Текст книги "Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)"

Автор книги: Эдвард Шик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В этот период своей жизни я играл с разными составами халтуры, в основном свадьбы – украинские, русские, еврейские, польские, бессарабские, цыганские.

В ноябре произошло очень значимое событие в нашей с Ирой жизни: у нас появилась отдельная квартира – в центре города, на улице Радяньской. Квартиру эту занимала моя тетя Соня со своей дочерью Флорой. Тетя Соня нашла квартиру получше, а за эту бабушка Гутя уплатила управдому пятьсот рублей, и мы с Ирой и Виталиком вселились.

Квартира не была ахти какая. Первый этаж, сразу же за входной дверью, в маленьком коридорчике метра на три, стояла двухконфорка, за ней за занавеской – унитаз, и если сесть на него, голова упиралась в раковину. Продолговатая комната метров пятнадцати. В углу у двери высокая кафельная коричневая печь. Солнечный свет в квартиру не попадал. Вход был со двора. Но зато эта была наша квартира! В центре города!

Мы сразу купили большую кровать, кресло-кровать для Виталика, маленький складной столик. Папа отдал большое, на ножках, радио "Балтика" с проигрывателем. Через месяц мы приобрели телевизор "Электрон" и шкаф для одежды. Также купили подержанный холодильник "Днепр" и магнитофон "Юпитер". На полу была постелена ковровая дорожка. Было тепло, уютно и наше.

Виталику в феврале исполнилось четыре года. Ночевал он то у родителей, то с нами, ходил в тот же детский сад, что и я когда-то, к той же Валентине Андреевне, что воспитывала меня. В общем, рос на два дома, и мы часто ходили с ним туда-сюда, имея возможность поболтать. Как только я брал его за руку, первое, что он просил: "Давай поговорим?" Он называл тему, и мы болтали. Похож сын был и на меня, и на Иру – нас с ней иногда принимали за брата и сестру. Жена часто брала сынишку в театр, где он игрался бутафорным оружием.

Теперь, когда мы стали жить отдельно, жена на работе не задерживалась и, похоже, не пила. Я немного воспрянул духом: может, все наладится? Все эти женщины ничего для меня не значили. Мне хотелось обо всем забыть: о том, что у Иры было или могло бы быть, и выкинуть из памяти тех, кто был у меня. Наш диван в проходной комнате остался в прошлом. Мы предавались любви в тишине своей квартиры и были счастливы.

Мне предложили руководить кружком художественной самодеятельности кожгалантерейной фабрики. Деньги небольшие, но за одну репетицию в неделю сойдет, плюс халтуры и Ирина зарплата. Жить можно.

Декабрь. Скоро Новый год. Ира предложила отпраздновать праздник в Доме актеров. Я согласился, тем более знал, что Робик Миносян тоже будет. Жена его Наташа, как и Ира, была компанейской и веселой. Мне импонировал Робик: он был старше меня на семь лет, выше среднего роста, интеллигентный, симпатичный, с умными и немного насмешливыми темными армянскими глазами. Работал Робик на каком-то секретном предприятии инженером. Вырос он с русской матерью – отец оставил их, когда Робику было четыре года. Еще он был охотником – в квартире висели большие оленьи рога. Приятным, мягким баритоном Робик пел романсы. В дополнение ко всему он неплохо рисовал природу и начал пробовать портреты. С мягкими манерами, он всегда с тактом и немного преувеличенным вниманием относился к женщинам. Алкоголем не брезговал, но не напивался. Женщины любили быть в его обществе, да и мужчины тоже. У нас как-то сразу, так же, как и у Иры с Наташей, сложились хорошие дружеские отношения. Робик с Наташей не ссорились, жили дружно. Была у них просторная четырехкомнатная квартира. С ними жила мама Наташи, учительница украинского языка и литературы. Мама Робика – врач психиатр в клинике для душевнобольных – жила неподалеку. Виталик подружился с их сынишкой Максимом – тот был на год младше Виталика, смышленый симпатяга. Вдвоем они с автоматами гоняли по театру. Наташа, невысокая, темноволосая и радушная женщина приятной наружности, вместе с Робиком часто принимали нас у себя. Вместе с Робиком мы по вечерам заходили в театр за своими женами.

В театральном кафе "Комарик" можно было купить кофе, коньяк, бутерброды с колбасой, иногда полакомиться пирожным. Роберт брал кофе с коньячком, я кофе с пирожным, и мы ждали окончания спектакля, после которого к нам присоединялись жены. "Комарик" заполняли актеры: Юра Брилинский, Витя Коваленко, Богдан Козак, Богдан Ступка, несколько актрис (все красивые), толпились в маленьком баре. Всегда было шумно и весело. Лицедеи – народ веселый.

Дом актера

Тридцать первое декабря. В последние дни насыпало немного снега, и сегодня, в последний день года, похолодало. Не первой свежести снег покрылся корочкой, и стало скользко. Ира – с непокрытой головой, в темном, чуть ниже колен пальтишке, в туфельках на маленьком каблучке, руки в длинных лайковых перчатках (подарок от кожгалантерейной фабрики) – крепко держала меня под руку. Шли встречать новый, 1968 год в Дом актера, в двух шагах от театра. Народу должно быть немало. Придут актеры из других театров. По пути мы остановились у большой красивой городской елки. Настроение, как и полагается под Новый год, волнующе-приподнятое. Банкет организовали в складчину – каждый обеспечивал свой стол закуской и выпивкой. В свободной руке я нес сумку с тем, что подготовила Ира.

Дом актеров был заполнен "под завязку". В одиннадцать выпили за старый год. В двенадцать какой-то пожилой актер произнес тост. В каждой компании пошли свои тосты. Ира не пропускала ни одного. Я, как всегда, делал вид, что пью. Робик знал, что я почти не пью, и никогда не настаивал. К часу ночи жена уже была в довольно праздничном настроении: ходила по залу, общалась, чокалась со многими и, пожалуй, слишком весело щебетала. Глазки блестели, и слышен был ее задорный смех. Пошли танцы под радиолу. Ира в третий раз подряд танцевала с одним и тем же неизвестным мне парнем и вовсю флиртовала. Настроение мое портились.

Мы вышли с Робертом на улицу покурить, но было холодно, и мы быстро вернулись. Народ веселился. Иры не было. "Наверное, вышла в туалет", – подумалось мне. За нашим столом было весело. Все наперебой рассказывали анекдоты. Я поглядывал на часы – Иры уже не было с полчаса. Наконец пришла и тут же стала всем разливать. Где и с кем была? Робик все видел и все понимал.

– Не злись, старик, ей просто весело, ведь Новый год, – пытался он меня успокоить.

Я молчал. Тут Ира встала и села на колени к Роберту. Посмеялась, пощебетала и уселась на колени к Юре Брилинскому. Посидела немного и уселась к Боде Ступке. Кроме нее, никто ни к кому на колени не прыгал. Мое улыбающееся лицо не соответствовало той буре, которая бушевала в моей груди. Сейчас я ее ненавидел. Она вела себя так, как будто меня рядом не было. Я сказал Роберту, что сейчас уйду один, без нее. Он посоветовал не усугублять:

– Придете домой – разберетесь.

В груди клокотало. Решил выйти на улицу покурить и "проветрить мозги". Когда я вернулся, Ира выплясывала с кем-то посреди зала.

– Хочешь, зайдем в театр? – предложил Робик.

– Зачем?

– Увидишь!

– Идем, мне все равно.

Наклонившись к Наташе, Робик что-то ей шепнул и взял со стола бутылку вина. Она улыбнулась, одобрительно кивнула.

До театра две минуты хода. Подошли к служебному входу. Робик постучал, и через пару минут показался заспанный вахтер:

– Чого треба?

– Привет, Иван. Мы хотим зайти ненадолго в оркестровую яму, – сказал Робик, вручая вахтеру бутылку вина. – З Новым роком!

Тот глянул на бутылку, на нас.

– Идить, но не на довго.

Мы пробрались в полутьме в оркестровую яму.

– Вот! – показал Робик на инструмент.

Это была фисгармония с двумя ножными педалями для подачи воздуха. Я никогда не играл на таком. Сел, попробовал. Было интересно. В большом ночном и пустом зале зазвучал орган.

– Знаешь "Гори, гори моя звезда"? – спросил Робик.

– Конечно! Поехали!

Он запел приятным лирическим баритоном. Потом спел "Ямщик, не гони лошадей". Я поиграл сам. Он спел еще пару песен.

В оркестровой яме мы пробыли более часа. Я был признателен Робику за то, что он притащил меня сюда.

Когда мы вернулись, было уже четыре часа утра. Многие ушли. Ира сидела с Наташей, заложив ногу за ногу, и курила. Увидела меня, спокойно посмотрела, ничего не спросила и продолжала курить. Я почувствовал себя каким-то ненужным. В пять утра пошли домой. Спать легли, отвернувшись каждый в свою сторону.

Утром проснулись в одиннадцать.

– Сварить кофе? – буднично спросила Ира.

Я молчал.

– Ты что, со мной не разговариваешь?

Молчу.

– Ну и не надо! А мне надо! – повела жена плечом и пошла варить кофе.

Кофе выпили, пошли к маме за Виталиком. К часу должны быть в театре на утреннике для детей сотрудников. Сынок спел "Ой, дубочки-дубки" и получил подарок от Деда Мороза. Дома у родителей я положил под елку большой железный конструктор. К трем часам мама ожидала нас к праздничному обеду. Как всегда, было очень вкусно. Посидели, с удовольствием, поели салат оливье, распили бутылку шампанского. Виталька, развесив бульдожьи щечки, усердно пыхтел над конструктором.

Лёне скоро должно было стукнуть двадцать. Он учился на втором курсе музыкального училища. Поступал два года подряд, занимался усердно. В первый раз не взяли. Пришлось маме, как и за меня, забашлять. На этот раз мама пошла к начальнику городского отдела культуры Витошинскому. Когда она положила конверт на стол, начальник привстал со стула:

– Вы это что?! Взятку даете?!

На что мама спокойно ответила:

– В этом кабинете вы, я и этот портрет Ленина.

Начальник медленно сел. Улыбнулся маме:

– Идите!

Конверт остался на столе.

Лёню приняли. Хорошо, что папа играл в ресторане, плюс мамина экономия – было чем забашлять.

Папа рассказал смешной случай. Как-то он играл еврейскую свадьбу. Дело шло к концу, и музыканты могли наконец передохнуть. Квартира была многокомнатной. Папа пошел искать туалет и случайно открыл дверь в комнату, в которой на столах стояли торты. В комнате полумрак, никого нет. Папа приблизился к столу и осторожно взял кусочек торта с кремом. Только открыл рот, как дверь открылась и вошла хозяйка. Растерявшись, папа успел спрятать кусок торта под пиджак, под мышку.

– Извините, извините, – залепетал он, – я искал туалет и... вот... не туда попал.

Бочком, с прижатой к туловищу рукой, с раздавленным тортом, пошел в туалет приводить себя в порядок.

Все посмеялись, включая и Иру. Все это время она отмалчивалась. Друг с другом мы не разговаривали. Попив чаю, мы собрались идти к себе домой.

Сынок захотел остаться у бабушки. Нельзя было оторвать от конструктора. Похоже, технарем будет?

На улицах скользко. Снег не убирали. Ира крепко держалась за меня, даже немного крепче, чем полагалось бы. Мне казалось, что она не против помириться. Я упорно молчал.

Дома я уселся в кресло и тупо уставился в книгу. Ира устроилась на кровати, включила телевизор. Пришло время спать. Я отвернулся к стене. И тут... жена применяет маневр, которым в дальнейшем не раз будет пользоваться. Как бы заснула и во сне ненароком положила мне руку на бедро. Пальчик ее лег мне на кончик и слегка, в сонной судороге, подергивался. Против природы не попрешь! Мы помирились.

Богдан Ступка

Начало мая. Город не просыхал от дождей. И сегодня небо мокрит. Закончив работу, я довольно быстро поймал такси и через десять минут был дома. В гостях у нас всегда желанные Робик с Наташей и Бодя Ступка. Было тепло, уютно и накурено. На столике стояли две бутылки коньяка «Плиска», одна из которых была еще не распечатана. Ира подскочила ко мне, обняла и чмокнула в щеку. Так, на всякий случай. Наташа встала и тоже чмокнула.

– Что у нас сегодня? – спросил я, усаживаясь на кровать возле Иры и Робика.

– Нет, никакое событие не отмечаем, – заговорила Наташа, – просто хотим выпить за нашего талантливого коллегу Богдана Ступку, которому уже пора дать нормальную роль, а то он заскучал.

– Бодя, ты скучаешь? – спросил я.

– Да так, чуток, – улыбнулся он в ответ.

Богдан мне нравился. С небольшой хитрецой-смешинкой в умных глазах, всегда в хорошем настроении, способный актер. Там, где был он – всегда было весело. Мы оба знали большое количество анекдотов и иногда рассказывали их на заданную тему.

Прошло немного времени, и Робик, откинувшись спиной на кровать, заснул. Наташа с Ирой, сидя рядом с ним, тихо беседовали. Богдан и я сидели за столом и тоже тихо разговаривали.

– Бодя, совсем недавно видел тебя в небольшой, но интересной роли Спинозы.

– Какой там недавно, более года тому, и меня это гнетет, я ведь трудоголик, мне просто необходимо быть занятым.

Посидели, помолчали. Богдан произнес:

– Умный народ евреи.

– Спасибо, – сказал я.

Снова помолчали.

– И с нелегкой судьбой, – добавил Богдан.

– Да, – молвил я, – отвертеться от судьбы сложно, но за пять тысяч лет научились выкручиваться – так и живем!

Ступка утвердительно кивнул головой.

– Анекдот рассказать, в тему?

– Давай, – махнул рукой Бодя.

– Прибыли на прием к Богу украинец, русский и еврей. Бог пообещал выполнить по одному желанию для каждого. Спрашивает украинца чего бы он желал? "Боженька, – просит тот, – сделай так, чтоб на свете не было больше москалей". Обещал – сделаю! Спрашивает русского, чего бы он хотел? Русский просит: "Если этот хохол хочет, чтоб нас не было, то сделай так, чтобы и их не стало". Обещал – сделаю! Спрашивает еврея чего хотел бы? "Боженька, – отвечает тот, – сделай то, что просили украинец и русский, а мне потом – дашь чашечку кофе".

– Да-а, – протянул Ступка и тут же, разливая по рюмкам оставшийся коньяк произнес: – Давайте выпьем за дружбу народов!

Проснулся Робик, и Богдан задал ему вопрос:

– Робик, говорят, что армяно-еврейские браки бывают редко, это правда?

– Правда. Зачем армянам еврейские цуресы (беды), у них своих хватает!

Опасная Ира!

Через короткое время Ольшанский предложил мне работу аккомпаниатора все в том же ансамбле «Дружба». Снова мы встретились с Ирой Бузиной, и иногда после репетиций я провожал ее домой. Как-то был у нас концерт в театре юного зрителя имени М. Горького. После концерта я предложил Ире проводить ее. Она согласилась.

Был конец февраля. Снег растаял. Тротуары подсохли. Прохладно. Ира – в теплой шубке, в сапожках на высоком каблучке, на голове меховая шапочка. Большие карие глаза весело реагировали на мои шутки-прибаутки. За пухленькими губами прятались белоснежные зубки. Бузина взяла меня под руку, шли весело болтая. И вдруг перед нами, загородив путь, встала моя Ира! Мы остановились.

– Гуляете?! – опасно процедила жена.

Крылья ее носа пошевеливались, как у лошадки. Схватив Бузину за шубу, моя Ира стала толкать и дергать ее.

– Что вы делаете?! Кто вы такая?! – закричала Ира Бузина.

– Жена моя, – пробормотал я.

– Чего вцепилась в него! – возвысила голос Ира и схватила мою спутницу за рукав шубки, норовя его оторвать.

– Прекратите! – отбивалась несчастная.

Взяв свою Иру за обе руки, я прижал к стене дома:

– Перестань! Что ты вытворяешь?! Она взяла меня под руку, чтобы не упасть!

Ира вырывалась и била меня по ногам. Прохожие останавливались. Прижав посильнее, я пытался ее успокоить:

– Пожалуйста, Ира, прекрати – смотри, толпа собирается, идем домой. Пожалуйста! Перестань!

Пока я держал жену, Ира Бузина исчезла. Моя Ира вырвалась и побежала. Догонять ее я не стал. Толпа таяла. Медленно побрел домой.

Когда зашел, жена лежала на кровати, и прежде, чем я успел молвить слово, что-то засвистело и больно ударило меня в лоб! Это был кухонный нож с деревянной ручкой. Именно эта ручка попала мне в лоб, точно в то место, на котором индийцы рисуют большую красную точку. У меня было не много шансов, что нож попадет именно этим концом. Такой реакции я не ожидал. Ирин взрывной характер не дал ей ни секунды подумать о том, что это все-таки нож!

– Ты что, очумела?!

Она сидела на кровати, поджав ноги и молчала. Из глубины комнаты блестели два глаза, как два буравчика, – ну точно рысь в засаде. Я не мог понять: ей, видите ли, позволено, а мне нет?! С другой стороны, был рад, что чувства ее ко мне так сильны, и даже почувствовал свою вину. После некоторой паузы я предложил ей бутерброд с чаем. Она отказалась. Сделав себе, я включил телевизор. Рассказывали о награждении крейсера "Аврора" орденом Октябрьской революции. Выключил. Разделся и лег. Ира лежала на боку, смотрела в стенку. Медленно, осторожно обнял ее. Не шевелится. Придвинулся ближе, нежно прижал, вдохнул ее запах. Через минуту-две почувствовал, как попа ее прижимается ко мне – мы помирились.

Ревность – чистейший эгоизм.

Слезы

Спустя две недели ансамбль «Дружба» снова давал концерт. После концерта Ира Бузина пригласила небольшую компанию к себе домой. Квартира находилась рядом с кукольным театром. Мама Иры была в командировке, отец с ними не жил. Распили бутылку шампанского. Все уже давно знали, что я «положил глаз» на Иру, и, долго не засиживаясь, ушли. Я сел к Ире на кровать и поцеловал ее. Она ответила. Легли, продолжая целоваться. Я попросил снять платье. Поначалу она не хотела, но уступила моей ласковой настойчивости. Может быть, бокал шампанского помог, или мои появляющиеся навыки обхождения с противоположным полом подействовали. Осталась в лифчике и маленьких белых трусиках. Быстро, стыдливо-кокетливо, блеснув своими большими красивыми глазками, нырнула под одеяло. Я, не снимая трусов, последовал за ней. Как же она была приятна на ощупь! Воспрянул я! Взобрался на нее и стал нежно-настойчиво стягивать трусики.

И вдруг... слезы! Этого я никак не ожидал.

– Ира, что случилось?

Она лежала подо мной и тихонько всхлипывала.

– Ира, я чем-то обидел тебя?

– Нет, не обидел.

Она посмотрела мне внимательно в глаза своими мокрыми большими очами. Красивые, розовые, припухшие от поцелуев губы произнесли:

– Я еще девственница, у меня не было мужчин.

Почему-то я не ожидал этого.

– Правда?! – изумленно спросил я.

– Конечно же, правда! – тихо, осуждающе ответила Ира.

Я медленно сполз. Понимал: захоти я сейчас ей обладать, все, что мне нужно было – это немного настойчивости. Сказать ей "люблю" не мог. Не было к ней никаких чувств, кроме плотского желания и страсти. Лег на спину, она положила голову мне на грудь и уже не плакала. Мы лежали молча. Я поцеловал ее, встал с кровати и стал одеваться. Она внимательно смотрела на меня.

– Ира, ты помнишь ту встречу у театра Горького?

– О да, конечно! Она мне чуть шубу не порвала, наверное, сильно любит? – усмехнулась Бузина.

– Наверное, – пожал я плечами. – Она ведь тоже Ира, и я, наверное, ее тоже люблю... Ты очень красивая и хорошая девушка, и мне совсем не хочется причинить тебе боль.

Она села, откинувшись на подушки.

– Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся, – произнес я, – и все будет по-другому.

Она молчала.

– Я пошел. Пока.

– Пока, – прошептала Ира.

Середина марта. Поздний вечер. Ни тепло, ни холодно. Но и не мокро. Я не спеша шел домой. После полета ножа мы с Ирой ссорились реже. "Может, она в самом деле любит? Мне бы прекратить мои гулянки, и кто знает? Ведь я люблю ее, и если у нас наладится... Мне никто не нужен, кроме нее", – уже не впервые уговаривал я себя. Сомнения подбрасывали: "Дурный думкою богатие".

Дома ждала идиллия. Ира с Виталиком только вернулись из театра, сидели за нашим маленьким складным столиком и жевали бутерброды, запивая чаем. Алкоголем не пахло. Сынок расправился с бутербродом, я достал пластинку, и все вместе послушали музыкальную сказку "Чиполлино". Ира постелила ему на кресле-кровати. Сами вышли во двор покурить. Вернулись – Виталик спал. Мы легли и сразу же крепко обнялись, прижались, шептали друг другу слова любви. Я был рад, что Ира Бузина оказалась девственницей. Был доволен собой и тем, что не поддался искушению и не тронул невинную.

Мы женаты уже четыре с половиной года. Ира с каждым годом проявляла все большую страсть в любви. (Может, это не только моя заслуга?) Мне всегда с ней было хорошо. Стоило дотронуться до нее... и я готов!

Прошло несколько дней. Сын ночевал у родителей, Ира пришла поздно, и от нее пахло алкоголем. Идиллией, к сожалению, не пахло.

– Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал, – спел я тихонько.

– Ты чего? – глянула родная на меня.

– Да так.

Другая музыка

Мама уже год работала при столе заказов в центральном пошивочном ателье. Папа дул в ресторане. Лёня учился в музыкальном училище. В погожий апрельский день я как-то проходил мимо клуба милиции, в котором все еще играл танцы все тот же армейский оркестр Глазунова. Воспоминание не из приятных.

– Рядовой Шик! – услышал я и остановился как вкопанный.

Посмотрел на мужчину, стоявшего у входа в клуб.

– Что, не узнаешь?

Посмотрев пристальней узнал. Это был майор Иванов – физрук полка.

– Товарищ майор! Здравствуйте! – улыбнувшись, подошел я к нему.

Он протянул мне руку. Мы поздоровались. Иванов был выше среднего роста, с крупным носом и маленькими плутоватыми глазками.

– Ты себе не представляешь, но я уже несколько раз думал о тебе!

– С чего бы?

– Ты не против зайти в клуб, дело есть?

Пришли в его просторный кабинет.

– Дело у меня такое, – начал Иванов, – я вышел на пенсию и уже год как работаю директором клуба милиции. Знаю, что ты играл одно время танцы с нашим оркестром. Видел, как ты хорошо организовывал и подготавливал полковые концерты, и пришла мне в голову такая мысль. Не поменять ли моих старперов на меньший и более современный оркестр? Вспомнил тебя, а ты тут как тут! Надо же! Что скажешь?

– Товарищ майор, – начал я, а у самого быстро прокручивалась картинка, как выгоняют Глазунова и говорят ему, что играть будет Шик со своим оркестром. Вслух произнес: – Как-то неожиданно. А что будет с этим оркестром?

– Да ничего не будет. Пусть дуют в свои трубы в полку, а здесь пусть уступают дорогу молодым! Уволю! – по-солдафонски отрезал Иванов.

– Как-то неудобно, – солгал я.

– Удобно, удобно. Ты мне лучше скажи, сможешь организовать современный оркестр?

– Мне нужно немного времени, чтобы подобрать музыкантов.

– Сколько времени?

– Дайте неделю.

– Вот тебе номер моего телефона, – протянул мне майор бумажку, – собирай оркестр и держи меня в курсе дела.

– Товарищ майор...

– Эдуард, называй меня Афанасий Петрович, – улыбнулся Иванов.

– Хорошо, Афанасий Петрович, на сколько человек можно рассчитывать?

– Сколько ты считаешь, что нужно?

– Шесть музыкантов и два вокалиста, – быстро и уверенно ответил я.

– А у меня играют десять. Вот уже две зарплаты сэкономил. Давай, собирай.

– Хорошо, – сказал я и протянул ему руку попрощаться.

– Подожди. – Афанасий Петрович открыл ящик в столе, вытащил бутылку коньяка и две рюмки. – Ну, чтоб все получилось!

Отказываться попросту не имел права.

Музыкантов и певца нашел в три дня. Нужно было поговорить с Ивановым. При первой встрече на радостях забыл спросить о зарплате. Директор клуба встретил приветливой улыбкой.

– Садись, – указал он на стул, – рассказывай, как дела продвигаются?

– Дела идут прекрасно! Нашел музыкантов и певца. Певицу тоже найду.

– Хорошо, хорошо, молодец!

– Афанасий Петрович, – начал я, – у меня два вопроса.

– Слушаю.

– Первый, важный вопрос – какая будет у нас зарплата?

– Значит, так – играете три раза в неделю, ребятам по семьдесят, тебе девяносто, и еще вы обязаны дать три, а может, четыре концерта за год. Первомайский, ноябрьский и, конечно же, на День милиции.

– Подходит! И второй вопрос: мне нужно купить электроорган, но в продаже их нет, мне нужна ваша помощь.

– Какой ты хочешь?

– Наш отечественный – "Юность".

– Думаю, наша милиция нам поможет, – подмигнул Афанасий Петрович, – будет тебе орган!

"Юность" была куплена через неделю, и в середине апреля начались репетиции. С Ивановым договорились, что майский концерт даст военный оркестр, а мы пока будем репетировать и где-то в середине мая – начнем.

Музыкантов подобрал хороших. Саксофонист – Рома Хабаль, с которым играл в училище. До училища он, как и я, окончил музыкальную школу по классу скрипки. На трубе играл Женя Миловидов, перешедший на трубу после музыкальной школы по баяну. Гитарист – Миша Лещ, бывший скрипач. Бас-гитара – Игорь Гунько, бывший скрипач, сейчас студент третьего курса консерватории по классу контрабаса. Я был не единственный, кто не выдержал испытания скрипкой. Ударником был Вова Боярский, единственный, кто не учился музыке. С отличием окончивший Львовский политехнический институт и уже поигравший в нескольких оркестрах, он днем заведовал лабораторией при полиграфическом институте. На долгие годы он станет моим близким другом.

О себе без ложной скромности скажу, что с электроорганом подружился и с каждым месяцем играл все лучше. Пел Валерий Дусанюк, тот же, который был солистом нашей полковой самодеятельности, и тот же, кто выручил меня, когда уговорил свою подружку Олю пустить на время пожить Иру в квартиру, в которой я вешал, резал, любил и плакал. Приятный в общении, эрудированный и симпатичный парень, пел неплохо. У сцены собиралось много поедающих его глазами девчонок, но никто никогда не видел его с девочками. Они его не интересовали. Тогда еще мы не могли этого понять. А ведь когда-то встречался с Олей...

Это было время "The Beatles", и их песни составляли большую часть нашего репертуара. Советы довольно снисходительно относились к "битлам". Играли "The Rolling Stones" и другой рок. Это уже была другая музыка, и я получал неизмеримое удовольствие. Нравилось мне не так руководить оркестром, как слышать звучание своих аранжировок. К тому же, списывая с записей музыку, учился. Все это мы разбавляли советской песней.

Мы стали вокально-инструментальным ансамблем "Сирена". Успех пришел сразу. Спустя две недели у входа, уже собиралась большая толпа желающих попасть на танцы. Афанасий Петрович был доволен.

Раз в неделю я ходил на кожгалантерейную фирму. Мне предложили еще одну работу – на мясокомбинате, тоже на один раз в неделю. От халтур не отказывался. Появились денежки. Ире купили каракулевое пальтишко. Мама подсобила, и лучший закройщик ателье пошил мне тяжелое серое ратиновое пальто.

На репетиции в мясокомбинат приходил я с пустым портфелем. После репетиции ответственная за культурно-массовую работу, очень приятная женщина в летах, выносила мне за проходную мой портфель, заполненный мясом и колбасой. Перед репетицией я уплетал горячие пирожки, принесенные к ней в кабинет из цеха. Участницы самодеятельности, пять-шесть женщин пожилого и среднего возраста, на репетицию приходили в фартуках, запачканных коровьей кровью. Садились в кружок, и мы пели украинские песни.

Ансамбль "Дружба" я оставил.

Готовить жена не любила, могла изредка сварить суп. В еде я не очень привередлив, и по этому поводу проблем не было – их хватало и без того. Теща довольно часто приезжала, привозила большую миску котлет и вареников.

Дома было все по-прежнему. Ссорились – мирились – ссорились – мирились. Пришло лето. Театр собирался на двухмесячные гастроли. Теща приехала забрать на все лето Виталика. Ира уехала на два месяца. Два месяца каждый будет жить своей жизнью.

"Сирена" сыгрывалась. Играли уже неплохо. Взяли певицу Валю Маркову. Приятным голоском она пела советские лирические песни.

Афанасий Петрович как-то попросил зайти.

– Эдуард, – сразу с порога начал директор, – нам нужно заработать!

– Каким образом?

– Каким образом? Играть будете! Концерты. Ты пойми, Эдуард, клуб ведь на хозрасчете, и надо покрывать расходы.

– Понял! И как часто вы хотите, чтобы мы давали концерты? И будем ли мы за эту деятельность что-то получать?

– Вот видишь, ты как?! Сразу о деньгах беспокоишься! А сделать полезное для клуба, в котором работаете, не можете?! – раздражено проговорил Иванов.

– Афанасий Петрович, – спокойно ответил, – мы профессиональные музыканты, и этим кормим свои семьи. Если вам надо, чтобы мы где-то сыграли – конечно же, мы сыграем, но играть концерты часто и бесплатно мы не сможем.

– Ишь как заговорил! Профессионалы! – раздраженно буркнул Афанасий Петрович, доставая из ящичка бутылку коньяка и одну рюмку.

Хлопнул рюмку, вернул бутылку в ящичек. Поднял хитрые глаза на меня, внимательно посмотрел:

– Значит, так! На большие деньги не рассчитывай! Все будет зависеть от количества зрителей, я буду вам подбрасывать.

Я понял, что задавать вопросы – излишне. Еще тот прохиндей!

– Хорошо, попробуем, – согласился я, собираясь выйти.

– Погоди идти, я еще не все сказал! – остановил начальник. – Ты знаешь, – продолжал он, – Олю Комисарову и Катю Образцову. Так ты их включи в программу, они будут петь на концертах без денег.

Оля Комиссарова, рослая, крепкая женщина лет на десять старше меня, пела на танцах бесплатно с оркестром Глазунова. Репертуар Кати, бывшей примерно тех же лет и той же комплекции, состоял из русских народных песен. Как правило, перед выходом на сцену она опустошала с горла чекушку. Обе уже много лет пели в самодеятельности при клубе.

– И еще, вам нужен кто-нибудь, чтобы вести концерт и забавлять разговорными номерами публику... ну этот... как его?

– Конферансье, – подсказал я и добавил: – Найду.

Решил я спросить Марата – Игоря Жыховича – не хочет ли он вместе с Блиновым иногда поучаствовать в концертах. Но у Марата проявились тяга и способности к торговле – он устроился в магазин, торгующий холодильниками. На таком месте можно было неплохо заработать. Люди годами стояли в очередях за холодильниками. Марат отказался. Вечером на работе рассказал ребятам о ситуации с концертами и спросил, не знает ли кто-нибудь, кого-то, кто мог бы быть ведущим концерта. Боярский сказал, что знает двух способных ребят, участников Сатирического театра эстрадных миниатюр Политехнического института (СТЭМ) – Марика Срибного и Сашу Тросмана. Они после окончания политеха, будучи инженерами, все еще участвовали в спектаклях. Привел ребят. Они согласились.

Друзья

Комфортно и удобно может быть со многими людьми. Друг – это нечто большее. Только с другом можно мыслить вслух. Близких друзей ищут долго. Марик, так же как Боярский и Робик, стал моим другом.

Небольшого роста и немного тучный, умный весельчак – он был душой любой компании. И даже снялся в украинском комедийном фильме "Женихи". Сын Марика Саша, сын Боярского Гена и наш Виталик стали хорошими друзьями. В концертах Марик и Тросман играли тот же номер "Сильва", который в армии играли Марат и Блинов. После выхода на сцену в женской одежде совсем не худого Марика никто ничего не слушал – зал смеялся.

В семье у него не все было ладно. Ребенку не было и двух лет, как жена Марика Полина, красивая фактурная женщина, возобновила встречи с парнем, с которым встречалась несколько лет до того, как вышла замуж за Марика. За внешней веселостью друга скрывались глубокие переживания. Вскоре они разошлись, жена вернулась к тому, с кем встречалась раньше. Марик стал жить один, и я довольно часто бывал у него.