Текст книги "Русские на Ривьере"

Автор книги: Эдуард Тополь

Соавторы: Александр Стефанович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

История сорок третья
Кары небесные

– Если мы используем эту историю в фильме, то все фамилии должны изменить.

Я учился во ВГИКе. На параллельном курсе училась девушка Гуля Махмудова, дочка первого секретаря Союза кинематографистов одной из наших среднеазиатских республик, народного артиста и классика национального кино. А за ней ухаживал парень с операторского курса, его звали Эмир, а она его называла Эмик. Он был еще тот типок и ухлестывал за Гулькой из чисто карьерных соображений. Они уже должны были пожениться, но свадьба не состоялась, потому что Эмик, уехав на производственную практику в Ташкент, женился там на дочке директора киностудии. И Гуля из-за этого страшно переживала, это был для нее огромный удар. Первая любовь, надежда на замужество, и все рухнуло.

А я в это время снимался на Одесской киностудии, там поэт Гриша Поженян, герой войны и морской разведчик, которому в Одессе при жизни поставили памятник за его боевые подвиги, снимал фильм «Прощай» о своей фронтовой молодости и на роль самого себя в юности взял меня – наверно, из-за моего роста. Потому что сам Гриша и ростом, и фигурой с Лужкова, а ему хотелось видеть себя высоким, худеньким и стройным. Поэтому я играл в этом фильме главную роль, а вторую главную роль играл Латиф Надыров, сейчас он посол одной из среднеазиатских республик на Ближнем Востоке. Он был выпускником ВГИКа, а до ВГИКа он вообще работал на воркутинской шахте молотобойцем. Представляешь, какой силы был этот человек! Красивый двухметровый парень с широченными плечами, широкоскулый, с большим и высоким лбом и сияющими черными глазами. Еще до съемок в фильме «Прощай» он попал на кинопробы к Кубару Махмудову, Гулиному отцу, был утвержден там на главную роль, затем снялся в четырех сериях знаменитого азиатского эпоса, получил звание лауреата Государственной премии и народного артиста. Это был очень красивый, сильный, но абсолютно наивный и чистый парень. Отца Гули Махмудовой он считал своим отцом-благодетелем, для него это был святой человек, за которого Латиф был готов пойти в огонь и в воду.

И вдруг он узнает, что дочке его благодетеля нанесен Эмиком такой страшный удар! Латиф в шоке. «Я, – он мне говорил, – ночей не спал, думал, как же отомстить!» И тут его вызывают на съемки в Ташкент, где он узнает, что молодая жена этого Эмика работает на его фильме монтажницей. Он видит ее в кинозале, когда она смотрит материал, и план страшной мести рождается в его душе. Он понимает, что отомстить можно только одним способом – соблазнить эту молодую женщину и разрушить семью коварного изменника Эмика. И он идет на это не потому, что она ему нравится, а потому, что, по его мнению, он обязан совершить эту месть во имя чести своего «крестного отца».

А та – замужняя женщина, это Восток, Средняя Азия, то есть не так-то все просто. Но Латиф чувствует в себе силу, он красавец, он актер! И он начинает подкатывать к этой монтажнице, к которой не испытывает никаких чувств. Он поедает ее своими огненными глазами, дарит подарки, сводит с ума, и в конце концов они договариваются, что она придет к нему в гостиницу «Интурист». Она приходит, поднимается в его номер на пятом этаже, они выпивают, раздеваются, ложатся в постель, приступают к любви – и в этот момент происходит знаменитое ташкентское землетрясение. Начинают рушиться перекрытия, падать потолки. И Латиф понимает, что он совершил гигантский грех, разрушая чужую семью, и за это на него обрушился гнев небес.

Они выскочили из постели – вокруг огонь, грохот, пыль, стены обваливаются, вода хлещет из труб. Это был ужас. Она закричала:

– Становись в проем!

То есть она, как местная, знала, как себя вести в случае землетрясения. И они встали в оконный проем на пятом этаже, а мимо них летели вниз потолки, бетонные плиты и арматура межэтажных перекрытий. Дело, как я тебе сказал, было в гостинице «Интурист», они оказались вдвоем в оконном проеме – два голых человека, стоящих на высоте пятого этажа над руинами гостиницы. Ни одежды, ни простыней, ведь они только выскочили из постели.

И они стояли там десять часов, пока пожарные разгребали эти руины, вынимали трупы и искали живых под обломками. А на наших героев они только смотрели снизу и говорили: «Ну, эти подождут, эти живы». Через какое-то время собралась толпа. Кто-то оплакивал погибших, а кто-то начал смеяться над ними, голыми, отпускать всякие шуточки. Латиф был хоть и молодой, но уже знаменитый, его узнали. И ее узнали, как дочку известного человека, директора киностудии. И шуточки пошли еще те: «Вот он, памятник супружеской неверности! Надо их там и оставить! Это из-за них землетрясение случилось!» И Латиф еще больше проникся сознанием, что это землетрясение из-за него, что это небесная кара.

Наконец подогнали пожарные машины, и под шуточки толпы, для которой это была разрядка после ужаса землетрясения, эти две голые задницы спускались по пожарной лестнице. Они сошли, и она с позором ушла домой. То есть Латиф достиг своего, после этой истории ее семья распалась. А Латиф сел в самолет и прилетел на Одесскую студию в состоянии просто невменяемом. Приходит в гостиницу, в наш с ним номер, и весь трясется, его просто колотит. Я говорю:

– Что такое?

– Саша, я не могу, я стал импотентом.

– Откуда ты знаешь?

– Я проверял.

– Каким образом?

– Я в самолете, в туалете, пытался себя возбудить. Но не получилось, меня Аллах наказал!

Я говорю:

– Латиф, дорогой, ну что ты? Перестань! Нельзя же так!

– Нет, Саша, это небесная кара. Я уже не мужчина, но я так жить не смогу, я лучше с горы прыгну вниз головой!

Я говорю:

– Подожди, не прыгай десять минут.

Выхожу на улицу и пытаюсь найти проститутку покрасивей, чтоб она ему помогла. Обычно на Приморском бульваре полно проституток, но тут – ни одной. Иду налево, иду направо – все как назло ходят семейными парами. Бывает так. Я начинаю бегать, уже готов взять любую. Но просто действительно, как кара небесная, – никого!

И так добегаю до газетного киоска, где работала очень красивая и милая девочка, я ей все время глазки строил. То есть я, честно говоря, был в то время еще наивный мальчик, не мог подойти к девушке с прямым и конкретным предложением, а должен был долго ухаживать и на постельные темы не разговаривал. Но тут я подошел к ней и говорю прямо:

– Как ты насчет секса? Согласна?

Она отвечает:

– Конечно, я давно жду предложения.

То есть я ей по наивности глазки строил, а она, молодая местная оторва-красавица с пухлыми губками, давно ждала. Я говорю:

– Хорошо. Только знаешь, я тут посредник. В тебя влюбился мой друг. И он меня прислал за тобой, потому что сам ужасно стеснительный. Он мне вообще сказал, чтобы я тебе цветы подарил для начала.

Она говорит:

– Я не понимаю, какой еще друг? Ты кем тут работаешь? Ты же говорил, что ты артист!

– Я артист, артист! А он еще больший артист! Красавец! Орел! Он тебе сразу понравится!

– Беда с этими артистами! – говорит она. – Вечно у вас какие-то фокусы!

Разговор происходит возле «Лондонской» гостиницы на Приморском бульваре.

– Ладно, – говорит, – я заканчиваю в семь часов, а сейчас шесть. Приходи через час.

Я говорю:

– Ты что, не знаешь, как поступить?

Беру у нее бумагу и карандаш, пишу: «Ушла на базу». Она смеется. Мы вывешиваем эту бумагу, заходим в цветочный киоск, я честно покупаю ей букет цветов и говорю:

– Это тебе от моего друга.

И возникает нелепая ситуация, поскольку Латиф знал, что я на нее глаз положил, он мне все время говорил: «Ой, какая девочка! Если у тебя будет с ней, я буду так завидовать!» И вдруг я открываю номер и говорю:

– Латиф, у меня для тебя подарок!

И впускаю эту девушку. Он ничего не понимает, а я тащу ее на балкон, шепчу:

– Видишь, какой красавец? Но ты понимаешь, человек пережил ташкентское землетрясение, психическая травма, его всего колотит. Я тебя очень прошу, он в тебя так влюблен, а ты, как женщина, должна ему помочь.

– А что я должна сделать?

– Что? Я тебе буду объяснять, что ты должна сделать? Иди к нему, посочувствуй человеку.

Оставляю их, бегу в ресторан, хватаю там бутылку шампанского и назад, в номер. Захожу, а она уже сидит у него на постели, гладит его по голове и говорит:

– Латифик ты мой, миленький…

Короче, я ушел на целый вечер гулять. К ночи прихожу, стучусь в номер. Латифик сидит на полу, ноги по-турецки и в окно кланяется. Я говорю:

– А девушка где?

– У нее родители строгие, она должна была в девять уйти домой.

Я спрашиваю:

– Ну как? Проверил?

Он говорит:

– Проверил. Почему-то в самолете не получалось, а с ней получилось. Ты меня от самоубийства спас, такую девушку мне подарил. Знаешь, что я сейчас делаю?

– Что?

– Я прошу Аллаха, чтобы он тебе за это тысячу девочек подарил! Самых лучших!

И хотя я, как ты знаешь, убежденный атеист, но иногда думаю: а может, все мои удачи на женском фронте оттого, что дошли до Аллаха молитвы Латифика?

Привал на обочине

21 км от Грасса

СТЕФАНОВИЧ: Наверно, я был бы верующим, если бы не был режиссером. Но как профессионал, я слишком хорошо вижу «швы» религиозного сознания, мне всегда видны нити в руках кукловодов. Страх человека перед собственной смертью, инстинкт самосохранения, который не позволяет мозгу принять мысль о том, что ты рано или поздно исчезнешь навсегда, надежда спастись с помощью чуда – все это используется в главном догмате любой церкви: смерть не есть конец всего, а лишь переход в бессмертие. Придумано классно. Но к сожалению, миф…

ТОПОЛЬ: Как-то меня познакомили с одним генералом. Ему было далеко за восемьдесят, но выглядел он замечательно – высокий, спортивный, подтянутый. И уж не помню как, но разговор у нас быстро перешел на женщин, он спросил: «А сколько вам лет?» Я назвал свой возраст. Он говорит: «О, молодой человек! Вот когда будет вам семьдесят, вы поймете истинный вкус секса!» Так и тут, молодой человек. Давай мы с тобой о Боге поговорим лет через десять.

СТЕФАНОВИЧ: Через десять рано. Как я понял, ты предлагаешь поговорить на эту тему по дороге на кладбище. Так мне бы хотелось максимально оттянуть наш диспут.