Текст книги "Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)"

Автор книги: Эдуардо Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 9

По окончании обеденной молитвы, благословляющей хлеб насущный, которую возглавил суровый и сдержанный падре Родриго, пока служанка обносила гостей дымящейся супницей, сеньора герцогиня поинтересовалась, как обстоят дела с оценкой картин. Герцог, в соответствии с их договоренностью, старался держаться как можно спокойнее.

– Наш друг Уайтлендс вполне достоин своей репутации: он не высказал ни чрезмерного энтузиазма, ни, напротив, пессимизма, а постарался представить объективное, по его мнению, положение дел. Он также предупредил нас, что если мы попытаемся продать наши картины – это будет отнюдь не тот путь, что усыпан розами. Поправьте меня, если я невольно исказил ваши слова.

– Нет-нет, – подтвердил англичанин, не раздумывая. – Всё именно так, как объясняет ваша светлость.

Герцогиня, которая услышала в этих словах лишь то, что хотела услышать, воскликнула, заломив руки и подняв глаза к небу:

– Благословенный Боже, неужели этот ад остался позади? Сколько я взывала в своих молитвах к сердцу Христову и Пресвятой деве, и вот мои молитвы услышаны! И всё благодаря вам, мой дорогой Антоньито, даром что вы протестант! Вы всё равно орудие промысла Господня, Бог вершит свою волю вашими руками – или наоборот, ваши руки творят волю Господню? Что за ерунду я несу? Но, как бы то ни было, я благословляю вас от всего сердца, от имени всей моей семьи и от собственного имени тоже.

Энтони издал невнятный звук в надежде, что его примут за выражение смирения и вежливости, потому что был убежден, что если бы ответил прямо, то ощутил бы мучительные угрызения совести после только что совершенного предательства, и как только наваристый суп избавил бы его от подавленного состояния, он решил попрощаться и избежать сценария, по которому ему бы пришлось пойти на жестокую ложь. Заметив его тревогу, в очередной раз вмешался герцог де ла Игуалада.

– Как жаль, что, исполнив эту миссию, наш друг уедет в свою страну, и кто знает, увидим ли мы его когда-нибудь снова.

– Не говори так, Альваро, – сказала герцогиня. – Где бы мы ни были, да хоть в Америке, и я, и мы все всегда радушно примем Антоньито.

Никто, впрочем, не разделял столь нежных чувств герцогини. Тем не менее, Энтони поверил в их искренность, увидев, как из прекрасных глаз Пакиты исчез сарказм, а глаза ее младшей сестры подернулись печалью. За столом воцарилось неловкое молчание, которое решился нарушить молчавший до сих пор статный маркиз де Эстелья. Непринужденным тоном он заговорил совсем о другом:

– Ну, я тоже буду о нем сожалеть, хотя и по причинам более эгоистического характера. Как любой мадридец из хорошей семьи, я с детства привык бывать в музее Прадо, хоть и должен признать, что не всегда ходил туда с большой охотой. Откровенно говоря, я всегда больше любил поэзию. Тем не менее, наш гувернер часто водил нас в музеи – меня и моих братьев, считая это непременной частью нашего образования, хотя ничему нас так толком и не научил. Мои познания в этой области практически равны нулю, и до Веласкеса мне столько же дела, сколько до деревьев в парке Ретиро. Однако, после нашей с вами беседы я понял, что у меня в руках просто золотая жила, я бы с удовольствием ею воспользовался в компании такого ученого человека, как вы.

Энтони был благодарен ему за этот бессодержательный комментарий, повлекший смену темы, и с поспешностью ответил:

– Я бы и сам с удовольствием, если бы позволяли обстоятельства. Я вижу, вы – человек утонченный, однако боюсь, что наши жизни идут разными дорогами. Не будет ли с моей стороны нескромным спросить, чем вы занимаетесь, сеньор маркиз?

– Отнюдь нет, у меня весьма достойная профессия. Я – адвокат, а с недавнего времени занимаюсь политикой: отчасти – по нашей семейной традиции, отчасти – по личной склонности, а отчасти – из почти религиозного чувства долга перед родиной.

– Сеньор маркиз, – вставила герцогиня, – до недавнего времени был депутатом Кортесов [5]5
  Кортесы – испанский парламент.


[Закрыть] от Мадрида.

– Как интересно! – воскликнул Энтони.

– Интересно? – переспросил маркиз. – Возможно. Но, на мой взгляд – совершенно бесполезное дело. Я, конечно, депутат, но я в это дело не верю и не уважаю его. Идея либеральной демократии в Испании провалилась с треском. Наш народ исторически не готов к этой системе. Нет, я вовсе не отрицаю ее достоинств, но считаю, что она должна работать, а не просто служить поводом для сектантства, демагогии и коррупции. Демократия провалилась с треском, и последствия этого мы наблюдаем ежедневно на улицах Мадрида.

Англичанин поспешил согласно кивнуть, поскольку не желал быть втянутым в обсуждение вопросов, в которых совершенно не разбирался, и дел, в которые, будучи иностранцем, не считал себя вправе вмешиваться. Однако Пакита, как всегда, готовая острить по любому поводу, не желала отказываться от столь интересной темы.

– Вы удивляете меня, сеньор Уайтлендс, – произнесла она притворно невинным тоном. – Как англичанин, вы должны защищать идею парламентской демократии. Или вы такой же скептик в этом вопросе, каким был Веласкес?

– Прошу прощения, сеньорита Пакита, но я вовсе не считаю, что Веласкес был скептиком, – серьезно ответил Энтони. – Просто он был предан своему королю, который, со своей стороны, оказывал ему всяческие милости и одарил своей искренней дружбой. В этих обстоятельствах нет ничего странного в поведении Веласкеса, которое, возможно, со стороны и могло показаться угодничеством. Точно так же не вижу ничего странного в моем собственном отношении к моей стране и королю, против которого у меня нет никаких причин выступать. А впрочем, заявляя это, я признаю, что нет никакой особой заслуги в том, чтобы сохранять лояльность в условиях процветания и благополучия.

– Хорошо сказано, – одобрил маркиз де Эстелья. – Между нашими странами лежит непреодолимая пропасть; потому и система демократии, которую удалось успешно ввести в Англии, здесь потерпела неудачу. Ваша демократия и эгалитаризм оказались возможными и приемлемыми для всех классов общества благодаря особым социальным отношениям, которые, в свою очередь, опираются исключительно на богатства колониальных владений вашей империи. То же самое, хоть и в меньшей степени, можно сказать и о Франции. Но в странах, не имеющих таких источников доходов, которые всё смягчают и поддерживают порядок, – к чему вся эта комедия с выборами? Разве нет других способов управлять судьбами нации? Возьмите, к примеру, Италию или Германию...

– Значит, вы выступаете за тоталитарный режим? – воскликнул англичанин, внезапно охваченный гневом.

– Вовсе нет, – ответил маркиз. – Я предлагаю защитить Испанию от тоталитаризма, во много раз худшего, чем упомянутые вами режимы. А именно – от советского тоталитаризма, который растет, как на дрожжах, при попустительстве правительства и парламента, якобы избранных всеобщим голосованием.

– Сильные выражения, сеньор маркиз, – сказал Энтони.

– А дела обстоят еще хуже, – ответил тот.

– Значит, вы бы пошли по итальянскому пути?

– Нет, по испанскому.

Поскольку никому не хотелось превращать общую беседу в открытую конфронтацию, собеседники посчитали разумным на время оставить эту тему, и всё остальное время обеда разговоры вертелись вокруг темы традиционного образования. После обеда маркиз извинился, что должен спешить, распрощался со всеми с той приветливостью, что отличала членов этой семьи, крепко пожал руку англичанину и сказал напоследок:

– Для меня было большим удовольствием познакомиться с вами, сеньор Уайтлендс. Как друг этой семьи, которую я люблю как свою собственную, вы всегда будете моим другом. Я был бы рад увидеться с вами снова и очень надеюсь, что так оно и случится. Но если вы решите вернуться на родину, я от всей души желаю вам счастливого пути и удачи, и мне бы хотелось, чтобы вы хоть иногда вспоминали о нашей встрече.

Энтони остался ненадолго после обеда, но в отличие от предыдущего дня, не было ни музыки, ни веселья. Уход статного маркиза оставил брешь, которую, казалось никто не мог заполнить, словно удалившись, благородный гость забрал с собой весь кислород из воздуха, оставив разреженную атмосферу. Герцогиня, до сих пор такая оживленная перспективой в скором времени покинуть страну, впала в молчаливую меланхолию, будто уже почувствовала грусть изгнания. Герцог вел себя рассеянно. Его сын Гильермо, полный тревоги и раздражения, ушел через несколько минут, пробормотав неразборчивый предлог. Обе девушки тоже выглядели подавленными. Лили время от времени бросала томные взгляды на англичанина, а Пакита выглядела искренне обеспокоенной.

Энтони решил, что она питает к статному маркизу нераздельные чувства. И неудивительно: маркиз был красив, знатен, умен и без сомнения обладал страстной натурой. В Кембридже за него бы дрались, подумал Энтони. Потом, не отвергая эту возможность, он сказал себе, основываясь на имеющихся знаниях об этих людях, что это совсем необязательно. У женщины такого ума и положения, как Пакита, в текущей ситуации хватало мотивов для беспокойства и помимо романтических. И в конечном счете, какое мне дело? Завтра в это же время я буду в поезде, на пути в Андай [6]6
  Андай – город на юго-западе Франции, на границе с Испанией.


[Закрыть], и больше никогда не увижу этих людей.

Но мысль об этом привела его в отчаяние. Когда он снова окажется в безопасности и уюте своего лондонского дома, как он обретет спокойствие после поездки, результатом которой стал его провал как профессионала и демонстрация собственной глупости? Какое мнение они о нем составили, особенно Пакита, и в особенности, какое мнение составят, когда поймут, что оценка картин не откроет путь к спасению семьи? Как врач, который диагностировал серьезное заболевание и знает, что хоть и не виноват, но вряд ли может рассчитывать на симпатию больного, Энтони не питал иллюзий относительно чувств Пакиты к нему, когда та узнает о том, как маловероятна новая встреча.

"Ба! – сказал он себе, – в конце концов, какая мне разница, что обо мне думает эта женщина, даже если она и кажется привлекательной? Нелепо задумываться о чувствах к Паките, когда я только что закончил отношения с Кэтрин. Уйти из этого дома как можно быстрее, завершить это нелепое мадридское приключение и попытаться забыть всё произошедшее – не только наилучший выход, но и единственно возможный. Испанцы могут разбираться друг с другом, как им угодно или как сумеют, да хоть бы и переубивали друг друга, но когда пройдет буря, Веласкес по-прежнему будет здесь, в ожидании моего возвращения".

Решив покончить с этим положением и с его недомолвками, Энтони начал прощаться, предполагая, что это затянется, однако всё кончилось быстро. Лишь герцогиня задержала руки англичанина в своих, на удивление холодных для такого теплого помещения, и пробормотала:

– Если мы не встретимся больше в Мадриде, то ждем вас на Лазурном Берегу. Там мы и устроимся, пока все закончится, не так ли, Альваро?

Его светлость герцог сурово кивнул. Пакита протянула англичанину руку на прощание, а Лили влажно чмокнула в щеку. Герцог вызвался проводить его до дверей.

– Приходите завтра с утра, обсудим ваш гонорар. Нет-нет, ни слова больше! Уговор есть уговор; вы честно выполнили свою работу, а я всегда держу слово. Кроме того, я чрезвычайно благодарен вам за ваше терпение: ведь я знаю, как англичане не любят шуток.

С тяжелым сердцем Энтони покинул особняк. Будь у него деньги, он бы с первым же поездом отправился обратно в Англию. Но увы, это было невозможно. У него по-прежнему не было не только денег, но и документов. Он шел, бесконечно проклиная собственную дурость, но поняв, что злиться и негодовать бесполезно, решил хотя бы попытаться вернуть документы и бумажник. Если обокравший его человек был профессиональным преступником – а всё указывало именно на это – то, возможно, имело смысл попытаться отследить его, вернувшись на то же место и пообщавшись с теми же людьми, которые, возможно, были его соучастниками.

Уже стемнело, и таверны стали наполняться посетителями. И хотя было крайне маловероятно, что тот тип вновь окажется на том же месте, Энтони всё же решил заглянуть в клуб любителей корриды, где познакомился с этим проходимцем после драки, затеянной юными фалангистами.

Энтони не нашел его ни там. ни в бесчисленных заведениях, в которые заглянул. Действуя методично, он заходил повсюду, где видел оживление. Некоторые забегаловки посещали люди благородные, другие – конторские служащие, третьи – отвратительного вида типы непонятных профессий, в большинстве, однако, присутствовала разнородная и демократическая публика. Везде царила оглушительная какофония и беспрестанно передавалось вино и невообразимое разнообразие блюд. Все предрекали неизбежность драки, и у Энтони не было оснований в этом сомневаться, но пока не разразилась трагедия, испанцы, похоже, настроились развлекаться.

За вечер он обошел все злачные места, но так ничего и не выяснил. Он переходил из одного заведения в другое и, не имея денег, чтобы хоть что-нибудь заказать, прямиком направлялся к хозяину заведения, официанту или просто завсегдатаю и принимался расспрашивать, не встречал ли тот человека с такими-то приметами, который обокрал его накануне. Однако, его резковатые манеры, иностранный акцент и полная невозможность как-то поживиться за его счет отнюдь не располагали к нему людей. У одних его расспросы вызывали опасения, у других – откровенную неприязнь. Сколько раз за этот вечер он дал себе слово, что в следующий раз будет осторожнее и внимательнее. В конце концов, ему ничего не осталось, как отправиться обратно в гостиницу.

По дороге туда он всё же решил продолжить поиски утраченного и вернулся на место вчерашнего происшествия. Он без труда нашел тот облезлый дом и довольно долго колотил в дверь, покуда не выглянул давешний привратник. Когда тот высунулся из-за угла, он спросил:

– Вы ничего не припоминаете?

– Что вы имеете в виду?

– Вчерашний вечер.

– А что такого произошло вчера вечером?

– Ничего особенного. Откройте дверь.

Давешняя старуха, весьма удивленная его приходом, встретила Энтони любезной улыбкой. Ну конечно, заверила она, столь преданных клиентов мы всегда обслуживаем по высшему разряду. Это рассеяло его последние подозрения относительно сговора между этой теткой и карманником. Она пригласила его войти, закрыла дверь и, прежде чем он успел открыть рот, крикнула в черную глубину прихожей:

– Тоньина, дочка, беги со всех ног, твой красавец вернулся! – и обращаясь к Энтони: – Будет сию минуту, сеньор. Она смущается. Бедняжка в вас втюрилась, это сразу видно. Не представляете, как ей нравятся каталонцы. Тоньина, детка, давай-ка поторопимся! И надень черную нижнюю юбку, которую тебе подарил тот приезжий из Сабаделя!

– Сеньора, я вовсе не каталонец, – ответил Энтони. – Я англичанин.

– Вот ведь, простите, опростоволосилась. С этим-то странным акцентом, да и чаевых не дали... Ну вот и наша девочка. Гляньте-ка, до чего хороша, боже ж ты мой!

Трезвый и подавленный, Энтони впервые заметил голодный взгляд больших глаз девушки.

– Вообще-то, сеньора, я пришел не за тем, о чем вы подумали, – сказал он.

Неловкими фразами он рассказал о том, что произошло, пытаясь успокоить двух женщин относительно своих намерений. Никаких подозрений в сторону обитателей этого достойного дома, и обращаться к властям он также не собирается. Просто, как иностранец без документов, он оказался в затруднительном положении и хотел бы узнать, знакомы ли они с тем типом, который его надул. Как и следовало ожидать, эти слова не развеяли страхи женщин. Они поклялись, что не знают указанного типа, а старшая настаивала, что не задавать вопросов и не запоминать лиц – строгое правило дома. Энтони поблагодарил их и попрощался. Когда он уже собрался уходить, старуха сказала:

– Раз нет деньжат, так и ужинать не будете.

– Не буду, сеньора.

– Слушайте, тут кто не платит, горло не промочит, но в куске хлеба-то христианин не откажет. Да хоть бы и англичанину. Это правда, что в вашем народе мужчины носят юбки?

– В Шотландии, и только по праздникам.

– Да уж чую я, что это за праздники, – хихикнула тетка.

Через некоторое время Тоньина вернулась с полной глиняной миской жирной похлебки, деревянной ложкой и стаканом воды. Во время еды Энтони Уайтлендс вспоминал детали картины Веласкеса под названием "Христос в доме Марфы и Марии".

Глава 10

С самого раннего утра, веря в трудолюбие своих сограждан, Энтони Уайтлендс направился в английское посольство, расположенное на бульваре Реколетос. Чиновнику, который остановил его у входа и попросил документы, он объяснил, что именно из-за потери оных он сюда и пришел. Чиновник заколебался. Он не может подтвердить, что является подданным короля? В таком случае не сможет и войти. Раздраженный тем, что его четкого кембриджского выговора оказалось недостаточно, Энтони потребовал личной встречи с послом или, на худой конец, с дипломатом более высокого ранга. Чиновник у двери попросил его пройти в приемную и ушел совещаться.

В прилегающей к приемной комнате Энтони заметил аккуратно одетую пожилую женщину, которая вязала носок. Заметив, что за ней наблюдают, женщина кивнула головой в приветствии. Пока они обменивались мнениями о погоде, вернулся чиновник и с холодным упреком, словно по вине посетителя получил нагоняй, пригласил того пройти. По широкой, покрытой ковром лестнице они поднялись на второй этаж, прошли по короткому коридору до двери, в которую чиновник постучал костяшками пальцев, не дожидаясь ответа ее открыл и отошел в сторону.

В кабинете среднего размера, меблированном стеллажами с книгами по праву, тяжелым столом и несколькими мягкими стульями, Энтони принял молодой человек с радостным выражением лица.

– Гарри Паркер, советник посольства, – сказал он, протягивая своему соотечественнику вялую руку.

Его манеры были мягкими, но апатичный вид и выражение скрытой тревоги в глазах указывали на неуверенность чиновника, который чувствовал себя в безопасности лишь когда всё шло согласно четким и неизменным процедурам. Его еще детские черты лица намекали на ожидающие его в ближайшие годы облысение и ожирение. На углу стола стояла фотография Гарри Паркера, пожимающего руку Невиллу Чемберлену. Помимо нее лишь фотография его величества короля Эдуарда VIII на стене имела отношение к владельцу кабинета.

– Рад знакомству. Меня зовут...

– Энтони Уайтлендс, – поспешил сказать молодой дипломат. – И вы потеряли свой бумажник. Весьма прискорбное обстоятельство, весьма. Вообще-то, мы ждали вас вчера, как только узнали об этой беде. Интересно, как это вы могли провести целый день без гроша. Удивительно. К счастью, всё хорошо, что хорошо кончается, правда ведь?

Произнося эти слова, он шарил в ящике стола. Наконец, он достал бумажник, паспорт, часы и авторучку Энтони и вручил всё это ему.

– Проверьте, всё ли здесь, будьте добры. Между нами говоря, особой проверки тут не требуется, но посольство написало расписку, и вы должны тоже ее подписать. Если вы согласны, конечно.

Опомнившись от изумления, Энтони осмотрел содержимое бумажника, удостоверился, что оттуда ничего не пропало, и подтвердил это советнику. Затем он спросил, каким образом эти предметы попали в его руки.

– О, самым простейшим путем, – ответил молодой дипломат. – Вчера утром пришел один испанец и отдал нам это. По его словам, вы лично вручили ему всё это у входа в бордель на хранение. Тот тип ждал у моря погоды и через некоторое время, поскольку вы не выходили, замерз и решил вернуться домой, а живет он на приличном расстоянии от центра, с намерением вернуть вам вещи на следующий день. Только придя домой он сообразил, что не знает вашего адреса. Не зная, как поступить, он принес всё в посольство, решив, что вы наверняка рано или поздно сюда явитесь. Мы тоже немедленно связались бы с вами, как только узнали бы, где вы поселились.

– Ну надо же! – воскликнул Энтони, – И представить себе не мог такого исхода. А этот человек оставил свое имя и адрес? Мне хотелось бы выразить ему признательность и отблагодарить за честность.

– Его имя стоит на расписке: Ихинио Самора Саморано, но адреса нет. Припоминаю, что он упоминал место под названием Навалькамеро, вам это о чем-то говорит?

– Да, это поселок, очень далеко от Мадрида. Не думаю, что мой благодетель там живет. Возможно, он говорил о прежнем месте жительства или о городе, где родился. Как бы то ни было, не вижу способа с ним связаться, потому что раз уж я вернул бумажник и паспорт, и поскольку ничто меня здесь не держит, я сегодня же собираюсь вернуться в Англию. Если я правильно помню, поезд отправляется в половине второго. Если поспешу, то уже сегодня ночью буду в Андае.

Он принял это решение поспешно и не раздумывая, но молодой дипломат кивнул, словно был с ним полностью согласен.

– Конечно, – сказал он, – учитывая, как в Испании обстоят дела, неразумно продлевать пребывание здесь без серьезной причины. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, могу я поинтересоваться о причинах вашего присутствия в Мадриде, мистер Уайтлендс?

– Частное дело. Приехал навестить друзей.

– Понимаю. Конечно, это меня не касается. Совершенно. Желаю счастливого пути. Еще только один вопрос, будьте добры. Вы знакомы с неким Педро Тичером? Могу сказать его фамилию по буквам.

– Нет нужды. Педро Тичер – лондонский торговец произведениями искусства. Я – эксперт по живописи, и, учитывая мою профессию, вполне естественно, что мне знакомо имя мистера Тичера. Желаете узнать что-нибудь еще?

Гарри Паркер посмотрел в окно, на безоблачное небо, пожал плечами, как будто подводя итоги, и не отрывая глаз от окна сказал:

– Судя по всему, вы хорошо знаете эту страну, мистер Уайтлендс. Если это так, то вы не можете не замечать то шаткое положение, в котором она оказалась. Излишне и говорить о беспокойстве британского правительства, поскольку вероятное развитие событий может иметь серьезные последствия для всего континента. Эта озабоченность особенно касается нашего посольства. В первую очередь, поскольку может затронуть безопасность многих подданных британской короны, находящихся проездом в Испании, во вторую очередь, потому что может затронуть наши интересы, как стратегические, так и экономические. Наиболее серьезными делами занимается сам посол и атташе по соответствующим вопросам, это понятно. В моем ведении находятся дела менее важные, но имеющие значение. Это моя территория, и я должен быть в курсе событий, вам не кажется?

Он отвел глаза от окна и пристально посмотрел на Энтони с тем же невинным выражением.

– Ни для кого не секрет, – продолжил он, – что в такие смутные времена многие семьи пытаются защитить свое имущество, поскольку им приходится покидать страну. Это вполне естественно, с любой точки зрения. Вполне естественно. Но именно в эти смутные времена наше правительство не хочет иметь ни малейшего отношения к контрабанде, вы меня понимаете. По секрету скажу вам, что некоторое время назад до нас дошли сведения, что мистер Педро Тичер, торговец произведениями искусства из Мейфэра, как вы и сами знаете, оказался замешан в... связях... Конечно, никто не сомневается в честности мистера Тичера. Однако мистер Тичер не... как бы это сказать? Не на сто процентов англичанин. В этом тоже нет ничего плохого, никто не может сам выбирать происхождение. Я лишь говорю о том, что он сохраняет верность сразу двум странам... Моральная дилемма, если так можно назвать. Правда, моральные дилеммы не входят в сферу моих обязанностей. Вы эксперт в сфере искусства, как только что объяснили...

– Послушайте, мистер...

– Паркер. Гарри Паркер.

– Мистер Паркер, я могу дать вам слово джентльмена, что не замешан ни в каких сделках по купле-продаже произведений искусства в Мадриде, а тем более – в незаконной торговле картинами.

– О, разумеется, – ответил молодой дипломат с легкой тревогой в голосе. – Разумеется. Я вовсе не имел в виду ничего такого. Вот только знаете, порой случается, что граница между тем, что законно, и тем, что... скажем так, не вполне законно, оказывается слишком уж расплывчатой. Но это всего лишь гипотеза. Я понимаю, что это не ваш случай – разумеется, если вы не приехали в Мадрид специально для заключения сделок, неважно, законных или незаконных. Вы сказали, что сегодня собираетесь обратно в Англию?

– Если не возникнет непредвиденных осложнений.

– Вам нет никаких причин задерживаться. Испанские поезда нельзя назвать ни пунктуальными, ни чистыми и комфортабельными, но система функционирует неплохо, когда нет забастовок или саботажа. В любом случае, если вы по каким-либо причинам решите остаться в Мадриде, буду признателен, если сообщите мне об этом. Вот моя визитка. Гарри Паркер. Номер телефона – посольский, можете звонить в любое время, здесь всегда кто-нибудь есть, и мне сообщат. Не стесняйтесь звонить в любое время, мистер Уайтлендс.

Покинув посольство, Энтони глубоко вздохнул: все его проблемы разрешились в мгновение ока. Он сумел сохранить причину своего визита в тайне и при этом не соврать, к тому же в строгом смысле он и не принимал участие ни в каких сделках, и поскольку теперь у него были и документы, и деньги, мог вернуться в Англию, не заходя за оплатой, которую ему благородно предложил герцог. Ему жаль было уезжать из Мадрида, не увидевшись вновь с этой приятной семьей, но всё равно он чувствовал облегчение. Мысленно благословляя того честного и скромного жителя испанского поселка, чье название вылетело у него из головы, того испанца, который хотя и мог без риска получить деньги, предпочел всё вернуть и проявил сообразительность, чтобы явиться в посольство и лично доставить эти вещи, не ожидая никакой благодарности.

Было холодно, люди спешили по улицам, засунув руки в карманы, подняв воротники и надвинув кепки. На горизонте виднелись снежные вершины Сьерры-де-Гвадаррамы. Была только половина одиннадцатого, времени хватало с избытком, чтобы выписаться из гостиницы, собрать вещи, добраться до станции Аточа и сесть на поезд.

Вернувшись в гостиницу, он сообщил портье, что съезжает. Тот сделал запись в учетной книге, а затем передал ему ключ и конверт.

– Это вам недавно принесли, – сообщил портье.

Конверт был заклеен и совершенно чист; на нем не было ни адреса, ни имени отправителя.

– Кто это принес? Тот же человек, что искал меня вчера?

– Нет, другой. Этот был хлыщеватый молодой парень, похожий на цыгана. Он не представился, вообще ничего не сказал – только чтобы я передал вам письмо в собственные руки, как только вернетесь, что это очень важно. Вот и всё, что он сказал.

– Хорошо, – ответил Энтони Уайтлендс, убирая письмо в карман. – Я собираюсь съезжать, а вы подготовьте счет. У меня не так много времени, чтобы терять его попусту.

Поднявшись в свой номер, он положил чемодан на кровать и открыл дверцу шкафа, извлекая на свет божий свой немногочисленный гардероб. Однако прежде, чем сложить вещи в чемодан, он достал из кармана письмо, подошел к окну, распечатал конверт и развернул сложенный вчетверо лист бумаги, исписанный крупным округлым женским почерком. Текст письма гласил:

"Дорогой Энтони!

Я знаю, что сегодня утром Вы должны встретиться с моим отцом, но учитывая тот благородный характер, который я смогла разглядеть в Вас за время нашего короткого знакомства, я боюсь, что Вы можете не придти. Умоляю, не поступайте так: нам совершенно необходимо снова увидеться. Это нужно мне и, если меня не обманывает разум и чутье, также и Вам.

Именно эта причина и побудила меня Вам написать. Наш дворецкий, с которым Вы уже знакомы, доставит письмо, о содержании которого ему ничего не известно, ибо ему незнаком даже мой почерк. А если даже он его и узнает, то читать не станет и ни о чем не спросит. Сожгите это письмо после того, как прочтете.

Когда придете к нам домой, не стучите в парадную дверь. Обойдите дом со стороны переулка – там будет маленькая железная дверца, ведущая в сад. Ровно в двенадцать постучите в нее три раза, и я Вам открою. Только сначала убедитесь, что за Вами никто не следит. В свое время я объясню Вам причину всех этих предосторожностей.

Навсегда преданная Вам

Пакита".

Он перечитал письмо, не понимая смысла. Но всё же, хоть это и нарушило его планы, не мог проигнорировать такой настойчивый призыв. Он спустился к портье и сообщил, что останется в гостинице еще на день. Тот прошел за стойку и записал новые данные в книгу регистраций, не сделав ни единого комментария, что Энтони показалось подозрительным: из-за содержащейся в письме загадки и неоднократных предостережений на душе у него было тревожно.

Он вернулся в свой номер, убрал чемодан и закрыл шкаф. Было одиннадцать часов. Времени вполне достаточно, чтобы успеть к назначенной встрече, однако волнение не позволило ему оставаться в четырех стенах, и он вышел на улицу.

В пивной на площади Санта-Ана он заказал кружку пива и порцию кальмаров, поскольку с утра не успел позавтракать. Затем отправился своей дорогой, петляя и нарезая круги.

Когда Энтони, обойдя герцогский особняк, вошел в переулок, то был твердо уверен, что никто за ним не идет и не следит из-за угла. Он двинулся вдоль стены, пока не добрался до упомянутой в письме железной дверцы. Он постучал по железу костяшками пальцем, и металл отозвался глухим и мрачным звуком. В тот же миг Энтони услышал, как в замке повернулся ключ, и калитка с пронзительным скрежетом отворилась. Англичанин вошел, и женская фигура, закутанная от холода и любопытных взглядов в просторный охотничий плащ и с закрытым шалью лицом, быстро заперла дверь. В глубоких глазах Пакиты, сверкнувших меж складок шали, Энтони заметил азартный блеск и жажду приключений. Вокруг ее руки, державшей ключ, были обмотаны четки, видимо, служившие ей талисманом.

– Не бойтесь, – заверил он. – За мной никто не шел.

В ответ она приложила палец к губам и прошептала:

– Тише!

Потом она взяла Энтони за руку и мягко, но быстро повела его по ведущей к дому тропе через сад. Энтони раньше только мельком видел сад из окон особняка. Теперь, когда он был внутри, сад казался большим и загадочным. В нем витал томный аромат влажной земли, где дремали семена. Между сухими миртами и классическим розарием виднелись замшелые каменные скамьи. Между голыми ветвями деревьев он увидел окна особняка, в чьи стеклах отражалось золотистое и матовое зимнее солнце. В соседнем саду лаяла собака. Перед арочной дверью Пакита с англичанином остановились. За ней виднелся темный коридор. Перед тем, как войти, повинуясь внезапному порыву, Пакита обняла Энтони.

Он почувствовал на лице жар ее щек и прикосновение ледяных губ. "Моя жизнь в ваших руках", – как будто расслышал он в шепоте ветра. Как понимать эти слова? И тут же его разум благоразумно подсказал: в это время я должен уже садиться в поезд на Андай. Эти размышления прервали дерзкие фантазии, и он решил подождать с пробудившимися чувствами и посмотреть на развитие этих странных событий.