Текст книги "Вольф Мессинг. Видевший сквозь время"

Автор книги: Эдуард Володарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Вольф повернул голову и посмотрел на Цельмейстера. Молчал и смотрел. Цельмейстер поежился:

– Что ты на меня так смотришь? По радио только что передали... Ты слышишь меня?

– Слышу... – глухо ответил Вольф. – Лаура застрелилась. Я об этом знаю...

– Как? По радио сообщили десять минут назад, – растерялся Цельмейстер.

– Я видел ее вчера утром в отеле... мертвой... во сне видел. – Вольф с трудом выговаривал слова.

– Почему ты не остановил ее? Ты же мог... Ты что, не предвидел такого исхода?

– Я даже видел его... отчетливо видел... Я пытался! И не смог! Не смог! Я, наверное, проклятый человек! Это Бог наказывает меня за того контролера!

– Какого контролера? – встрепенулся Цельмейстер.

– Неважно! Не твое дело!

– Слушай, Вольф... – Цельмейстер посмотрел на него с состраданием. – Тебе не страшно жить?

– Бывает и страшно... – Мессинг отвернулся и стал смотреть в океан.

– Передали, папаша ее в безутешном горе. Но сказал одну фразу: “Я знаю, кто виновен в ее смерти”. Ты понимаешь, Вольф? Надо предпринять кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя. Журналисты понапишут черти чего... может быть страшный скандал. Нам это надо?

– Оставь... – Вольф выпрямился. – Я ничего предпринимать не буду. И тебе не советую... – И он медленно пошел прочь по палубе.

Мессинг лежал в каюте и смотрел в потолок. Из машинного отделения доносился смутный гул работающих двигателей. Он беззвучно плакал, хотя лицо его было совершенно неподвижно, и только слезы сползали по щекам.

В каюту постучали, и вошел Цельмейстер, молча посмотрел на лежащего Вольфа, так же молча пошел к бару, открыл его, достал бутылку вина, два бокала, поставил на стол, налил и так же молча выпил. Сказал с просительной интонацией в голосе:

– Через пять часов прибываем. Концерт через час после прибытия. Я понимаю твое состояние, Вольф, но ты должен быть в форме...

Вольф молчал, глядя в потолок. Цельмейстер достал золотой портсигар, извлек из него тонкую папиросу, щелкнул золотой зажигалкой. На манжетах рубашки сверкнули бриллиантовые запонки.

– Ты знаешь, Вольф, что-то мне начала надоедать эта Америка, – глядя в иллюминатор, задумчиво проговорил Цельмейстер. – Деньги, конечно, хорошие... деньги, деньги... и жизнь проходит, Вольф... и в Европу хочется... А что в Европе? В Европе опять бардак. В Германии какой-то Гитлер... в Италии какой-то Муссолини... В Польше Пилсудский, в России большевики... и куда прикажете податься бедному еврею? Ну, пусть не бедному, пусть богатому... Куда податься богатому еврею? – Он подошел к столу, налил еще вина, выпил и проговорил уже буднично: – Что бедному еврею, что богатому податься некуда... Вольф, очень прошу, соберись, не распускай нюни. Ты должен быть в форме... Что ты молчишь, Вольф? Честное слово, мне не по себе становится, когда ты так молчишь...

– Уйди, пожалуйста, Питер... – негромко произнес Вольф.

Монтевидео, 1925 год

На улице южноамериканского города Монтевидео можно было наблюдать странную картину. Параллельно друг другу, почти борт в борт, ехали две открытые машины. В одной за рулем сидел Вольф Мессинг с завязанными плотной черной материей глазами, а рядом с ним – человек в клетчатом пиджаке и таких же галифе и в высоких кожаных сапогах “бутылками”. Сзади сидели трое журналистов с фотоаппаратами в руках. Вторая машина, которая двигалась рядом, тоже была полна фоторепортеров, и все наперебой щелкали затворами камер, снимая Мессинга с черной повязкой на глазах. Впереди на расстоянии метров пятидесяти процессию возглавляла полицейская машина, и сзади на таком же расстоянии шла еще одна. На обочинах тротуара толпился народ, и все глазели на странную кавалькаду.

Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, молча смотрел вперед.

Вольф чуть повернул руль вправо, и автомобиль покатил по середине улицы. Через некоторое время Мессинг круто свернул налево, въехал в узкий переулок и почти сразу свернул направо, объехал шарманщика, стоявшего на мостовой у тротуара. Маленькая обезьянка сидела у него на плече. Вольф вел машину уверенно, на довольно большой скорости..

Вот появилась встречная машина – автомобиль Вольфа двигался ей навстречу, но буквально в нескольких метрах от нее Мессинг сделал ловкий маневр, и автомобили благополучно разъехались на узкой улице. Неожиданно из переулка вылетело белое ландо, запряженное двумя гнедыми жеребцами. Лошади мчались прямо на автомобиль, которым управлял Вольф, и, казалось, столкновение неизбежно.

Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, только покосился на него, но ничего не сказал.

Буквально в последнюю секунду Вольф свернул в сторону, и гнедые кони пронеслись мимо. Фотографы, ехавшие на заднем сиденье, дружно повалились набок и едва не вылетели из автомобиля. В машине, ехавшей рядом, в голос завопили журналисты:

– Браво! Виват!

Дальше Вольф ехал с той же скоростью, лицо его, перехваченное черной повязкой, было неподвижным. Человек в клетчатом костюме растерянно косился на него.

Машина выехала на площадь и свернула на огороженную стоянку, где находилось штук двенадцать больших “фордов” разных цветов, остановилась. Стоянка располагалась напротив длинной лестницы, которая вела к воротам средневекового замка, построенного еще испанскими конкистадорами. У этой каменной широкой лестницы Мессинг и остановил машину. Человек в клетчатом костюме снял с него повязку. Вольф открыл глаза, зажмурился от яркого солнца, потер глаза пальцами и вновь открыл их.

Вокруг толкались журналисты, щелкали большими, неуклюжего вида фотоаппаратами.

– Никогда не поверил бы, если б не участвовал в этом опыте сам, – улыбаясь, проговорил по-испански человек в клетчатом костюме. – Вы фантастический человек, мистер Мессинг. Я ведь не произнес ни слова, как вы понимали мои приказы?

– Вы же отдавали приказы мысленно, – тоже по-испански ответил Мессинг.

– Да, мысленно...

– Вот я и принимал их... тоже мысленно...

– А каким образом? – продолжал недоверчиво допытываться человек в клетчатом.

– Мысленно значит мысленно... – улыбнулся Мессинг, выбираясь из машины.

По лестнице к ним спускалась большая компания мужчин и женщин, и впереди спешили Цельмейстер и Лева Кобак.

– Смею надеяться, опыт прошел нормально? – спросил на ходу Цельмейстер.

– Как всегда, – пожал плечами Вольф.

– Мистер Вольф меня просто поверг в изумление, – проговорил его спутник, пожимая руку Цельмейстеру. – Никогда ничего подобного не видел.

– Вы господина Мессинга раньше никогда не видели, господин Родригес, – усмехнулся Цельмейстер.

Компания окружила Мессинга, и журналисты невольно посторонились – это были важные люди, изысканно и дорого одетые. Со всех сторон посыпались восторженные реплики.

– Сеньор Мессинг, я столько о вас слышала, столько слышала! – улыбнулась дама в длинном блестящем платье. – Говорят, вы опасный сердцеед!

– Мистер Мессинг, как долго вы обучались этому искусству? – серьезно поинтересовался седоволосый, с коротко подстриженными усами господин в белом костюме.

– Господин Мессинг, журналисты говорят, что вы знакомы с самим Зигмундом Фрейдом? – спросил щеголь лет тридцати, помахивая рукой и являя свету перстни с бриллиантами и большие золотые часы на золотом же браслете.

– Вы действительно знаете Альберта Эйнштейна? Это Фрейд давал вам уроки психоанализа? – Вопросы посыпались градом.

Все они спрашивали, перебивая друг друга и не давая времени ответить. Вольф только улыбался, глядя то на одного, то на другого.

– Господа! Господа! Прошу вас, дайте мистеру Мессингу в себя прийти! – запротестовал господин Родригес. – Мы сможем обо всем поговорить в более приятной обстановке, за столом! Прошу вас, господин Мессинг.

И вся компания, продолжая переговариваться, пошла по лестнице к воротам замка.

Цельмейстер и Лева Кобак остались вместе с журналистами, растерянно глядя вслед. Похоже, их не пригласили!

– Тут ресторанчик хороший, в двух шагах, – после паузы сказал Лева Кобак. – Пойдем там пообедаем.

– Да уж... с аристократами за одним столом сидеть мы рылом не вышли, – пробормотал Цельмейстер.

Вольф в это время, видимо, вспомнил о них, обернулся и поманил рукой.

– Ты понял, как я передал мысли на расстоянии? – Цельмейстер хлопнул Кобака по плечу. – Пошли!

И они проворно зашагали вверх по лестнице, догоняя компанию. Вольф стоял на месте, дожидаясь их.

У машин остались только журналисты. Они деловито прятали в футляры фотоаппараты, курили... Подошли два человека в расшитых золотыми нитями черных куртках и таких же брюках, в белых перчатках, сели в машины, завели двигатели и поехали. Проехав совсем немного, остановились у конца лестницы и припарковали машины. Очередное фантастическое представление Вольфа Мессинга завершилось полным успехом.

____

В огромном зале замка с высокими сводчатыми потолками, с устремленными ввысь узкими готическими окнами даже длинный громадный стол казался совсем небольшим. За столом разместилось примерно пятьдесят человек. Сервировка блистала изысканной роскошью – серебряные приборы, серебряные кувшины, серебряные же подносы, на которых высились горы фруктов, моллюсков и кусочков свежей рыбы самых разных видов. В кастрюлях из серебра дымились супы, источавшие ароматы разнообразных пряностей. Слуги в белых куртках разносили закуски, раскладывали угощение по большим фарфоровым тарелкам, наливали в бокалы вино.

– Господа! – сухопарый господин в темном смокинге встал, держа бокал с вином. – Я предлагаю выпить за самого знаменитого человека в Южной Америке. Спросите любого на улицах Рио или Монтевидео, на улицах Буэнос-Айреса или Каракаса, Боготы или Сан-Пауло – спросите, как зовут президента Аргентины или Уругвая, Бразилии или Парагвая... и далеко не каждый гражданин вам ответит. Но если вы спросите, кто такой Вольф Мессинг, все граждане Южной Америки дружным хором прокричат: это волшебник! Это человек, читающий мысли других людей на расстоянии! Это человек, видящий сквозь время! Твое здоровье, амиго Вольф! Я горжусь знакомством с тобой!

При этих словах Вольф тоже встал и раскланялся, прижав руку к сердцу. И весь стол дружно зааплодировал, многие тоже стали подниматься, подходили к Мессингу, чокались с ним, улыбались.

Женщины поднимали бокалы и смотрели на Мессинга, улыбались и что-то произносили, но их голоса, расточавшие комплименты Вольфу, тонули в сплошной мужской разноголосице.

И тут одна женщина вдруг решительно поднялась и подошла к Мессингу совсем близко, так, что ей даже не пришлось протягивать руку, чтобы чокнуться с его бокалом. Ее сахарные губы влажно и алчно блестели, глаза сверкали, высокая грудь вздымалась от волнения.

– Я жду вас сегодня у себя в полночь, Вольф, – тихо проговорила она. – И не вздумайте увильнуть – я сделаю вашу жизнь невыносимой. Если я влюблена – для меня нет преград!

– Она и так невыносима, сеньора, – улыбнулся Вольф. – В ожидании встречи с вами... Но я знаю, вы ревностная католичка...

– А вы? Разве вы не католик? – перебила его женщина.

– Увы, я из породы презренных атеистов... за что и расплачиваюсь... – Вольф сделал печальное лицо.

– Но если вы атеист, чего же вам бояться? – тихо говорила женщина, быстро поглядывая по сторонам.

Две дамы за столом, наблюдавшие за ними, тихо переговаривались:

– Она давно за ним охотилась и, кажется, достигла цели.

– Думаешь, у нее получится?

– Я ее слишком хорошо знаю, эту ненасытную фурию, – ни одна знаменитость не миновала ее постели.

– Думаешь, этот Мессинг так же похотлив?

– А чем он хуже других мужчин? Я думаю, он даже лучше, чем другие. – Дама тихо рассмеялась. – Ведь он угадывает мысли и желания женщины на расстоянии.

– А говорят... – одна из собеседниц наклонилась к уху другой и что-то зашептала, и обе разом засмеялись.

Смех, шум голосов, звон ножей и вилок о серебряную посуду сливался в монотонный гул праздника...

Потом в другом зале танцевали. Звучало вошедшее в моду аргентинское танго, и пары ритмично двигались, прильнув друг к другу. Одна из дам, перешептывавшихся за столом, танцевала с Вольфом и, глядя на него смеющимися глазами, спрашивала с иронией:

– Как видно, наша знаменитая донна Сабрина совсем завладела вашим сердцем?

– Разве? Я, признаться, этого совсем не чувствую, – улыбаясь, отвечал Вольф.

– Вы хоть и великий провидец, но хитрить не умеете. Берегитесь. Предки Сабрины были конкистадорами, – и дама рассмеялась.

Звуки танго таяли в огромной зале. Вдоль стен группками стояли мужчины и женщины с бокалами вина и соков в руках, оживленно беседовали. Официанты в белых куртках разносили на подносах напитки, не давая угаснуть аристократическому веселью.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Монтевидео, 1925 год

...Уже за полночь Вольф медленно шел по пустому коридору замка, освещенному стеклянными плафонами на стенах, которые, очевидно, заменили висевшие здесь когда-то канделябры. В нишах стояли рыцари в металлических доспехах. Вольф оглядывался по сторонам и вдруг в одной нише увидел не рыцаря, а слугу в белой куртке. Замерев, он стоял и смотрел неподвижными глазами прямо перед собой.

Вольф подошел к слуге, заглянул в глаза, спросил:

– Ты живой?

– Живой... – тихо ответил тот.

– Где спальня сеньоры? Я тут заблудился...

– Сейчас за последней нишей будет дверь, – ответил слуга и добавил: – В нише тоже слуга стоит – вы не пугайтесь.

Вольф двинулся дальше по коридору и действительно в последней нише увидел еще одного слугу – здоровенного негра в белой куртке и черных шелковых шароварах с красным поясом.

Затем Вольф увидел открытую белую с золотым орнаментом дверь и вошел в нее.

Кровать стояла в глубине гигантских размеров спальни. В углах тоже громоздились железные рыцари, а у одной стены возвышались большие напольные часы. Они вдруг стали отбивать протяжные, мелодичные удары. Круглый арабский столик с вазами, наполненными фруктами, хрустальными бокалами и длинными тонкогорлыми бутылями вина поджидал ночного гостя.

Вольф шагнул к столу, налил полный бокал вина и стал пить судорожными глотками.

– Ну что же ты, милый, я жду... – раздался голос красавицы Сабрины из глубины спальни.

Вольф поперхнулся, закашлялся и, поставив недопитый бокал на стол, медленно пошел на голос. На огромной кровати, под царственным балдахином фигурка Сабрины казалась совсем маленькой и хрупкой. Она взирала на Вольфа, едва прикрыв свои прелести простыней.

– Ты заставляешь себя ждать, милый... – томно протянула она.

– Я заблудился в лабиринтах вашего замка, сеньора, – пробормотал Вольф, начиная раздеваться.

– Ну, скорее же... – капризным голосом маленькой девочки захныкала Сабрина. – У меня здесь все горит... – И она в порыве страсти отдернула простыню. Прикрыла причинное место и раздвинула изящные ноги.

Вольф издал горлом рыдающий звук и бросился на кровать. Женщина в ответ зарычала совсем не женским голосом и обвила Вольфа ногами и руками, словно паук. И началось нечто похожее на борьбу с нанесением телесных увечий. Лишь время от времени слышались стоны и женский рычащий голос:

– Возьми... возьми все без остатка... все возьми...

...Они лежали в постели обнявшись, Сабрина гладила Мессинга по спутавшимся длинным волосам. Потом томно проговорила:

– Подай мне выпить, милый... и сигарету...

Вольф послушно встал, обмотался простыней и пошел к арабскому столику. Он налил в бокалы вина, торопливо выпил свой. Пока он пил, вдруг снова услышал из глубины спальни протяжный рычащий стон. Вольф взял сигарету, прикурил от зажигалки и, взяв полный бокал, пошел обратно к кровати и, подойдя почти вплотную, остановился пораженный. Вино расплескалось из бокала на толстый ковер.

На кровати ворочался огромный негр. Сабрину под ним было почти не видно, только слышался сладострастный стон и не менее сладострастное рычание.

И вдруг головка Сабрины вынырнула из-под черной большущей руки, глаза ее сверкнули:

– Иди скорей, милый... этот малыш поможет нам... мы будем любить друг друга втроем...

Вольф выронил бокал с вином, сигарету и, схватив в охапку свою одежду, бросился вон из спальни.

Уже в гулком коридоре с рыцарями в нишах Вольф торопливо натянул брюки, рубашку, не стал ее застегивать, а бросился бегом по коридору, прижимая к груди пиджак и ботинки...

Цельмейстер лежал в кресле и хохотал. Вольф ходил по номеру в расстегнутом халате, с бокалом вина в руке, говоря:

– Нет, это действительно сумасшедший дом... я все терпел, клянусь тебе, Питер, ты же знаешь, я не могу обидеть женщину, но когда я увидел на ней огромного мавра, я просто лишился дара речи! Ябежал без оглядки!

– Ты представил себе, что этот мавр обнимает тебя и целует... о-о-ой, не могу! Тут действительно можно сойти с ума! – И Цельмейстер снова захохотал.

– Слушай, ты был прав, когда говорил, что нам пора уезжать из Америки... – сказал Вольф. – Мне здесь осточертело. Здесь на меня все смотрят как на какое-то экзотическое животное.

– На тебя везде будут так смотреть, Вольф, – весело ответил Цельмейстер. – Потому что ты действительно уникальный экземпляр рода человеческого. Я, например, тоже так на тебя смотрю, ради Бога, не обижайся.

– Благодарю. После стольких лет работы вместе ты наконец сказал мне правду. – Вольф выпил вино, поставил пустой бокал на стол.

– А что такого обидного я сказал, Вольфушка? Уникальный экземпляр рода человеческого – что тут обидного? Мы все, можно сказать, уникальные экземпляры. Вот возьми Леву Кобака – ну где еще такого найдешь? Поехал подписывать контракт на десять представлений в театре. И вместо оговоренных ста тысяч песо подписал на сто двадцать. Я говорю: откуда взялись эти лишние двадцать тысяч? А он мне: владелец театра решил поднять плату, я не стал спорить.... Ты понимаешь, он не стал спорить! – Цельмейстер встал, подошел к столу, налил себе вина, выпил и закончил: – Чтоб его черт побрал! Все, Вольф, я пошел спать, хотя ... уже скоро утро... – Он лукаво посмотрел на Мессинга. – Надеюсь, громадный негр успешно завершил дело, начатое тобой... – И он засмеялся, выходя из номера. – Приятных сновидений, Вольф!

Москва, 1970-е годы

Журналист Виталий Блинов выключил кофеварку, налил в чашку свежезаваренный кофе и вернулся в комнату. Над Москвой сгустились вечерние сумерки, Блинов включил свет и вернулся к оставленной работе.

Он сел за письменный стол, отхлебнул кофе, закурил и вновь стал перебирать разбросанные по столу фотографии... Здесь были самые разные люди: президенты Аргентины и Бразилии... миллионеры-промышленники... Эйнштейн и Зигмунд Фрейд... Ганди... де Голль... снимки на палубе теплохода... в концертных залах... Виталий Блинов разглядывал их и что-то записывал в тетрадь, сверяясь с папкой, в которой лежали газетные вырезки...

Перечень мест, где проходили триумфальные гастроли Вольфа Мессинга, содержал названия всех крупных городов Южной Америки... 1923 год – Рио-де-Жанейро... 1925 год – Монтевидео... 1927 год – Сан-Пауло... 1928год – Параморита... 1930 год – Богота... 1931 год – Манисале... 1932 год – Сан-Хуан... 1933 год – Гавана... 1935 год – Мехико... 1936 год – Сан-Сальвадор...

И в каждом городе публика восторженно приветствовала Мессинга, сходящего по трапу с океанского лайнера, люди на улицах забрасывали его цветами, для его выступлений распахивались двери лучших концертных залов и театров страны, и они всегда были переполнены зрителями.

Заголовки в газетах на испанском, португальском и английском языках повествовали о маге и волшебнике, прибывшем из Старого Света. На первых полосах красовались крупные портреты Вольфа Мессинга... Вот он стоит на боксерском ринге и по обе стороны от него – улыбающиеся боксеры в трусах и майках и тяжелых черных перчатках. Один из них дружески положил руку на плечо Мессингу.

Вот фотография Мессинга в обществе мэра Рио-де-Жанейро на приеме, данном в его честь, – огромный зал, залитый светом громадных люстр, вокруг светская публика в вечерних нарядах, и сам Мессинг в смокинге, ослепительно белой манишке, черные кудри свисают до плеч....

Вот он в обществе президента Уругвая... президента Аргентины... в обществе знаменитых артистов и политических деятелей... на палубе океанского лайнера... Вот он в автомобиле, движущемся по горной мексиканской дороге. Внизу открывается затянутая дымкой знойного тумана долина, окаймленная горами, на ней гигантские кактусы, словно столбы, подпирающие небо. Мессинг стоит в открытом автомобиле, протягивает к кактусам руки, у него счастливое, смеющееся лицо... Вот Мессинг в мексиканском национальном наряде скачет на вороном жеребце... А вот он в театральной гримуборной – сидит за столиком и, чуть сгорбившись, смотрит на себя в зеркало... И конечно же, Мессинг в толпе зрителей, раздающий автографы...

Год от года менялся внешний облик Мессинга... длинные волосы сменила короткая европейская прическа, и теперь волосы зачесаны назад, открывая большой лоб... на лице появляются тяжелые складки... глубокие морщины... и в больших глазах приумножилась печаль... пожалуй, впервые в его глазах различается глубоко спрятанное страдание...

Журналист помнил этот печальный взгляд, это лицо провидца по тем давним личным встречам в начале семидесятых...

Куба, 1933 год

Мессинг потоптался в прихожей своего номера, надел пальто, шарф, шляпу, оглядел себя в зеркало и вышел из номера. Пройдя по широкому коридору, освещенному белым светом плафонов под потолком, он остановился у номера Цельмейстера, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь внутрь. Войдя, окликнул:

– Питер, ты дома?

– Мой дом так далеко, дорогуша Вольф, что я даже забыл, как он выглядит, – отозвался из ванной Цельмейстер. Скоро он вышел в гостиную, в халате, с намыленным лицом и бритвой в руках. – Ты куда собрался?

– А ты куда бреешься на ночь? – усмехнулся Мессинг.

– У меня свидание с прекрасной дамой, – подмигнул Цельмейстер. – Не только тебе пользоваться услугами могучих негров, надо немножко и мне.

– Дурак... – пожал плечами Мессинг и направился к двери.

– Но ты не сказал, куда навострил лыжи, Вольф?

– Пойду прогуляюсь... муторно что-то на душе...

– Не поздновато? В Гаване в позднее время опасно ходить одному... да еще гринго...

– Какой гринго?

– Так кубинцы презрительно зовут американцев.

– Какой же я американец?

– Белый... в костюме с галстуком, при шляпе – значит, американец... Я серьезно, Вольф, давай вызову полицейского. Будет сопровождать тебя.

– Не надо. Ты всегда преувеличиваешь. – Мессинг вышел в коридор.

Он прошел по коридору до лестничного марша, спустился по широкой мраморной лестнице с золочеными перилами.

В просторном вестибюле с мраморными колоннами, ограждениями из золотых балясин, с позолоченными негритятами в большом круглом фонтане – кубинцы, как и другие латиноамериканцы, обожали золото во всех его проявлениях, – сновали слуги, катившие тележки с чемоданами, сумками и картонными коробками, в баре пили кофе и крепкие напитки и громко разговаривали.

Мессинг надвинул шляпу на глаза и быстро пошел к выходу.

Площадь перед ярко освещенным отелем была пустынна, у тротуара стояли такси, расхаживали полицейские, в открытых кобурах на их широких поясах торчали рукоятки крупнокалиберных кольтов.

Мессинг пересек площадь и пошел по улице, освещенной светом реклам. Моросил мелкий дождь. Вольф поднял воротник пальто и запихнул руки в карманы.

Он шел, глядя себе под ноги и не думая, куда идет. Улица кончилась, потянулся темный парк. Длинный ряд пальм и каких-то тропических деревьев уходил в темноту. Пустые лавочки, мокрые от дождя, бронзовые скульптуры птиц и зверей, выглядывающие из зарослей... тигры, гепарды и леопарды... Мессинг брел мимо них, в его голове крутились давно уже ставшие привычными мысли:

“Господи, как я устал... сколько лет я мотаюсь по разным странам... Для чего? Нет семьи, нет детей... нет любимой женщины... Люди смотрят на меня как на диковинку... как на каприз природы... или каприз Господа... А сам я что? Кому нужен?.. Неужели это и есть жизнь? Для чего она дается человеку? Для чего она подарена мне? Я заработал много денег, регулярно отсылаю деньги домой в Гору-Кальварию, но даже не знаю, живы ли мать и отец, живы ли брат и сестры? Сколько раз пытался представить их себе внутренним взором, и ничего не получается... Наверное, они не хотят, чтобы я видел их... Тогда чего я стою, Господи? Зачем ты дал мне эти способности? Я устал... я хочу жить, как обычный человек...”

– Эй, гринго, стой, – внезапно раздался за спиной резкий мужской голос.

Мессинг резко остановился и стал медленно поворачиваться.

– Стой как стоишь, или башку продырявлю. Руки подними! – приказал голос. – Педро, посмотри, есть ли у него деньги. Подними руки, гринго, кому сказал?

Мессинг медленно поднял руки. Сзади послышались шаги. Подошел худенький паренек в черной куртке и широких штанах, в сандалиях на босу ногу. Стал неловко шарить в карманах пальто Мессинга.

– Здесь ничего нет, – сказал Мессинг. – Я лучше сам тебе отдам.

– Давай, – сказал паренек.

Мессинг повернулся к нему – на него смотрели большие черные, блестевшие от страха глаза. Мессинг улыбнулся ему и полез во внутренний карман.

Второй парень, постарше, стоял в пяти шагах от них, держа в вытянутых руках пистолет, наведенный на Мессинга.

– Возьми, – он достал тонкую пачку ассигнаций и протянул ее пареньку.

Тот неуверенно взял ее и, глядя в улыбающееся лицо Мессинга, тоже улыбнулся.

И в это время в глубине аллеи затопотали торопливые шаги и громкий грубый голос прокричал:

– А ну, брось пушку, сукин сын! Пристрелю!

Парень резко обернулся и хотел выстрелить, но другой выстрел опередил его. Стрелял высокий грузный полицейский, бежавший по аллее. Следом за полицейским в расстегнутом пальто мчался растрепанный Цельмейстер.

Пуля ударила парня в грудь, отбросив назад. Он упал плашмя и раскинув руки. Второй паренек, державший в руке деньги, вскрикнул пронзительно и бросился бежать по аллее, и через секунду грохнул второй выстрел. Бежавший паренек вновь вскрикнул и упал ничком, вытянув вперед руки.

– Ты живой!? О Господи, как я напугался! Я же сказал тебе, черт бы тебя побрал! Куда ты поперся на ночь глядя?!

– Зачем он стрелял? – тихо спросил Мессинг. – Зачем он их убил... ведь совсем дети...

– Я посмотрел бы на тебя, если б они тебя застрелили! Другой бы спасибо сказал, а этот гнусный тип еще возмущается! – обиженно проговорил Цельмейстер.

Полицейский в это время осматривал убитых. Подошел к младшему, наклонился, разглядывая его, перевернул на спину. Подошел и Мессинг, молча посмотрел на лежащего на мокрой земле паренька. Сыпал дождь, и капли стекали по неподвижному смуглому лицу.

Полицейский выдернул из руки паренька ассигнации, разогнулся:

– Ваши? Возьмите. – Он протянул Мессингу деньги.

– Да не нужны они мне! Зачем вы его убили?! – почти выкрикнул Мессинг и быстро пошел по аллее.

– Возьмите их себе, – сказал Цельмейстер.

– Благодарю вас, сеньор. – Деньги мгновенно исчезли в широкой лапе полицейского.

– Вот моя визитка. Если понадоблюсь для свидетельских показаний, вызывайте.

– Благодарю вас, сеньор. Если понадобитесь, вызовем, – улыбнулся полицейский. – Вас проводить?

– Обязательно. Этот парк полон бандитов, – ответил Цельмейстер.– И не упускайте моего друга из вида.

И они заторопились по аллее в ту сторону, куда ушел Мессинг...

Измочаленный, в промокшем пальто и шляпе, с которой стекала вода, Цельмейстер вошел в номер Мессинга, включил свет в прихожей и посмотрел на вешалку – пальто и шляпа Вольфа висели на месте. Он открыл дверь и вошел в гостиную, тоже включил свет: все в порядке, на столе фрукты в вазе, бутылки с вином, чистые бокалы... Цельмейстер огляделся и пошел в следующую комнату – кабинет, снова огляделся и вошел в спальню.

На кровати, одетый, лежал Мессинг и смотрел в потолок.

– Черт бы тебя побрал, – сказал устало Цельмейстер. – Мы с полицейским весь парк обшарили – как сквозь землю провалился... Разве так можно, Вольф? Мне было плохо с сердцем...

– Питер, я хочу домой, – сказал Мессинг, глядя в потолок.

– Ну и что? Думаешь, я не хочу? – сказал Цельмейстер. – Но между “хочу” и “возможно” бездонная пропасть, Вольф. У нас контракты на два года вперед. Расписан каждый месяц, тебя ждут люди... билеты продаются за два месяца до твоего выступления...

– Я хочу домой, – повторил Мессинг. – Я хочу увидеть мать... отца...

– Сделай над собой усилие, и ты их увидишь в своем воображении.

– Я хочу увидеть их наяву, Питер. Я хочу увидеть Париж... Вену... Варшаву...

– Ничем не могу помочь, драгоценный ты мой Вольф, – развел руками Цельмейстер и снял мокрую шляпу, с полей которой стекала вода.

– Завтра же ты заявишь о расторжении всех контрактов. Три месяца я отработаю – и ни дня больше.

– Мы разоримся, Вольф. У нас не будет денег даже на дорогу в Европу.

– На дорогу заработаем. Завтра ты заявишь о расторжении всех контрактов. Или я сам это сделаю.

Цельмейстер молчал. Он как-то вдруг постарел сразу, сгорбился, и вид у него, в мокром пальто, сбившемся на сторону галстуке и мятой рубашке, был жалкий.

– Ну, что ж, может быть, ты и прав... – проговорил он после долгой паузы. – Вообще-то давно пора домой... мотаемся, как летучие голландцы. А в Париже сейчас весна... жареные каштаны... Монмартр... На площади Согласия проституток полно... и на Елисейских... И в Берлине тоже хорошо. Правда, там этот сумасшедший Гитлер, но все равно... Как думаешь, Вольф, ведь там тебя не забыли и мы сможем заключить новые контракты? Или ты не хочешь больше выступать?

– Не хочу, но буду... – ответил Мессинг, все так же глядя в потолок.

– Вот это хорошо, – мгновенно просиял Цельмейстер. – Я всегда знал, что ты настоящий друг. Язавтра же дам телеграммы в Париж и Берлин! И в Варшаву! У меня там знакомые импресарио. Язапрошу у них возможность гастролей... Наверное, ты прав, Вольф, мне тоже до чертиков надоела эта цыганская жизнь! Давай-ка выпьем по этому поводу! Я сейчас Леву позову, – Цельмейстер быстро вышел из спальни, прошел в кабинет, стянув с себя на ходу мокрое пальто, швырнул его на диван, вышел в гостиную и, схватив телефонную трубку, проговорил по-испански:

– Сеньорита! Соедините меня с тридцать шестым номером. Благодарю вас... Лева, ты спишь? Ну конечно, спишь, подлец. Напяливай штаны и рубаху и быстро в апартаменты Вольфа. Зачем? Я тебе тут скажу. Сейчас сказать? Лева, мы едем домой! В Европу! В Париж, Лева! В Берлин, Лева! В Вену! Нет, не сошел с ума. Это Мессинг сошел с ума... Сейчас увидишь. Приходи быстро, а то я один все вино выпью!

Вольф лежал на кровати, смотрел в потолок и слышал неразборчивый голос Цельмейстера, доносившийся из гостиной. Он закрыл глаза и притворился, что спит.

Варшава, 1939 год,