Текст книги "Вольф Мессинг. Видевший сквозь время"

Автор книги: Эдуард Володарский

– С верой мы давайте подождем, гражданин Мессинг, – усмехнулся Фридман. – Если мы всем будем верить, у нас в Советском Союзе скоро шпионов будет больше, чем честных граждан... Артист оригинального жанра, ишь ты как хитро сказано. Вот в таком жанре как раз и сподручно шпионить... тень на плетень наводить... мозги туманить...

– Помните Корчинского, товарищ полковник? – подал голос майор, сидевший рядом с Мессингом.

– Какого Корчинского? – выкатил глаза Фридман.

– Ну этого... поляка, который немцем оказался.... Ну на прошлой неделе его к стенке поставили... вместе с пятью диверсантами...

– Поговори у меня, Нечитайло, поговори при посторонних... – нахмурился полковник. – Че ты лезешь наперед батьки в пекло?

– Прошу извинить, товарищ полковник, – поспешно исправился майор.

– У вас дочь очень больна... – вдруг сказал Мессинг. – У нее порок сердца. Не надо делать ей операцию здесь, в Бресте. Она может умереть. Вам нужно поскорее везти ее в Москву.

Воцарилась мертвая тишина. Офицеры ошеломленно смотрели на Мессинга, а полковник Фридман побагровел, схватил графин с водой, налил в стакан и стал жадно пить. Выпил, грозно посмотрел на Мессинга и спросил:

– Кто вам сказал?

– Никто. Я это увидел, глядя на вас.

Вновь повисла пауза. Фридман приложил руку к сердцу, провел ладонью по лицу. Схватил коробку “Казбека”, достал папиросу и стал прикуривать. Его пальцы тряслись, и спички ломались одна за другой. Фридман швырнул коробок на стол и приказал глухо:

– Прошу оставить меня наедине с гражданином Мессингом.

Трое офицеров молча поднялись и вышли из кабинета. Фридман уставился на Мессинга потемневшими глазами, которые теперь скорее были похожи на дула пистолетов:

– Откуда ты про дочь узнал, Мессинг? – перешел на “ты” полковник. – Что она у меня есть... и что у нее порок сердца?

– Я смотрел на вас и увидел...

– Что увидел, что?! – нервно перебил Фридман. – У меня на лбу, что, дочь моя нарисована?

– Вы все время думали только о ней.

– И ты это увидел?

– Да.

– И дочь мою увидел?

– Да. Ей четырнадцать лет. Красивая девочка. Зовут ее Ноябриной. – При этих словах Фридман даже поперхнулся и уже со страхом взглянул на Мессинга. – Черноглазая и светловолосая. Наверное, светлые волосы – в маму. Ведь ваша жена русская, – спокойно выговорил Мессинг и добавил: – Ее срочно нужно везти в Москву. Я знаю, там есть хирург Бакулев... очень знаменитый хирург. Он делает операции на сердце.

– Кто меня к нему пустит? – ударил кулаком по столу Фридман.

– Если вы поедете в Москву, вы к нему попадете. Ей сделают операцию, и она будет жить.

– Это ты тоже видишь? – недоверчиво спросил Фридман.

– Да...

– Слушай, ты... колдун хренов... Я – коммунист и во всякие эти... штучки не верю.

– А вам и не надо верить. Вы просто поезжайте и сделайте, как я сказал.

– Как я поеду? Я – военный человек. Для этого командировка нужна. Разрешение! – махнул рукой Фридман и, вновь схватив папиросу, прикурил и жадно затянулся.

Мессинг молча смотрел на него...

– Да, товарищ генерал, так и есть, как рассказываю – ни слова не преувеличиваю, – говорил в телефонную трубку полковник Фридман. – Умножает пятизначные числа и тут же говорит ответ... да, и мысли читает... Я сам ему мысленно приказал взять у майора Субботина авторучку из кармана, передать ее майору Трифонову, а у майора Трифонова вынуть из кармана галифе платок и отдать его мне. Мысленно приказал, понимаете? Так он все в точности сделал. Да я сам бы не поверил, если бы мы все не видели своими глазами. Ей-богу... то есть партийное слово даю, товарищ генерал! Он еще тут такие штуки вытворял – у нас глаза на лоб лезли... Прямо ясновидящий какой-то, честное слово! Так точно, поднял кое-какие материалы. Газеты польские, немецкие... Всемирно известный телепат Мессинг... Если газетам верить, весь мир объездил. Везде представления давал. Наверное, такие же штуки выделывал, что и у меня в кабинете... Германское командование за его голову объявило награду в двести пятьдесят тысяч марок. Да, да, точно так, товарищ генерал! Что он там натворил, точно неизвестно. Он сам говорит, что предсказал Гитлеру и Германии гибель, если она пойдет на восток. Может, и врет... а может, и правду говорит – это еще выяснять придется... Одно слово – артист, товарищ генерал! – полковник Фридман мелко рассмеялся. – Хотели поначалу сразу в расход пустить, но уж больно личность примечательная, вот я и решил доложить, товарищ генерал... Слушаюсь, товарищ генерал. Есть прибыть в Москву... Самолет вышлете? Слушаюсь, товарищ генерал! – Полковник положил трубку и вытер холодный пот со лба.

Некоторое время остановившимся взглядом он смотрел в пространство, потом торопливо вынул папиросу из коробки и закурил...

В военном самолете они летели втроем – Мессинг, полковник Фридман и светловолосая черноглазая девочка. Глаза у нее сияли восторгом – она смотрела в иллюминатор. Внизу проплывала сине-зеленая земля, прямоугольники полей, толстые нити рек, пятна лесов. Девочка Ноябрина смотрела в иллюминатор и восхищенно улыбалась.

Полковник Фридман, сидя на жестком железном сиденье, напряженно глядел вперед. Мессинг тоже смотрел в иллюминатор и тоже улыбался, как девочка Ноябрина. Впереди на таких же сиденьях горбились двое людей из Москвы – в кожанках и кожаных фуражках со звездами, с тяжелыми, неприступными и ничего не выражающими лицами. Рядом с ними сидели трое автоматчиков в летных комбинезонах и шлемах. Автоматы лежали у них на коленях. Оглушительно и слитно ревели два мотора, мигали красные огни на крыльях самолета...

– Первый раз в жизни лечу на самолете! – прокричал Мессинг, наклонившись к полковнику Фридману. – Это фантастично!

Полковник, не понимая, взглянул на него, потом показал пальцем на уши: дескать, не слышу.

– Первый раз лечу на самолете! – повторил Мессинг, но полковник опять не услышал, поморщился и отвернулся. Мессинг вновь приник к иллюминатору.

Москва, 1940 год

Машина катила по темной пустой Москве. Редкие горевшие вдоль улиц фонари только подчеркивали эту глухую темноту, окна в домах почти не были освещены, над арками подворотен раскачивались тусклые лампы. Машина промчалась по Садовому кольцу, потом через Большой Каменный мост, по Моховой, и вот показалась площадь и знаменитый Дом на Лубянке... Там были освещены почти все окна, вдоль периметра здания густо стояли грузовые фургоны и легковые машины. Машина подкатила к Дому, обогнула его и резко затормозила у высокого подъезда.

Лаврентий Павлович Берия встретил Вольфа Мессинга, стоя посреди огромного, ярко освещенного кабинета.

– Душевно рад приветствовать знаменитого артиста, экстрасенса Вольфа Григорьевича, – с заметным грузинским акцентом, улыбаясь, проговорил Берия.

Он протянул Мессингу руку, и тот неуверенно пожал ее. Вдоль стен кабинета с двух сторон стояли по три человека в штатском, в темных костюмах и белых рубашках с галстуками.

– Здравствуйте, Лаврентий Павлович, – негромко ответил Мессинг.

– Прошу садиться, дорогой, – широким жестом пригласил Берия и первым направился к длинному полированному столу, который стоял перпендикулярно к своему массивному письменному собрату.

Мессинг подошел и сел. Берия расположился напротив, продолжая улыбаться. И только после этого шестеро в штатском молча подошли и уселись по трое по обе стороны от наркома.

– Вот вы какой, Вольф Григорьевич. В газетах и журналах выглядите моложе! Такой красавец! Настоящий роковой мужчина, а?! Смотреть любо-дорого!

Мессинг молчал, глядя на Берию, на поблескивающие в свете люстры очки, на широкую радушную улыбку, на твердый, холодный взгляд...

– Читал про все чудеса, которые вы творите, и, честное слово, не могу поверить! Ну как в такое можно поверить, а? Виртуоз, а? Наверное, с картами любые фокусы можете проделывать, а? А вот как мысли читаете? Или не читаете? Какие-то приемы, да? У каждого фокусника есть свои приемы, которые он от других тщательно скрывает, а? Профессиональная тайна, понимаю, Вольф Григорьевич, понимаю... Может, мне расскажете, а? Наркому внутренних дел. Я вам в ваших делах не конкурент! – И Берия мелко, длинно рассмеялся.

Люди в штатских костюмах тут же заулыбались.

– Никаких тайных приемов у меня нет, Лаврентий Павлович, извините, пожалуйста, – ответил Мессинг.

– Совсем никаких? – наклонился вперед Берия, сверля глазами Мессннга. – Скажи пожалуйста, совсем никаких... Неужели никаких, Вольф Григорьевич?

– Никаких, Лаврентий Павлович, – спокойно повторил Мессинг.

– Так, так... – Берия откинулся на спинку стула, посмотрел на Мессинга издалека, побарабанил пальцами по столу.

Мессинг задержал взгляд на его пальцах.

– Что вы на мои пальцы смотрите? – вдруг совсем другим тоном, холодным и враждебным спросил Берия, убирая руку со стола.

– Простите... интересные у вас руки... – смутившись, поспешно ответил Мессинг. – Интересные у вас руки...

– Должен сказать вам, Вольф Григорьевич, что ваше положение... очень незавидное. Вы незаконно перешли государственную границу Советского Союза. Это преступление. За это суд полается, Вольф Григорьевич. За это срок полагается, Вольф Григорьевич. По статье пятьдесят восемь. До десяти лет, господин Мессинг!

– Я это понимаю, Лаврентий Павлович, но я думал... я не враг... я прошу защиты... я спасался от смерти, потому и перешел границу...

– Это вы так говорите, дорогой Вольф Григорьевич... – Берия уже не улыбался. – А доказательств нет... Я вот попросил вас рассказать о своих приемах, а вы со мной как... Нехорошо, Вольф Григорьевич... обижаете... – И Берия вдруг опять мелко и длинно рассмеялся, погрозил Мессингу пальцем.

Шестеро в штатском вновь дружно заулыбались.

– Рассказать я ничего могу, – ответил Мессинг. – Давайте лучше покажу. Придумайте мне какое-нибудь задание, а я постараюсь его выполнить. Я могу выйти в другую комнату. Есть здесь другая комната?

– Здесь много других комнат, Вольф Григорьевич. – Берия вновь наклонился через стол к Мессингу. – Я ничего придумывать не буду. Я вам вслух скажу свое задание. Выйдите без всяких документов из этого здания на улицу и потом зайдите обратно и придите сюда, ко мне... вот в этот кабинет... А я посмотрю, как это у вас получится... – Берия улыбался, но улыбка уже получалась страшноватой. – Только предупреждаю, Вольф Григорьевич, – задание опасное, охраны много, застрелить могут... Но ведь у вас приемы свои есть, а? – Берия вновь захихикал. – Правда, на наших орлов никакие приемы не действуют. Кроме документа...

– Я могу идти? – спросил Мессинг, поднимаясь.

– Что? Ах, ну да, можете идти, Вольф Григорьевич. Будем ждать вас обратно с нетерпением...

Мессинг медленно пошел к двери, чувствуя спиной взгляды обитателей кабинета.

Едва дверь за Мессингом закрылась, Берия взглянул на одного мужчину в штатском, затем – на другого. Оба молча поднялись и вышли следом за телепатом.

Закрыв за собой дверь кабинета, Мессинг оказался в большой приемной. В углу за столом сидел сухощавый офицер в гимнастерке с двумя шпалами в петлицах. Он вопросительно посмотрел на Мессинга.

Мессинг посмотрел на него.

У двери располагался еще один плечистый, спортивного телосложения офицер с одной шпалой в петлицах. Он привстал со стула, рука его потянулась к кобуре с пистолетом, а глаза встретились с глазами Мессинга.

Зрачки Вольфа дрогнули и расширились...

Офицер медленно сел обратно на стул. Вольф Григорьевич вышел из приемной. Как только он закрыл за собой дверь, из кабинета один за другим беззвучно появились двое в штатском...

Мессинг медленно шел по коридору. По обе стороны закрытые двери, на каждой номера, на некоторых – таблички с фамилиями.

Неожиданно одна из дверей открылась и в коридор вышел офицер в расстегнутой гимнастерке с двумя шпалами в петлицах. Костяшки правой руки у него были в крови. Он потряс рукой, потом левой достал из коробка спичку, прикурил папиросу, которая была у него во рту, жадно затянулся и проговорил громко:

– Сволочь... ты у меня заговоришь, сволочь...

Мессинг шел прямо на него. Следователь вскинул голову, вопросительно посмотрел на Вольфа. Взгляды их встретились. Офицер затянулся папиросой, выпустил дым и повторил, глядя в сторону:

– Вот же бывают сволочи...

На прошедшего мимо Мессинга он не обратил внимания. Из приоткрытой двери в комнату послышались голоса, потом громкий стон. Следователь еще пару раз жадно затянулся, брезгливо посмотрел на свою окровавленную руку и вернулся в комнату, захлопнул дверь.

В конце коридора, перед лестничной площадкой находился небольшой стол, и за ним сидел дежурный офицер с тремя кубиками в петлицах. Ярко светила настольная лампа. Старлей увидел идущего по коридору Мессинга, встретился с ним глазами... и затем медленно проследил, как тот стал спускаться по лестнице вниз. И даже не пошевелился.

На следующей лестничной площадке стоял еще один стол с яркой лампой, и за ним сидел еще один старший лейтенант.

Дежурные офицеры были на каждой площадке, и Мессинг беспрепятственно проходил мимо каждого, глядя им в глаза...

Двое молодых людей в штатских костюмах шли за Мессингом. Когда они проходили мимо сидевшего за столом старлея, тот проворно встал и загородил дорогу. Чекисты протянули удостоверения. Старший лейтенант внимательно изучил оба документа, поднеся их к свету лампы на столике. Вернул, приложив руку к виску.

– Перед нами кто прошел? – спросил первый молодой человек.

– Никто не проходил, товарищ майор.

– Как никто? – удивился майор. – Только что мужик прошел... средних лет... чернявый такой...

– Никого не было, товарищ майор, – уверенно ответил старлей, вытянувшись и еще раз козыряя.

Майор и второй мужчина в штатском молча переглянулись и пошли дальше.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Москва, 1940 год

...На втором маршевом пролете рослый старлей также тщательно проверил у чекистов в штатском удостоверения.

– Никого не было? Прямо перед нами никто не проходил? – опять спросил майор.

– Никак нет, товарищ майор. Никого не было.

И снова майор и его спутник молча переглянулись.

И вот Мессинг спустился на первый этаж. За столом сидел еще один дежурный офицер. Но рядом стояли два сержанта с пистолетами и винтовками. Они о чем-то разговаривали, но, услышав шаги, замолчали, выжидательно глядя на лестницу.

На лестнице появился Мессинг. Спускался он медленно. И вдруг остановился, глядя по очереди на каждого часового, потом – на старшего лейтенанта... Затем медленно приблизился к ним. Снова остановился.

– Вы на выход? – спросил широкоплечий старший лейтенант. – Документ попрошу, пожалуйста.

Мессинг молча вытянул вперед правую руку, показав офицеру открытую ладонь и небольшую пустую бумажку между пальцев.

Тот некоторое время напряженно смотрел на ладонь и бумажку, потом проговорил, козырнув:

– Проходите, товарищ майор.

Мессинг плавно двинулся вперед, прошел мимо него, миновал высокий дубовый барьер и оказался на площадке перед высокой, тяжелой, обитой желтым металлом дверью. По бокам двери стояли два сержанта с автоматами. Мессинг прошел мимо них, с усилием толкнул тяжелую створку и вышел на улицу.

– Человек предъявил документ, говоришь? – спрашивал майор в штатском. – Что предъявил? Удостоверение? Какое удостоверение?

– Так точно, товарищ майор, – вытянулся испуганный старлей. – Удостоверение майора НКВД. Такое же, как у вас...

– Ты хорошо смотрел? Это было удостоверение майора НКВД?

– Я всегда хорошо смотрю, товарищ майор. У меня осечек не бывает.

И опять чекисты молча переглянулись.

– Что-нибудь не так, товарищ майор? Я допустил ошибку? Не тот человек вышел? Так мы сейчас задержим, – дернулся старлей, хватаясь за кобуру пистолета.

– Все нормально, старший лейтенант. Продолжайте несение караула.

Они в молчании сидели за столом в кабинете Берии. Шестеро офицеров – за длинным столом, Берия – за своим письменным. Потом Берия встал, прошелся по кабинету, проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Вот он исчезнет – и ищи ветра в поле... Как же это у него получается? Это же черт знает что такое, а? Это противоречит всей марксистско-ленинской науке, а? Такой человек хуже любого врага народа! Не так говорю, а?

– Точно так, товарищ нарком! – вскочил один из сидевших офицеров.

– Ладно, расстрелять всегда успеем... – Берия снова сел за стол, забарабанил пальцами по обтягивающему столешницу зеленому сукну, вновь пробормотал удрученно: – Как же так, а? Такую охрану пройти, а? Они что, совсем его не видели?

– Дежурные на этажах говорят, что не видели, – встав, ответил майор в штатском. – А охрана внизу доложила, что он предъявил удостоверение майора НКВД.

– Откуда у него удостоверение майора НКВД? – еще больше изумился Берия.

– Полагаю, это внушение, товарищ нарком, – сказал кто-то из сидевших за столом. – Сильнейший гипноз.

– Какой гипноз?! – крикнул Берия. – Такая охрана! Специальную школу проходили! Полгода учились! Всякие гипнозы-шнапнозы проходили! Разные гипнотизеры преподавали! Гипнотизеры-говнотизеры! Шарлатаны, получается, а?

В это время дверь в кабинет отворилась и вошел Мессинг. Он оглядел присутствующих и остановился на пороге. Если бы Берия и остальные увидели в дверях рогатого черта, то, наверное, изумились бы меньше.

– Я выполнил ваше задание, товарищ Берия, – негромко проговорил Мессинг.

– Вижу, гражданин Мессинг, – блеснув стеклами очков, ответил Берия. – Что вы нам еще покажете? Чем еще повеселите? Давайте, дорогой, давайте! Не стесняйтесь! Вы ведь теперь здесь как дома! – Берия улыбнулся, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего.

– Дайте мне мысленно какое-нибудь задание, – ответил Мессинг. – Не знаю, развеселит ли это вас, но я постараюсь его выполнить.

Берия долго, молча смотрел на Мессинга, стоящего на пороге, потом сказал:

– Я дал задание, гражданин Мессинг. Выполняйте.

Мессинг закрыл глаза и некоторое время стоял неподвижно, потом открыл их и медленно пошел к книжному стеллажу слева от письменного стола Берии. Приблизившись вплотную, он стал оглядывать ровные ряды книг. В кабинете царила тишина.

Наконец Мессинг отодвинул стекло, закрывавшее книги, протянул руку к одной, потом к другой книге, затем – к третьей... нет, не то. Рука поднялась на полку выше, вновь медленно пошла по корешкам книг, остановилась у одной... у второй и наконец уверенно взяла толстый том с тисненными золотом буквами “ЛЕНИН”. Мессинг вынул том, открыл его, стал листать, прочитывая названия статей. И вот он открыл страницу, на которой было написано: “ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ”. Он пролистал еще несколько страниц, ногтем отчеркнул абзац и, подойдя к столу, положил перед Берией книгу.

– Этот абзац вы просили отчеркнуть? Может быть, я ошибаюсь? Это было очень трудное задание, товарищ Берия.

Лаврентий Павлович обалдело смотрел на страницу произведения великого вождя и молчал, в стеклах его очков отсвечивал свет лампы. Наконец он пришел в себя и вдруг спросил:

– Где вы остановились, Вольф Григорьевич?

– Нигде... Меня с аэродрома прямо сюда привезли.

– Ну да, ну да... – покивал Берия. – Кем бы вы хотели работать у нас в Советском Союзе? Ваша профессия, как я понимаю, называется артист оригинального жанра?

– Можно и так назвать.

– Вы сами так сказали полковнику Фридману, – улыбнулся окончательно пришедший в себя от шока Берия. – Значит, хотите артистом работать?

– Очень хочу, товарищ Берия.

– Что ж, предоставим вам такую возможность... В Минске будете работать?

– Буду работать где угодно.

– Зачем где угодно? – усмехнулся Берия. – Не зовите беду на свою голову... где угодно – это опасно! – Берия рассмеялся, и все офицеры, сидевшие за столом, дружно заулыбались.

Двойной смысл сказанного поняли все, кроме Мессинга.

– Я действительно могу работать где угодно, товарищ Берия. Мне не нужно особых условий.

– Минск подойдет? Хороший, красивый город! Столица советской Белоруссии, а?

– Конечно, замечательный город, – согласился Мессинг. – Я готов туда поехать работать.

– И очень хорошо, Вольф Григорьевич. Очень было интересно с вами познакомиться. Очень вы нас... повеселили своими загадочными способностями. Работайте, народ веселите... Но без перегибов, Вольф Григорьевич. Веселить надо, пугать народ – не надо! Думаю, эта наша встреча не последняя, Вольф Григорьевич... И мы здесь подумаем о вашем будущем... Как вы представились, когда границу перешли? Артист оригинального жанра? – Берия, казалось, от души веселился.

– Так, товарищ Берия, артист оригинального жанра.

– Вот и работайте, товарищ артист. Только особо не оригинальничайте! – и Берия шутливо погрозил Мессингу пальцем и снова захихикал.

Офицеры, тоже негромко смеясь и гремя стульями, дружно встали. Берия долго тряс руку Мессингу и заглядывал ему в глаза.

Минск, 1940 год

Руководитель Минской республиканской филармонии Борис Аркадьевич Френкель смотрел на Мессинга сердито и говорил тоном, не допускающим возражений:

– Работаем мы бригадами. Ездим по всей республике. Так что у артиста филармонии вся жизнь на колесах, Вольф Григорьевич. Жить будете в нашем общежитии гостиничного типа. На этаже есть общественная кухня. В номере категорически не допускается держать электрические плитки, никакие керогазы и керосинки. Комендант штрафовать будет.

– Почему? – задал наивный вопрос Мессинг.

– Потому что пожароопасно. В прошлом году соседнее рабочее общежитие дотла сгорело. Трое слесарей трамвайного депо сгорели. Так что прошу учесть, товарищ Мессинг... Сказали, что вы человек непьющий?

– Нет, я не пью.

– Это просто замечательно. Это просто так чудесно, что даже не верится! У нас в филармонии есть общественный сектор борьбы с пьянством. Так что обязанности мы возложим на вас. Лекции там провести разок в месяц, наглядная агитация в виде стендов, плакатов, ну, прочее... Вы человек холостой?

– Да, я холостой.

– Это плохо. В филармонии много девушек, так сказать, незамужних... молодых, красивых... Так что моральный облик придется блюсти в чистоте. У нас тут с этим строго.

– С чем строго? – искренне не понял Мессинг.

– Ну вот, мы еще и дурачиться будем, товарищ Мессинг. С моральным разложением строго! Советский человек с этим делом – ни-ни! После загса пожалуйста, хоть... ну да чего это я? В общем, я понятно сказал... учитывая, что вы еще к тому же и беспартийный...

Вновь, как и все предыдущие годы, жилищем Мессинга стал гостиничный номер.

Небольшая, метров пятнадцать, комната вмещала платяной шкаф, маленькую горку для посуды, стол, кровать с никелированными спинками и полку с книгами. В углу примостился маленький столик с керосинкой. На керосинке в чугунной сковороде жарилась яичница с мелко нарезанной колбасой. На столе, в ожидании ужина – чистая тарелка, нож и вилка, стакан и бутылка минеральной воды. Мессинг стоял у керосинки, наблюдая, как жарится яичница.

В дверь постучали, и не успел Мессинг что-либо ответить, как она открылась и вошел невысокий толстый человек в шлепанцах, темных шароварах и вязаной кофте поверх рубашки. Волосы его были всклокочены, на мясистом носу угнездились очки в роговой оправе. В руке мужчина сжимал бутылку.

– Добрый вечер, Вольф Григорьевич... ах, как вкусно пахнет! Такая закуска пропадать не должна, потому я и явился к вам с главным продуктом, без которого такую замечательную закуску есть нельзя. – Мужчина поставил на стол бутылку водки.

– Я ведь уже говорил вам, Илья Петрович, что не пью.

– Но я-то потребляю... но в одиночестве не идет, подлая! А все наши коллеги, сами знаете, сейчас на концерте – мы с вами на всю общагу одни кукуем, – возразил Илья Петрович.

Мессинг, не отвечая, достал из горки еще одну тарелку, нож с вилкой, рюмку и еще один стакан. Илья Петрович, потирая руки, тут же уселся за стол.

Мессинг, разрезав яичницу пополам, поднес сковородку к столу, половину яичницы положил Илье Петровичу, половину – себе. Илья Петрович налил в рюмку водки, улыбнулся:

– Ваше здоровье, голубчик! Душевно рад. – Илья Петрович ловко опрокинул рюмку, крякнул и стал быстро закусывать.

Мессинг молча ел, поглядывая на гостя.

– Мой номер должен был идти предпоследним в концерте, черт бы их драл! – мрачно буркнул Илья Петрович. – Репертуар сократили, меня выкинули... А ведь у меня политическая декламация! Стихи о советском паспорте! Хотите почитаю?

– Спасибо, Илья Петович, не надо... – продолжая есть, ответил Мессинг.

Но Илья Петрович, не слушая, вскочил и буквально зарычал:

 
Берет – как бомбу, берет – как ежа,
Как бритву обоюдоострую,
Берет, как гремучую в двадцать жал
Змею двухметроворостую...
 

– Илья Петрович, дорогой, помилуйте... – прижав руку к сердцу, проговорил Мессинг.

– Что, не впечатляет? – упавшим голосом спросил Илья Петрович.

– Очень впечатляет, – заверил Мессинг.

– Нет, не впечатляет, я же вижу... – совсем огорчился Илья Петрович. Налил себе еще и выпил, поковырял вилкой яичницу, но есть не стал. – Конечно, я понимаю... надо лирику какую-нибудь... борения страстей... любовь... – Илья Петрович налил себе еще и снова выпил одним махом. – А вот это вам нравится?

Он сгорбился за столом и стал читать тихо, но внятно, с каким-то надрывом, казалось, сейчас зарыдает:

 
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
 
 
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Успокоит меня навсегда.
 
 
Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.
 
 
Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя!
 

Он читал, едва шевеля губами, и слова падали, казалось, в самую душу.

Мессинг перестал есть, слушал, глядя на Илью Петровича. Когда он замолчал, Мессинг спросил:

– Чьи это стихи?

– Есенина. А вы не знали?

– Нет, никогда не слышал...

– Вы там за границей много чего не слышали, – усмехнулся Илья Петрович.

– Вы замечательно читали... Он давно умер? Вернее, погиб.

– Да, погиб... в двадцать пятом году... – Илья Петрович вдруг встрепенулся. – А вы откуда знаете? Вы же ничего об этом человеке не слышали?

– Я почувствовал. Вы читали стихи мертвого человека...

– Ох ты Господи... – Илья Петрович поспешно выпил рюмку. – Вас действительно надо немедленно арестовать и... расстрелять! Да, да, Вольф Григорьевич, всенепременно расстрелять!

– За что? – улыбнулся Мессинг.

– За то самое... с вами страшно разговаривать – все знаете... Вы дьявол и колдун...

– А почему вы это не читаете на концертах?

– Вы больной, что ли, Вольф Григорьевич? – Илья Петрович действительно посмотрел на него как на больного. – Кто же мне разрешит это читать?

– Понимаю... понимаю... – глядя на гостя, проговорил Мессинг.

– Ни черта вы, голубчик, не понимаете, – вздохнул Илья Петрович и вдруг хитро посмотрел на Мессинга: – Знаете, зачем в буденовском шлеме в шишаке дырочка?

– Нет, не знаю...

– Чтобы, когда кипит возмущенный разум, пар через эту дырочку выходил. – Илья Петрович захохотал, а Мессинг, не понимая шутки, удивленно смотрел на него.

– Если это анекдот, то я не понял, в чем его соль, – наконец сказал Мессинг.

– Вам и не надо! – махнул рукой Илья Петрович, продолжая смеяться. – Лучше читайте чужие мысли... И не вздумайте где-нибудь это анекдот повторить, а то... Ладно, не будем о мрачном, давайте поговорим о хорошем... – И Илья Петрович стал наливать себе водки.

В это время в дверь постучали, осторожно, но сильно, и заглянул мужчина с коротко подстриженными усами, в потертом кожаном пиджаке и фуражке со звездочкой. Заглянул и спросил:

– Товарищ Мессинг дома?

– Я Мессинг. Чем могу служить? – Вольф Григорьевич встал из-за стола.

– Здесь он, – довольно сказал усатый кому-то в коридоре и шагнул в комнату. Следом за ним вошел молодой парень в черном бобриковом пальто с поднятым воротником.

– Позвольте представиться, товарищ Мессинг. Начотдела по борьбе с бандитизмом Минского угро майор Дудко Николай. А это опер – капитан Васильев Юрий.

– Очень приятно, – чуть поклонился Мессинг. – Чем могу служить?

– Мы на вашем концерте были, товарищ Мессинг, – начал майор Дудко.

– Два раза были, – добавил капитан Васильев.

– Точно, два раза, – подтвердил майор. – Поразили вы нас своими угадалками, честное слово. Человек прямо сквозь время видит...

– Благодарю вас... – опять чуть поклонился Мессинг. – Так все-таки чем могу быть полезен?

– Ваши способности нужны, товарищ Мессинг. Взяли мы одного крупного блатаря. По обвинению в убийстве зацепили. А он в несознанку наглухо ушел. Расколоть не можем...

– И труп найти не можем, – вставил капитан Васильев.

– Ну да! А без трупа – других доказательств и улик у нас нет, – вновь заговорил Дудко. – Вот такая незадача...

– Чей труп? Мужчины, женщины? – спросил Мессинг.

– Девушки...

– Фотография у вас с собой?

– Да, захватили. – Майор Дудко полез в карман пиджака. – Вот, посмотрите...

Мессинг подошел, взял фотографию и посмотрел на девушку, русоволосую, улыбающуюся, довольно красивую. Он смотрел долго и молча. Фотография подрагивала в его пальцах. Майор, капитан и Илья Петрович тоже молчали, напряженно глядя на ясновидца.

Мессинг закрыл глаза и опустил руку с фотографией. Стояла глухая тишина, и все боялись ее нарушить малейшим движением или даже громким вздохом. Только майор судорожно чихнул и тут же испуганно прикрыл ладонью рот.

С закрытыми глазами Мессинг медленно прошел к кровати и сел на нее. И вновь замер... Плотная темнота окружала его, и сквозь темноту медленно проступало изображение крутых ступенек, спускающихся вниз... беленные мелом стены... бочки и ящики... рассыпанная картошка... деревянная полка, вделанная в стены... и на полке лежит полуобнаженная девушка... голова запрокинута... и вот лицо... это лицо девушки, изображенной на фотографии... Плотная темнота медленно рассеивалась... Медленно, один за другим, обозначались деревянные дома... улица в тумане... берег реки... дебаркадер пристани... табличка “ГРЕБКИ”... Улица тянулась к пристани... На калитке забора у одного дома видна табличка: “вул. Тополиная”.

– Эта девушка лежит в погребе, – не открывая глаз, медленно проговорил Мессинг. – Это где-то на окраине города... улица Тополиная... дебаркадер там, название “Гребки”... Не знаю, может быть, я ошибаюсь... но погреб – это точно... улица Тополиная... дебаркадер “Гребки”...

– Есть такой дебаркадер “Гребки”, – выдохнул майор. – “Гребки”, десять километров от города... Поехали?

– Вы меня приглашаете поехать? – открыв глаза, спросил Мессинг.

– Ну да, товарищ Мессинг. Мы на машине, мигом доедем, – улыбнулся майор Дудко. – Вместе и посмотрим... Вы ведь сегодня не заняты на концерте. Я знаю, я с Френкелем говорил. Правда, если не хотите, то, конечно...