Текст книги "Русские на Ривьере"

Автор книги: Эдуард Тополь

Соавторы: Александр Стефанович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Минуточку! – Саша стал возмущенно загибать пальцы: – Инвалид-«ветеран» – раз, «Мисс мира» из Екатеринбурга – два, «Мимистка» – три, «Качели» – четыре…

– Стоп! – перебил я. – «Ветеран» и свердловская «Мисс» – да, а все остальное – нет.

– Почему?

– Потому что, как я тебя понял, твой продюсер делает кино о любви у разных народов. И следовательно, мы должны ему дать пять серий любви по-русски, то есть такой, какой нет ни у кого – ни у греков, ни у американцев, ни даже у поляков. А «Мимистка», «Качели» и все остальное – интернациональные сюжеты. Кроме, конечно, истории про русскую задницу. В общем, гони еще истории.

– Хорошо, сейчас пригоню. Мы приближаемся к моему самому любимому месту на этой земле – к Лазурному берегу. И поскольку я прожил здесь несколько лучших лет своей жизни, эти пейзажи вызывают у меня кое-какие воспоминания.

Слушай…

История двадцатъ четвертая
Золушка – королева Лазурного берега

– Сейчас я расскажу тебе подлинную, но похожую на сказку историю, где я выступил в роли Пигмалиона, а Галатеей была совершенно очаровательная девушка, которую звали Катя, но в фильме мы ее имя заменим.

Итак, однажды летом, проходя по скверику между гостиницей «Украина» и магазином «Сантехника», я заметил на лавочке девушку, которая только что сделала какие-то покупки и вытаскивала их из пакета. Я заинтересовался: что же она рассматривает с таким интересом, чем любуется? А приглядевшись, обнаружил, что это самые обыкновенные дешевые домашние тапочки. Но она смотрела на них так, как Золушка на подаренные феей хрустальные башмачки, и было понятно, что эти тапочки – исполнение ее мечты. А тапочкам была цена три копейки. Но она их разглядывала, изучала, как они сделаны, стучала ноготком по подошве, пробовала на упор, прикладывала к ноге. И мне это показалось так трогательно, что я подошел поближе и обнаружил, что девушка очень симпатичная, хорошо сложена, а на вид от 15 до 20 лет, то есть не очень определенного возраста. Поскольку она сидела, то и рост был тоже неясен. С этого я и решил начать, поскольку при знакомстве с девушкой главное – либо озадачить ее, либо рассмешить, либо сбить с толку первым вопросом. Я спросил:

– Девушка, а какой у вас рост?

Но на этот раз моя тактика меня подвела, девушка подняла на меня гневные глаза и сказала:

– Как вы смеете?!

– Что смею? Что я плохого спросил? – защищался я. – Это же совершенно нормальный и безобидный вопрос!

Она сказала:

– Если бы у меня был нормальный рост, то и вопрос был бы нормальный.

Я говорю:

– А какой же у вас рост?

– А вот такой! – сказала она и встала.

Как впоследствии выяснилось, рост у нее был 186, а лет ей было 16. И училась она в девятом классе общеобразовательной школы. Короче, мы познакомились, и я стал за ней ухаживать, потому что, во-первых, скоро ей должно было исполниться 17 лет и она становилась взрослым человеком. А что касается ее внешних форм, то взрослой она стала давным-давно, это была уже совершенно сложенная женщина ростом выше меня на целых шесть сантиметров, и, кроме того, тип ее женственности был абсолютно зрелый. Бывают женщины, которые до конца своих дней похожи на девочек, а бывают девочки, которые уже в 14-15 лет выглядят, как зрелые женщины. Вот она и принадлежала ко второму типу. Хотя и была совершенно юной. Оказалось, что уже в 12-13 лет она была в своей школе выше всех девчонок и мальчишек на целую голову, за что имела десятки прозвищ, среди которых «дылда» и «жердь» были еще самые мягкие. То есть она являлась предметом всеобщих насмешек. Поэтому она горбилась и старалась ходить на полусогнутых ногах – лишь бы снизить свой рост. Но это ни к чему хорошему не приводило, только делало ее еще более неуклюжей. И лишь недавно, буквально за последний год, она стала расцветать и к ее высокому росту добавились совершенно замечательные формы, очень пропорциональные и красивые. Естественно, изменилось и ее лицо, что-то в нем округлилось, утончилось, порозовело и вообще изменилось в лучшую сторону настолько, что все мальчишки, которые еще год назад ухлестывали за ее погодками, вдруг забыли о своих пассиях и теперь ходили за Катей стаями, делали ей комплименты, приглашали ее в театр, в кино, в кафе. Да и взрослые мужчины не пропускали ее на улицах без каких-то знаков внимания – иногда приятных и безобидных, а иногда грубых и назойливых.

Дальше я пропускаю некоторые подробности наших с ней личных отношений, потому что стараюсь сосредоточиться на сюжетах, которые можно использовать для нашего фильма. А интимных подробностей стараюсь избегать, у меня такой принцип: что касается нас двоих, касается только нас двоих. Поэтому я опускаю занавес и не рассказываю о том, что было между нами в течение последующих двух лет. К тому же ничего особенного и не было, вскоре после нашего знакомства я уехал во Францию, причем надолго, и наш роман продолжался только по телефону. Я периодически звонил ей из Парижа, она рассказывала мне о своей жизни, и я не помню, чтобы мы говорили друг другу какие-то нежности. Но когда два года спустя я приехал в Москву и мы встретились, то оказалось, что она относится ко мне так же тепло, как и тогда, когда мы познакомились.

Теперь она работала манекенщицей в Доме моделей, ей было восемнадцать лет без нескольких месяцев, и мне захотелось сделать ей ко дню рождения хороший подарок. Ведь она была из очень и даже очень бедной семьи. А поклонников своих, которые есть у каждой красотки из Дома моделей, она не умела использовать так, чтобы шикарно одеваться, ходить по ресторанам и так далее. То есть она все еще была трогательным полуребенком-полуженщиной, и я сказал:

– Твое 18-летие мы должны встретить в Испании, на берегу Средиземного моря, в каком-нибудь замечательном романтическом месте, между Севильей и Гранадой.

Я назвал эту точку планеты потому, что еще в детстве слышал замечательный романс, в котором «от Севильи до Гранады распевают серенады».

Понятно, что она такой перспективе безумно обрадовалась. Тут можно многое рассказать о мытарствах оформления выезда за границу человека из общества равного распределения убожества, но опустим эти детали. Тем более, что Катя была в этих вопросах абсолютно беспомощна, и мне приходилось преодолевать всевозможные сложности, чтобы девушке, которой еще нет 18 лет, оформить выезд. Но самой большой трудностью оказалось не получение заграничного паспорта, а разрешение родителей на загранпоездку. Правда, разрешение мамы она получила легко, там не было проблем, а вот с разрешением отца пришлось помучиться. Дело в том, что, хотя Катя носила фамилию отца, она его никогда в жизни не видела. У него была совершенно другая семья и отдельная жизнь. И вот Катя должна была прийти к этому незнакомому и практически чужому человеку и уговорить его пойти с ней к нотариусу с бумажкой, в которой написано, что он не возражает против ее отъезда за границу. Тут я уже ничем не мог ей помочь, это она должна была сделать сама.

А как она это сделала, я узнал совершенно случайно, когда мы уже ехали по Испании. Это было в машине, когда мы мчались по новой автостраде между Сан-Себастьяном и Мадридом, прорубленной среди гор. Над нами было голубое испанское небо, вокруг нас высились испанские горы с уходящими в небо острыми вершинами, а по испанскому радио вдруг ни с того ни с сего стали передавать русскую церковную музыку. И вот это сочетание автострады, грандиозных гор, тоннелей, сквозь которые мы пролетали, и русской музыки, очевидно, так подействовало на Катю, что она вдруг заплакала. Я спросил: что ты плачешь? И она сказала:

– Я вспомнила, как я брала разрешение отца. Я шла к нему, сжимая в руках эту бумажку, и когда поднималась по лестнице, то просто физически ощущала, что каждая ступенька – это год, который я о нем мечтала.

Я понял, что вся ее жизнь – это была дорога к отцу, которого ей не хватало, которого она всегда любила, но никогда не видела. Она его себе сочинила и подсознательно всегда хотела найти. И наконец появился не только повод прийти к нему, появилась возможность его увидеть, и теперь она шла к нему – вверх по этой лестнице. Конечно, предварительно она ему позвонила, и он знал, кто она такая и зачем придет. То есть не было момента неожиданности, встречи врасплох, и он мог подготовиться к встрече с дочкой, которую тоже не видел столько лет. Тем не менее он встретил ее очень сухо, казенно, по-деловому, спросил чисто формально «как дела?» и «где твоя бумага?». Быстро прошел с ней два квартала до нотариальной конторы, расписался где нужно и сказал Кате: «Пока, я спешу, я занят». Она была потрясена. Она не просила у него алименты, она не рассчитывала на его слезы раскаяния, поцелуи или какие-то подарки, но хотя бы обнять свою дочь, заглянуть ей в глаза, погладить по голове, сказать: «Господи, какая ты большая!»… Нет, ничего этого не было. Только – «привет, пошли, где расписаться? ах, тут! ну, пока, я спешу». То есть отец, о котором она мечтала восемнадцать лет, которого видела в снах и к которому поднималась по этой лестнице всю жизнь, – исчез, убежал, смылся. И видимо, потрясение от этого так глубоко в ней сидело, что даже за пять тысяч километров от Москвы она, вспомнив об этом, не могла сдержать слез…

Но как бы там ни было, она получила разрешение родителей и паспорт, я оформил ей французскую визу. И мы сели в мой любимый «БМВ-525» и отправились из Москвы в наше путешествие через Брест и Берлин, с короткой остановкой в Париже. Там я быстро сделал свои дела, и мы помчались дальше, потому что это было зимой, в начале морозного и ветреного февраля, а мы стремились туда, где тепло, где даже в рождественскую ночь температура не опускается ниже 20 градусов тепла, то есть на южное побережье Испании. Но точного адреса у нас не было, мы не знали, в какой город едем. Я считал, что по дороге от Севильи до Гранады что-нибудь само вынырнет из-за поворота, какой-нибудь сказочный гриновский Зурбаган.

На обед мы остановились где-то в центре Испании, в придорожном ресторане, устроенном в старинной мельнице. Именно с такими мельницами, наверное, воевал Дон Кихот, и, кажется, даже название этого ресторана было то ли «Дон Кихот», то ли «Сервантес». Короче, мы зашли туда и обнаружили, что меню написано только по-испански и никаких признаков других языков, даже английского, нет. Более того, официанты здесь тоже разговаривали только по-испански. Озадаченные этой ситуацией, мы стали разглядывать меню и обсуждать, что же выбрать, и в конце концов сошлись на том, что в каждой категории блюд закажем самое дорогое, потому что это, наверное, самое лучшее. И когда я уже хотел открыть рот, чтобы позвать официанта и ткнуть пальцем на самые крупные цифры в меню, мы вдруг услышали мужской голос, который на чистом русском языке сказал:

– Если вы не возражаете, я могу вам помочь.

Мы обернулись и увидели респектабельного испанского господина, который спросил:

– Вы из России?

– Да.

– О, я очень рад, я тоже родом из России. Я сын испанских эмигрантов, а точнее, испанских детей, вывезенных когда-то Сталиным из воюющей испанской республики. Я родился в Москве и люблю Россию. Знаете, я не советую вам брать самые дорогие блюда. Это для проезжих туристов, которые поступают точно как вы. Между тем в этом ресторанчике есть блюда совершенно уникальные. Я вам советую взять рыбу в соли.

На что Катя фыркнула и сказала:

– Я не люблю соленую рыбу.

– Нет, девушка, – сказал он с улыбкой, – это не соленая рыба, это рыба в соли. Поверьте мне, я отношусь к вам с искренней симпатией, последуйте моим советам.

– Хорошо, – сказал я. – Пусть будет по-вашему.

Действительно, обед был просто фантастический. И какая-то экзотическая закуска, и невероятно вкусный холодный суп «гаспаччо», и эта рыба, которая была совсем несоленой, оказывается, соль использовалась только для того, чтобы пропечь эту рыбу со всех сторон равномерно. И фрукты, которые мы взяли на десерт, и, конечно, вино, которое выбрал нам наш новый испанский знакомый, – все было совершенно замечательным.

Здесь я должен сделать маленькое отступление – буквально в несколько слов. Но если я его не сделаю, я буду не прав. Я объехал много стран и выбрал для жительства Францию, но если спросить у меня, какая страна после Франции самая лучшая на свете, то я, не задумываясь, скажу, что это Испания. И не только потому, что это необыкновенно красивая и огромная страна с разными климатическими зонами, фантастической красоты пейзажами и удивительным переплетением западноевропейской и мавританской культуры. Но и потому, что люди, которые живут в Испании, просто поразительны. Это люди в полном и подлинном смысле этого слова. Это люди открытой и большой души, необыкновенно доброжелательные. Во всяком случае, я был в Испании раз пять или шесть и каждый раз сталкивался со знаками внимания, потрясающими русского человека. Совершенно незнакомые люди, узнав, что я из России, то дарили мне бутылку вина, то давали добрые советы, о которых я их даже не просил. Так же, как и этот человек, с которым мы только что встретились. Мы пригласили его отобедать с нами, но он очень вежливо отказался, сказав, что он пообедает за своим столом, а чай мы выпьем вмеcте. И я оценил его деликатность. А когда мы уже втроем покончили с десертом, я спросил, куда он советует нам поехать на южном побережье. Он посмотрел на меня даже с некоторым недоумением и сказал:

– Конечно, только в Марбелью.

– А что это такое?

Он говорит:

– Вы не спрашивали меня, что это такое, когда ели блюда, которые я вам посоветовал. Поэтому не спрашивайте и сейчас. Запомните одно слово: Марбелья. Этого достаточно.

Я достал записную книжку и записал. Он говорит:

– В Марбелье, как и на всяком курорте, много гостиниц. Но вы должны остановиться только в одном отеле, который называется «Марбелья-клаб».

Я говорю:

– Почему?

Но он усмехнулся:

– Мы же договорились, что вы не будете задавать вопросы. И еще: у вас есть испанский разговорник?

– Нет.

– А как вы собираетесь общаться?

– Ну, – отвечаю, – на том ломаном английском, которым владею.

Он говорит:

– Понимаете, не все испанцы владеют ломаным английским в такой степени, как вы. Поэтому откройте в своей записной книжке чистую страничку и запишите главные выражения: «Буэнос диас! Буэнос ночес!» – соответственно «Добрый день!» и «Добрый вечер!» «Кисьерамос мэрэндар» – «Нам бы хотелось перекусить». «Грасьяс» – «Спасибо». А если вы будете способны произнести: «Ла куэнте пор фавор» – «Счет, пожалуйста» и сможете соответствовать, то вся Испания будет вам открыта!

И так он продиктовал мне, а я записал русскими буквами самые важные для иностранца испанские фразы, которые включали в себя: «где здесь находится ближайший туалет» и «как пройти к моему отелю». А на отдельной страничке этот милый господин, имени которого я, к сожалению, не запомнил, написал названия самых вкусных испанских блюд, среди которых были «чориса фрита», которую я полюбил совершенно нежно, и «марсилья фрита». Это два сорта жареных испанских колбас, вкусней которых в колбасном мире ничего нет.

Простившись с этим замечательным человеком, мы сели в автомобиль и через сказочный город Толедо, в котором мы остановились на ночь, приехали в Марбелью. Это действительно оказалось лучшее место на берегу, наш знакомый был абсолютно прав. А уж отель, который он нам рекомендовал, оказался действительно самым лучшим отелем, он вообще не был похож ни на один отель, в котором я когда-либо останавливался. Потому что это был не какой-нибудь дворец, дом, или, по вашему, по-американски, «билдинг», а это был райский сад, в котором стояли небольшие уютные бунгало, окруженные цветущими лимонными и апельсиновыми деревьями, пальмами, плодоносящими кустами и невиданными цветами. Среди этих садов были проложены тропинки, по которым бродили павлины, а на ветвях деревьев – хочешь верь, хочешь нет – сидели райские птицы. В общем, это был рай. И этот рай одной стороной примыкал к автомобильной дороге, а другой – к пляжу, что было очень удобно. То есть наш новый друг оказался действительно человеком, замечательно знающим Испанию, но мало того – еще и настолько деликатным, что, прощаясь, он мне сказал:

– Знаете, этот отель, конечно, самый дорогой. Я не знаю ваших финансовых возможностей, но тем не менее советую вам именно его, потому что вам страшно повезло – вы едете в начале февраля и имеете право на большую скидку. Поэтому, если сейчас ваш номер будет стоить 100 долларов, то после 15 февраля, когда начнутся карнавалы, его цена будет 200 или даже 300 долларов, а летом, в курортный сезон, – 1000 долларов. А сейчас вы будете жить в нем всего за сто. Потому что сейчас наши курорты пусты, ведь у нас лютая зима. Хотя для вас, москвичей, это просто жаркое лето…

И все было так, как он сказал. Всего за сто долларов мы сняли лучшее бунгало в раю по имени «Марбелья-клаб», и дальше началась просто сказка. Как раз к тому моменту, когда мы загорели до черноты и осмотрелись вокруг, начались знаменитые испанские карнавалы. И в течение двух недель мы каждый вечер уезжали из нашего отеля и проводили целую ночь то в Малаге, то в Кадисе, то в Севилье, то в Гранаде, то в Ронде, то в Михасе – прекрасных испанских городах, больших и маленьких, где проходили эти невиданные, невероятные ночные карнавалы, описать которые сейчас просто невозможно, им нужно посвятить целый роман. А днем мы просыпались в этом райском саду и в перерывах между карнавалами разъезжали по другим маленьким городкам, посещая ресторанчики и прочие испанские развлечения. В хорошую погоду мы брали лодку и уходили в Атлантический океан рыбачить или заезжали в Сан-Роке, садились на паром, через 20 минут уже были на другой стороне пролива Гибралтар, в Африке, наслаждались арабскими яствами в Сеуте и Танжере и возвращались обратно.

Одним словом, это было совершенно сказочное путешествие, достойное Катиной красоты. А день ее 18-летия мы провели так. Утром поехали в Малагу, где в огромном универмаге Катя выбрала себе подарки – какие-то платья, украшения. Я сказал: выбирай все, что угодно. И меня тронуло то, что она выбрала себе вещи красивые, но не безумно дорогие. Что говорит не о моей скупости, а о деликатности наших отношений. Кроме того, именно в этот день и я, и она впервые попали на бой быков. Мы уехали в потрясающий город Ронду, где я впервые увидел это зрелище, описанное лучшими писателями мира. При воспоминании об этом жутком, страшном и прекрасном спектакле, с настоящей кровью и настоящей смертью, я до сих пор испытываю дрожь. А вечером мы пошли в самый лучший марокканский ресторан, который находился неподалеку от нашей гостиницы.

Не нужно объяснять, что в новом платье Катя была первой красавицей среди тех красавиц, которые там присутствовали. А это, надо сказать, шикарный испанский курорт, и туда приезжают очень богатые люди с не самыми, как ты понимаешь, уродливыми женщинами. Особенно приятным был следующий эпизод. Заказывая официанту ужин, я попросил принести нам свечи. Он поставил нам одну. Я попросил восемнадцать. «Зачем?» – спросил официант. Я сказал, что сегодня этой девушке исполняется 18 лет. Даже ты, писатель, не можешь себе вообразить, что произошло дальше! Официант буквально испарился, и через минуту оркестр, прервав свою музыкальную программу, вдруг сделал паузу, его руководитель разразился спичем в честь Кати, а потом музыканты сыграли специальный испанский туш. При этом все посетители ресторана – а это были дамы в красивых платьях и мужчины в смокингах, было видно, что это не последние люди мира, – встали и с бокалами шампанского подошли к этой русской девочке, поздравили ее с днем рождения. У нее на глазах выступили слезы и начали капать, и чем больше капали эти слезы, тем больше шампанского лилось в ее честь. После чего весь вечер был посвящен только ей, в ее честь пели на разных языках, в ее честь исполняли всевозможные песни и танцы, она начала получать со всех столов подарки – дорогое шампанское, цветы, сувениры, а какая-то дама даже подарила ей брошь. Это было невероятно! Катя сидела, не веря своему счастью, и на каждый презент, на каждое поздравление говорила только одно:

– Ну не надо… Ну не надо…

Да, старик, это было потрясающе. А потом, проведя эти сказочные три недели в Испании, мы через Мадрид, Сарагосу и Барселону поехали обратно во Францию. И тут испанская природа сделала нам еще один сюрприз: когда мы пересекали Пиренеи, начался невероятный снегопад, который бывает тут только раз в сто лет. Это было зрелище необыкновенной красоты. Над Пиренеями, над этими легендарными древними вершинами и ущельями, падал какой-то фантастически крупный снег. Он то шел, то прекращался. То все небо чернело от бури, то все вдруг освещалось ослепительным, безумно ярким солнцем, и вершины гор, которые обычно серые и лысые, вдруг от этого небывалого снегопада становились гордыми заснеженными пиками, сияющими, как ледники в Гималаях.

В общем, когда мы въехали во Францию и через Кольюр, Парпиньон и Авиньон вернулись в Париж, то даже эти сказочные городки моей возлюбленной Франции померкли перед красотой, подаренной нам Испанией.

В Париже я стал заниматься своими делами, которые забросил ради путешествия в Марбелью, и предоставил Кате возможность одной гулять по улицам. Но в один прекрасный день я вдруг застал ее опять плачущей. Сначала я объяснил это шоком от встречи с Парижем, который испытывают все женщины мира, вне зависимости от их возраста, гражданства и вероисповедания. Но выяснилось, что история гораздо прозаичней. Оказывается, она позвонила в Москву спросить у мамы, как ее здоровье, а мама сказала: тебя разыскивают, срочно позвони на работу. Катя позвонила в Дом моделей и там выслушала целую бочку прямой русской речи в самых крутых ее оборотах. Потому что, будучи одной из первых красавиц московского Дома моделей, она должна была принимать участие в театрализованном показе мод в день рождения Славы Зайцева, который приходится на 2 марта. А она, мол, такая-сякая, укатила в такой-сякой Париж и срывает, туда ее и сюда, это важное политическое мероприятие. Общеизвестно, что Зайцев, который к своим девушкам относится, как отец родной, в разговорах с ними по-отечески пользуется всей палитрой родного языка. И вот она, зареванная, сидела дома и рыдала:

– Я должна немедленно уехать, потому что Вячеслав Михайлович, – а он для нее «Вячеслав Михайлович, бог и гений, хозяин ее жизни», – он меня выгонит.

Я говорю:

– Подожди! Он же подписал тебе отпуск!

– Это не важно. Раз он говорит, что я должна быть второго, то я должна быть. Иначе мне конец.

– А зачем ждать, когда он выгонит? Ты сама уйди.

Она сказала:

– Нет. Если я уйду, он меня сгноит, он меня уничтожит. Мне не жить и не работать в этом бизнесе, потому что в нашем мире он законодатель не только моды, но судьбы и жизни.

Тут я начинаю думать, что бы такое сделать, чтобы эту замечательную девушку оставить в Париже, из которого она так рвется. Потому что Испанию я ей уже показал, а Парижа она еще, честно говоря, не видела. Те несколько самостоятельных прогулок по городу, которые она совершила, это, конечно, Париж для туристов, а не тот настоящий Париж, который я ей могу показать. Нужно было придумать что-то неординарное, чтобы Зайцев потом ее не угробил. И тогда мне в голову приходит одна идея, которая любому нормальному человеку может показаться бредом сумасшедшего. Да и мне она поначалу показалась абсурдной, но потом я подумал: что-то в этом есть. А потом размял ее и увидел в этой идее единственный выход из нашей ситуации. Потому что без Кати мне было бы очень грустно в Париже. А идея родилась случайно, родилась потому, что накануне мне позвонил мой парижский приятель Вадим Нечаев, президент Ассоциации русских художников и писателей города Парижа, и сказал:

– Привет, Саша! Приглашаю тебя в «Куполь» на выставку русских художников.

А «Куполь» – это знаменитейший ресторан на Монпарнасе, в котором провели значительную часть своей жизни такие не последние люди, как Сальвадор Дали, Пабло Пикассо, Хаим Сутин, Марк Шагал и другие не менее известные личности. В этом ресторане выставлялись их картины, так что просто зайти в этот ресторан – уже событие, а выставиться в нем, вывесить там свои работы – событие, о котором художники мечтают годами и в большинстве своем умирают без этой чести. Вадик сказал мне, что он пробивал эту выставку десять лет и наконец ему это удалось, да и то лишь потому, что он подружился с какой-то монпарнасской школой французских художников и эти французы пригласили русских художников принять участие в их выставке. И вот, вспомнив об этом, я звоню своему другу Нечаеву и спрашиваю:

– Вадик, помнишь ли ты, что я оказал тебе одну серьезную услугу?

– Еще бы! – говорит Нечаев. – Конечно, помню.

– А помнишь, что ты мне сказал после этого?

– Помню, – он отвечает. – Я сказал, что я твой должник по гроб жизни.

Я говорю:

– Так вот, Вадик, наступило время платить должок.

– В каком смысле?

Я говорю:

– Сколько там русских художников должно быть? На вашей выставке в «Куполе»…

Он говорит:

– Десять.

– А будет одиннадцать.

– Ты что, с ума сошел? – закричал Нечаев. – Да у нас каталог отпечатан! Мы завтра уже картины развешиваем! Там места нет!

Я говорю:

– Вадик, когда ты просил тебя выручить, я же не кричал, что это невозможно и «ты с ума сошел»! А без всяких вопросов сделал то, что и должен был сделать, как друг. А что касается каталога, то мы и без каталога обойдемся.

Объяснив мне, что я выкручиваю ему руки и что я мерзавец, который при любом случае использует своих друзей, он наконец спросил:

– А в чем, собственно, дело?

– Да ни в чем. Повесишь там две картинки.

– Чьи картинки?

– Русского художника.

– Что за художник?

– Вадик, какое тебе дело? Художник будет русский, картинки будут хорошие. Повесишь – и все.

– Но там нет места!

Я опять говорю:

– Вадик, помнишь ли ты, что ты мне обещал?

– Ну, ты меня достал! – сказал Нечаев. – Хорошо, завтра в семь часов вечера чтобы ты был со своими гребаными картинками в «Куполе»!

Разговор наш происходил поздно вечером, и назавтра, в девять утра, подняв Катю, я отвез ее в магазин «BHV», что значит «Базар Отель де Виль», а другими словами – «Рынок городской ратуши», в нем есть все, включая краски, холсты, бумагу, карандаши и окантовку для картин. Я взял пачку бумаги, какие-то краски и две рамы, соответствующие размеру купленной бумаги. Потом мы спустились на другой этаж, и я купил несколько книг художников различных направлений – реалистов, импрессионистов, постимпрессионистов, экспрессионистов и абстракционистов. Все это я притащил домой вмеcте с недоумевающей Катей и сказал:

– Давным-давно, когда мы только познакомились, ты мне говорила, что не знаешь, кем тебе стать – моделью, баскетболисткой или художницей. Почему моделью и баскетболисткой – понятно. А вот почему ты хотела стать художницей? Ты умеешь рисовать?

Она сказала:

– Я пробовала…

– И что?

– Мне кажется, у меня получалось.

– И что ты рисовала?

– Это в школе было. Один раз я нарисовала принцессу, а второй раз – замок.

– Так, понятно, – говорю я. – Принцесса и замок у нас отпадают. Давай выберем для тебя сюжет. Что тебе больше всего понравилось в Испании? Какое было самое потрясающее впечатление?

– Самое потрясающее, – она отвечала, – это бой быков.

– Отлично! Значит, сюжет у нас уже есть. Осталось нарисовать.

Она сказала:

– А я не помню, как быка рисовать.

– Минуточку, – я говорю, – мы же там фотографировали. Где наши фотки?

Мы достали фотографии, сделанные во время боя быков, я отобрал из них две самые яркие и экспрессивные и говорю:

– Вот твой сюжет. Эта фотография и эта.

– Я попробую, – она сказала. – Только они повторяются.

– Молодец! Ты абсолютно права. Нам не нужны две одинаковые картинки. Давай сделаем вот что. Одна картинка будет у нас из Испании, а другая из Франции. Что тебе в Париже понравилось больше всего?

Она сказала:

– Да я тут ничего не видела.

– Как? Ты же пятый день в Париже! Ты тут гуляла с утра до вечера!

– Ну да, – она сказала. – Я прошлась про трем магазинам и двум улицам, вот и все.

Тут я вспомнил, что разговариваю с русской девушкой, которая только месяц как из Москвы. Я говорю:

– Тогда посмотри за окно. Видишь площадь под нашими окнами?

Она выглянула в окно и сказала:

– Ну, клево! Потрясающе! Как я раньше не видела?

А жили мы в самом центре Парижа, между Шатле и «Ле Алем», и под нашими окнами находилась маленькая квадратная площадь, посреди которой стоит знаменитый Фонтан Невинных. И с высоты пятого этажа эта площадь просто изумительна – в такой серой гамме, с перламутровым цветом окружающих домов, с темной брусчаткой и с черными стволами каштанов без листьев. Действительно, живописно. Я говорю:

– Значит, так. На одной картинке ты рисуешь бой быков, а на второй – площадь с Фонтаном Невинных.

Она спросила:

– Как? Прямо сейчас?

– Конечно, – я говорю. – Бери бумагу и начинай.

Дальше возник вопрос, в каком стиле рисовать. Я достал книги по живописи и сказал:

– Какие художники тебе нравятся? Смотри, можно рисовать, как рисует Матисс, можно – как Коро, а можно – как Винсент Ван Гог. Видишь, насколько они разные?

И я прочел ей небольшую лекцию по истории живописи, а в конце мы сошлись на стиле Морриса Утрилло, который писал Париж в постимпрессионистской манере. Но первые Катины наброски были мной разорваны и выброшены в корзину, и только после ее слез, обещаний выброситься из окна и запирания в ванной я добился своего – где-то к шести часам вечера мы имели два довольно приличных рисунка, один из которых изображал бой быков, а второй – площадь с фонтаном. С помощью скотча они были вставлены в рамы, и к семи часам вечера мы, переехав на левый берег Сены, оказались в ресторане «Куполь», где происходило развешивание картин. Тут выяснилось, что Нечаев воспринял мою вчерашнюю просьбу, как розыгрыш, ему и в голову не приходило, что какой-то наглый художник будет действительно влезать на выставку, где выставлялись лучшие профессионалы. Но самое главное – он меня обманул, сказав прийти к семи часам, в то время как развеска картин началась еще в четыре. То есть все стены ресторана были уже впритык завешаны картинами, свободных мест не было.

Обнаружив этот обман, я стал требовать сатисфакции. Я грозил, что вызову его на дуэль на вилках для устриц, или на щипцах для разделки крабов, или на том виде оружия, которое он сам выберет. Мы поскандалили, и потом он сказал:

– Черт с тобой! Вешай куда хочешь, если найдешь место.

Я окинул взглядом все стены и увидел в самом центре ресторана небольшую стойку метрдотеля. Это был форпост ресторана, его главная кафедра, Триумфальная арка и Лобное место. Но конечно, метрдотель, стоявший за этой стойкой в позе роденовского памятника Бальзаку, не позволил каким-то художникам даже приблизиться к своему заповедному уголку. Я сказал: