Текст книги "Вольф Мессинг. Видевший сквозь время"

Автор книги: Эдуард Володарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Москва, лето 1944 года

Сталин медленно прохаживался вдоль длинного стола, за которым сидели маршалы Жуков, Рокоссовский и Конев и члены Государственного комитета обороны – Берия, Маленков, Ворошилов и другие.

– Тут Международный Красный Крест к нам обратился, – медленно говорил Сталин. – Они обеспокоены положением немецких военнопленных в наших лагерях... Положением наших военнопленных в немецких лагерях они не обеспокоены. Там, надо понимать, все очень хорошо, и наши военнопленные как сыр в масле катаются, а вот в наших лагерях немцам очень плохо...

Маршалы и члены ГКО заулыбались, глядя на Сталина.

– Я предлагаю провести этих пленных немцев по Москве. Они сюда так рвались... даже парад Гитлер назначил... Вот я предлагаю провести их по Москве. Пусть посмотрят столицу нашей Родины. И москвичи пусть посмотрят на этих... горе-победителей... И пусть наши операторы снимут всю эту... процессию. И надо показать ее во всех городах Советского Союза... во всех деревнях. Пусть советские люди смотрят – это результат их героического труда... результат побед нашей героической Красной армии. Пусть все видят... Товарищ Берия, распорядитесь, чтобы среди пленных отобрали тех, кто участвовал в наступлении на Москву и был под Сталинградом... Пусть господа из Международного Красного Креста посмотрят, как выглядят эти пленные... Скажите им, что можно было бы и всех пленных прогнать через Москву, но боимся – это займет очень много времени... их теперь у нас миллионы... – Сталин остановился у стола, положил на него трубку. – Я полагаю, лучшего агитационного материала и придумать невозможно. Это сама жизнь...

Большая колонна пленных немцев, солдат и офицеров, медленно движется по залитым солнцем улицам Москвы. Конвойные – наши солдаты – идут по бокам колонны на расстоянии пяти–семи метров друг от друга. На тротуарах толпятся москвичи, в основном пожилые люди и старики, а также женщины средних лет и старше, угрюмые подростки, мальчишки и девчонки... Немцы бредут с опущенными головами, иногда поднимают взгляд... встречаются с глазами москвичей, стоящих вдоль тротуаров, и тут же поспешно опускают глаза... отводят в стороны... Москвичи молча смотрят... И в конце этой бесконечной многотысячной колонны, следом за конвоем медленно едут две поливальные машины, и струи воды омывают асфальт, смывая нечистые следы оккупантов...

В этой толпе москвичей вместе со всеми стояли Мессинг и Аида Михайловна, а также почти вся концертная бригада Осипа Ефремовича. Светило яркое солнце, в синем-синем небе медленно плыли кучерявые белоснежные облака. Стояло жаркое лето 1944 года...

Мессинг смотрел на изможденные небритые лица солдат и офицеров, на рваные мундиры, разбитые сапоги, и в памяти, словно ураганным ветром, проносились совсем другие картины...

...Бесконечные ряды стальных германских шлемов, ряды начищенных сапог, печатающих шаг по мостовой... Свастика на знамени... Гитлер стоит на трибуне и благоговейно взирает на колыхающиеся шеренги проходящих перед ним солдат.

...Колонна немецких войск, входящая в Париж... немецкие танки с ревом въезжают под Триумфальную арку.

...Германские солдаты ломают шлагбаум на границе с Польшей... Горящие здания на улицах Варшавы... Немецкие танки и пехота движутся по дорогам Польши... Бредут колонны пленных поляков.

...Гитлер разговаривает с Мессингом... улыбается... и рядом стоит Геббельс и тоже улыбается.

...Цельмейстер и Лева Кобак бегут по улице... Они пытаются спастись, уже зная, что им не убежать. И отчаяние написано на лице обернувшегося Левы Кобака... предсмертное отчаяние... Мессинг ощущает ужас и боль, боль от сознания, что он ничем не может им помочь... Канарис с усмешкой смотрит на Мессинга, потом вынимает из кобуры пистолет и медленно, хладнокровно прицеливается. Нелепо взмахнув руками, Цельмейстер мешком плюхается на влажный блестящий асфальт... и следом гремят еще выстрелы, и падает сраженный Лева Кобак.

– Пауль, проверьте, точно ли я стрелял, – приказывает Канарис, убирая пистолет в кобуру.

Эсэсовец козыряет и быстро бежит к лежащим на асфальте Цельмейстеру и Кобаку.

...Генрих Канарис что-то говорит Мессингу в своем кабинете, улыбается. На нем черный мундир штандартенфюрера СС с серебряными погонами, свастиками и серебряными нашивками. И эмблема – череп со скрещенными костями. Лицо Канариса нервно подергивается, глаза с ненавистью смотрят на Мессинга...

Мессинг вздрогнул, приходя в себя, и вновь увидел пленных немцев, бредущих перед ним по улице Москвы... Сияло июльское солнце... сверкали купол звонницы Ивана Великого и звезды на кремлевских башнях... На обочинах тротуаров плотной толпой стояли москвичи, глядя на людей, которые пришли их завоевать ...

Потом Мессинг с женой устало брели по пустынным улицам, и редкие прохожие попадались им навстречу.

– Господи, когда же она наконец кончится, эта война... – тихо сказала Аида Михайловна. – Мне кажется, когда их победят, наступит золотой век человечества...

– Не наступит... – негромко задумчиво ответил Мессинг.

– Почему? Неужели люди и теперь не поймут, что хорошо, а что плохо? Неужели столько смертей и страданий их ничему не научат? – встрепенулась Аида Михайловна.

– Разве до этой войны было мало войн? И чему они научили человечество? Ужасно то, что, закончив одну войну, люди сразу начинают готовиться к новой...

– Да ну тебя, Вольф! – махнула рукой Аида Михайловна. – Тебя послушать, так и жить не захочется... Лучше помолчи.

– Молчу, молчу.

Москва, начало 1945 года

Рано утром Мессинг и Аида Михайловна собирались уходить из номера. Мессинг помог жене надеть шубу из ярко-рыжей лисы, затем надел теплое пальто. Они топтались в маленькой прихожей номера, оглядывая себя в зеркало.

– Давно хотел тебе сказать, ты в этой шубе похожа на тетю Песю, – ухмыльнулся Мессинг.

– Что за тетя Песя? Никогда не слышала ни о какой тете Песе.

– Соседка наша в Горе-Кальварии. Она через три дома от нас жила и зимой всегда проходила мимо нашего дома, чтобы показать матери, какая у нее шикарная шуба. А мама смотрела на нее и ехидно говорила: “Ох ты и доходишься в этой шубе, Песя, ох и доходишься!” И надо же было так случиться, что у другого соседа, кожевника Моисея, со двора выскочили две злые собаки. И встретили на улице тетю Песю. Боже мой, что они сделали с ее шикарной шубой! Красочные лохмотья! Тетя Песя кричала так, что было слышно в Варшаве! Она подала в суд на кожевника Моисея и судилась с ним до Первой мировой войны – десять лет! Это мне мама рассказала, когда я навестил их после моих странствий.

Аида Михайловна засмеялась. Они вышли из номера и не спеша пошли по коридору. Навстречу им кастелянша катила на тележке гору грязного белья. Увидев чету Мессингов, она громко поздоровалась и спросила:

– У вас прибраться, Аида Михайловна?

– Не надо, Верочка. Белье только оставьте, я сама все сделаю.

Дежурная по этажу, издали завидев супругов Мессингов, встала из-за стола и чуть ли не с поклоном приветствовала их:

– Аида Михайловна, Вольф Григорьевич, рада видеть вас. Никаких просьб? Пожеланий?

– Никаких просьб и никаких пожеланий, – сухо ответил Мессинг.

Аида Михайловна вежливо поздоровалась с дежурной. Когда они уже спускались по лестнице, она спросила у мужа:

– Почему ты с ней так грубо разговариваешь?

– Ты думаешь, она простая дежурная? Она старший лейтенант НКВД и каждую неделю составляет подробный отчет о всех постояльцах своего этажа. Про нас она составляет отдельный отчет.

– Ты до сих пор способен негодовать по этому поводу? – Аида Михайловна насмешливо псмотрела на него. – Ты действительно ребенок, Вольф...

– Оглядываешься, и не по себе становится, – пробормотал Мессинг. – Вокруг одни старшие лейтенанты и капитаны НКВД...

– Ну почему же? Тебе и генералы часто встречаются, – усмехнулась Аида Михайловна.

И в эту минуту рядом с ними у тротуара резко затормозил черный “ЗИС”, распахнулась дверца, и из машины выскочил Василий Сталин в генеральской шинели и фуражке с голубым кантом набекрень.

– Товарищ Мессинг! Я тебя издалека признал! – он протянул руку, но Мессинг отступил на шаг и выдвинул вперед жену:

– Познакомьтесь, Василий Иосифович, моя жена.

– А? Ну да, понял! Очень приятно.

Аида Михайловна протянула ему руку:

– Аида Михайловна.

– Сталин! – брякнул Василий Сталин и, увидев, как вздрогнула женщина, добавил поспешно: – Василий Сталин.

– О-очень п-приятно... – прошептала Аида Михайловна, все еще не придя в себя от шока.

Но Василий уже забыл про нее:

– Поехали, Мессинг! Мы на хоккее были – сейчас ужинать едем. Поехали с нами! Я ребятам рассказал, какой ты сногсшибательный мужик. Они сдохнут от счастья с тобой познакомиться!

– Да... но у нас были другие планы... – забормотал Мессинг, смешавшись.

– Да какие планы! Я тебя зову вечер вместе провести! Погуляем от души! Такой хоккей был – голоса посрывали – так кричали!

– Но я не один... – Мессинг посмотрел на жену.

– Простите, как вас? – Василий повернулся к Аиде Михайловне. – Аида...?

– Михайловна...

– Поедемте с нами, Аида Михайловна. Я приглашаю вас и вашего мужа на товарищеский ужин. – И Василий схватил Аиду Михайловну за руку и почти насильно повел к машине.

Но она выдернула руку и остановилась:

– Простите, Василий Иосифович, но я вынуждена отказаться. Это, как я понимаю, чисто мужская будет попойка, и женщине на ней делать нечего. Но мужа я охотно отпускаю с вами. Я за него спокойна.

– Аида... – начал было Мессинг, но жена перебила его с улыбкой:

– Поезжай, дорогой. Постарайся вернуться не очень поздно...

– Но, Аида... – вновь попытался возразить Вольф Григорьевич, но Сталин-младший захохотал:

– Он постарается! Постарается! – Василий схватил Мессинга за руку и стал запихивать в машину на заднее сиденье. Потом захлопнул дверцу и сам сел спереди, рядом с водителем, опустил стекло. – Он скоро вернется, Аида Михайловна! Поехали, Артем!

“ЗИС” рванул с места, покатил, быстро набирая нешуточную скорость. Аида Михайловна поглядела машине вслед, зябко передернула плечами и пробормотала:

– Господи, упаси нас от гнева царского, но пуще от милости царской...

В просторной машине сзади можно было сидеть втроем, так и сидели – Мессинг и двое молодых парней в драповых пальто, клетчатых шарфах и черных кепках.

– Знакомься, Мессинг! Это Леха Гринин! Центровой нападающий экстра-класса! Удар пушечный! Гроза вратарей! А это – Семичастный! Правый крайний! Такие финты выдает – защитники только рты разевать успевают! Фокусник! В будущем году, когда добьем Гитлера, ВВС чемпионами Союза будут, помяни мое слово! Чемпионами и ни грамма меньше! – Василий сидел на переднем сиденье, повернувшись к ним лицом и спиной к дороге.

Мессинг по очереди пожал футболистам руки.

– Не кажи гоп, пока не перепрыгнул, – улыбнулся Гринин.

– Я сказал – будете! Значит, будете! – Василий посмотрел на часы. – Артем, опаздываем! Нас уже ребята ждут!

– Да мы уж приехали, Василий Иосифович, – отозвался водитель, останавливая машину у обочины тротуара напротив освещенных окон и дверей ресторана “Савой”.

Как только черный “ЗИС” остановился, из ресторана выскочили два рыжих швейцара в черных, отделанных золотом ливреях. Один держал нараспашку входную дверь, другой бросился к машине, открыл дверцу, низко кланяясь. Василий Сталин первым выбрался из машины – генеральская шинель расстегнута, под ней виден китель с генеральскими погонами, ордена позвякивали, фуражка едва держалась на затылке. Василий потрепал по плечу швейцара и открыл заднюю дверцу. Из нее выбрался Мессинг, следом за ним – футболисты. И вся компания не спеша направилась к распахнутым дверям “Савоя”.

Накрытый стол стоял отдельно от других, хотя и в общем зале. Рядом в бассейне журчал небольшой фонтан. За столом уже сидели четверо молодых ребят, плечистых, с простыми крестьянскими лицами. В глаза била роскошь лепных, с позолотой потолков, мраморных колонн, расписанных стен.

Когда появился Василий Сталин, со всех сторон раздались голоса: “Сталин, Сталин! Это же Василий Сталин!”, и все посетители начали вставать. Послышались сначала отдельные, затем дружные аплодисменты.

Василий Сталин нахмурился, громко крикнул:

– Прекратить! Вы не на торжественном собрании! И не на митинге! Отдыхаем и гуляем! Но все же всем спасибо за аплодисменты! – И Сталин-младший тоже несколько раз ударил в ладоши, потом плюхнулся на кресло у стола, присоединяясь к четверке футболистов. Следом за Василием на свободных местах разместились Мессинг, Гринин и Семичастный.

– Видал, хлопают... – усмехнулся Василий, покосившись на Мессинга. – Хотелось бы знать, когда отец умрет, так же будут мне хлопать, как думаешь, Мессинг?

– Нет, не будут... – негромко ответил Мессинг.

– Вот и я про то же... – Василий весело поглядел на Мессинга. – Ладно, давай, Серега, разливай!

Один из футболистов стал разливать по рюмкам коньяк. Василий первым взял рюмку и окинул взглядом присутствующих:

– До войны у нас был хороший футбол, а после войны будет еще лучше! Всех на лопатки положим! И хоккей будет отличный! За это и предлагаю выпить, ребята!

И все, перечокавшись, выпили, Мессинг тоже. Стол ломился от тарелок с закусками. Все молча стали накладывать себе в тарелки и есть. Василий Сталин нетерпеливо прищелкнул пальцами, и футболист Гринин тут же снова наполнил рюмки. Василий уставился на Мессинга:

– Мне тут говорили – ты предсказал, что Гитлера окончательно расколошматим весной сорок пятого?

– Да, я предсказал это...– Мессинг смутился. – Хотя я всегда сомневаюсь в том, что предсказываю.

– Почему? – напрямик спросил Василий Сталин.

– Я прежде всего человек, а человеку свойственно ошибаться.

– Брось, – усмехнулся Василий. – Сталин тоже человек, хочешь сказать, он может ошибаться?

Мессинг молчал. Василий насмешливо смотрел на него и вдруг рассмеялся:

– Что, поймал я тебя, а, Мессинг? А знаешь, что мне отец сказал? Ошибается тот, кто не боится ошибиться, понял, да? Вот так-то! А вообще я тебя уважаю. Вот их уважаю. – Он ткнул пальцем в сторону футболистов. – Золотые парни! И тебя уважаю! А на всех остальных плюю! Давай за тебя, Мессинг! – И Василий чокнулся с его рюмкой и махом выпил коньяк.

Следом за ним выпили все и снова стали молча закусывать. Василий Сталин нервно защелкал пальцами и уставился на одного из футболистов:

– Ты чё-то мышей не ловишь, Паша?

Паша поспешно схватил бутылку с коньяком и стал наполнять рюмки...

Улицы уже опустели. Редкие машины с ревом проскакивали мимо. И в переулке, где находился “Савой”, почти все окна в домах погасли, светились только большие окна-витрины ресторана. На дверях изнутри висела табличка: “Свободных мест нет”.

Все швейцары толпились в дверях у входа в ярко освещенный зал. Дальше стояли группой официанты с подносами наготове, а впереди них замерли два метрдотеля в черных смокингах, с белыми цветками в лацканах и елейными улыбками на губах.

Ресторан был пуст. Только у фонтана стояли два сдвинутых стола, и за ними гуляла компания Василия Сталина. Теперь там, кроме футболистов и Мессинга, сидели еще четыре размалеванные девицы, с ярко накрашенными губами и прическами “мода 45” с округлыми челками на лбу, в шелковых платьях с глубоким декольте. Вся компания залихватски пела:

 
Все выше и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
 

Аккордеонист и скрипач стояли поблизости от стола, старательно подыгрывали. И вдруг аккордеонист резко пробежал рукой по кнопкам и сменил мелодию. Хор голосов сразу запел другое:

 
Дождливым вечером, вечером, вечером,
Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего,
Мы соберемся за столом, поговорим о том о сем,
И нашу песенку любимую споем!
Пора в путь-дорогу!
Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем,
Над милым порогом
Качну серебряным тебе крылом!
 

Мессинг пел со всеми, и одна из девиц, блондинка с завитыми кудряшками, льнула к нему, смотрела влюбленными глазами и дымила папиросой, которую держала между указательным и средним пальцами, отставив руку далеко в сторону.

– Вольф, а ты лапочка! Я от тебя без ума! – томно выговаривала она и другой рукой гладила Вольфа по голове, перебирая пальцами волосы. – У меня никогда не было кавалера с таким заграничным именем – Вольф. Ты чё, немец, что ли?

– Нет, я еврей... – улыбнулся Мессинг.

– Ой, слава Богу, не хватало мне еще с немцем роман завести. – И девица чмокнула его в щеку.

– А ты считаешь, что уже завела со мной роман? – улыбаясь, спросил Мессинг.

– Ну ладно, не будь противным, лапочка... – Девица обняла Мессинга и поцеловала, уже страстно, в губы.

На Сталине-младшем тоже висела девица, гладила его, забираясь рукой под борт расстегнутогогенеральского мундира, целуя в губы и щеки. Остальные накрашенные и развеселые “жрицы любви” расположились на коленях футболистов.

– Потапы-ич! – загремел голос Василия Сталина. – Конья-ак кончился-а-а!

Сразу два официанта метнулись во внутренние помещения и тотчас пулей вылетели обратно. Каждый нес по подносу, на котором красовались откупоренные бутылки армянского коньяка.

– И еврейский пенициллин давай! – приказал Василий Сталин.

– Сей момент, Василий Иосифович. Давно готов! Тройной! Такой наваристый! Как вы любите!

– Это что за еврейский пенициллин? – удивился Мессинг.

– А ты не знашеь? – глянул на него осоловелыми глазами Василий. – Ха-ха-ха! Это ж первое лекарство для протрезвления! Неужели не знаешь? Ха-ха-ха!

– Так вы скажите – буду знать.

– Бульон куриный, чудак-человек! – радостно сообщил Василий Сталин, и все за столом также радстно заржали. – Хмель как рукой снимает!

А официант уже принес на подносе несколько больших чашек бульона и принялся расставлять их перед Василием и футболистами.

– Точно тройной? – грозно хмурясь, спросил Сталин-младший и понюхал бульон, вдыхая аромат. – М-м-м, перший класс, Мессинг! Настоятельно рекомендую! Только им и спасаемся! – И Василий, обжигая губы, стал ложкой хлебать бульон.

Футболисты, освободившись от своих девиц, тоже принялись за бульон.

Официант поставил перед Мессингом чашку с бульоном, положил чистую салфетку и на нее деревянную, раскрашенную русским орнаментом ложку.

– Деревянной сподручнее, товарищ Мессинг, – шепнул официант. – А то обожжетесь...

Мессинг помешал ложкой бульон и попробовал. Отпил один глоток с ложки, другой, третий.

– А нам, негодяи? А нам еврейского пенициллину! – хором взвыли девицы.

Официанты метнулись из зала за новыми порциями. Уставшие аккордеонист и скрипач продолжали играть – теперь звучало модное танго.

Гуляки хлебали наваристый бульон, сгоняя с себя тяжелый хмель. Василий Сталин весь взмок, на лбу высыпали крупные капли пота, и он при каждом глотке рычал и кряхтел... И футболисты охали и пыхтели, прихлебывая бульон из раскрашенных деревянных ложек.

– Ешьте, ешьте, птенчики! – сказала одна из девиц. – После такого бульончика вы в постельке арабскими скакунами будете!

И все принялись хохотать. Метрдотели с официантами угодливо улыбались, платками утирая потные лица. В пустом ресторане звучало томное танго, сверкала позолотой лепнина на потолке и колоннах, журчал фонтан... Шла зима сорок пятого года.

“ЗИС” подвез его к гостинице “Москва” под утро. Мессинг с трудом выбрался из автомобиля и на нетвердых ногах побрел к подъезду.

С большим трудом он открыл тяжелую дверь и, покачиваясь, миновал просторный холл. В креслах дремали разных возрастов люди – все ожидали,когда освободится хоть какой-нибудь номер. К окошку администратора стояла очередь из десятка человек.

Шляпа едва держалась на голове Мессинга, шарф сполз на одну сторону и, казалось, сейчас упадет. Мессинг наступил на него, поднимаясь по лестнице, и шарф действительно упал на ковер на ступеньках, но Мессинг этого не увидел, продолжая подниматься и старательно держась за перила.

Зато это заметили дежурный администратор этажа и еще одна дежурная, сидевшая в холле за столом. Женщины понимающе переглянулись, администратор подняла шарф и бросилась догонять Мессинга.

– Вольф Григорьевич!

– П-приветствую вас, сиьорина... – Мессинг, пошатнувшись, развернулся. – Ч-чем м-могу быть п-полезен?

– Вы шарф обронили, Вольф Григорьевич. – Администратор протянула ему шарф.

– Б-благодарю вас, сеньорина. – Мессинг взял шарф, неловко набросил его на плечи. – П-позвольте в-вас поблагодарить, сеньорина... – он запустил руку в карман пальто и, вынув шоколадку “МОСКВА”, протянул администраторше.

Женщина испуганно попятилась:

– Да что вы, Вольф Григорьевич... нам нельзя... нам не положено...

– Почему не п-положено? Ах да, извините, забыл... А вы кто, если не секрет? Вы капитан НКВД или пока старший лейтенант? – пьяновато ухмыльнулся Мессинг.

– Что вы говорите, Вольф Григорьевич? – не на шутку перепугалась администраторша. – Я вас не понимаю. Я старший администратор гостиницы.

– Я вижу вас насквозь! – Мессинг поднял вверх палец. – Я всех насквозь вижу! Вы – майор НКВД! От меня никто не скроется! Я – Вольф Мессинг! – И он с силой ударил себя в грудь, пошатнулся и упал бы, если бы не схватился рукой за перила.

– Вольф Григорьевич, дорогой, пойдемте, я провожу вас. – Женщина взяла его под руку, прижала к себе и вместе с Мессингом стала медленно подниматься по лестнице. – Ничего, ничего, Вольф Григорьевич, сейчас потихоньку дойдем до вашего номера... там вас Аида Михайловна спатеньки уложит, лекарства вам даст... все будет хорошо... Где же это вы так погуляли, Вольф Григорьевич? Вот уж никак от вас ничего такого не ожидала... всегда такой серьезный, степенный мужчина... такой интеллигентный и – нате вам... назюзюкались, как... не знаю кто... Небось, собутыльник во всем виноват, да? Сманил, напоил... знаю я таких лиходеев, знаю...

– С-собутыльник... – нетвердо проговорил Мессинг. – О да, собутыльник! В-василий! Ч-чудовищно много может выпить! Чудовищно!

– Василий, говорите? – лестница кончилась, они пошли по коридору, и адинистраторша продолжала поддерживать Мессинга под руку. – А фамилия его как, этого Василия?

– Фамилия? Василий Сталин его фамилия... – ответил Мессинг, и администраторша дернулась и сама чуть на упала, споткнувшись о ковер.

– Что с в-вами? – Мессинг тоже пошатнулся, ноги его подкосились, и он сполз по стенке на пол. Шляпа свалилась с его головы.

Администраторша вдруг встала на четвереньки, приблизила свое лицо к лицу Мессинга и спросила со священным ужасом:

– Сталин? Василий Иосифович?

– С-свершенно верно... Веселый, добрый человек... – с готовностью кивнул Мессинг и вдруг заулыбался, прогудел басом: – Но чудовищно много пьет! Чудовищно! А его футболисты – просто бочки для коньяка!

– Тихо... Умоляю вас, Вольф Григорьевич, не кричите... нас могут услышать...– женщина с трудом помогла Мессингу подняться и потащила по коридору, поддерживая под руку.

– Это что-то новенькое... – тихо говорила Аида Михайловна, прикладывая ко лбу Мессинга мокрый платок. – Муженек вспомнил молодость... хорошо вспомнил, да?

– Хорошо-о... коньяк... женщины... – бормотал Мессинг.

– И женщины были? – тихо удивилась Аида Михайловна.

– Были, Аидочка, были...– бормотал Мессинг, но тут же спохватился, привстал в постели. – Но я к ним не прикасался, Аидочка!

– Ни к одной не прикоснулся? – улыбнулась Аида Михайловна.

– Ни к одной! – приложил руку к сердцу Мессинг. – Зачем мне другие женщины, когда у меня есть ты?

– Действительно, зачем? – продолжала улыбаться Аида Михайловна.

– О-ох, как худо, Аида... сделай что-нибудь... о-ох, не могу-у... помереть хочется!

– Так хорошо погулял, что помереть хочется, да?

– Хочется... помереть хочется, Аида... – простонал Мессинг. – Клянусь тебе, больше никогда... ни капли... проклятый коньяк...

Аида Михайловна рассмеялась, качая головой:

– Я счастлива, Вольф... я просто счастлива...

– Я умираю, а она счастлива... – простонал Мессинг. – Посмотрите, люди, у меня не жена, а чудовище.

– Ты заговорил, как местечковый еврей.

– Что поделаешь, Аида, это в крови. Я ведь сын своей мамы!

– Ладно, потерпи, сейчас я тебе бульончик сварю. Я в буфете по знакомству полкурицы достала...

– О-о, еврейский пенициллин! – громче прежнего застонал Мессинг. – А после него – коньяк, да? Нет, я больше не могу... Оставь меня, Аида, я хочу умереть...

Аида положила мокрый платок на лоб Мессингу, поднялась и вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.

Мессинг глубоко вздохнул и закрыл глаза. И вдруг он услышал далекий гул, который медленно приближался...

...Он увидел космическую пустоту, в которой плыли и вращались планеты... и вдруг из вечной космической тьмы стали выплывать лица футболистов, с которым он гулял в ресторане “Савой”... футболисты улыбались, губы беззвучно шевелились... и вдруг он увидел зелено-голубую Землю... она стремительно приближалась... и гул усиливался... этот гул походил на рев авиационного мотора... а потом прозвучал удар и страшный взрыв... и дым черным пологом стелился над землей...

Мессинг вздрогнул и открыл глаза. Он сорвал с лица мокрый платок и сел в постели, уставясь в окно на розовеющее, подсвеченное утренним солнцем небо...

9 мая 1945 года, День Победы... Победоносные салюты в разных городах Советского Союза... Киев... Минск... Одесса... Харьков... Мурманск... Москва... Гитлеровское командование подписало полную и безоговорочную капитуляцию... Разноцветные огни вспыхивают в небе... Толпы людей ликуют... Они смеются... они плачут... подбрасывают вверх детей... дети смеются, хлопают в ладоши... на праздничных улицах инвалиды на костылях... с деревянными култышками вместо ног... с пустыми рукавами вместо рук... И вот снова изрешеченный пулями купол рейхстага... и наши солдаты укрепляют на нем Знамя Победы... и знамя полощется на майском ветру...

Москва, 1946 год

На этот раз Вольф Григорьевич выступал не в концертном или театральном зале, а в лекционной аудитории института. Она амфитеатром поднималась к самому потолку, и на скамейках сидели студенты в белых халатах.

Вместе со студентами посмотреть и послушать знаменитого телепата и гипнотизера пришли и преподаватели – пожилые и средних лет люди, тоже в белых халатах. Мессинг стоял за кафедрой, менее привычной для него, чем сцена.

– Парапсихология – это наука, которая включает в себя множество других наук, и в первую очередь науки медицинские. Ведь многие способности человека совсем не изучены и потому считаются чудесами, а то и дьявольщиной. Мы много знаем обо всех органах человека – как работает сердце, и печень, и селезенка, и желудок, но как же мы мало знаем о том, как работает мозг, как устроены его нервные клетки... как он запоминает окружающую жизнь, как и где он хранит память...

А что мы знаем о способности нервных клеток хранить память о прошлой жизни человечества?.. Я не оговорился – именно о прошлой жизни человечества, когда, например, меня и на свете не было, но память моя хранит воспоминания о временах Петра I или какой-нибудь Екатерины... Каким образом? Каким чудом это происходит? Ведь находились люди, которые, пережив какую-то катастрофу, вдруг начинали говорить на языке, который они никогда не знали и знать не могли, который и существовал-то за сотни лет до их рождения? В каких уголках памяти хранились знания об этом языке?

А будущее? Вы полагаете, Нострадамус – шарлатан? А вот, например, гадалка предсказала императору Александру II двенадцать покушений на его жизнь и закончила словами – на тринадцатый раз тебя убьют. И все произошло в точности, как предсказала эта гадалка. А Пушкину гадалка нагадала смерть от белого человека в белом. Действительно, блондин Дантес на дуэли был в белом мундире. Что это, удачные совпадения? Или предсказатели видели будущее во времени и пространстве? Ведь таких примеров великое множество! Значит, должно быть и научное объяснение этим явлениям...

Я мечтаю о том, что когда-нибудь, надеюсь, при моей жизни, будет создана специальная лаборатория по изучению телепатических явлений. Япредлагаю себя в качестве подопытной мыши для научных экспериментов. Поверьте, я сам не знаю, кто я есть на самом деле... А как хотелось бы знать. – Мессинг на секунду замолчал, глядя на внимательно слушающую аудиторию, повторил: – А как хотелось бы знать... Я много ездил по миру со своими психологическими опытами, за эти годы прочитал много книг по всем этим проблемам, но так и не получил ответа на вопросы, которые волнуют и мучают меня... Я говорю вам об этом с одной только целью, чтобы вы смотрели на мои психологические опыты не только как на занимательные курьезы. Может быть, кого-то из вас, будущих врачей, исследователей человека, заинтересуют всерьез те проблемы, о которых я вам только что говорил...

Мессинг опять замолчал. Студенты неуверенно захлопали.

В первых рядах поднялся средних лет человек с аккуратной бородкой и усами, в очках в роговой оправе:

– Вольф Григорьевич, вы несколько раз точно предсказывали большие исторические события... Вы видели эти события в своем сознании? Скажите, что вы чувствовали, когда увидели эти события? Это как раз очень интересно прежде всего с точки зрения медицины.

– Что я чувствовал? Не знаю, скажу честно...

– Вы пытаетесь вызвать это состояние души и тела или оно само приходит?

– Это состояние приходит само... приходит неожиданно. Но я перед этим много думаю о самом событии, оно непременно должно волновать меня. Я должен быть в нем... так сказать, кровно заинтересован...

– Давайте перейдем к опытам, Вольф Григорьевич, – проговорил один из студентов с верхнего ряда.

– Ну что ж, давайте... – улыбнулся Мессинг. – Прошу первого желающего подойти ко мне. Кто будет первым? Смелее, товарищи...

Поднялся высокий, худой парень. Халат болтался на нем, как на вешалке. Он быстро спустился по ступенькам, подошел к кафедре.

– Вы студент третьего курса? – спросил Мессинг.

– Да. – Студент удивленно посмотрел на него, но быстро спохватился. – Простите, забыл, с кем имею дело. Да, я студент третьего курса. Имя назвать или тоже знаете?

– Подожди, попробую... – Мессинг пронзил его взглядом. – Кажется, Юрий... правильно?

– Да, Юрий... с вами страшно разговаривать, Вольф Григорьевич.

– А вот фамилию назвать не могу... – развел руками Мессинг.

– Куликов... – улыбнулся студент.

– Вы задание уже придумали, Юрий?

– Да... – кивнул Юрий Куликов и с улыбкой оглянулся на аудиторию.

Мессинг задумался, потом попросил:

– Дайте мне вашу руку, пожалуйста, Юрий.

Юрий Куликов протянул руку, и Мессинг взял его за запястье, подержал, склонив голову, и отпустил.

– Ну что ж, приступим к выполнению... – сказал Мессинг и вновь оглядел аудиторию.

Студенты и преподаватели, притихнув, ждали. Студент Юрий Куликов застыл возле кафедры и смотрел на Мессинга с едва заметной улыбкой.