Текст книги "Русские на Ривьере"

Автор книги: Эдуард Тополь

Соавторы: Александр Стефанович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

История сорок первая
Бараны и секс

– То, что от сексуальных отношений между мужчиной и женщиной могут появиться дети, – это общеизвестно. А я хочу рассказать о том, как в результате этих отношений появлялись целые стада баранов и овечек, и это был, очевидно, самый уникальный эксперимент в мире, рядом с которым эксперимент с клонированной овечкой Долли является просто детским лепетом на лужайке.

Дело было в 1975 году. Я снимал на «Мосфильме» картину под названием «Дорогой мальчик». Это детский мюзикл по мотивам пьесы Сергея Михалкова и на музыку Давида Тухманова – довольно веселый, лихой, я его отношу к своим удачным работам. Действие происходит в некой западной стране, а в основе сюжета история о киднеппинге, похищении ребенка. И эту самую «некую» страну мы снимали под Баку, в Гобустане. Гобустан известен туристам, потому что там находятся самые древние наскальные рисунки на территории бывшего Советского Союза, им около 10 тысяч лет. Когда-то там жили первобытные племена. А сейчас обитает огромное количество ядовитых змей – гюрзы и гадюки. И поэтому туристам, которые приезжают туда посмотреть на эти древние рисунки, советуют быть осторожными.

Но туристам не говорят о том, что в Гобустане находится самая страшная тюрьма на территории Азербайджана. Тюрьма строгого режима для заключенных с высшими сроками. И заключенные эти работают в аду. Сам по себе Гобустан представляет собой долину, окруженную высоченными скалами с плоскими верхушками. Напоминает американский Большой Каньон, только в несколько уменьшенном виде. А верхушки гор плоские оттого, что спилены искусственным образом. Дело в том, что горы тут состоят из туфа и его добывают таким образом: вершину горы сравнивают и начинают углубляться внутрь, выпиливая туф. При этом шум стоит адский, пыль немыслимая, и в этом аду вкалывают зеки, зарабатывая себе за два-три года эмфизему легких. Никто из них практически не доживает до конца своего тюремного срока.

И в этом месте мы проводили наши съемки. Больше того: по стечению обстоятельств я даже попал в этот лагерь строгого режима. А попал следующим образом. Мы снимали автогонки, это была пародия на американский гангстерский фильм. По сюжету, огромный черный «бьюик» гнался за «фордом» – голубой красивой машиной. То есть машина гангстеров мчалась за машиной наших героев – русского и американского мальчиков. Но в первый же съемочный день «бьюик», подскочив на каком-то трамплине горной дороги, ударился об острый камень и разбил картер. Из двигателя вытекло масло, машина стала. Это была катастрофа, потому что мы приехали туда большой экспедицией, привезли актеров, реквизит, операторские краны, построили декорации – огромную американскую бензоколонку с соответствующими рекламными щитами. Постарались, одним словом. И из-за поломки этого «бьюика», который нельзя было заменить, поскольку он уже снимался в предыдущих эпизодах и был действующим лицом картины, мы оказались на грани срыва съемок.

Когда выяснились размеры этой беды, я дал задание своим помощникам узнать, могут ли местные умельцы что-то сделать. Оказалось, что никто ничего сделать не может, потому что запчастей к «бьюику» нет, а картер, как известно, делается из какого-то особого сплава, который не поддается ни газовой, ни электрической сварке. Съемки наши остановились.

В момент отчаяния я вдруг вспомнил про Бабу Новрузовича, которого все местные жители называли хозяином Гобустана, хотя он не был ни секретарем обкома, ни председателем горсовета. Дело было так. Однажды к нам на съемку, а снимали мы в этой долине, кишащей кобрами, гюрзой и гадюками, вдруг подъехала черная «Волга». По тем временам на черных «Волгах» ездили чиновники не ниже секретаря райкома партии. Из «Волги» вышел маленький, крепкий, уверенный в себе азербайджанец, чуть лысоватый, в черных очках. За ним шел высокий крепкий украинец, его помощник, который услужливо ему что-то подавал. Азербайджанец подошел к нам и спросил: кто здесь главный? Указали на меня. Он посмотрел с сомнением, я был совершенно юный, один из самых молодых режиссеров на «Мосфильме». Тем не менее, он протянул мне руку и представился: Баба Новрузович. Я представился тоже. А его «шестерка» быстро отвел меня в угол и сказал:

– Баба Новрузович – это самый большой человек в Гобустане, он может все!

Я говорю:

– А кто такой?

Он посмотрел на меня, как на инопланетянина, и сказал:

– Баба Новрузович – начальник тюрьмы строгого режима.

После этого мы вежливо поговорили с Бабой Новрузовичем как с почетным гостем, я ему представил нашу актрису-красавицу Ирину Азер, наших знаменитых актеров Владислава Стржельчика и Георгия Вицина. Баба Новрузович был необыкновенно доволен этим знакомством, немножко постоял, посмотрел, вежливо раскланялся и уехал по своим делам.

И вот когда уже весь азербайджанский автомобильный и авторемонтный бизнес отказался реанимировать наш «бьюик», у меня от отчаяния всплыло лицо Бабы Новрузовича, который «может все!». Мы бросились в эту тюрьму. Приехали туда, представились охране. Баба Новрузович нас довольно быстро принял у себя в кабинете. Мы рассказали ему о нашей беде. Он позвонил по селектору, с кем-то поговорил по-азербайджански и сказал: все будет в порядке. Нас проводили в один из бараков этого лагеря, но этот барак был вне пределов охраняемой зоны. Здесь сидели заключенные, которые пользовались особым доверием Бабы Новрузовича. Там был потрясающий повар, первоклассный шофер, прекрасный автомеханик – то есть люди, которые владели редкими специальностями и составляли команду его личного обслуживания. И которые были безумно счастливы, что живут на свободном режиме, вне рабочей зоны. Потому что рабочая зона, как я уже сказал, представляла собой ад. Его можно было сравнить с гигантской дыркой, которую сверлит в зубе больного зубной врач. Это была дыра с многометровыми вертикальными стенами, на дне которой пилился туф. Туф – бело-желтый камень, он слепит на солнце, как пиленый рафинад. Температура летом в Азербайджане под 40 градусов жары, а внутри горы без ветра температура поднималась до 60-70, и эти заключенные, абсолютно ослепшие, оглохшие, дышащие туфовым порошком, вылетающим из-под пил, должны были с утра до ночи резать этот камень, и единственной их радостью была какая-нибудь гюрза или гадюка, которая заползала в их зону. Они ее подкармливали, развлекали, лелеяли, она становилась их другом. Ведь это была хоть какая-то живность, скрашивающая страшное существование, которым они платили за свои преступления. И потому люди, которых Баба Новрузович освобождал от этой медленной смерти в раскаленной и пыльной жаровне горы и переводил в свою бытовую команду, были на седьмом небе от счастья.

Зек, к которому нас привели, получил 15 лет за убийство. Он был профессиональным водителем, но в пьяном виде убил человека, и не простого, а партийную шишку. То есть наш зек был шофером этого руководителя, и на каком-то семейном торжестве босс приказал ему пить за его здоровье, за его жену и детей. А потом отвезти его куда-то. Шофер в пьяном состоянии сел за руль и по дороге разбил машину и угробил этого партийного деятеля, за что и получил 15 лет.

Проведя какое-то время в этом аду за распиловкой туфа и починив там все механизмы, которые постоянно выходили из строя из-за дикой пыли, он за хорошее поведение и за свои золотые руки был освобожден Бабой Новрузовичем от этой каторги, жил в бараке вне зоны и был необыкновенно счастлив. А когда ему сказали, какая у нас беда, он даже обрадовался, потому что ковыряться в моторах было его хобби, а «бьюик» он вообще видел первый раз в жизни.

Осмотрев этот «бьюик» в ремонтной яме, он сказал, что починит его. Но добавил:

– Учтите, что ходить он будет ровно одну неделю. На неделю я даю гарантию, но потом этот картер расколется. И тогда его уже не починит никто. Вас это устроит?

Мы сказали, что недели нам достаточно, мы вообще снимем эту сцену за три-четыре дня. И пока он чинил машину, я периодически приезжал в этот лагерь, смотрел, как идут дела. Тогда Баба Новрузович приглашал меня в свой кабинет и рассказывал истории из своей жизни. Истории его были своеобразные. Они начинались с какого-нибудь философского обобщения. Например, он говорил так:

– Я своих заключенных люблю, как детей. Я только одного из них убил рукояткой пистолета.

Дальше следовал рассказ о том, как он прославился добрым отношением к заключенным. На самом деле, как рассказывали мне сами заключенные, система этих отношений была построена следующим образом. У него был «шестерка» – тот самый украинец Петренко, который с ним вмеcте вылез тогда из машины. Это был типичный надзиратель из тех, что любили работать в лагерях – от немецких до советских. И этот Петренко был просто зверем. Он бил заключенных, унижал, держал в черном теле. Чего он только не вытворял, добиваясь раболепного подчинения и строжайшей дисциплины. И на фоне этого фашиста Баба Новрузович был этаким добрым отцом, которому заключенным изредка удавалось пожаловаться. Подойти они к нему не могли, вокруг была охрана, но когда кто-то случайно доходил до высочайшего уровня Бабы Новрузовича, то Баба Новрузович положительно относился к просьбе заключенного. То есть это была хитро продуманная политика, он работал на контрасте со своим жестоким украинским помощником.

Там же, но от других заключенных, я узнал захватывающие подробности лагерной жизни. Несмотря на то, что это был лагерь строгого режима, где Баба Новрузович был бог, царь и советская власть, там тем не менее должны были соблюдаться какие-то права заключенных. А одно из этих прав состояло в том, что раз в полгода, при условии хорошего поведения, заключенному разрешали свидание с женой. Но разрешение на свидание целиком зависело от Бабы Новрузовича. Женщина могла приехать в Азербайджан из Сибири или с Дальнего Востока, но если Бабе Новрузовичу что-то не нравилось в поведении заключенного, он запрещал эту встречу, и несчастная женщина, рыдая, возвращалась к себе на Сахалин или на Камчатку и ждала еще полгода, чтобы встретиться с мужем.

Но таких казусов практически не было. Потому что у Бабы Новрузовича свидания зеков с женами были построены на коммерческой основе. А именно: свидание, которое разрешалось законом, но происходило по благословению Бабы Новрузовича, стоило два барана. И оплата происходила следующим образом. На склонах Гобустанских гор паслись овечьи стада – тощее колхозное стадо и тучное стадо Бабы Новрузовича. Когда приезжая женщина просила о свидании с мужем, ей давали понять, что к чему, и она выходила на улицу, договаривалась с определенным человеком и оплачивала стоимость двух баранов – сто рублей. Человек этот, охранник лагеря, поднимал руки к лицу и что-то кричал по-азербайджански в направлении гор. Там сторож колхозного стада брал двух овец или двух баранов и перегонял их из колхозного стада в стадо Бабы Новрузовича. После чего пастух стада Бабы Новрузовича что-то кричал охраннику лагеря, и женщина получала свидание. Если же по какой-то причине женщина просила о досрочном свидании – предположим, она должна лечь в больницу или не смогла бы приехать в установленный срок по другим семейным обстоятельствам, – то досрочное свидание стоило пять баранов.

И существовала еще особая категория заключенных – блатные, у которых были деньги в воровском общаке и которым друзья-товарищи по воровскому бизнесу хотели сделать подарок, а именно – подарить женщину. Такое свидание стоило уже десять баранов. Правда, при этом Баба Новрузович брал на себя доставку женщины. То есть, после оплаты стоимости десяти баранов, машина Бабы Новрузовича чесала 80 километров в Баку и привозила оттуда проститутку, которую блатные с воли посылали своему заключенному другу в подарок.

Такова правдивая история о появлении баранов в результате секса между мужчиной и женщиной. Но было бы неправильно на том ее и закончить, потому что здесь сложился какой-то не очень симпатичный образ Бабы Новрузовича, который на самом деле был человеком приятным и, к сожалению, глубоко несчастным. А узнал я об этом совершенно случайно. Когда мы договаривались с Бабой Новрузовичем о том, что он нам поможет, он сказал, что выручит нас с одним условием: мы должны дать концерт для заключенных, которых он любит, как родных детей. А поскольку в этот момент у нас находились два популярнейших актера – Стржельчик и Вицин, то после того, как машина была починена, мы честно выполнили свое обещание и приехали в этот лагерь. Я рассказал о фильме, а актеры дали концерт. Как ты понимаешь, на ура прошел Георгий Вицин. Я помню одного человека в первом ряду, который просто от одного появления Вицина заходился от смеха, хлопал себя по коленкам и кричал:

– Ой, не могу! Ой, братва! Да я ж десять лет не зря тут откуковал – я ж тут живого Вицина увидел! Нет, сука буду, за это стоило сидеть десять лет!…

Короче, концерт прошел триумфально. Потом ко мне подошли два человека, которые представились – один на свободе был фотокорреспондентом журнала «Огонек», а второй – чуть ли не членом Союза писателей. Очень интеллигентные и милые люди, они стали спрашивать, как дела в Москве, как живет творческая интеллигенция, какие новости, какое меню в ресторане Дома журналистов. Я поинтересовался, за что они тут сидят и сколько получили. Один получил десять, другой двенадцать лет, оба сидели по одному делу за изготовление фальшивых денег.

А после этого концерта Баба Новрузович сказал, что он теперь приглашает нас к себе на дачу. Мы сели в машины и поехали в Зегульбу, самое фешенебельное дачное место под Баку, где находятся виллы всех местных шишек. И там же была дача Бабы Новрузовича. Он привез нас туда и стал показывать нам свою коллекцию оружия, украшенного золотом и драгоценными камнями. Это были древние клинки дамасской стали, которые стоили немыслимых денег. И сами клинки, и рукояти, усыпанные драгоценными камнями, производили оглушительное впечатление. А потом он попросил нас дать еще один маленький концерт для его девочки. Оказалось, что у Бабы Новрузовича есть дочка, ей было 15, у нее порок сердца, она прикована к постели и не может ходить. И для этой больной девочки – она была очень бледненькая, явно больная, но ради этого встала, – для нее народные артисты дали концерт. Только для нее, лично! Это было так трогательно. Девочка была счастлива, но самым счастливым человеком на земле был в этот день Баба Новрузович.

История сорок вторая
Антисемитка

– На Ленинградском телевидении у меня была замечательная помощница. Ее должность называлась по-разному. На одном фильме она была помощником режиссера, на другом – ассистентом, на третьем – администратором, на четвертом – директором фильма. Но вне зависимости от того, какую должность она занимала, это был настоящий боевой товарищ. Звали ее Катька, она была женой какого-то трижды Героя Социалистического Труда, десять раз лауреата всех мыслимых и немыслимых премий, академика, ведущего космического конструктора и человека, который был значительно старше ее по возрасту. Но с мужем она демонстративно не жила, поскольку у них произошла какая-то трагедия, связанная с гибелью ребенка. И для того, чтобы забыть об этой истории, она пошла работать на телевидение и вся отдалась работе. Работник она была просто исключительный. Любое поручение, которое я как режиссер давал ей даже на лету или по телефону, она выполняла досконально и точно в срок. Невыполненных поручений не было никогда, я даже останавливал ее, когда она начинала отчитываться. То есть работник она была идеальный, и все в ней было хорошо, за исключением одного – была она антисемитка.

Но какая!

Самым мягким выражением по отношению к представителям твоей великой нации у нее было слово «жид». Все остальные выражения родного языка были прилагательными к этому слову. А поскольку работала она на телевидении, куда нередко приглашали для выступлений именитых писателей, ученых и музыкантов с «пятым пунктом», то Катька, которой по должности приходилось встречать их и провожать, не упускала возможности вступить с ними в политическую дискуссию относительно того, сколько вы отняли у нас земли на Синайском полуострове, сколько вы выпили нашей кровушки и так далее. Это у нее было жизненной необходимостью. Однажды произошел такой эпизод. Я сдавал начальству полнометражный документальный фильм о режиссере Григории Козинцеве, о том, как он создавал фильмы «Гамлет», «Король Лир», и вообще о его творческой деятельности. В нашем фильме снимались люди, которые хорошо знали Козинцева, – его ученик Эльдар Рязанов, его друзья и выдающиеся режиссеры Сергей Герасимов и Сергей Юткевич, оператор Йонас Грицюс, актер Олег Даль и режиссер Иосиф Шапиро, который всю жизнь проработал у Козинцева вторым режиссером. Фильм этот я снимал с большими производственными сложностями, но результат был хороший. И когда худсовет и представитель обкома партии посмотрели картину, все говорили о ней очень положительно и комплиментарно, несмотря на то, что в фильме было несколько смелых по тем временам эпизодов. Там, например, было упоминание Козинцева о том, что его самым любимым поэтом является Борис Пастернак и что он поставил «Гамлета» и «Короля Лира» только потому, что мы имеем эти произведения на русском языке в переводах Пастернака. А Пастернак был тогда персоной «нон грата» и числился главным врагом советской власти за свой роман «Доктор Живаго». Мы же в этом фильме показали письма Пастернака и включили в него фонограмму знаменитого стихотворения «Ночь», которое читал сам Борис Леонидович. Я очень боялся, что мне этот эпизод вырежут. Но, видно, фильм был настолько художественно убедителен, что это не вызвало никаких нареканий и – один из редчайших случаев – он был принят худсоветом и обкомом без единой поправки. И все уже стали друг друга поздравлять, как вдруг раздался голос сидящей за моей спиной Катьки:

– А можно мне сказать несколько слов?

И Катька под веселый говор членов худсовета начала свой монолог. Она сказала:

– Я много крови потратила на этот фильм, и сделан он Сашей, моим любимым режиссером, с которым я давно работаю. Но я не могу не выразить свое возмущение тем фактом, что фильм этот является явной сионистской пропагандой.

После слов «сионистская пропаганда» все разом замолчали, наступила гробовая тишина, и представитель обкома партии довольно громко спросил у своего соседа, председателя Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию:

– Это кто?

Председатель ничего определенного сказать не мог, потому что о существовании этой Катьки даже не знал. Тем не менее, Катька продолжала свою речь.

– Нет, вы подумайте! – сказала она. – Это что ж такое получается? Восемь жидов без удержу хвалят девятого жида! Хоть бы один русский человек появился на экране и сказал что-нибудь!…

Тут я пришел в себя от первого шока, повернулся к ней:

– Катька, ты с ума сошла? Что ты несешь? Какое имеет значение национальность выдающихся людей? Это народные артисты! Эльдар Рязанов с телеэкрана не слезает. Юткевич фильм о Ленине снял. Сергей Герасимов – вообще главный советский режиссер.

Но Катька уже вошла в раж и продолжала:

– Ладно мне говорить, что Юткевич и Рязанов русские люди! Жиды это! Это и на мордах у них написано, что они жиды. А вот что касается Сергея Герасимова, которого все вы так любите, так я досконально выяснила, что мама у него жидовка. А если мама жидовка, то и он жид. И может, между прочим, на этом основании совершенно запросто покинуть нашу любимую советскую родину и переехать в свое сионистское государство Израиль…

На Катьку стали уже не только я, но и другие шикать. С главным редактором политического вещания случился обморок, стали искать воду для того, чтобы ее отпоить. Короче, произошел полный скандал. И тогда битый в боях за коммунистическую идеологию человек – председатель Комитета по телевидению и радиовещанию – сказал:

– Товарищи, это сигнал серьезный. Я не знаю, кто эта женщина, какую она занимает должность, но выступает она, как настоящая патриотка. И мы, как руководители, должны отреагировать. Я думаю, решение мы примем такое. Мы одного жида, то есть, я извиняюсь, еврея, то есть одного, извиняюсь, персонажа, отсюда сократим. И фильм, который у вас сейчас имеет подзаголовок «Восемь мнений об одном режиссере», думаю, ничего не потеряет, если будет называться «Семь мнений об одном режиссере». А самого яркого представителя этой нации мы вырежем.

Я говорю:

– Это кого же?

– А вот этого Шапиро. Кто такой Шапиро? Других жидов, то есть товарищей народных артистов, я знаю. Герасимов Сергей Аполлинариевич – знаю. Юткевич Сергей Иосифович – знаю. Рязанов Эльдар – знаю. Молодой этот Олег, фамилия такая типичная – Даль, знаю его, видал в фильмах. А вот Шапиро этого никогда не видал. И поэтому Шапиро надо убрать, чтоб его и духа сионистского не было на нашем идеологическом небосклоне. Как вы, товарищи, за такое решение? Кто за?

Представитель Ленинградского обкома партии сказал:

– Да, действительно, совершенно справедливо. Я могу доложить вам, товарищи, что представители этой национальности отстранены у нас от вещания, нет у нас на экранах ведущих от этой нации, а вот среди выступающих в кино мы проглядели. И поэтому большое вам спасибо, гражданка, за ваш своевременный сигнал, который мы приняли к сведению и так положительно решили. Все, поздравляю всех, совещание закончено.

И быстро покинул зал, чтобы не вступать ни с кем в дискуссии. Мы бросились на Катьку и стали орать:

– Дура! Ты что, с ума сошла? Ты могла загубить наш труд, угробить наши карьеры!

На что она, расплакавшись, сказала:

– Ребята, я всех вас люблю, а жидов ненавижу.

Вот такая была эта Катька, которая боролась за чистоту рядов. Муж у нее, генеральный конструктор чего-то космического, был стопроцентно русский человек, и все любовники, которые у нее периодически появлялись, были один к одному стопроцентно русские и проверенные люди. По-моему, она вообще, прежде чем вступить с ними в преступное сожительство, смотрела к ним в паспорт и брала у них анализ крови. Во всяком случае, все ее хахали, с которыми я знакомился – а в съемочной группе личную жизнь скрыть абсолютно невозможно, – были чистокровные русаки.

Расскажу про одного из них. Это был молодой красавец адмирал, с которым она решила меня познакомить, похвастаться, какие у нее кавалеры. Когда мы выпили и я рассказал уже массу баек про нашу кинематографическую жизнь, я спросил, чем он занимается, на каком флоте служит. Он сказал, что это военная тайна, но мне, как человеку, про которого Катя много хорошего ему рассказала, он может довериться. Он служил в Генеральном штабе и был ответственным за отражение нападения Японии на Советский Союз. Я спросил, а в чем это, собственно, выражается.

Он сказал, что они ежедневно проводят военные игры, в которых рассматривают все возможности нападения Японии на Советский Союз из-под воды, с воздуха, из тумана, из-за восходящего солнца, с помощью ракет, самолетов, морской пехоты. И конечно – методы отражения агрессора.

Поскольку мы с помощью правильного сочетания горячительных и прохладительных напитков уже сильно побратались с адмиралом, то я задал ему второй провокационный вопрос, я спросил:

– И каковы же результаты ваших ежедневных военных игр?

Он сказал:

– Вообще-то это еще более глубокая военная тайна, но вам, как человеку, которого рекомендует Катя, я могу доложить. Я на этой должности восемь лет, и еще ни одного раза мы не проиграли.

Вот каких железобетонных людей любила Катька.

Спустя некоторое время я уехал работать на «Мосфильм», но поддерживал с Катькой дружеские отношения. Периодически, когда она приезжала в Москву, она мне звонила и рассказывала разные сплетни про Ленинградское телевидение – кто с кем, кого сняли, кого назначили, какие ужасные фильмы запускают и все такое. И вот однажды, во время одного из таких ее визитов, она мне говорит:

– Саша, я хочу тебя познакомить со своим мужем.

– С каким мужем? С генеральным конструктором?

– Нет, я с ним развелась. Ты же знаешь, у меня было много любовников, и наконец я встретила одного порядочного человека, развелась с мужем и вышла замуж второй раз. Хочу тебя познакомить. Пригласи нас в Дом кино, давай там увидимся.

Я сказал:

– Приглашаю.

И целый день был в полном недоумении, потому что Катька, будучи за генеральным конструктором, как сыр в масле каталась и вела при этом совершенно свободную жизнь. Ее ситуация напоминала анекдот про идеального мужа. В ответ на вопрос, что такое идеальный муж, женщина отвечает: это слепоглухонемой капитан дальнего плавания. Таким идеальным мужем был ее генеральный конструктор, который постоянно торчал то в своем КБ, то на космодроме «Байконур». И вдруг Катька бросила этот денежный мешок и свою свободную жизнь и вышла замуж. За кого? Что это за человек? На кого можно было променять такую лафу? Меня это страшно интриговало.

Поэтому вечером я приехал в ресторан, занял хороший столик и предупредил на входе, что ко мне придут гости. А через какое-то время появилась улыбающаяся Катерина со своим 40-летним не скажу красавцем, но довольно симпатичным человеком интеллигентного вида. Они сели, и она сказала мужу:

– Я тебя давно хотела познакомить с Александром Борисовичем. Это режиссер, с которым я столько работала. У нас были такие замечательные творческие победы, такие фильмы мы сняли! Кстати, Саша, мой муж – твой коллега, режиссер студии научно-популярных фильмов Израиль Исаакович Нухимзон.

Тут наступила гробовая пауза. Ложка, которой я ел суп-пити, выпала у меня из рук, а нижняя челюсть упала на колени, я не мог ее поднять даже двумя руками. Я смотрел на Катьку выпученными глазами. И хотя это было крайне нетактично и по-хамски звучало в этой ситуации, но я произнес:

– Катька, но ведь ты же антисемитка!

– Это точно, – сказала Катька, – но я тебе, Саша, скажу так: Бог шельму метит!