Текст книги "Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)"

Автор книги: Эдвард Шик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Регина, держа меня за руку, вела за собой уверенно. Полукровка – отец узбек, мать русская – Регина была замужем два года, муж пил и иногда бил, год назад они развелись. Все это она рассказала мне по дороге.

Жила она в маленьком глиняном однокомнатном домике. В коридорчике – отхожее ведро. Свет она не включила, зажгла свечу и сразу стала раздеваться. "Да что же вы, женщины, все такие голодные? Или это мне такие попадаются?"

Легла на кровать, протянув ко мне руку, улыбаясь, пальчиком поманила. Я все еще сидел одетый. Наверное, все это, должно было бы быть романтично – восточная ночь, древний город, свеча – если бы не отдавало легкой пошлостью. Ну что ж, меня зовут. Окно было нараспашку, и стоны Регины летели над спящей, древней Бухарой. Я просил ее не стонать так громко. Вдруг она стала дергаться и громко, кошкой заорала! Ночью, с открытым окном?! Я оторопел. Люди же спят! Она ведь живет здесь! По-быстрому собравшись, кинул:

– Пока, мне надо идти!

Регина приподняла руку и махнула лениво кистью в сторону двери:

– Иди!

Стало неприятно, я почувствовал себя использованным.

Вышел в черноту. Куда идти? В какую сторону? Может, попросить ее проводить меня? Нет! Даже видеть не могу! Бляди они все! Расставив руки в сторону, медленно пошел вперед. Сделав несколько шагов, уткнулся в глиняную стену. Стал шарить по стене в поисках угла дома. Нашел. Пошел. Уткнулся в какую-то дверь. Осторожно убрав руки, продолжал шарить по стенам. Спички, хоть немного помогавшие, закончились. Осталась последняя. Прошло уже минут двадцать, а то и больше. В этом лабиринте и днем-то можно потеряться, а тут кромешная тьма! "Где ты, моя Ариадна?" Я был взмокшим и злым. Сел под стенку, закурил. Посветил спичкой, нет ли скорпионов. Посмотрел с надеждой в небо. Небольшие тучки то закрывали, то открывали бесстыжую задницу луны, удобно устроившуюся на ярком звездном покрывале. Красота заворожила, успокоила. Посидел немного. Мысленно сравнил себя с использованным презервативом, потом подумал, что ведь и у меня априори было к ней такое же отношение. Злился не на Регину – скорее на себя самого. Расхлебываюсь за пять минут удовольствия. Мелькнула мысль дождаться рассвета, но, еще раз подумав о скорпионах, я осторожно продолжил ощупывать чьи-то домики. Похоже, что Ариадна все-таки решила помочь. Луна скинула покрывала и показалась во всей красе. Яркие звезды помогли, и минут через десять в грязном концертном костюме я вышел на нормальную улицу и увидел людей на автобусной остановке!

"Как же так получается? – укорял я себя. – Вот так легко иду со всем, что мне попадается? Ведь я все равно люблю Иру, и все они для меня ничего не значат. Но если они мне безразличны, то почему я все-таки к ним иду? Может быть, мои подозрения, что все женщины такие, крепчают? И подозрения эти отпускают тормоза моих понятий о морали? А может, все дело во мне, и это просто-напросто плотские желания, с которыми становится все труднее совладать?"

И все-таки я продолжал винить Иру – это она подтолкнула меня! Ведь я хотел любви на всю жизнь!

Гуля

Следующая остановка – Термез, город на самой границе с Афганистаном. Нас поселили в вагоне, прицепили к составу, и мы поехали. По дороге должны будем остановиться на одну ночь с концертом в каком-то небольшом городке.

Когда открыли занавес, я увидел ее. На нее нельзя было не обратить внимание – узбечка, лет девятнадцати, она сидела в первом ряду. Платьице в разноцветную полоску, на лебединой шее – красивая, вся в маленьких косичках голова. Все это дополняли слегка раскосые глаза газели. Девочка смело могла бы украсить обложку журнала "Узбекистан". Я играл и любовался ею. Она заметила мое к ней внимание, улыбнулась, обнажив белоснежные зубки и стала чаще бросать взгляды в мою сторону.

В антракте увидел ее, стоящую в сторонке. Подошел. Ее звали Гуля, работала она воспитательницей в детском саду. Гуля сказала, что живет в небольшом селении и приехала специально на концерт, а в этом городишке у нее живет тетя, у которой она и остановилась. Поболтав пару минут, мы договорились встретиться после концерта у вокзала.

Наш вагон стоял на путях рядом с вокзалом. Автобус забрал нас с концертной площадки и привез к вагону. Я быстро загрузил инструменты в вагон, сказал Коле Медному, что иду встретиться с девочкой.

– Ты же не можешь привести ее в вагон?

– Не могу, но я могу с ней просто погулять.

– Ты что, осмурел?! На ночь глядя, в городке, где нет русских, идти гулять с их девчонкой. Да тебя прибьют!

– Не прибьют, да и темно сейчас. Я знаю, у тебя есть разные отвертки, дай одну, так на всякий случай.

– Смур! – сказал Коля и дал мне длинную отвертку.

Гуля не обманула и ждала меня у вокзала. Мы пошли рядом. Было довольно душно. Редкие фонари бросали на дорогу расплывчатые пятна света. Пришли к какому-то парку, нашли уединенную скамейку и... через несколько минут целовались. Руки распускать Гуля не давала, мы целовались и болтали. Через пару часов спросила, не хочу ли я зайти вместе с ней к ее тете.

Тетя жила одна в маленьком глиняном домике. Несмотря на позднее время, тетя встретила нас радушно. Видимо, она любила свою племянницу. Мы сели на ковер со множеством подушек. Хозяйка поставила перед нами тарелку с начищенными яйцами, примерно штук тридцать, много зеленого лука, лепешку и кувшинчик с каким-то вонючим спиртным. Я съел штук пять яиц, выпил рюмку. Гуля с тетей о чем-то поговорила. Тетя постелила для нас на полу рядом со своей кроватью и потушила свет.

Раздевшись до трусов, я забрался под одеяло. Гуля, не снимая платья, легла рядом. Я понимал, что у нас с ней ничего не будет. Пару раз пытался под одеялом своей рукой достать до вожделенного места, но каждый раз Гуля решительно останавливала мои поползновения.

Скоро рассвет. В десять утра отправляемся в Термез. Боясь проспать, я засобирался уходить. Гуля вышла со мной и объяснила, как дойти до вокзала. Мы поцеловались.

– Можно я приду проводить тебя? – спросила она.

– Зачем? – удивился я.

– Я очень хочу. Пожалуйста.

– Приходи, если хочешь, – пожал я плечами.

До вокзала оказалось недалеко. Отвертка, к счастью, не понадобилась.

Гуля появилась за полчаса до отправления. Мы стояли у вагона. Вдруг она произнесла:

– Ты бы хотел жениться на мне?

Глянул на нее, подняв в удивлении брови:

– Жениться? Я бы... в принципе, мог... Ты очень хорошая девушка... Но дело в том, что я уже женат.

Гуля с минуту помолчала, потупив взор, затем посмотрела на меня:

– Я бы могла стать твоей второй женой.

"В зобу дыханье сперло!"

– Я бы с удовольствием, но боюсь, что моя жена будет против. У нас, к сожалению, нет такого хорошего обычая.

Разглядывая стройную, красивую узбекскую газель, представлял себе, как я бы привел ее к себе в дом и спросил Иру – не будет ли она против, если Гуля станет моей второй женой?

Паровоз дал гудок на посадку.

– Я тут написала свой адрес. Напиши мне. Пожалуйста.

Бумажку я взял. Поцеловал девушку. Поезд тронулся. Гуля махала рукой. Я выставил руку в окно и... расткрыв ладонь, выпустил бумажку на свободу.

Мне совсем не смешно

Бывает, попадает человек в ситуацию, когда, например, молоток падает на ногу, или кастрюля валится на голову, или он поскальзывается и, задрав ноги, валится наземь. Ему больно, он корчится от боли. А тот, кто смотрит со стороны, – смеется. И вправду может быть смешно.

Термез, город с древней историей, как и почти все города в Средней Азии, расположился на правой стороне реки Амударьи. В городе немало русских, и даже есть храм Александра Невского. Нас поселили в небольшой гостинице, по двое в номере. Сегодня мы с Мидным не могли себе позволить первым делом ресторан – суточные закончились. Нам надлежало по два рубля и шестьдесят копеек в сутки. Бригадир выдавал башли на неделю, которые у всех заканчивались гораздо раньше. У меня осталось пятнадцать копеек.

Мы решили посмотреть на Афганистан. До реки недалеко, и минут через десять мы пришли к речному вокзалу. На левом берегу виднелось небольшое афганское селение. Речной прохладой дышалось с наслаждением. Времени до концерта оставалось немного, надо было бы перекусить. Остановив молодую женщину, с виду русскую, мы спросили, ее где базар и не смогла ли бы она проводить нас туда. Женщина показала нам рукой направление, сказала, что тут рукой подать, и поспешила по своим делам.

Ни с чем не сравним восточный базар: здесь можно увидеть и старика Хотабыча, и Али-Бабу со всеми его разбойниками, багдадских воришек и джинов. Все они продавали, покупали и громко галдели.

Многие экзотические фрукты и овощи я увидел здесь впервые, поэтому купил то, что мне знакомо – помидоры и бутылку молока. Как раз в пятнадцать копеек и уложился. Коля купил себе что-то другое. Пришли в номер, я съел свой обед. У нас было еще полчаса времени до концерта, и я развалился на кровати.

Концерт давали в летнем театре. Сразу за концертной площадкой протекал арык. Настроив контрабас, я вышел покурить. До первого звонка оставалось десять минут. И тут началось! Помидоры не сдружились с молоком. В животе забурлило, закрутило. Я смотрел по сторонам с тоскливой надеждой найти туалет, но ничего подобного не увидел. Мне становилось совсем уж невтерпеж. Спазмы крутили кишки. Дали первый звонок. Люди поспешили в зал. Я стоял с мучительной гримасой и боялся оторвать ногу от земли. Мимо проходил аксакал. Я спросил, не подскажет ли он, где тут туалет. Дедушка показал вдаль рукой и сказал, что там, за деревьями, увижу. Какие там деревья, я и шагу не мог ступить! Боль становилась невыносимой. Дали второй звонок. Все! Я больше не могу! Расслабился и отпустил! Когда прозвучал последний, третий звонок – стоял в своих концертных туфлях посреди говняного островка. Мне стало так хорошо! Боль ушла! Стоя в островке, понял, что такое верзовое счастье! Радость была недолгой, надо идти играть. Но как? Решение пришло быстро. Я почавкал к арыку и... как был в концертном костюме, уселся в арык. Подрыгал ногами. Вышел. Встряхнулся, как пес, и поплелся на сцену.

– Где ты был?! – налетели на меня. – Ты что, не слышал звонков?! Почему ты весь мокрый?!

– Почему, почему. Шел по мостику, нога подвернулась, и я упал в арык. Чуть не утонул!

– Быстренько на сцену! Начинаем! – крикнул бригадир.

Я спрятался как мог за контрабас. Вода маленькими ручейками предательски стекала на сцену. Был обычный среднеазиатский, душный вечер, и минут через пять я подсох. Брюки затвердели, как мокрое белье на морозе, и вонь начала медленно распространяться, начиная со сцены. Музыканты вертели головами, ища источник вони. Я играл и делал вид, что меня это не касается. Вонь дошла до первых рядов. Публика закрутила носами. Люди вопросительно поглядывали друг на друга. С невозмутимым видом я продолжал играть. Коля, сидя за своей ударной установкой рядом со мной, посмотрел на мои топорщащиеся брюки и все понял.

– Шик усрался! Шик усрался! – громко зашептал он и стал смеяться. Музыканты смотрели на меня и тоже смеялись. Солист пел и бросал взгляды в мою сторону. Первые ряды внимательно смотрели на сцену.

Я шипел:

– Не смотрите на меня!

Было очень стыдно и как-то обидно. На этот раз я в антракте покурить не выходил. Стоически выдержал (и не только я) второе отделение. Летний театр, к счастью, был в десяти минутах ходьбы от гостиницы. В номере была ванна, и это все, что мне сегодня было нужно.

Бэгюль

Несмотря на неприятность в Термезе, гастролировать мне нравились. Не каждому удается за два месяца посмотреть такое количество городов. Смена декораций пришлась по вкусу. Новые места, новые действующие лица проносились калейдоскопом. Возил нас большой львовский автобус, и покатили мы в Туркменистан, в ничем ни запомнившийся город Чарджоу. Дали концерт и рано утром выехали в Мары. Переезды были не маленькими. В этом городе провел свои детские годы поэт, которого обожала советская молодежь, – Эдуард Асадов.

Мне запомнились Мары по причинам более прозаическим. Времени перед концертом оставалось немного. Я прошелся по центральной улице, перекусил и вернулся в номер. Начался концерт, я разглядывал публику. Встретился глазами с женщиной лет тридцати, сидевшей в седьмом или восьмом ряду. Она улыбнулась. В течение всего первого отделения мы бросали друг другу взгляды-призывы. В антракте я вышел покурить. Незнакомка первой проявила инициативу и подошла. Увидев ее вблизи, я сразу расхотел флиртовать. Выглядела она лет на сорок, впрочем, с хорошей фигурой. Шатенка, с собранными в пучок на затылке волосами, в розовой мохеровой кофточке, в туфельках на каблучках – она была весьма элегантна. Но даже для сорока лет у нее было уж слишком морщинистое лицо. Мне ведь было только двадцать три, да и не голодный я. Поболтали немного, и она сказала, что будет ждать меня после концерта. Я не хотел ее, но согласился. Чуть позже все же передумал.

Концерт закончился. Я раньше всех загрузился в автобус, трусливо спрятался на заднем сиденье и украдкой наблюдал, как она, высматривая меня, крутит головой во все стороны. Наконец все разместились, и автобус тронулся к гостинице. Облегченно вздохнув, я уселся нормально.

У гитариста был день рождения, и музыканты собрались у него в номере отметить. Вскорости в дверь постучалась горничная:

– Кто из вас Эдуард Шик?

– Я! А что?

– Вас к телефону.

Кто меня может спрашивать в этом небольшом туркменском городке? В голову не могло прийти, что это та, от которой я улизнул. Я даже имени ее не запомнил. Однако это была она и стала распекать меня – сказала, что я поступил с ней не по-мужски, и она, как девчонка, ждала меня, и что так нельзя! Я пытался оправдываться.

– Что вы делаете завтра? – неожиданно спросила она.

– Ну... у нас вечером концерт... – заговорил я, растягивая слова.

– Значит, так! Завтра в двенадцать дня буду ждать вас у гостиницы! И пожалуйста, не ведите себя, как ребенок! Договорились?!

– Ну да.

Какой напор, какая настойчивость!

В половине двенадцатого я еще валялся в постели. Идти к ней никак не хотелось. Хотелось пройтись по городку, где-нибудь перекусить. Среднеазиатская еда пришлась мне по нраву. Может, попадется кто-то помоложе? "Кажется, я начинаю входить во вкус?!" Но мне надобно выйти из гостиницы, а там... расставлены сети! И в то же время (видимо, последствия воспитания) не хотелось обижать женщину.

Я вышел. Меня ждала элегантная женщина в возрасте, при солнечном свете выглядевшая еще старше, чем вчера вечером. Мы поздоровались. Звали ее Бэгюль. Я предложил позавтракать. Она сообщила, что живет недалеко и что дома уже накрыт стол. Возражать я не стал. Пока шли, Бэгюль рассказала, что работает детским хирургом в местной больнице, живет одна, давно в разводе, детей нет. Я понял, ей нужен был мужчина, которого в городе не знают. Бэгюль спросила, женат ли я и есть ли дети. На оба вопроса я ответил утвердительно.

Домик оказался очень симпатичным, с небольшим ухоженным садиком, в котором росли яркие, сочные цветы. Стол был накрыт, как для эмира, весь уставлен яствами, которые во Львове можно достать только по большому блату. Еды хватило бы на весь оркестр. Я был приятно удивлен и принялся за угощение. Бэгюль предложила коньяк, но я отказался. Дама похвалила меня, сказав, что, мол, молодец, сама же выпила рюмочку. Плотно подкрепившись, я закурил. Бэгюль сидела напротив и улыбалась.

– Пошли! – неожиданно сказала она.

– Куда? – вздрогнул я.

– Идем в ванну, я помою тебя! – протянула она мне руку.

Я повиновался. Бэгюль помыла меня, обтерла полотенцем. Я как будто в детство попал. Женщина взяла меня за руку, повела в спальню – на сладкое заклание.

Окна были зашторены, в доме царила приятная прохлада. Бэгюль оказалась горячей, страстной, пахла приятными духами, и минут через пять все закончилось. Она продолжала нежно ласкать меня, и через короткое время плоть была готова к продолжению. На этот раз было дольше. Я закурил. Бэгюль лежала на спине, блаженно прикрыв глаза. Мной овладела приятная истома. Сейчас бы поспать. Но не тут-то было. Совсем немного времени прошло, и... опять ее рука поползла к межножью. Не знаю, что эти волшебные руки хирурга делали, но я, к моему собственному великому удивлению, стал готов и в третий раз. На этот раз кувыркались еще дольше. Я чувствовал, что мне просто необходимо было отдохнуть.

– Отдохни, милый, – проворковала женщина, – я принесу тебе фрукты.

Принесла на подносе арбуз, вкуснейшую дыню, персики, виноград. Я сидел на большой кровати, скрестив ноги, и уплетал угощения. Она сказала, что покажет мне кое-что, и достала журнал "Хирургия". На открытой ею странице я увидел парнишку лет восемнадцати, сфотографированного в профиль, – с двумя детородными органами?! Один как у всех, другой же торчал из затылка. Бэгюль сказала, что оба органа вырабатывают сперму. На втором фото у парнишки на затылке был послеоперационный шрам – подарка от природы больше не было. Я развеселил ее, изображая, как можно было бы быть одновременно с двумя женщинами.

– А хочешь? – загадочно улыбнувшись, произнесла Бэгюль.

– Что?!

Бэгюль встала с кровати:

– Лежи, отдыхай, я сейчас. – И вышла, прикрыв двери.

Ее не было минут десять. Меня потянуло на сон. Сквозь дрему я думал, что все же не зря пришел – с ней было хорошо. Небольшую неловкость я все же чувствовал: я не целовал ее – большое несоответствие было между молодым, довольно упругим телом и морщинистым лицом. Видимо, она и не претендовала на мои поцелуи.

Я уже стал клевать носом, как вдруг из другой комнаты поплыл волшебный звук дудука и зазвучала медленная восточная музыка. Дверь открылась, и из нее выплыла Бэгюль. Вокруг бедер она повязала прозрачную голубую накидку, шею украсила крупными красными бусами, в ушах поблескивали сережки в виде двух полумесяцев. Завершал ансамбль красный цветок в волосах цвета вороньего крыла. Глаза мои слегка округлились, челюсть приоткрылась, как будто я собирался сказать "а-а-а". Бэгюль медленно исполняла танец живота. Это было так неожиданно и так здорово! Я почувствовал себя шахом с шиком!

Бэгюль медленно приблизилась к кровати, легла у моих ног. Стала ласкать ноги, постепенно подбираясь руками к плоти. И через минуту-две плоть стала реагировать. Бэгюль легла поперек кровати и нежно потянула меня на себя. На этот раз было долго. Наконец, обессиленные, мы упали на подушки. Оба тяжело дышали. "Неужели устала? Хоть она и в хорошей физической форме, все-таки пожилая женщина, за сорок!" Уже почти пять часов, как мы занимаемся любовью.

Мне пора было уходить. Я сказал, что мне понравилась розовая кофточка, в которой видел ее на концерте, и что хотел бы купить жене такую же. Она, не сказав ни слова, встала с кровати, подошла к телефону. Пока она балакала на туркменском, я разглядывал ее наготу. Жаль – такое несоответствие с лицом. Бэгюль закончила разговор:

– Минут через пятнадцать принесут, – сообщила она.

– Как, вот так сразу? – искренне удивился я.

– Меня все знают и уважают, – улыбнулась приятной улыбкой женщина. – Пока принесут, сварю тебе крепкий кофе?

– О да, конечно! – не переставал я удивляться. – Очень кстати!

Давно пора было уходить, а я все еще балдел, как Шахрияр из "Тысячи и одной ночи". Пока мы пили кофе, принесли пакет. Я спросил:

– Сколько с меня?

Нам дали зарплату.

– Ни в коем случае! – запротестовала Бэгюль. – Мне очень хочется сделать подарок твоей жене, и, пожалуйста, спрячь деньги!

– Извини, Бэгюль, я бы хотел заплатить! Скажи, сколько?

– Эдик, пожалуйста, мне это ничего не стоит, я буду рада, если ты позволишь сделать этот маленький подарок твоей жене и передай ей, – добавила лукаво, – что что у нее очень хороший муж.

– Обязательно передам, – улыбнулся я.

Я был тронут, нежно обнял ее и произнес:

– Я не знал, что такие женщины существуют. Мне было очень хорошо. Вероятно, мы больше никогда не увидимся, но я навсегда запомню эту сказку! – и нежно поцеловал Бэгюль в губы.

Пустыня Кара-Кум

Мы летели на «кукурузнике» давать концерт строителям Каракумского канала. Пока загружались, я поболтал с летчиком и штурманом, они оказались хорошими ребятами – положили дощечку между своими сиденьями и разрешили мне сесть на нее.

Самолет летел на сравнительно небольшой высоте. Барханы убегали за горизонт. Иногда неизвестно куда ползли караваны верблюдов. Фюзеляж самолета нагрелся, но в кабине у пилотов жарко не было. Они даже разрешили закурить. Закурили и сами. Приоткрыв дверь, я глянул на свою бригаду. В салоне было очень душно и неприятно пахло. Многих рвало. Быстренько захлопнул дверь.

Из-за горизонта выплыл Каракумский канал. Неожиданно поднялся сильный ветер, и самолет стало ощутимо болтать. Ветер вздымал песок, видимость ухудшалась. Я глянул тихонько на пилота, тот – спокоен.

– Не волнуйся! Успеем сесть, – заметив мой взгляд, улыбнулся он.

Показался оазис – селение строителей. Минут через пять пошли на снижение. Ветер усиливался. Потемнело. Успели приземлиться и стали быстро разгружаться. Из самолета вываливалась концертная бригада с зелеными лицами, матерившаяся похлеще одесских биндюжников. Я вынес контрабас и вернулся за баяном и чемоданом. Схватив оба, посмотрел в сторону, где должен был находиться инструмент. Метрах в пяти от земли кружился мой контрабас. Небольшой такой, совсем маленький смерчик прошелся рядом с самолетом, поднял мой инструмент и ушел в сторону. Контрабас, как огромный лист с дерева, покрутившись, упал наземь. Я подозревал – контрабасу каюк! Подняв чехол, понял, что мой инструмент превратился в большое количество щепок.

Ветер, подняв тонны песка, дул с такой силой, что те сто метров, которые мы должны были пройти до ближайшего здания, пришлось преодолевать, крепко вцепившись друг в друга. Ничего не было видно, а ведь это был только час дня. Глаза и рот боялись приоткрыть – песком забивало. Летчики вели за собой вереницу еле живых людей. Мне повезло, я летел в кабине и хотя бы зеленым не был.

Здание оказалось большой столовой. Ввалившись в комнату, зелено-желтые человечки попадали на пол. Немного отдышавшись и стряхнув песок, я открыл чехол контрабаса. Гриф не сломало, но все остальное – щепки. Сев в стороне, я разложил кусочки на полу и с тоской уставился на них. Подошли музыканты, покачали головами.

Тут дверь открылась, и зашел симпатичный мужчина высокого роста, весь в песке. Это оказался сам начальник канала, лауреат Ленинской премии.

– Ну что, артисты, никого не унесло? – весело спросил он.

– Да уж, – забормотали мы.

К нему подошли две наши певицы.

– Что нам делать, нам ведь помыться надо.

– Все уладим. Через час-другой ветер спадет. Мы пока вам выделим две комнаты – для мужчин и для женщин. Обе с душем. Накормим, ну а вечером – концерт. – Тут он заметил меня, сидящего на полу, и подошел. – Что это? – кивнув на щепки.

– Это был контрабас.

– Что случилось?

Я рассказал.

– Чем могу помочь?

– Я вот думаю, что, если попробовать все это склеить хорошим клеем? И было бы хорошо, если бы за это взялся специалист по дереву.

– Будет тебе клей и специалист по дереву! – тут же живо пообещал начальник.

Как и предсказал лауреат, ветер стихал. Через полчаса пришел специалист по дереву с маленьким чемоданчиком, и через два часа собрали и склеили этот ребус.

– Теперь надо больного забинтовать, – сказал специалист и достал из чемоданчика парусиновые ленты.

Контрабас стал похож на раненую женщину с тонкой шеей и большой попой.

– Получай свою бабу! – улыбнулся мастер. – Поиграй сегодня на ней одетой. Завтра сможешь раздеть.

Вместе посмеялись. Настроение поднялось, треволнения улеглись.

Поселок строителей разрастался вместе с оазисом, в котором расположился, и так как каждому поселку в Советском Союзе полагалось иметь свой клуб – был он и здесь, и довольно вместительный.

К трем часам дня все успокоилось. Солнце нещадно грело, как будто бури и в помине не было. На концерт все пришли чистые, отдохнувшие. Контрабас, конечно, звучал неважно. Самое главное, что было слышно, это – бум, бум.

После концерта к нам подошел Ленинский лауреат, поблагодарил за хороший концерт и отозвал в сторонку нашу певицу Тину. Улыбаясь, он что-то говорил ей. Тине явно было приятно его внимание – видимо, понравилась. Оба подошли к нам.

– Вот тут Тина мне сказала, что у вас завтра свободный день, – обратился к нам начальник, – я приглашаю всех завтра ко мне домой, к часу, на обед.

Бригада одобрительно загалдела:

– Да, конечно, придем, придем!

Рано утром мы с гитаристом, заядлым рыбаком, пошли порыбачить на канал. Клева не было. Солнце нещадно палило, и было приятно окунуться в прохладный канал имени Ленина. Сидя в воде, мы наблюдали за снующими корабликами – канал на протяжении четырехсот километров был судоходен.

К часу дня все собрались в доме у начальника канала. Большой каменный дом укрылся в большом саду, в тени деревьев. Нас усадили на ковер с множеством пестрых подушек. Все сняли обувь. Привлек внимание необычный запах, мы украдкой поглядывали друг на друга, но через короткое время привыкли и больше не замечали запах. Хозяйка дома сновала между кухней и гостиной. Еды было очень много. Те же деликатесы, которые были у Бэгюль, только на всю ораву, уплетавшую всю эту снедь за обе щеки. В довершение ко всему хозяйка вынесла вкуснейший плов. Жаль, что желудок не резиновый. Ребята хорошо приложились к коньяку. За все время обеда хозяйка дома ни разу не присела к нам – обслуживала.

Хозяин сидел рядом с Тиной и что-то ей на ушко ворковал. Она внимательно, с благосклонной улыбкой слушала и кивала головой. Обед закончился, и лауреат, продолжая впечатлять Тину, пригласил желающих прокатиться по каналу на его большом катере. Покатались на славу. Все были в приподнятом настроении. День удался.

Вечером мы все наблюдали за солнцем, садившимся в песок, давая всему живому передышку до утра. Тины и начальника с нами не было.

Утром вылетали в Ашхабад. Бригада с большой неохотой грузились в самолет. Я опять занял место между пилотами. В салоне еще не успел выветриться запах от предыдущего полета, как почти все стали вновь блевать. Благо было чем. Через два с половиной часа, выползли в Ашхабаде. К вечернему концерту пришли в себя и отработали нормально. Город запомнился широкими и просторными проспектами, большим красивым фонтаном. У меня ничего нового не произошло. Просто не хотелось пока никаких связей. Съездили на два выездных концерта. Следующий – Таджикистан.

Душанбе

В Таджикистан летели на самолете вместимостью человек на пятьдесят. Душанбе расположен на высоте тысячи метров над уровнем моря. Заснеженные вершины гор видны из любой точки города. Через город бежит река Душанбинка.

Поселили нас в большой современной гостинице по двое. Разложившись и освежившись, мы пошли с Колей в город. Обоим нравилось пошляться по восточным цветастым базарам. Молоко с помидорами я больше не покупал.

Здесь, в Душанбе, мы ели самый вкусный лагман, и еще на рубль давали пять небольших палочек бараньего шашлыка. Я брал на два рубля, шел к себе в номер, набирал холодной воды в ванную, рядом ставил шашлыки и кайфовал.

После концерта я поспешил к себе. В номере был телефон, и я решил этим удобством воспользоваться – знал, что Ира сейчас должна быть в Полтаве на гастролях, и решил попробовать до нее дозвониться. Удалось связаться в час ночи. Поговорили о том о сем, уже прощаясь я вдруг услышал, как кто-то громко чихнул.

– Ты не одна?

– Это Наташа, мы живем в одном номере, – быстро ответила жена.

– Я явно слышал мужской чих.

– Эдик, пожалуйста, не начинай!

Казалось бы, сам давно пошел "по рукам" и не должен был бы так ревновать, но чих этот засел в мозгах. Знакомиться ни с кем не хотелось. Настроение испортилось, и до конца гастролей я больше ни с кем не был.

Следующий город – Нурек. Концерт был для строителей огромной Нурекской ГЭС. Ехали через горы в автобусе с открытой из-за жары задней дверью. Я опять что-то не то съел, и водителю пришлось несколько раз из-за меня останавливать автобус. Я быстро выскакивал, прятался за большие камни и, сделав свое дело, заскакивал обратно. Бригадир ворчал, мол, из-за меня опоздаем на концерт. Водитель еще раз остановился, чтобы подобрать голосующего аксакала с длинной седой бородой и мохнатыми бровями. Старик уселся на заднем сиденье у открытой двери. Мне снова приспичило. Бригада дремлет, и, чтоб не останавливать автобус, я решил сделать свое дело на ходу, из задней двери. Попросил Колю подстраховать меня – держать за ремень. Присев на нижней ступеньке и ухватившись за поручни, выставил задницу, наблюдая, чтоб не снесло каким-нибудь большим валуном. Дед, подняв кустистые брови, сверху с удивлением смотрел на меня бормоча:

– У, шайтан!

Я улыбался в ответ.

Поколесив по маленьким городишкам, вернулись в Душанбе и – домой во Львов. Я решил привезти гостинец – дыни. Мне хотелось, чтобы мои родные тоже попробовали их – ведь им не доводилось угощаться такими вкусными, душистыми дынями, как в Средней Азии, да и мне не довелось больше их есть никогда. В последний момент купил у гостиницы для Виталика черепаху. Раздобыл для нее коробку. Пришлось купить сумку для вещей – весь мой чемодан заняли две большие продолговатые дыни.

Семья была в восторге от этих сладких как мед, душистых дынь. Виталик катался верхом на черепахе. Ира озвучивала черепаху мультяшным голоском:

– Это куда же я попала? И кто это на меня забрался?

На гастроли больше не хотелось. Найду что-нибудь во Львове.

Наша квартира

Дома все то же. Папа играл в ресторане. Лёня усердно занимался на рояле. Работал он и над сонатой Шопена, третья часть которой – «Похоронный марш». Марш, который обязательно играют духовые оркестры на похоронах, получивший в народе название «Марш из-за угла». Мама умоляла Лёню не играть его, но ему необходимо было заниматься, и мама убегала на улицу. Виталик с удовольствием слушал. Папе было «до лампочки».

В один из дней, прогуливаясь с Лёней по центру, я решил купить презерватив. Мне никогда не приходилось ими пользоваться, и я никогда их не покупал. Лёня спросил:

– Зачем тебе это нужно?

Я авторитетно ответил:

– Может случиться такая ситуация, что пригодится, пошли!

Зашли в старинную, красивую аптеку и встали у застекленного прилавка. И тут я стушевался. Подошла продавщица, и я, неуверенно тыкая пальцем в прилавок, тихо произнес.

– Дайте мне это, за четыре копейки.

Она завернула в бумажку и дала мне, почему-то улыбаясь. Вышли на улицу, я развернул бумажку. Продавщица дала мне липучку для мух, которая лежала рядом с презервативом и стоила столько же. Я понял, почему она улыбалась. На этот раз я более решительно зашел в аптеку и сказал, что она дала мне не то. Продавщица развернула бумажку, глянула на меня и, продолжая улыбаться, вручила мне презерватив.