном распоряжении – впервые с момента нашего приземления на Нифльхейме. Следует позаботиться только об одном: убедиться, что в течение дня я нигде не пересекусь с Восьмым и не наткнусь на тех, кто видел его в другом месте.

Задачка легче легкого, если бы мы не жили в перевернутой салатнице меньше километра в поперечнике.

– У меня сегодня выходной, – говорю я. – А у тебя?

Она пожимает плечами.

– За последние два дня меня дважды чуть не убили при исполнении. В службе безопасности за такое вроде бы дают освобождение на полсмены. Так что до полудня могу не объявляться.

Я вылезаю из-под ее руки и сажусь, стараясь не опираться на все еще опухшее левое запястье. Кошка перекатывается на бок и встает. Мы оба спали в нижнем белье: серых растянутых футболках и шортах, неравномерно вылинявших от пота и многочисленных стирок. Оно настолько уродливое, что вид Кошки в таком наряде внезапно воспринимается более интимным, чем если бы она была обнаженной.

– Так что? – спрашивает Кошка. – Какие планы?

Я тру лицо и откидываю волосы со лба. Она открывает шкафчик и достает чистую рубашку.

– Не знаю, – говорю я. – Давненько у меня не было выходного.

По правде говоря, единственный мой план – весь день болтаться по куполу в надежде, что я не встречу никого, кто сообразит, что в это же самое время я нахожусь в сельхозотделе, подкармливая из пипетки кусты помидоров, но этого я ей сказать не могу. Кошка натягивает штаны и снова садится на кровать, чтобы надеть ботинки.

– Что ж, – говорит она, – а я планирую поесть. Ты как?

Я усмехаюсь:

– Согласен. Угощаешь?

Она оглядывается через плечо, сощурив глаза.

– Нет, не угощаю, – бросает она. – И просто для сведения: еще раз попробуешь прикоснуться к моей еде – и у тебя будет две искалеченные руки вместо одной.

Нет так нет. Но попытаться стоило.

* * *

В это время коридоры пусты, и те немногие, кто попадается нам навстречу, не обращают на нас особого внимания. Несколько человек здоровается с Кошкой, но даже они предпочитают смотреть сквозь меня. Моя работа, особенно после приземления на планету, изолировала меня от людей. Даже те, кто не считает меня бездушным монстром, не хотят связываться с человеком, которому вынесен постоянный смертный приговор, приводимый в исполнение снова и снова.

И на данный момент мне это только на руку.

Тем не менее общаться с людьми, от которых за километр несет вонючими носками, тоже никто не хочет, поэтому по дороге в столовую мы делаем остановку в химическом душе. Когда мы добираемся туда, Кошка окидывает меня непроницаемым взглядом: словно молча интересуется, не желаю ли я разделить с ней душевую кабинку. Я склоняюсь в насмешливом полупоклоне и жестом предлагаю ей войти. Пожав плечами, она заходит в кабинку и закрывает за собой дверь. Когда через несколько минут она возвращается, наступает моя очередь. Я раздеваюсь, обтираюсь и вытряхиваю пыль, а затем снова влезаю в грязную одежду: даже если бы я вернулся к себе, Восьмой все равно уже надел мой единственный сменный чистый комплект.

Химический душ напоминает о том, что, хотя я в той или иной степени скучаю по множеству удобств, оставшихся на Мидгарде, горячая вода в их списке занимает чуть ли не верхнюю строчку. Особенно раздражает, что в сугробах за пределами купола воды сколько угодно. Однако коммуникации внутри купола – замкнутая система циркуляции воды и воздуха, снятая с «Драккара» и смонтированная заново, поэтому мы по-прежнему экономим воду, будто до сих пор болтаемся в межзвездной пустыне. И ничего не изменится, пока мы не начнем заниматься местным строительством, а этого не произойдет, пока не будет решен целый ряд других проблем – начиная от выплавки металла и заканчивая ситуацией с ползунами.

Между тем химический душ вполне отвечает целям поддержания личной гигиены и помогает держать тело в чистоте, но никакого удовольствия, конечно, не приносит.

Во всяком случае, когда принимаешь его в одиночку.

Эти размышления наводят меня на мысль о Нэше и Восьмом.

А о них сейчас лучше не думать.

* * *

Когда мы подходим к столовой, там почти никого нет: парочка за столиком у противоположной от стойки раздачи стены разговаривает вполголоса, склонившись другу к другу головами, а у двери охранник из службы безопасности в одиночестве поедает целую гору жареных сверчков. Он кивает Кошке, когда мы проходим мимо, а она в ответ грозит ему пальцем. Я подхожу к стойке и сканирую окуляр. Он пищит, и в верхнем левом углу поля зрения появляется мой дневной баланс рациона.

Там написано, что паек уменьшился до шестисот килокалорий. Похоже, Восьмой плотно позавтракал.

И хотел бы на него рассердиться, но не могу. Первые два дня после бака – сущий ад.

Я стою, сложив руки на урчащем животе, и пытаюсь решить, не разориться ли мне на небольшую горку рубленого батата вдобавок к кружке протеиновой пасты, сделав завтрак единственной трапезой за день, когда сзади подходит Кошка и кладет мне руку на плечо.

– Будешь что-нибудь заказывать?

Я хмурюсь и нажимаю на значок дозатора протеиновой пасты.

Кошка улыбается, показывает сканеру окуляр и заказывает рагу из батата с помидорами. У меня текут слюнки, но салат, который я присмотрел, с тем же успехом мог быть говяжьей вырезкой, учитывая, сколько осталось у меня на балансе. Перекосившись от отвращения, я делаю глоток из кружки и доливаю ее, прежде чем отвернуться. Триста килокалорий. Значит, еще триста я могу взять перед сном.

– Не понимаю, как ты это ешь, – говорит Кошка, когда ее поднос выскакивает из раздачи на дальней стороне стойки.

Меня так и подмывает нагрубить, но, передумав, я просто качаю головой:

– Если наши друзья из сельскохозяйственного отдела в ближайшее время не соберутся с мыслями, ты, скорее всего, и сама узнаешь.

Она усмехается. Я забираю свою кружку и ставлю ее на стол посреди зала. Кошка идет за мной.

– Знаешь, – говорю я, когда она садится, – у богатых, конечно, свои причуды, но сейчас ты просто тычешь мне в лицо своим вычурным выбором блюда.

Она смеется, но как-то неуверенно: не может понять, шучу я или нет.

А я не шучу.

Тем не менее не она виновата в моих проблемах. Я улыбаюсь, и Кошка с видимым облегчением расслабляется.

– Ладно, – перевожу я разговор на другую тему, – расскажи, что сегодня задумала наша служба безопасности? Есть какие-нибудь новости после фиаско с патрулированием периметра?

Она выбирает здоровенный кусок батата, жует и глотает. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отобрать у нее тарелку.

– Ну, – говорит она, еще не прожевав второй кусок, – Йенсен всерьез озаботился проблемой ползунов. Он составил новое расписание: теперь мы дежурим двенадцать часов через двенадцать, что само по себе бесит, но мало того: теперь каждый, кто заступает на смену, должен повсюду таскать с собой линейный ускоритель, а они неудобные и тяжелые, и к концу дежурства плечи просто отваливаются. Но есть и плюс: после событий последних двух дней нам велено не соваться за пределы купола, так что, к счастью, больше не нужно бродить снаружи и зарабатывать себе обморожение. – Она прерывается, чтобы проглотить. – С другой стороны, я не понимаю, как он себе представляет использование «эл-у» внутри помещения. Ты хоть представляешь, какой ущерб может нанести выстрел в замкнутом пространстве, когда частицы начнут рикошетить от всего, что попадется на пути? – Она выжидающе смотрит на меня.

Я не сразу соображаю, что для нее вопрос не риторический.

– Гм, – мычу я. – Нет.

– Огромный, – говорит Кошка. – Вот какой.

К этому времени я почти доел пасту. А голод никуда не делся.

– В общем, у меня на сегодня такие развлечения, – подытоживает Кошка. – А ты что собираешься делать? Придумал наконец, как провести выходной?

– О, у меня грандиозные планы, – уверяю я. – Буду болтаться туда-сюда, периодически попивая протеиновый коктейль, и ждать, каким новым способом моего убийства разродится Маршалл. Еще один денек в раю.

Кошка смеется, но смех у нее недобрый. Так смеются над человеком, который забавно грохнулся, поскользнувшись на льду.

– Ну так расскажи, – говорит она, доедая остатки своего завтрака, – каким ветром тебя занесло в расходники?

Я подумываю отговориться очередной чушью о служении и долге, но почему-то мне становится стыдно, и желание соврать Кошке пропадает. Пожав плечами, я говорю ей правду:

– Мне нужно было убраться с Мидгарда. Это был единственный способ.

– Вот оно что, – кивает она. – Понимаю.

Я киваю в ответ, переворачиваю кружку и ловлю ртом остатки пасты.

– Погоди, – говорю я чуть погодя. – Что ты понимаешь?

– Почему ты завербовался, – поясняет Кошка. – Ты же был преступником? Убил кого-то или типа того?

Ну вот опять.

– Нет, – устало говорю я. – Никого я не убивал.

– Ладно. Что тогда? Рэкет? Вооруженное ограбление? Преступления на почве секса?

– Нет на все три вопроса. Я не преступник. Если бы я им был, думаешь, меня бы зачислили в первую экспедицию с Мидгарда для основания новой колонии?

– В качестве расходника? Возможно. В период тренировок я слышала, что кандидата на эту должность собирались назначить принудительно.

– Да, – говорю я, – до меня тоже доходили такие слухи. И тут возникает вопрос о твоей вменяемости, раз уж ты позволила сексуальному маньяку, убийце и вымогателю переночевать у себя дома.

Она усмехается.

– А я и не утверждала, что самая умная.

Я провожу пальцем по внутренней стороне кружки, чтобы собрать прилипшие остатки пасты.

– Обалдеть, – замечает Кошка. – Да тебе и правда нравится эта бурда!

Я морщусь.

– О да. Я ее просто обожаю.

Она начисто выскребает поднос, чтобы подобрать последние кусочки подгоревшего батата.

– Я никогда не считала тебя убийцей, – заявляет она. – Вряд ли в экспедицию отправили бы преступника, хотя бы из нежелания портить генофонд. Однако большинство людей, с которыми я разговаривала, не поверили, что нашелся настоящий доброволец. Трудно представить нормального человека, который просто взял и согласился на такую работу. Джиллиан была уверена, что ты заключенный или другой какой маргинал, а лапшу о том, будто ты сам согласился стать расходником, вешали нам на уши для того, чтобы мы не подвергали тебя остракизму или вроде того.

– Ха, – фыркаю я. – И сработало отлично.

Она возводит глаза к потолку.

– Да ладно, не прибедняйся. У тебя есть друзья. Я видела тебя с Гомесом, да и Нэше ты нравишься. Однако ты все еще не ответил на мой вопрос. О чем ты думал, когда согласился стать официальным манекеном для краш-тестов в нашей колонии?

Теперь я мог бы рассказать ей, что на самом деле привело меня в кабинет Гвен.

Мог бы, но не стану. Возможно, иногда стоит немного приврать, чтобы представить себя в более выгодном свете.

– Как знать? – говорю я. – Может, я идеалист. Может, я искал способ внести посильную лепту в процветание Альянса.

На этот раз Кошка хохочет в голос.

– Ну и как, – спрашивает она, – удалось? – Затем она становится серьезной, смотрит на свой пустой поднос и переводит взгляд на меня: – На самом деле я считаю, что дела у тебя обстоят неплохо. Во всяком случае, лучше, чем у Джиллиан, Роба и Дугана.

Не знаю, к чему она ведет, но по шее у меня почему-то пробегает озноб.

– Я хочу сказать, – говорит она, – что в таком месте, как наша колония, неуязвимость дает свои преимущества.

– Не сказал бы, что я неуязвим, – возражаю я. – Меня постоянно убивают. Для этого и нужен расходник, разве не так?

– И все же, – парирует она, – вот он ты. А где сейчас Джиллиан?

Я не знаю, что на это ответить. В наступившей тишине Кошка, передернувшись от отвращения, опрокидывает в себя порцию рециклерного коктейля, которую взяла в качестве дополнения к основному блюду. Медики говорят, что нам всем следует выпивать хотя бы сто миллилитров протеина в день для восполнения витаминов. Очевидно, батат и сверчки не являются полностью сбалансированной диетой. Покончив с коктейлем, Кошка откидывается на спинку стула и снова улыбается.

– Давай отвлечемся от предыдущего разговора, – предлагает она. – Вообще-то я хотела поблагодарить тебя, Микки. Спасибо тебе. Понимаю, вечер вчера выдался странный, но все же…

– Ничего странного, – говорю я. – Я тебя понимаю.

Она отводит взгляд.

– Да. Я просто… нуждалась в человеческом участии, понимаешь?

Я не нахожусь с ответом, поэтому беру ее за руку. Она кладет другую руку поверх моей, всего на секунду, и сразу же отстраняется.

– Кстати, – говорит она, – а ты работаешь сегодня вечером?

Я не хочу отвечать, но и особой причины лгать у меня тоже нет.

– Нет, думаю, я по-прежнему буду свободен.

Кошка наклоняется, опираясь о стол, встает и подхватывает поднос.

– Правда? Но ты же и сейчас свободен от дежурства. Какой у тебя вообще график?

– Ну, понимаешь, – мнусь я, – после бака мне делают скидку на состояние здоровья.

– Ничего себе, – ухмыляется Кошка. – Да у тебя кругом сплошные выгоды, а?

Не могу сказать, улыбается ли она, когда относит поднос к контейнеру для сбора мусора.

– Как бы там ни было, – говорит она, – свяжись со мной часиков в десять, если будешь свободен. Может, придумаем, чем себя развлечь.

После того как Кошка уходит, я достаю планшет и набираю в поиске «использование расходников в первооткрывательских колониях». Раньше я считал, что это стандартная практика, но на самом деле технология стала полностью жизнеспособной только в последние двести с чем-то лет, и даже в этот период многие миссии не брали расходников. С практической точки зрения это выглядит безумием. Когда от вас до ближайшей населенной планеты, где можно пополнить ресурсы, не менее шести световых лет, а в вашем распоряжении лишь ограниченное число взрослых людей и куча эмбрионов, которым расти как минимум двадцать лет, прежде чем они на что-то сгодятся, возможность создавать новых колонистов по запросу должна выглядеть чрезвычайно привлекательно.

Но и аргументов против, как выясняется, предостаточно. Помимо религиозных, которые первыми приходят на ум, пусть для меня они и сомнительны, существуют и определенные этические ограничения: нехорошо выдернуть кого-то с улицы, да пусть даже из тюрьмы, и заставить снова и снова умирать за других. Очевидно, добровольное согласие многое меняет, но каковы шансы, что кто-то вызовется сам?

Возможно, мне следовало прочитать эти материалы, прежде чем отдать Гвен свою ДНК. Не уверен, что они заставили бы меня передумать – пыточная машинка послужила мощным мотиватором, – но я мог бы, по крайней мере, завербоваться на более выгодных для себя условиях.

Когда я дочитываю выборку, время близится к полудню и кафетерий постепенно начинает заполняться людьми. Мой желудок снова пуст и урчит от голода, поэтому смотреть, как товарищи-колонисты загружают свои подносы, выше моих сил. Я моргаю и вызываю продуктовую карточку. До конца дня у меня осталось четыреста пятьдесят килокалорий.

Поправочка: у нас с Восьмым осталось четыреста пятьдесят килокалорий. Если я собираюсь придерживаться уговора, мой клон может претендовать на три сотни из четырехсот пятидесяти.

Но я почти готов нарушить слово.

В конце концов, что такого ужасного произойдет, если я единолично съем паек? Вряд ли Восьмой побежит жаловаться командованию.

С другой стороны, я и сам точно в таком же положении. Сообщи я о неразберихе с клонированием два дня назад, наверное, именно меня оставили бы в живых. Но теперь я почти уверен: стоит Маршаллу все узнать – и мы оба отправимся прямиком в рециклер.

Кроме того, Восьмой вчера грозился убить меня во сне. Наверное, проще будет придерживаться соглашения.

Мне все еще доступны сто пятьдесят килокалорий, но прямо сейчас я не могу себя заставить проглотить еще одну чашку жидкого навоза, поэтому решаю вернуться в отсек и поспать, чтобы сэкономить силы.

На главной лестнице я сталкиваюсь с мужчиной и женщиной в форме биологического отдела, которые громко о чем-то спорят, размахивая руками. Мне почти удается проскочить мимо них, как вдруг мужчина окликает меня:

– Эй, Барнс!

Я оборачиваюсь, пытаясь вспомнить его имя. Гаррет? Гаррисон?

– Привет, – говорю я. – Что нового?

– Ваша смена еще не закончилась, – заявляет он. – Куда это вы собрались?

Ой-ой-ой.

– Забыл кое-что взять, – вру я. – Вернусь через пять минут.

Биолог хмурится.

– Чтобы были на месте через три минуты. Сегодня будем испытывать на помидорах новый бактериофаг. Это может быть опасно. Нам понадобится ваша помощь с распылением.

– Конечно, – говорю я. – Приступлю немедленно.

Они возвращаются к своему спору. Поколебавшись, я отворачиваюсь и бегу наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

После этого происшествия сна нет ни в одном глазу. Когда я прибегаю к себе в отсек, сердце выпрыгивает из груди, и мне требуется почти час, чтобы снова успокоиться и уснуть. Погрузившись наконец в забытье, я снова попадаю в сон про шелкопряда. К счастью, на этот раз ничего необычного: он со мной не говорит, а только отращивает гигантские челюсти и хваталки и гонится за мной по лесу. Довольно скоро лес исчезает, и я снова оказываюсь в туннелях, бегу вслепую, спотыкаясь об острые камни, а топот сотен крошечных лапок за спиной делается все ближе и ближе.

Я просыпаюсь от звука захлопнувшейся двери. Восьмой вернулся: видимо, уже наигрался в фермера.

– Привет, – говорю я, выныривая из кошмара и немного приходя в себя. Сердце успокаивается и бьется почти ровно. – Как помидоры?

Он удрученно мотает головой.

– Честно? Не очень. Большая часть кустов погибает, а те, что пытаются плодоносить, дают помидоры, похожие на крупный красный изюм. Мартин думает, что какой-то микроорганизм или следы газа в атмосфере мешают фотосинтезу. Однако ничего конкретного он не обнаружил, так что пока сплошные домыслы. Нам известно только одно: по непонятной причине наши помидоры болеют. – Он через голову стягивает рубашку и вытирает ею пот со лба. – Правда, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не начать набивать ими рот.

– Да уж, – вздыхаю я, – сочувствую. Спасибо, что сдержался. Если в качестве дисциплинарного воздействия нас лишат еще хоть части рациона, мы оба сдохнем с голоду.

Он смеется безрадостным смехом.

– Уверен, что рано или поздно это все равно произойдет, дружище. Сегодня утром я израсходовал две трети рациона за завтраком, но сейчас до того голоден, что готов съесть собственную руку. – Он плюхается на кровать. – Подвинься, а?

Я послушно двигаюсь, Восьмой снимает ботинки и со вздохом заваливается рядом.

– Кстати, – говорит он, – ты знаешь девчонку из службы безопасности по имени Чен?

Только не это.

– Ну да, немного, – мямлю я. – А что?

– Не знаю. Я столкнулся с ней по дороге сюда у главного шлюза. Она сказала, чтобы я не забыл ей звякнуть. – Он поворачивает голову и смотрит на меня: – Мы ведь не изменяем с ней Нэше? Если все-таки изменяем, то должен тебе сказать, что это очень плохая идея.

– Что ты, мы не такие, – уверяю я и, в общем-то, не вру. – Поверь, я не меньше тебя заинтересован, чтобы все мои части тела оставались при мне.

– Хорошо, – отвечает он. – Рад это слышать. Честно говоря, даже если забыть о Нэше, Чен сама по себе какая-то странная. Заявила, что рука у меня выглядит великолепно, и ужасно смутилась, когда я ответил, что не понимаю, о чем она, черт возьми, говорит.

Он бросает взгляд на левую руку, лежащую у меня на животе. Запястье туго забинтовано, но из-под повязки все равно торчит фиолетовый синяк, стекающий к основанию большого пальца.

Повязка Восьмого висит на спинке стула возле письменного стола.

– Ой, блин, – говорит он. – Извини, я совсем забыл.