Текст книги "Садовник"

Автор книги: Эдуард Говорушко

Соавторы: Элла Матонина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Я боялся даже представить, что будет со мной, если воровство раскроется. Но бог миловал и пропажи денег до поры до времени не замечали. За книги мне тоже попадало. Я мог так увлечься чтением, что забывал про уроки, не слышал, как мать просила принести воды из колодца или присмотреть за младшим братом. Вот почему это увлечение днем довольно строго дозировалось. А в десять вечера мать просто гасила свет, игнорируя мои слезные просьбы дочитать страницу...

Но вот однажды мне пришла в голову мысль, что читать можно и под одеялом, если воспользоваться электрическим фонариком. И я сделал очень солидный заказ своему поставщику, под который взял в платяном шкафу, где мать хранила отцовскую зарплату, целых двести рублей. Фонариком я пользовался две ночи, пока мать все же не заметила исчезновения денег. Наказание было жестоким: отцовский ремень так исходил мое мягкое место, что целых три дня мне было трудно сидеть... Принял мужское решение: с воровством завязываю.

А через два месяца опять исчезла сторублевка. Конечно, в мою невиновность никто не верил. Снова получил под завязку. Еще спустя неделю нас впервые повезли в Бобруйск фотографироваться. Ехали мы в пустом детском вагоне, и, когда пересекали длиннющий железнодорожный мост, мать взяла меня за хатыль, открыла дверь вагона и вывела на подножку.

–  Признавайся, ворюга, а то полетишь вниз!

Я здорово перепугался, но признаваться было не в чем. Нас, троих братьев, сфотографировали крупным планом. И до сих пор, когда вижу на этом снимке стриженого, ушедшего в себя пацана в модной тогда вельветовой толстовке, на глазах появляются слезы.

К Пасхе решили сделать перестановку в квартире, и я помогал маме передвигать шкаф. А под ним оказалась... злополучная сторублевка. Со мной была истерика, рыдала и прижимала меня к себе мать. Всю жизнь я периодически вижу во сне мчащийся сквозь стальные фермы поезд, мелькающую далеко внизу воду... И чувствую ту самую острую обиду. И все же я люблю своих отца и мать. И всегда жил и живу так и таким, каким бы они хотели меня видеть. И знаешь, Андрюша, почему? В юности, начитавшись мало издаваемого тогда Достоевского, я попытался понять, почему мать так жестоко с нами обращалась. И понял, что она нас очень и очень любила. И хотела, чтобы мы выросли людьми  –  так она говорила, пропуская само собой понятное слово "хорошими". Но была уверена, что, будучи малограмотной, она "людей" из нас сделать не сможет, если, не дай бог, умрет отец. А отец был комиссаром партизанского отряда, а перед этим пережил плен и побег из плена. И пришел из партизан с больным сердцем в сорок четвертом, после освобождения деревни от фашистов. И бывало, срываясь из-за наших шалостей и непослушания, тут же хватался за грудь и глотал валерьянку. Так вот, чтобы он не "рвал себе нервы", мать наказывала нас "поперед батьки" и без него. Я это понял и давно простил свою мать, но вот поцеловать ее впервые заставил себя в 32 года. Потом до самой ее смерти было между нами все хорошо и понятно. А твоя мама и бабушка каждый день ходят обцелованные тобой, да и мне, признаться, кое-что перепадает. И ты нас очень трогаешь тем, что регулярно признаешься в любви всем нам, даже собаке Малышу, твоему четвероногому другу. Вчера, например, я подслушал, как ты сказал бабушке: "Наташа, я так тебя люблю, что даже сердце умирает!" (У тебя вдруг появилась милая привычка называть нас всех по именам.) Бабушка тебя поправила: "Замирает!" И не только потому, что так правильнее, но и потому, что ученые говорят: чем позже ребенок узнает о смерти и словах, ее характеризующих, тем он психологически здоровее. "Нет, бабушка, именно умирает. Но ты не бойся, оно никогда не умрет, потому что любовь никогда не кончается!"

Да, Андрюша, любовь никогда не кончается, но откуда об этом знаешь ты в свои четыре с половиной года, скажи на милость?

До недавних пор был уверен, что именно Достоевский избавил меня от всех тех комплексов, которые, по мнению молодых здесь психотерапевтов, просто-таки обязаны быть при той системе воспитания, которую исповедовали мои родители. Но сейчас я понял, что один комплекс у меня все же есть. Я не доверял, не доверяю и не могу полностью довериться женщинам. А без этого невозможно сделать женщину счастливой. И быть счастливым самому.

...Мечтать о совместных сновидениях мне, конечно, никто не запретит. Но самое большее, что я могу пока сделать,  –  рассказывать Андрюше о моем детстве и юности. Ему эти рассказы нравятся. По его расспросам я понимаю, что некоторые моменты он как бы сам переживает, так как мальчик он невероятно впечатлительный и вдумчивый. Кстати, именно ради него я впервые занялся своей родословной. В это время были живы еще старшие сестры моей матери, и они рассказали о моих дедушках и бабушках, о прадедушке с материнской стороны. Все они были простыми крестьянами и работали на помещика. Все, что я узнал и что знал раньше,  записал в надежде, что Андрюша и Анечка когда-нибудь заинтересуются своими европейскими предками.

Но, если честно, сейчас мне трудно сказать, чего же я, собственно, хочу от своих внуков. Да, хочу, чтобы они были прежде всего "людьми", как говорила моя мать. Еще – чтобы они были образованными людьми, с широким кругозором. Чтобы знали и любили литературу, русскую в том числе. Чтобы были интеллигентны, умели понять другого, сопереживать ему. Чтобы одинаково были счастливы на своей родине  –  в Америке – и на родине своих предков. И чтобы не забывали о ней. Чтобы иногда перелетали океан – посетить родные могилы и послушать соловьев... Что еще  –  не знаю. Вот еще одна из причин, по которой я не хочу приживаться в Америке, а и дальше намереваюсь эдаким мифическим гигантом стоять одной ногой здесь, а второй  –  там, в Белоруссии, России, Латвии, взяв Андрюшу с Анечкой на руки. Чтобы они слышали биение моего сердца, когда я смотрю за океан. Но будут ли мои внуки счастливы в Америке американцами с русской душой и русской памятью? А может, и совсем наоборот? Впрочем, что об этом гадать сейчас? Надо сделать все от нас зависящее, оставив их собственный путь им.

...И все же, если может случиться чудо, Андрюша, я бы хотел оказаться в твоем будущем. И конечно же, дать вам с Анечкой пару ценных русских советов!

Как опереться о земную твердь по обе стороны океана!

Я хотел твердо, спокойно и с любовью опереться на земную твердь по обе стороны океана. И вот твердь качнулась...

Никогда раньше так часто не слышал траурных звуков церковного колокола: в Бостоне и окрестностях проходят панихиды по погибшим. Два самолета, протаранившие Международный торговый центр, взлетели из местного аэропорта Логан. Погибли члены экипажей, пассажиры. Их нельзя похоронить, так как тела невозможно извлечь из развалин... Прошла панихида в память о пилоте Джоне Огановском, выжившем во Вьетнаме, отце трех дочерей. Он был еще и фермером,   часть своей земли сдавал в аренду выходцам из Камбоджи, которые выращивали здесь привычные для них культуры.

Джоди Миллер, проводившая в тот роковой полет двух своих самых близких подруг, рассказала после поминок, что вместе с ними потеряла и часть самой себя...

Невольно вспоминается эпиграф к роману "По ком звонит колокол" Эрнеста Хемингуэя: "...Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе". Эта мысль, как мне кажется, во многом объясняет реакцию рядовых американцев, мирных и радушных в основном людей, которые вдруг столь впечатляющим большинством высказались за военную акцию против террористов. Они стоят не столько за возмездие, сколько за безопасность в будущем. Для себя и своих детей. Другое дело, можно ли возмездием остановить террористов?

В тот черный вторник 11 сентября все мои здешние собеседники подчеркивали, что жестокая и циничная атака террористов в одночасье изменила как американцев, так и саму Америку. Подразумевалось, что, несмотря на давний Перл-Харбор, на взрыв в том же Международном торговом центре в сравнительно недалеком 1993-м, жители Нового Света чувствовали себя слишком уж неуязвимыми, защищенными двумя океанами и мощью своей богатой страны от неурядиц остального беспокойного мира. Честно говоря, мне нравились эти не унывающие, уверенные в себе и в своих жизненных ценностях трудоголики, с готовностью предоставляющие нуждающимся место под своим американским солнцем. И очень уж не хотелось, чтобы они стали вдруг беспокойными, угрюмыми и подозрительными. Да и можно ли так сразу стать другими? Спустя две недели оглядываюсь вокруг: что же, собственно, изменилось? К сожалению, воинственность, спровоцированная бессмысленным и жестоким терактом, не пошла на убыль. Питаясь от нее, политики в свою очередь подпитывают ее своей риторикой. Слово "война" слетает с уст главного американца Джорджа Буша по нескольку раз в день. Дошло до того, что некоторые стали считать, что буква "W" в его полном имени  –  George W. Bush  –  означает не Walker, а war   "война". Американцы аплодируют объявлению войны террористам, выдвижению спецназа к границам Афганистана, походу авианосцев в Персидский залив и жесткому, фактически заранее невыполнимому ультиматуму талибам о выдаче бен Ладена и его сподвижников.

В Конгрессе США нашелся лишь один "диссидент". Барбара Ли, конгрессмен-демократ от Калифорнии, единственная из всего состава Палаты представителей нашла в себе мужество проголосовать против применения военной силы в ответ на совершенные теракты. Полиции пришлось усилить ее охрану. В ее адрес поступило много угроз, хотя она и пыталась в ответ на каждый телефонный звонок и электронное письмо объяснить свою точку зрения. Сдержанную позицию занимают и американские студенты. Осуждая террористов, они на своих собраниях призывают задуматься над тем, почему многие в мире ненавидят Америку, и предупреждают, что спонтанное применение силы не принесет желаемого результата. Об этом рассказал мне Кирилл Кришталь, студент одного из престижных частных колледжей в Портленде, штат Орегон. Но тут же посетовал, что, судя по масс-медиа, эта точка зрения не выходит пока за пределы университетов и колледжей. Не пришло время, слишком остра еще боль недавней трагедии.

Газета "USA today" тоже озаботилась вопросом, почему многие в мире ненавидят Америку. И представьте, обнаружила достаточно серьезные причины, на которых мне сейчас вряд ли уместно останавливаться.

Итак, Америка объявила войну терроризму. Правда, с кем и как воевать еще далеко не ясно. Дата первой операции в этой войне неизвестно с кем определена  –  30 сентября. Остается лишь надеяться, что к этому времени кропотливая работа ЦРУ и других спецслужб принесет результаты и враг будет выявлен, что позволит обойтись без невинных жертв. Пока же это больше похоже на войну с тенью.

Джордж Буш предупредил народ и Конгресс, что война будет продолжаться до полного уничтожения терроризма, не менее десяти лет.

Но каким же образом повлияло объявление войны на жизнь обычных американцев?

Руководство штата Массачусетс и Бостона сочло нужным предупредить о возможных терактах 22 сентября. Но и в этот день на Гарвардской площади   толпы безмятежной молодежи. Парни и девушки сидят в скверах, а то и прямо на тротуарах, слушают музыку многочисленных ансамблей, которые уже давно прописались здесь. Пожилые люди как ни в чем не бывало сражаются в шахматы за столиками уличного кафе. Многолюдно и в центре Бостона, на улицах среди небоскребов деловой части города в Центральном парке, в ресторанах.

Приходят в себя и ньюйоркцы. На деловых и приятельских встречах они уже перестали говорить о недавней трагедии. И о политике тоже. Обычные разговоры о жизни, об искусстве. Американцы платят налоги и считают, что тем самым они вносят свой вклад в безопасность страны. Остальное, мол, дело правительства. Но о родственниках погибших американцы не забывают. Большие и маленькие компании, богатые и небогатые граждане внесли многие сотни миллионов долларов в помощь осиротевшим. Пожертвования  – от пяти долларов, полученных школьницей на мороженое, до десяти миллионов, пожертвованных компанией "Дженерал электрик", открывшей этой суммой настоящий марафон благотворительности.

После теракта на улицах удвоилось количество американских флагов. Звездно-полосатое полотнище торжественно вывесил и наш сосед напротив, выходец из Италии. Как символ единения со всей страной, объяснил он мне. Кстати, американские флаги  –  от маленьких, для автомобилей, до громадных  –  нынче самый ходовой товар в Америке. Но их покупают и вывешивают не только как символ патриотизма. Владелец ближайшей к нам бензоколонки армянин Сурен, уже более пятнадцати лет проживающий в США, еще и перестраховался: вдруг примут за араба? Нет, он боялся скорее не нападений, а того, что патриоты станут объезжать его бизнес стороной. Куда более предусмотрительными оказываются эмигранты в Нью-Йорке. Лавочник на 203-й улице сообщает в объявлении на витрине:  "Я из Индии". На оконных стеклах индийского же ресторана "Salaam Bombay" вывешены куда более серьезные охранные грамоты: "Боже, благослови США", "Мы молимся за жертвы и их семьи". Патриотизм проявляется и совсем уж в неожиданных для рациональных американцев поступках. Люди специально приобретают товары местного производства: одежду и обувь, продукты питания. Правительство приветствует добрые намерения своих граждан. Америка и до теракта стояла перед угрозой экономического кризиса, теперь же в катастрофической ситуации оказались авиа– и туристические компании, многие производители. То и дело сообщается об увольнении большого количества работающих. Инстинктом самосохранения можно считать тот факт, что американцы теперь готовы пожертвовать своей свободой и демократией. Они не возражают против обысков в домах подозреваемых лиц, чуть ли не с удовлетворением подвергаются усиленным досмотрам в аэропортах. Прилетевший в Бостон из Нового Орлеана 62-летний Терри Вест был доволен усиленным режимом проверок в аэропорту: "Если бы они попросили меня раздеться донага, я бы сделал это без секундного колебания". И (что совсем кажется невероятным) американцы, похоже, готовы согласиться на прослушивание телефонных разговоров при чрезвычайных обстоятельствах.

* * *

"Смерть каждого человека умаляет и меня",  –  пишу я опять через несколько дней эти хемингуэевские строки. Как ни велико число жертв в этой американской трагедии века, их могло быть гораздо больше, если бы не воля к жизни, не привычка рассчитывать на самого себя, способность откликнуться на чужую боль и горе  –  качества, присущие лучшим представителям цивилизованного общества.

И если бы не любовь. Рассказы уцелевших, современные средства коммуникации  –  электронная почта и мобильные телефоны  –  донесли до нас переживания тех, кто был в двух шагах от смерти, и тех, кому посчастливилось все же их не сделать. Многие звонки, практически с того света, заканчивались словами, с которых жизнь начинается:  "Я тебя люблю". Именно поэтому эвакуация чуть ли не сотни тысяч людей проходила без паники. Да, времени не хватило, чтобы спастись всем. Многим, оказавшимся на этажах выше протараненных, террористы-самоубийцы не дали даже малейшего шанса. После обвала обеих башен Международного торгового центра не исключались новые удары. Но жители не поддались панике, не стали в спешке покидать город. Нью-Йорк напрягся и начал разбирать завалы, спасать из-под пятиэтажной груды свай, обломков, искореженного металла и пепла тех, кого еще можно было спасти, лечить тех, кого можно было вылечить. В некоторых продовольственных магазинах Манхэттена были очереди, люди запасались продуктами и водой, но несравнимо длиннее очереди образовались у госпиталей. Люди молча стояли часами, чтобы отдать свою кровь пострадавшим. Многие уходили не дождавшись, но оставляли свои адреса и телефоны, выказывая готовность приехать снова по первому зову.

До сих пор не разгадана тайна "Боинга-757", угнанного из аэропорта Ньюарк в штате Нью-Джерси и разбившегося над Пенсильванией. За Кливлендом самолет отклонился от курса и по ряду предположений должен был протаранить резиденцию президента в Кемп-Дэвиде или Капитолий. С его борта своим близким и в службу спасения "911" позвонили четверо человек. Они сообщили, что самолет захвачен. Марк Бингхэм в своем звонке матери дал понять, что несколько пассажиров намерены помешать террористам.

Пассажир Томас Бурнет сказал своей жене буквально следующее: "Я знаю, что мы погибнем, но мы выдержим, потому что мы с тобой вместе. Я люблю тебя, дорогая". На этом связь прервалась. Об этом рассказал журналистам священник их прихода Фрэнк Соласикко. Стюардесса Сиси Лайлс позвонила по мобильному телефону своему мужу в Форт-Майерс, штат Флорида: "Я уже тебя не увижу, но знай, что я очень люблю тебя и мальчиков". У супругов Лайлс  –  четверо сыновей. Во время этого краткого разговора были слышны жуткие крики.

По звонкам с самолета, протаранившего одну из башен Международного торгового центра, специалисты восстановили жуткую картину в салоне. Террористы были вооружены ножами. Они увели одну из стюардесс в хвостовое отделение и стали ее убивать. Пилот покинул кабину, чтобы спасти ее. Угонщики получили доступ к управлению и направили машину к заранее спланированной цели. Об этом рассказал один из пассажиров, позвонивший отцу. Стюардесса с этого же борта позвонила своему мужу, чтобы попрощаться и сказать ему о своей любви. А потом еще успела сообщить по телефону "911", что других бортпроводниц перерезали, "кабину захватили" и самолет падает на Нью-Йорк.

Лена работала секретаршей на 46-м этаже северной башни Международного торгового центра, Эрнесто  –  на шестидесятом в южной. Познакомились они три месяца назад, в первый же ее рабочий день на новой должности. Эрнесто пришел к ее шефу, она, лишь мельком взглянув на него, подумала, что он слишком красив для нее. А через день Эрнесто позвонил и пригласил ее на ланч в кафе на 56-м этаже своей башни. Она ему представилась как Элен. Он сразу же спросил, как зовет ее мама. "Лена, Леночка",  –  ответила она. Ему понравилось... Так начался их роман.

Своей маме Лена долго о нем не рассказывала. Лене было за двадцать пять, и мама устала от ее девичества и от ее романов то с жутко ревнивым грузином, то с красавцем мексиканцем, инженером с трикотажной фабрики. Да и с работой все как-то не складывалось, несмотря на ее почти безукоризненный английский. Модели из нее не получилось, все какие-то случайные заработки да тусовки. Однажды, когда Лена принесла любительскую фотографию, где она снялась на одной вечеринке с Леонардо ди Каприо, мама чуть не расплакалась. Зачем, дескать, тебе эти знаменитости, эти вечеринки, вышла бы ты уже скорее замуж за нормального русского парня. Вон их сколько в Бруклине! А она нашла себе тридцатилетнего латиноамериканца.

В тот ужасный день Лена пришла на работу пораньше и включила компьютер. Послание от Эрнесто уже было: "Привет, как ты? Увидимся за ланчем?" И вдруг все здание содрогнулось, как от землетрясения. Но удар шел сверху. Что могло произойти? Зазвонил мобильник. "Все бросай, беги вниз. В башню врезался самолет, я бегу к тебе навстречу",  –  говорил Эрнесто.

Лену мать разыскала в госпитале спустя четыре дня после катастрофы. Эрнесто не нашли.

Может, когда-нибудь Камерон или кто-то другой захочет снять еще один "Титаник". История Лены и Эрнесто вполне может пригодиться. Но найдутся ли технические средства, с помощью которых можно воссоздать катастрофу двух современных небоскребов, где раздавлены тысячи и тысячи людей, не отправлявшихся в рискованное путешествие, а пришедших, как обычно, на свои рабочие места?

Многие чудом спасшиеся не очень охотно рассказывают о своей удаче. Будто стесняются того, что остались живы. Марк и Зина, рассказав о своем спасении, просили не называть их фамилии. Они приехали в Америку из Одессы. Марк работал программистом в одной из крупнейших компаний на 65-м этаже северной башни Международного торгового центра, Зина  –  бухгалтером в известном книжном магазине "Barness and Noble" здесь же, на Манхэттене. Она приехала на работу из Бруклина еще до девяти часов. Прежде чем сесть за компьютер, подошла к окну с видом на Международный торговый центр. И увидела невероятную картину, которую вряд ли забудет до конца своей жизни: огромный самолет таранил северный небоскреб. "Там же Марк",  –  мелькнуло в голове. И бросилась к телефону. Марк взял мобильник. "Срочно беги!" Слава Богу, на этот раз ни о чем не переспрашивал. Потому и не спрашивал, что перед звонком жены почувствовал страшной силы удар, от которого небоскреб закачался. Выскочил в коридор. К лифту уже было не пробраться, рванулся к лестнице, как и многие другие. Впереди было 65 этажей. Здоровые помогали раненым. Как ни странно, ни плача, ни воплей Марк не слышал, спускался по лестничным маршам ступенька за ступенькой. На нижних этажах увидел спасателей из пожарной службы. Сколько могло пройти времени, не знает до сих пор, но думает, что полчаса... На улице асфальт был залит кровью, а когда поднял глаза кверху, увидел, что из окон небоскреба падали люди. Разбивались насмерть. К ним никто не подходил. Все убегали от разбившихся, не озираясь. Как на картине "Последний день Помпеи". Он побежал вместе со всеми.

Зина пошла к небоскребам. Увидела, как обрушилась одна из башен, потом   другая. Домой она шла четыре часа через Бруклинский мост. Марка дома не было, он пришел спустя пару часов и был абсолютно невменяем. И до сих пор не пришел в себя.

Этот случай далеко не единственный. Нэт Алкамо говорил по телефону со своей невестой, которая сказала ему, что надо поскорее покинуть 60-й этаж южного небоскреба, где находился его офис. Спускаясь по лестнице, Нэт проигнорировал не только объявление по внутренней трансляции, призывавшее оставаться на своих местах, так как здание будто бы в полной безопасности, но и слова сотрудника с портативным мегафоном на 44-м этаже, заявлявшего, что здесь так же безопасно, как и на улице. Многие ему поверили...

Есть случай прямо-таки чудесного спасения. Женщина работала на 46-м этаже южной башни и пошла позавтракать в кафе на 52-й этаж. Когда в башню врезался самолет, она хотела побежать со всеми по лестнице, но людей было так много, что ее буквально выдавили в открытое окно. Опомнилась уже на земле. Встала и пошла.

Газета "The Washington Post" и агентство ABC News опросили 608 взрослых и случайно отобранных респондентов и выяснили, что 84 процента американцев из разных штатов поддержали осуществление военных действий против любой страны, помогающей террористам или укрывающей их. Девять американцев из десяти выразили уверенность в том, что США смогут найти и в судебном порядке наказать виновных в организации преступления.

Я лично сам опросил своих знакомых ньюйоркцев на эту же тему. Каждый (вдумайтесь  – каждый из них!) настаивает на том, что Америка должна снести с лица земли Афганистан и другие арабские страны, поддерживающие террористов.

Америку захлестнула волна антиисламских настроений. В одном из пригородов Далласа был обстрелян Исламский культурно-религиозный центр. Лидерам ведущих исламских общин в США и американцам арабского происхождения грозят убийством. Оскорблениям подверглись кувейтские школьники, занимающиеся в различных городах страны. Политики пытаются сдержать эту волну стихийной ненависти.

А на асфальте в Юнион-сквер в Манхэттене можно увидеть десятки полос оберточной бумаги, на которой букетики цветов и фотографии панорамы города еще с башнями Международного торгового центра. Кое-кто оставлял свои записи. На английском, испанском, китайском и японском. Рассудительное: "Нет возмездию! Нам нужен мир" тонуло в призывах к отмщению: "Слова пусты   пора им врезать", "Убей или будь убитым!", "Боже, благослови Нью-Йорк!", "Убей обезьяну!". И здесь же  – рвущая сердце: "Кевин, знай, я люблю тебя. Мама".

Единственная русская надпись, как и следовало ожидать, носила философский характер: "Неужели кто-то кому-то что-то этим доказал?"

Из Москвы

Страшно мы живем на Земле. Играем ею не по праву, как маленьким круглым детским мячиком. А вдруг он закатится куда-то, чтобы исчезнуть, не найтись НИКОГДА?

Ты теперь  садовник  – и в силах показать нашу любовь к Земле. Украсить ее цветами, травами, деревьями. Как бы за всех нас просить у нее прощения. Помнишь, в "Уединенном" Василия Розанова:

"Взгляните на растение. Ну там клеточка к клеточке... Понятно, рационально и физиологично. Вполне научно.

Но в растении, "как оно растет", есть еще художество. В грибе одно, в березе другое: но и в грибе, и в березе художество.

Разве "ель на косогоре"  – не художественное произведение? Разве она не картина ранее, чем ее можно было взять на картину? Откуда вот это-то?! Боже, откуда?

Боже,  – от Тебя".