Текст книги "Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)"

Автор книги: Эдуардо Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Подполковник Марранон вежливым жестом прервал капитана:

– Хватит уже, Коскольюэла. Не будем докучать нашему гостю. Как он сказал, у него назначена другая встреча. Простите наше излишнее усердие, сеньор Вителас.

Энтони что-то неразборчиво промямлил в ответ. После недолгой паузы подполковник снова заговорил:

– В глубине души, – произнес он в своей обычной невозмутимой манере, – я с вами согласен. Меня тоже не интересует политика. Я не вхожу ни в одну партию, ни в один профсоюз, ни в какую-нибудь масонскую ложу и не симпатизирую и не уважаю ни единого политика. Но я чиновник на службе у правительства, моя задача – поддерживать в обществе порядок, а чтобы его поддерживать, я должен опережать события. Я не могу ждать здесь, сложа руки, потому что если начнется заварушка, а это может произойти в любой момент, то тогда, сеньор Вителас, ни полиция, ни Национальная гвардия, ни даже армия не смогут предотвратить катастрофу. А я могу. Но для этого я должен знать. Что, кто, как и когда. И действовать без промедления и излишних размышлений. Обнаружить преступников и задержать их до того, а не после. И то же самое с их сообщниками. И с пособниками. Знакомство с Хосе-Антонио Примо де Риверой – это не преступление. Но преступление – врать полиции. Я убежден, что вы так не поступите. И сообщив вам это, более вас не задерживаю. Только одна просьба. А лучше две. Во-первых, сообщайте мне всё, что, по вашему мнению, может меня заинтересовать. Вы достаточно умны, чтобы понять значение моих слов. Во-вторых, пока вы остаетесь в Испании, не меняйте место жительства, чтобы мы могли вас найти, а если сделаете это, то известите нас. Капитан Коскольюэла будет вас посещать время от времени, и если вы пожелаете с нами связаться, знайте, что мы открыты двадцать четыре часа в сутки.

Глава 14

Выйдя из Главного управления госбезопасности, Энтони Уайтлендс с удивлением обнаружил, что оказался в знакомом месте, оживленном и многолюдном, люди быстро пробегали мимо, подгоняемые холодом. Затянутое тучами небо приобрело металлический оттенок, а воздух стал неподвижным, что обычно служит предвестником природных катаклизмов, все привычные звуки городской суеты казались далекими.

Энтони, еще находящийся под впечатлением недавнего разговора, едва всё это заметил. Он знал, что стоит перед лицом моральной дилеммы, но был настолько сбит с толку, что не мог понять, в чем именно она заключается. Растворившись в толпе, он спрашивал себя, по какой причине его таким изощренным образом задержали. Без сомнения, они кое-что знали о его передвижениях и связях в Мадриде, но из этого разговора невозможно было понять, что именно. Вероятно, очень мало, иначе они не ходили бы вокруг да около. Возможно, они не знали ничего конкретного и лишь пытались что-то из него вытянуть. Или испугать. Или предупредить, но о чем? Об опасности, которой он подвергается в обществе Хосе-Антонио Примо де Риверы? Если так, то они знали о его периодических визитах в дом герцога. Кто мог им сообщить? Что касается Хосе-Антонио, то Энтони никогда не доверял этому загадочному человеку, хотя его прямота и производила хорошее впечатление.

Важны были в любом случае не его личные качества, а та роль, которую он играл в этом деле. Знал ли Хосе-Антонио о планах герцога? Был ли он с ним в сговоре? Не скрывалось ли за его явным интересом к Паките нечто другое? И в конечном счете, какая роль отведена во всей этой неразберихе английскому эксперту по испанской живописи? Вопросы без ответа, которые, однако, изменили его восприятие реальности: он больше не мог вести себя, словно ничего не знал, перед тем, как сделать следующий шаг, придется кое-что прояснить, точно понять, во что он ввязывается.

Здравый смысл четко диктовал самый разумный план действий: бросить всё и без промедления вернуться в Англию. Но это означало лишиться единственной и неповторимой возможности в профессиональной сфере. Пока ничто не указывало на существование прямой связи между объяснениями и намеками полиции и продажей картины, нелегальность которой будет просто административным нарушением, не связанной с политиками или еще чем-то подобным. Более того, незаконная сделка никак не затронет человека, чье вмешательство ограничивается лишь заверением подлинности произведения искусства. То, что случится после этого, его не касается, но чем больше он будет пытаться узнать, тем серьезней втянется в то, что его не касается. Нет никаких доказательств, что он может совершить преступление. Он иностранец, находящийся в стране, где царит хаос, и к тому же обещал хранить профессиональную тайну. Лучше не пытаться наводить справки.

Кроме того, у него были и другие срочные дела, более прозаические: нужно было поскорее явиться на встречу с герцогом и объяснить задержку так, чтобы ее не приняли за попытку сбежать как раз в то время, когда дело подошло к решающей точке, но перед тем нужно было побриться, умыться и переодеться. Вдобавок, начал падать снег, оставляя черные следы на асфальте.

Он прибавил шагу и вскоре добрался до гостиницы. У входа он тщательно вытер ноги о коврик, чтобы не вызвать лишнего неудовольствия портье, который и так уже смотрел на него косо, увидев, как одного из клиентов заведения задержал сотрудник полиции. С глубоким вздохом он попросил у портье ключ и поинтересовался, не спрашивал ли его кто-либо во время недолгого отсутствия.

– А как же! – сухо ответил портье. – Вы один доставляете мне больше хлопот, чем все остальные клиенты, вместе взятые.

Вскоре после его ухода с гостиницу позвонил некий человек и поинтересовался, на месте ли сеньор англичанин. Когда портье сказал, что тот вышел, человек спросил, когда именно, и не сказал ли, в каком направлении. Портье заявил, что ничего не знает, поскольку не хотел компрометировать клиента, да и сам боялся во что-нибудь вляпаться. В общем, тот человек казался не то раздосадованным, не то встревоженным, а, может, и то, и другое. Он не пожелал назвать ни своего имени, ни номера телефона, чтобы ему перезвонить, как предложил портье. Через полчаса одна милая девчушка принесла письмо. Сообщив это, портье нахмурился: ему не нравилось, когда девочки ходят в гостиницы с записками для жильцов и тем более используются в качестве курьеров. Энтони не пришло в голову никакое удовлетворительное объяснение, и он промолчал. По-прежнему хмурясь, портье протянул письмо.

Он поднялся в номер, вскрыл конверт и прочитал короткое послание, написанное на тетрадном листе:

"Куда вы пропали? Ради всего святого, позвоните по телефону 36126".

Поскольку в его номере не было телефона, он снова спустился к стойке портье и попросил разрешения воспользоваться общим телефоном гостиницы. Портье молча указал ему на аппарат, стоящий на стойке. Энтони предпочел бы какой-нибудь более потаенный уголок, но чтобы не вызывать подозрений поблагодарил портье и набрал номер. Пакита моментально взяла трубку. Едва англичанин назвал себя, она тут же понизила голос до шепота, как будто боялась, что их услышат:

– Откуда вы звоните?

– Из холла гостиницы.

– Вы долго не давали о себе знать, мы уже начали беспокоиться. Что-нибудь случилось?

– Да, сеньор. Я введу вас в курс дела на ближайшей встрече, – ответил Энтони с натужной естественностью коммерсанта, беседующего о делах.

Воцарилась мертвая тишина. В конце концов она сказала:

– Не приходите к нам домой. Вы знаете Христа де Мединасели?

– Да, это статуя середины XVII века, севильской работы.

– Я имею в виду церковь.

– Да, я знаю, где она находится.

– Так вот, немедленно отправляйтесь туда и садитесь на заднюю скамью с правой стороны. Я тоже приду туда, как только смогу.

– Дайте мне хоть полчаса, чтобы переодеться. А то я выгляжу настоящим оборванцем.

– Тем лучше, не будете привлекать внимания. Не тратьте времени на всякие глупости, – сказала девушка, возвращаясь к своей обычной манере разговора.

Сделав вид, что не заметил нахмуренной физиономии портье, Энтони повесил трубку, поблагодарил, снова поднялся в номер, надел пальто, схватил зонтик, опять спустился, оставил ключ на стойке и вышел.

Он направился к месту встречи по улице Уэртас. Снег всё падал и начал собираться там, где его не тревожили прохожие. Энтони на мгновение остановился перед пышным, но негармоничным фасадом, чтобы собраться с духом и успокоиться. Весь путь сердце учащенно билось, из-за риска и близости встречи с загадочной маркизой де Корнелла. С тротуара на противоположной стороне улицы он осмотрел очередь прихожан, которые пришли, невзирая на погоду, чтобы помолиться и попросить благословения. В этой скорбной толпе смешались все возрасты и классы. Энтони оценил удачный выбор Пакиты – здесь никто и ничто не привлекало внимания.

Он перешел через улицу и инстинктивно встал в конец очереди, чтобы терпеливо подождать, но тут же понял неадекватность своего поведения и решил войти через боковую дверь, уверенный, что его внешность иностранца послужит оправданием этого небольшого нарушения. Приняв решение, он пересек паперть, где жались слепые, хромые и продавщица цветов, укутанная от снега и холода в черное одеяло. Плач и жалобы попрошаек сливались в нестройный и печальный хор.

Англичанин беспрепятственно их миновал и с облегчением вошел внутрь. Тысячи свечей отбрасывали на красочные стены мерцающий свет. Воздух наполняли запахи пота, дыма, ладана, расплавленного воска и вибрации постоянного гула молитв. Ему не составило труда найти место на одной из задних скамеек, поскольку большинство верующих хотели оказаться поближе к алтарю, чтобы сделать подношения или прошептать свои мольбы поблизости от почитаемого образа. В глазах публики отражались все тревоги, овладевшие городом.

Из-за своего интереса к испанскому искусству этой эпохи Энтони много раз осматривал статую, и она всегда вызывала в нем отвращение. Он не отрицал художественные достоинства скульптуры, но поза персонажа, его роскошное одеяние и особенно шевелюра из натуральных волос придавали ему вид бабника и мошенника. Может, именно в этом и дело, подумал тогда Энтони – то, что внушает веру, всегда вульгарно: воплощение божественности в наглеце из кварталов бедноты.

Учась в Кембридже, он слышал от эксперта в этой области, что католицизм контрреформации был восстанием христианства южан, живущих чувствами, против христианства северян, действующих по воле разума. В Испании укоренилось христианство прекрасных девственниц с черными глазами и алыми губами, приоткрытыми с выражением плотского экстаза. Христос этих верующих был Христом из Евангелия, человеком средиземноморского типа, который пил, ел, болтал с друзьями и заводил интрижки с женщинами, а умер, испытывая физические мучения, чьи идеи вели от хорошего к плохому, от удовольствия к боли, от жизни к смерти, без тени метафизических сомнений и неоднозначных суждений. Это была религия ярких красок и запахов, роскошных одежд, паломников, вина, цветов и песен.

В то время Энтони, атеисту по характеру и убеждению, позитивисту по образованию и человеку, с подозрением относящемуся к малейшему проявлению мистики или магии, это объяснение показалось удовлетворительным, но не относящимся к делу.

Погруженный в свои размышления, он вздрогнул от неожиданности, когда его предплечья мягко коснулась затянутая в перчатку рука: на какой-то миг он даже подумал, что его разыскала полиция. Но это была вовсе не полиция, а женщина в траурном платье, с лицом, закрытым густой кружевной вуалью. В руке она сжимала черные четки. Еще до того, как она заговорила, Энтони узнал Пакиту.

– Вы меня напугали, – прошептал он. – Здесь вас никто не узнает.

– О том и речь, – ответила Пакита с ноткой насмешки в голосе. – А у вас нервы на пределе.

– Не то слово, – сказал англичанин.

– Встаньте на колени, и мы сможем держать головы ближе, – предложила она.

Сгорбившись на скамье, почти уткнувшись лбом в перила, они напоминали двух благочестивых прихожан, горячо молящихся Богородице. Ощущая совсем рядом тело девушки, Энтони поведал маркизе о недавних приключениях в Главном управлении госбезопасности. Пакита слушала молча, со значением и спокойно кивая головой.

– В полиции я солгал без особой причины, – завершил свой рассказ англичанин, – просто повинуясь внезапному порыву, нарушил закон. Скажите мне, что я не ошибся.

– Да, вы поступили верно, – откликнулась она через некоторое время, – и я вам благодарна. А сейчас, – добавила Пакита с намеренной медлительностью, словно не могла подобрать нужные слова, – сейчас я прошу вас об одном большом одолжении.

– Скажите, что от меня требуется, и, если это в моих силах...

– Это в ваших силах, – сказала она. – Но потребует от вас больших жертв. Я говорю о том самом предмете, который мы вам вчера показали...

– Вы имеете в виду Веласкеса?

– Да, ту самую картину. Вы точно уверены в ее подлинности?

– Да, разумеется, необходима тщательная экспертиза... но я готов дать руку на отсечение...

– А если я вам скажу, что это подделка? – перебила девушка.

Англичанин едва сдержался от крика.

– Как это подделка? – воскликнул он, чуть не подпрыгнув. – Вы так считаете?

Ответ девушки был хотя и эмоциональным, но не без следа прежней насмешливости.

– Нет. Я тоже уверена, что картина – подлинная. Это я к тому говорю, что, если вас об этом спросят, вы всем скажете, что это подделка; я вас об этом очень прошу.

Энтони не знал, что и сказать, а она продолжала уже серьезно:

– Мне понятны ваша растерянность и протест. Но я же вам сказала, что с вашей стороны это потребует огромных жертв. Не судите меня строго; поверьте, у меня есть серьезные причины уповать на это. Разумеется, вы захотите узнать эти причины, и в свое время я непременно их вам изложу. Но пока я не могу этого сделать. Так что вам придется поверить мне на слово. Разумеется, я не могу вас ни к чему принуждать. Но умоляю вас об этом и клянусь перед лицом всемогущего Господа, в чьей обители мы находимся, что моя благодарность будет безгранична, и что я сделаю всё, чтобы вознаградить ваше великодушие. Знайте, Энтони Уайтлендс, нет ничего на свете, чего я не готова была бы сделать, чтобы вознаградить вас за эту жертву. Вчера, в саду я вам сказала, что моя жизнь в ваших руках. Сегодня я снова это повторяю с удвоенной верой. Только ничего не говорите: просто послушайте меня. Вот что вам нужно сделать: прийти сегодня вечером к нам домой и сказать отцу, что сегодня утром по какой-то причине не смогли с ним встретиться. Только не говорите ему, что встречались со мной. И не рассказывайте о вашем визите в Управление госбезопасности, и тем более – о том, что узнали про Хосе-Антонио. Просто скажите, что наш Веласкес – подделка, которая ровным счетом ничего не стоит. И постарайтесь быть как можно более убедительным: мой отец, возможно, доверчив, но отнюдь не дурак. Однако он доверяет вам и как человеку, и как эксперту, и, если вы заявите об этом с должной долей уверенности, то он вам поверит. А теперь простите меня, но я должна идти. Никто не знает, что я сюда приходила, и я не хочу, чтобы дома заметили мое отсутствие. А вы побудьте здесь еще какое-то время. Здесь слишком много людей, кто-нибудь может вас узнать, а нас никак не должны видеть вместе. И если мы встретимся у нас дома сегодня вечером – а я не сомневаюсь, что так оно и случится – ведите себя так, словно мы не виделись со вчерашнего дня. И помните: моя жизнь – в ваших руках.

Она окропила себя святой водой, поцеловала четки, спрятала их в карман, затем расправила плечи и удалилась летящей походкой, оставив Энтони в полной растерянности.

Глава 15

Ошеломленный и с таким же скорбным выражением лица, как у Христа, главенствующего в этом святилище, Энтони Уайтлендс спотыкаясь вышел на улицу, наткнувшись на непрекращающийся поток прихожан. Снаружи бушевала метель, и когда он сошел с паперти, его поглотил водоворот крупных снежинок, белый поток которых, казалось погрузил остальной мир в непроницаемую мглу. Это природное явление напомнило ему собственное душевное состояние, похожее на грозную битву. Лишь только он пытался смириться с обескураживающей просьбой Пакиты, как тут же восставал против этого жестокого диктата. Конечно, смелость, с которой она молчаливо, но решительно сделала это предложение, подогревала его желания, но цена казалась ему чрезмерной. Неужели он откажется от мирового признания именно тогда, когда оно находится на расстоянии вытянутой руки? И вдобавок, она не дала никакого объяснения, апеллируя только к его слабости! Невозможно!

Холод и снег прояснили мысли, по меньшей мере, он понял, что не стоит идти под снегом, разговаривая с самим собой, как безумец. Еще не придя в себя, он вошел в ближайшую таверну, сел на табурет и попросил стакан вина, чтобы согреться. Хозяин таверны поинтересовался, не желает ли он чего поесть.

– Свекровь приготовила потроха... как бы это сказать? Между нами говоря, хвалить эту ведьму особо не за что, но готовит она... просто как бог! Потроха выходят такими, что мертвого воскресят, а вы, уж не обижайтесь, выглядите так, как будто только что видели покойника.

– Я просто сбился с пути, – сказал Энтони, обрадовавшись, что болтовня с владельцем таверны отвлекла его от тревог. Поглядим на эти потроха. И принесите порцию хамона, кальмаров по-римски и еще стаканчик вина.

Пообедав, он почувствовал себя лучше. Он так и не принял никакого решения, но сомнения прекратили его мучить. Буря ослабевала, ветер стихал, а улицы покрылись снегом, который хрустел под неуверенными шагами англичанина. Он вернулся в погруженную в тишину гостиницу, поднялся в номер, снял пальто и ботинки, рухнул на кровать и провалился в глубокий сон.

Вопреки всем ожиданиям, проспал он долго, без кошмаров и сновидений. Когда он проснулся, на улице уже стемнело. За окном белел снег, и в его отсветах небо казалось перламутровым. Выглянув в окно, он увидел крыши домов, окутанные белым покрывалом. Автомобили прочертили на мостовой темные борозды, вдоль тротуаров стояли лужи. Энтони умылся, побрился, переоделся в чистое, вышел на улицу и направился в особняк герцога де ла Игуалады, так и не придумав, чем оправдать свое вчерашнее отсутствие и не решив этой ужасной дилеммы, готовый следовать лишь голосу своего сердца и действовать в соответствии с его велением.

До Кастильского бульвара он добрался задворками, стараясь избегать оживленных улиц, где по причине снегопада возникли заторы. Благодаря своей предусмотрительности он смог вовремя прибыть на место встречи, хоть и промочил при этом ноги и забрызгал грязью брюки до самых колен.

Дворецкий проводил его в дом, принял пальто и отправился доложить хозяину о его приходе. Оставшись в одиночестве в просторной приемной, перед копией "Смерти Актеона", Энтони вдруг почувствовал, как вся его решимость куда-то испарилась.

Наконец, он решил сказать, что ему нездоровилось, тем более, что его внешность, после излишеств предыдущей ночи и волнительных дневных событий, этому способствовала. Но всё равно, врать ему было некомфортно. Во время своей интрижки с Кэтрин ему частенько приходилось прибегать к обману, и в результате угрызения совести по этому поводу отравили эти отношения и превратили их в ненавистные. Положив им конец, Энтони думал, что оставил позади и эти тягостные, но необходимые нарушения морали, и вот, прошло лишь несколько дней, ему снова приходится без нужды лгать, что может иметь для него лишь негативные последствия. В это мгновение вернулся дворецкий, прервав эти мысли.

– Его светлость принимает гостя, а все остальные отсутствуют. Если желаете подождать, пройдите в гостиную.

Энтони оказался в одиночестве в комнате, где раньше пил вместе с семьей кофе и где Пакита приводила его в восторг пением. Сейчас рояль был закрыт, на нем не лежали ноты. Он беспокойно ходил по гостиной кругами, словно заключенный. Обувь промокла, и ногам была крайне некомфортно. Часы в стиле рококо пробили шесть.

Когда те же часы отбили первую четверть часа и никто так и не появился, нервозность Энтони переросла в тревогу. Должно быть, происходит нечто важное, раз герцог не торопится его принять после той пылкости, с которой накануне призвал его высказать свое мнение относительно картины. Когда англичанин тактично отказался немедленно ответить на столь деликатный вопрос и предложил возвратиться утром, чтобы более хладнокровно осмотреть картину, при первом взгляде на которую он потерял способность мыслить здраво, герцог принял эти доводы и согласился отложить оценку, но не стал скрывать, что стремится завершить операцию без промедления. Что за это время произошло, чтобы произвести такую радикальную перемену? Будь что будет, но он не может торчать здесь весь вечер.

Наконец, Энтони решился открыть дверь гостиной и выглянул в приемную. Там никого не было, и он свернул в коридор, ведущий к кабинету герцога. Остановившись перед дверью, он услышал внутри голоса. "Какое счастье, – подумал он, – что испанцы всегда говорят громко, почти кричат". Он узнал голос самого герцога, а также его сына Гильермо, но вот голос третьего собеседника был ему незнаком, и разобрать, о чем они говорят, было невозможно. Убедившись, что всё равно ничего не узнает, и не желая быть застигнутым на месте преступления, он вернулся в гостиную, собираясь попросить обратно свое пальто и уйти. Однако в дверях его окликнул женский голос:

– Энтони! А мне никто не сказал, что ты здесь. Что ты здесь делаешь?

Это была Лили, младшая дочь герцога. Англичанин откашлялся.

– Ничего особенного. Я ждал твоего отца, но поскольку он не пришел, вышел поискать, где здесь туалет.

– Вот только врать не надо. Ты наследил по всему дому. Ты явно что-то вынюхивал.

Они прошли в гостиную; Лили закрыла в дверь, уселась в кресло, расправив юбку и приняв манерную позу, и произнесла:

– Мне жаль, что отец тебя не принял. Наверное, помешало нечто серьезное, раз он ведет себя так опрометчиво. Проходя мимо кабинета, я услышала ссору. Боюсь спрашивать, но я могла бы составить тебе компанию.

– Конечно, с удовольствием, – иронично ответил англичанин, который не считал лестной перспективу провести некоторое время запертым с этим оживленным ребенком, который явно унаследовал семейную способность сбивать его с толку.

– Я вижу, что ты не слишком рад, – ответила она. – Но мне всё равно. Я составлю тебе компанию, потому что ты мне нравишься. В твоей стране тебя называют Тони?

– Нет. Энтони.

– А моего кузена из Барселоны все называют Тони. Согласись, Тони звучит гораздо лучше. Ты сразу становишься намного симпатичнее. Ты не думай, что мне не нравится Энтони, это тоже звучит неплохо, – весело закончила Лили. Потом ее личико вдруг стало серьезным, и она заговорила уже совсем другим тоном: – Сегодня утром я приходила к тебе в гостиницу, чтобы передать письмо. Этот сеньор портье, знаешь ли, тот еще тип.

– Совершенно с тобой согласен, – ответил он. – И от всей души благодарю за любезность.

Девочка немного помолчала, глядя себе под ноги, прежде чем вновь решилась заговорить. Голос ее прозвучал натянутой струной:

– Что у тебя с моей сестрой? – спросила она.

– Ничего. Просто удивительно, какие вещи приходят тебе в голову! Ты же знаешь, что меня связывают с твоей семьей исключительно профессиональные интересы. Письмо имело именно эту цель, и никакую другую.

Лили подняла глаза и уставилась на англичанина неотрывным взглядом, полным печали.

– Только не надо считать меня совсем уж дурой, Тони. Моя сестра своими руками дала мне это письмо, и по ее лицу было ясно, что письмо не имеет никакого отношения к вопросам купли-продажи.

Энтони взглянул на нее – и больше не увидел маленькой девочки. Перед ним была юная женщина – темпераментная, умная и необыкновенно красивая. Покраснев от смущения, он произнес:

– Пожалуйста, не обижайся. Я никогда не считал тебя дурой. Даже совсем напротив. Видишь ли, меня и членов твоей семьи связывает одно очень сложное и запутанное дело. Да, в основном речь идет о деньгах, но есть некоторые аспекты, выходящие за рамки одной лишь коммерции. Надеюсь, ты понимаешь, что если твой отец не посчитал нужным рассказать тебе об этом, то и я не вправе этого сделать. Тем не менее, могу тебя заверить, что между мной и твоей сестрой ничего нет. Хотя не всё ли тебе равно?

Вместо ответа Лили медленно подошла к роялю, подняла крышку и пальцем нажала одну за другой несколько клавиш. Затем, продолжая разглядывать клавиатуру, призналась:

– Очень скоро у меня тоже будет дворянский титул. И я смогу распоряжаться наследством, которое оставила мне бабушка. Тогда я уже стану совсем взрослой, а Пакита успеет состариться.

С этими словами она опустила крышку рояля и усмехнулась, видя смущение англичанина.

– Но ты не обращаешь на меня внимания: ведь пока я всего лишь сопливая девчонка.

Тут вошел дворецкий и разрядил неловкую ситуацию.

– Его светлость просили меня передать вам это, – произнес дворецкий, протягивая ему сложенный лист бумаги.

Энтони развернул его и прочел:

"К сожалению, в силу некоторых обстоятельств я вынужден отменить нашу сегодняшнюю встречу, как бы мне ни хотелось вас видеть. В ближайшее время я свяжусь с вами. Простите меня за причиненные неудобства и примите мой сердечный привет".

Вместо подписи стояли неразборчивые каракули с росчерком.

Энтони снова сложил послание, спрятал его в карман и попросил принести ему пальто и шляпу.

– Тони, ты уже уходишь? – спросила Лили.

– Да. Твоя компания очень приятна, но здесь, я вижу, мне больше нечего делать.

Девочка открыла было рот, чтобы что-то произнести, но тут же закрыла и покинула гостиную через дверь в коридор. В приемной Энтони оделся, простился с дворецким сухим кивком головы и вышел. Дверь закрылась за его спиной с поспешностью, которая ему показалась излишней.

Ледяной ветер разогнал облака, и на прозрачном небе сверкали звезды. Снег покрылся коркой льда, тротуары стали скользкими. Энтони поднял воротник пальто и шел короткими шажками, оглядываясь в поисках такси. Добравшись до угла переулка, он на секунду остановился, пораженный внезапной мыслью.

Пытаясь найти объяснение удивительному поведению герцога, он подумал, что тот, возможно, вызвал другого эксперта для консультации. Вероятно, Энтони обманул его ожидания, хотя англичанин и не видел, в чем он мог ошибиться, ни в профессиональном плане, ни в личных отношениях. Конечно, нельзя было отвергать и вероятность того, что чопорный герцог узнал об их с Пакитой встрече в церкви, невинном эпизоде, инициатива которого исходила не от Энтони, но, судя по вопросу Лили, встреча произвела ошибочное впечатление.

Сама Лили, без колебаний показывавшая свое влечение к Энтони, могла выдать их, чтобы вызвать гнев отца и тем самым положить конец идиллии, существовавшей лишь в ее воображении. Эта мысль была совершенно нелепой: ведь Лили до сих пор не давала никакого повода считать ее способной на подобную подлость. Но все знают, что дети эгоистичны от природы и часто не предвидят последствия собственных действий в силу неопытности. Но даже если и так, у герцога всё равно не было времени, чтобы найти вместо Энтони другого, столь же опытного эксперта. Сделай он так, это было бы поспешным и опрометчивым поступком: сделку нужно было провести с наибольшей секретностью, а оскорбленный знаток – существо весьма опасное.

Энтони понимал, что для подобных подозрений у него нет никаких оснований; что ведет он себя по-детски, к тому же такое поведение может оказаться просто опасным для его здоровья: если он слишком долго простоит на открытом ветру, то может серьезно простудиться. Однако, ни один из этих разумных доводов не смог рассеять его подозрений.

"Я никуда отсюда не уйду, пока не выясню, что происходит в этом доме", – сказал он себе.

К счастью, долго ждать не пришлось. Через несколько минут парадная дверь особняка открылась, и в ее освещенном прямоугольнике мелькнули силуэты двух мужчин, которые весьма эмоционально прощались. В слабом освещении уличных фонарей, да еще и глядя против света, трудно было понять, кто были эти люди, хотя один из них, несомненно, являлся хозяином дома. Его собеседник вышел и отправился своей дорогой. Спрятавшись в переулке, Энтони пропустил его вперед, и, когда тот удалился на безопасное расстояние, последовал за ним.

Дорога была скользкой, так что и преследуемый, и преследователь вынуждены были двигаться медленно. Когда Энтони удалился от дома метров на двадцать, из-за деревьев на бульваре вышли два молодчика и преградили ему дорогу. Он послушно остановился, и один из незнакомцев, недолго думая, заехал ему кулаком в челюсть. Воротник пальто смягчил удар, но его сила и неожиданность нападения сделали свое дело; потеряв равновесие, Энтони поскользнулся и упал ничком на лед. Лежа на тротуаре, Энтони увидел, как один из молодчиков выхватил пистолет, снял предохранитель и прицелился. Решительно, дела у англичанина шли все хуже и хуже.