Текст книги "Сказки и истории"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Трудно представить, какое тут поднялось ликование. Я не знаю более приятного ощущения чем то, которое испытывает отъявленный поджигатель, когда ему вдруг сообщают, что он невиновен в поджоге.

Страсти улеглись не скоро, но как только мы немного освоились с мыслью о собственной чистоте перед законом, мы вспомнили о Томе Симпкинсе, хозяине пострадавшей фермы, чья судьба вызывала у нас серьезные опасения. Однако и здесь все обошлось благополучно. Позднее мы узнали, что Том, его жена и их работник Ханисетт поклялись под присягой, что накануне они разрешили какому-то бродяге переночевать в стогу сена, а потом на пепелище были найдены его трубка и обугленная коробка спичек. Таким образом честное имя мистера Симпкинса осталось незапятнанным, и он получил страховую премию. Бродягу, разумеется, поймать не удалось.

Наш папа, когда мы рассказали ему эту историю, заметил, что уж он-то знал бы как поступить, окажись он на месте директора той страховой компании.

Мы никогда больше не делали воздушных шаров с горелкой. Хотя в этот раз беда миновала, никто не может поручиться за то, что она не произошла бы при следующей попытке. А мы теперь уже не понаслышке знаем, как чувствуют себя люди, чья совесть отягощена преступлением. Удовольствие ниже среднего, поверьте моему опыту.

IV. ЗАКОРДОННЫЙ ДОМ

(Еще один рассказ о семействе Бэстейблов)

История, которую я собираюсь вам поведать, случилась очень давно и, как водится, не обошлась без криминала. Впрочем, само преступление лишь косвенным образом связано с основной линией нашего повествования, и я не намерен уделять ему чересчур много места на нижеследующих страницах, тем более что это банальное злодейство совершил Эйч-Оу, который в те времена был еще слишком мал и глуп, чтобы нести уголовную ответственность. Поэтому ответственность не понес никто, а мы в свою очередь приложили максимум усилий и оказали на Эйч-Оу такое воспитательное влияние, что уже через полчаса после раскрытия преступления он здорово поумнел и даже как будто слегка подрос.

То лето мы проводили в гостях у старой папиной няни; на было пятеро, потому что Дора заболела как раз накануне поездки и ее оставили дома, где она находилась еще долгое время после болезни, чтобы не привезти нам свою заразу. Если бы Дора была тогда с нами, то многое из того, о чем пойдет речь, могло бы и не случиться, поскольку у нее есть особенный нюх на все хорошее и дурное. Точнее сказать, она всегда знает, какой из наших поступков получит одобрение взрослых, а какой им наверняка не понравится. Папина старая няня была добродушной и не очень ворчливой женщиной – она выражала недовольство лишь в тех случаях, когда мы опаздывали к столу, бегали а ботинках по лужам или надевали еще не просохшую после стирки одежду. Мы уже привыкли в тому, что все взрослые – даже самые лучшие их представители – проявляют невероятную озабоченность по столь ничтожным поводам, и давным-давно перестали обращать внимание на их чудачества – нельзя же и в самом деле осуждать людей за их маленькие смешные слабости вроде страха перед сквозняком или незастегнутой пуговицей курточки.

Старая няня жила на самой окраине города, в той его части, где Лондон уже понемногу перестает быть настоящим Лондоном, но пока еще считается таковым. Тут и там на глаза попадаются небольшие поля, лужайки и живые изгороди, но вдоль дорог по-прежнему тянутся ряды уродливых приземистых зданий, которые, подобно гигантским желтым гусеницам, вгрызаются в изумрудную зелень ландшафта. Грязные и пыльные кирпичные заводики здесь соседствуют с чисто умытыми капустными грядками и густыми зарослями ревеня. Эти места гораздо лучше настоящего города, потому что здесь больше простора для игр и приключения и не так много людей, норовящих помешать вам своими дурацкими запретами.

Дом, где жила няня, относился к числу тех строений, о которых всегда можно сказать, что это просто-напросто дом и ничего больше, сколько бы вы ни пытались вообразить на его месте средневековый замок или заколдованный восточный дворец. Пещера разбойников и пиратский корабль из него тоже не получались – в такой пещере и на палубе такого корабля «разбойники» и «пираты» почему-то очень скоро теряли интерес к своему кровавому ремеслу и начинали подыхать со скуки. Книг в доме не было, если не считать сборника проповедей и нескольких религиозных журналов. С задней стороны к дому примыкал сад – точнее, участок земли, на котором вполне мог бы разместиться небольшой сад, если бы он не был завален обломками кирпича и прочим строительным мусором, так что из растений здесь кроме крапивы присутствовали только одинокий и чахлый куст бузины да старый-престарый дуб, когда-то явно знававший лучшие времена. В заборе, ограждавшем двор, имелась довольно большая дыра, которой мы пользовались для входа и выхода едва ли не чаще чем основными воротами.

Однажды утром у Ноэля случился очередной «припадок творчества», по определению старой няни, – он уселся за стол и начал писать одну из своих бесконечных поэм, с ходу набросав первые десять строк:

 
«Прекрасны Солнце и Луна
И звездные парады —
Они все далеки от нас
И в то же время рядом.
Нет, то не дальние миры,
А яблоки в раю.
Их ангелы среди игры
Срывают и жуют.
Вот если б ангелом я был,
Тогда б конечно я…»
 

Мы так и не узнали, что сделал бы Ноэль, если бы он был ангелом, потому как в этот момент Дикки обнаружил, что он царапает свой шедевр на форзаце латинской книги, которую Дикки получил в подготовительной школе в качестве награды за успешную учебу.

Ноэль в силу каких-то совершенно необъяснимых причин является самым любимым братом нашей Алисы и, разумеется, та за него вступилась, сказав, что он вовсе не хотел портить книгу, а, наоборот, пытался украсить ее своими стихами.

В ответ Дикки заявил, что готов считать стихи Ноэля чем угодно, но только не украшением. Много упреков и резких слов прозвучало с обеих сторон, и большинство из нас согласилось с Дикки в том, что Ноэль уже достиг того возраста, когда за подобные вещи несут ответственность. Кончилось все тем, что Алиса и Ноэль вдвоем отправились на прогулку, предварительно умыв заплаканное лицо стихотворца и придав ему мало-мальски пристойный вид.

Оставшиеся члены семьи посвятили этот день изготовлению дощатой платформы и закреплению ее на развилке дуба – таким образом мы получили прекрасную смотровую площадку для наблюдения за сарацинами, чья армия могла в любую минуту приблизиться к Лондону с намерением захватить город внезапным штурмом. На дуб всегда было очень трудно взбираться, но в тот день у нас возникли дополнительные сложности по вине соседей, которые привязали к дереву бельевые веревки и развесили на них свои мокрые тряпки.

Солнце уже клонилось к закату, сарацины пока не появлялись, но вместо них на горизонте появились Алиса и Ноэль, возвращавшиеся с прогулки. Они шли через обширный пустырь со стороны соснового леса, который мы давно уже собирались обследовать, но никак не могли выбрать для этого подходящий момент.

– Смотрите! – воскликнул Дикки. – Они без нас ходили в сосновый лес!

Однако топор войны, который Дикки держал наготове после утреннего происшествия, был зарыт с удивительной быстротой, едва лишь мы услышали первые слова Алисы.

– Освальд, Дикки! – сказала она. – Мы нашли сокровище!

Дикки как раз забивал последний гвоздь в помост смотровой башни.

– Неужто куча золота? – ахнул он и выронил молоток, что было довольно-таки неосторожным поступком.

– Нет, это не куча золота, но ничуть не хуже, вот увидите. Давайте соберем совет и я расскажу все по порядку.

Тогда-то Дикки и показал, что он умеет не только ронять молотки на головы своих ближних, но и при случае запросто может закопать в землю уже отточенный топор войны. Он сказал:

– Хорошо. Наверху хватит места всем. Давай руку, Ноэль. Освальд, подсади его на дерево. Теперь Алиса. Устраивайтесь пока на смотровой башне, а я сейчас подниму Эйч-Оу.

Оказавшись наверху, Алиса рассыпалась в комплиментах нашему сооружению, а Ноэль сказал:

– Послушай, Дикки, мне очень жаль, что так получилось с твоей подарочной книгой.

– Ничего, пустяки, – сказал Дикки миролюбиво, – я уже стер все написанное черствым хлебом. И следа не осталось, можешь не волноваться.

Ноэль разинул рот. В такие минуты он бывает поход на маленького голодного птенчика.

– Значит, моя великолепная поэма превратилась в грязные катышки хлеба? – произнес он сдавленным голосом, явно готовясь заплакать.

– Все в порядке, – поспешила утешить его Алиса, – я помню эти стихи наизусть и после ужина мы восстановим их на бумаге.

– Я хотел сделать как лучше, – продолжал Ноэль, потому что книга с авторской надписью ценится гораздо выше. Мне говорил это дядя Альберта.

– Все верно, только надпись должен сделать тот же автор, который сочинил книгу, – объяснила Алиса. – Это была книга Юлия Цезаря, а ты ведь не цезарь. По крайней мере ты им не был сегодня утром, когда писал стихи.

– Я и сейчас не Юлий Цезарь, – сознался Ноэль, – и не собираюсь им быть в будущем.

Освальд, убедившись, что примирение достигнуто и обе стороны удовлетворены, перешел к главному вопросу:

– Что это за сокровище и где вы его нашли?

Дальнейший разговор пришлось вести шепотом, поскольку у подножия башни – как всегда, в самый неудобный для нас момент – объявились соседи и начали снимать белье с привязанной к дереву веревки. Кто-то из них обронил замечание насчет «хорошего дня для просушки».

– Итак, – прошептала Алиса, – таинственно округлив глаза, – мы решили пойти в сосновый лес… А вам не кажется, что сарацинская башня маловата для пятерых? Здесь, в середине, доски как-то подозрительно прогибаются.

– Пересядь поближе к краю, – сказал Освальд, – и не отвлекайся.

– Мы пошли в сосновый лес, – продолжала Алиса, – потому что я читала где-то у Брет Гарта о том, что смолистый запах способен исцелить душевные раны.

– Если уж говорить о душевных ранах… – подал голос Дикки.

– Да-да, конечно, – поспешно согласилась Алиса, – но ты в это время сидел на дубе, а дубы, я полагаю, в таких случаях не менее целительны, чем сосны, если еще не лучше, особенно для нас, англичан, потому что настоящие англичане, они… то есть… мы… и дубы… Да, на чем это я остановилась?

Мы ей напомнили.

– Итак, мы пошли, и это оказался превосходный лес – дремучий и страшный. Мы каждую минуту ожидали, что из-за кустов появится какое-нибудь чудовище, Ноэль вам подтвердит. Правда, лес этот не очень велик, и, пройдя его насквозь, мы увидели безжизненную пустыню. Впрочем, она была не совсем безжизненной, поскольку там местами росла трава и кусты ежевики. И вот, посреди этой пустыни мы нашли удивительное сокровище.

– О сокровище давай подробнее, – сказал Дикки. – Вы принесли с собой хотя бы его часть?

Алиса и Ноэль переглянулись и одновременно фыркнули.

– Это невозможно, – сказала Алиса, – по крайней мере, очень трудно, потому что сокровище – целый дом. Большой дом среди мрачной пустыни.

– Заколдованный дом, – добавил Ноэль, – одинокий и необитаемый. А растения в его саду одичали и разрослись до жутких размеров.

– Вы заходили внутрь? – спросил Освальд.

– Нет, – сказала Алиса, – мы сразу пошли обратно. По пути нам попался один старик, который сказал, что владелец дома сейчас неизвестен и что все решит суд, но только не городской, потому что этот дом За Кордоном.

Эйч-Оу спросил, что значит «закордоном».

– Это очень просто, – пояснил Ноэль. – Старик хотел сказать «заколдован». Возможно, он просто выразился на свой старомодный манер. Конечно, обычный городской суд не может ничего сделать с заколдованным домом, пока его кто-нибудь не расколдует.

Тут из дома вышла няня и позвала нас пить чай. Мы прервали совещание и спустились со смотровой башни.

После чая Ноэль начал писать поэму под названием «Закордонный Дом», но мы не дали ему закончить, потому что пра было отправляться на разведку. Позднее Ноэль все же дописал свою поэму; она получилась ужасно длинной, и я не завидую тем, кому доведется выслушать этот бред от начала и до конца.

Солнце уже скрылось за горизонтом, оставив после себя багровое зарево, просвечивавшее сквозь частокол сосен. На таком фоне массивный темный дом выглядел особенно угрюмым и таинственным.

Мы подошли ближе. Окна нижнего этажа были заколочены досками. Высокая каменная стена огораживала уже упомянутый одичавший сад, а также мощеный двор и несколько хозяйственных построек, расположенных чуть в стороне от дома. Гребень стены оказался утыкан острыми осколками стекла, но Освальд и Дикки сумели через него перебраться и проникли во двор. Покрывавшие его плиты местами потрескались, и из щелей между ними пробивалась трава. В углах конюшни и под дверями каретного сарая зияли дыры с неровными краями, скорее всего, проделанные крысами. Впрочем, мы ни тогда, ни позже не встречали здесь этих зловредных грызунов – вероятно, они покинули старый дом на пустыре. Задняя дверь дома была заперта, но мы взобрались на бочку для воды и через маленькое окошко заглянули внутрь. Мы увидели кухонную раковину с двумя водопроводными кранами, сушилку для посуды, большой медный котел и перевернутое угольное ведерко. Все это было необычайно интересно.

На следующий день мы повторили свой поход, предусмотрительно захватив с собой веревочную лестницу, которую мы сделали из соседской бельевой веревки, завязав на ней несколько узлов с петлями для ног. На сей раз благодаря лестнице мы все перебрались во двор и устроили там славную битву, осадив по всем правилам вражеский свинарник, а затем захватив его штурмом. При этом боевые команды отдавались шепотом, чтобы нас не услышал какой-нибудь случайный прохожий. Дело в том, что сосновый лес, поел вокруг дома и сам дом оказались буквально нашпигованы табличками с одинаковым текстом, согласно которому все нарушители права владения должны были нести ответственность по законам Соединенного Королевства.

Вечером мы попробовали развязать узлы на соседской бельевой веревке, но справились только с одним, да и то после долгих мучений. В конце концов мы были вынуждены купить соседям новую веревку на свои карманные деньги, а лестницу спрятали к тайнике среди зарослей крапивы, где она всегда была под рукой, готовая к новым походам.

Со временем мы нашли другой, более безопасный пусть к дому, делая крюк по лесу, а затем через проем в живой изгороди и небольшую лужайку выходя прямо к стене. Таким образом нам не надо было теперь пересекать пустырь, где нас в любой момент могли заметить и подвергнуть наказанию в соответствии с грозным текстом предупреждающих табличек.

Мы пропадали там каждый день с утра до вечера, совсем забросив смотровую площадку на дубе, так что если бы кровожадные сарацины вздумали именно с этой стороны напасть на Лондон, их армия могла подступить к городу никем не замеченной. О последствиях нашей преступной небрежности страшно было даже подумать, и, возможно, поэтому мы не думали о них вовсе.

Нам очень нравилось играть во дворе таинственного дома. Правда, Освальд вскоре выяснил, что выражение «за кордоном» не имеет ничего общего с колдовством, а означает всего-навсего, что этот дом находится за городской чертой и все связанные с ним юридические проблемы должны решаться в суде соседнего графства. С той поры Освальд уже не опасался злых чар, под действием которых у нормального человека может вместо лица ни с того ни с сего вырасти свиное рыло или тело его ниже пояса вдруг обратится в холодный мрамор.

Постепенно в процессе игр мы исследовали все уголки старого сада и все дворовые постройки начиная с конюшни и заканчивая курятником, но больше всего нам хотелось проникнуть внутрь дома. Однако обе входные двери были крепко заперты. Мы примеряли к ним все ключи, какие только смогли раздобыть, но ни один из них не подошел. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что большинство наших находок являлось ключами от письменных столов, шкатулок или старинных чайниц, которые даже с виду не походили на обычные дверные ключи.

Но вот однажды Освальд с присущей ему наблюдательностью отметил, что одна из решеток в окнах полуподвального этажа плохо закреплена в кирпичной кладке. Расшатать и вынуть ее из окна было делом двух-трех минут. После этого Освальд пролез в образовавшееся отверстие и очутился в небольшом помещении, где не было ничего похожего на лестницу, ведущую наверх, в жилую часть дома. Пол под его ногами был усыпан битым стеклом, истлевшими циновками и соломой, над головой находились решетчатые окна, сквозь которые в подземелье проникал свет, а на противоположной стене обнаружилось еще одно пыльное окошко – именно оно и привлекло внимание Освальда. Но сперва он выбрался наружу и позвал остальных, которые в то время занимались расширением крысиного подкопа под дверями сарая.

После недолгого совещания было решено разбить окошко к глубине подвала – благо стекло его уже и так треснуло, едва держась в оконной раме – и попробовать через него проникнуть дальше в дом. Разумеется, почетное право разбить стекло было предоставлено Освальду как первооткрывателю этого подземелья.

Освальд снял курточку, обмотал ею кулак и смело нанес удар по стеклу рядом с задвижкой. Часть стекла с оглушительным звоном провалилась внутрь. Впрочем, выражения типа «оглушительный звон» больше подходят для интригующего газетного репортажа. На самом же деле это было довольно слабое и глухое бряканье, от которого, однако, у всех – даже у Освальда – по спине пробежали мурашки. Эйч-Оу сказал:

– А вдруг там, за окном, находится бездонный колодец?

Насчет бездонного колодца он, пожалуй, перегнул, но мы помнили, что, вступая в неизведанную область, никогда не следует забывать об осторожности.

Освальд довольно долго провозился со ржавой задвижкой, но вот наконец окно было открыто. Просунув в него голову, он убедился, что вместо колодца внизу находится покрытый соломой пол – такой же, как и с нашей стороны перегородки.

– Идите за мной, – сказал он, – здесь нет ничего страшного.

Дикки пролез в окно с такой быстротой, что едва не сел на голову Освальду, только-только завершившему спуск. Следующей приготовилась Алиса, но Ноэль попросил ее не спешить.

– Я думаю, что Эйч-Оу не стоит лезть в дыру, пока мы не убедимся, что это абсолютно безопасно, – сказал он. Освальд про себя выразил надежду, что эти слова Ноэля были и впрямь продиктованы заботой о брате, а не собственным его страхом – с поэтами случается и не такое.

Дальше они пошли вдвоем с Дикки. В подвале стоял запах прелой соломы и кислого пива – вдоль стены тянулся ряд старых пивных бочек. В соседнем помещении мы обнаружили остатки угля – когда-то здесь явно был угольный погреб.

Следующая комната оказалась заставленной широкими двухъярусными полками, напоминавшими корабельные койки или нары в катакомбах, где в древности скрывались от преследователей первые христиане. На самом деле мы, конечно, догадались, что это был винный погреб, поскольку видели точно такой же у себя дома. Сюда не проникал свет с улицы, и нам пришлось пустить в ход спички, при слабом свете которых мы заметили в углу комнаты уходившие вверх каменные ступени. Лестница делала несколько крутых поворотов, и мы – признаюсь, не без трепета – ожидали за каждым из них встретить Нечто Ужасное, но, по счастью, все обошлось. Какова же была наша радость, когда, поднявшись по лестнице и открыв дверь, мы увидели перед собой знакомую кухню с раковиной, сушилкой и медным котлом! При взгляде на измятое угольное ведерко Освальд испытал те же чувства, какие мы обычно испытываем, встречаясь после долгой разлуки со старым добрым другом.

Первым делом мы занялись входной дверью. Она была заперта на два засова, которые сильно заржавели и далеко не сразу поддались нашим усилиям. А когда мы их все же открыли, оказалось, что в двери еще есть врезной замок и он тоже заперт.

Дикки сразу впал в отчаяние и сказал:

– Это все бесполезно. Нам ее никогда не открыть.

Но Освальд огляделся вокруг и обнаружил висевший на гвозде ключ, что еще раз доказывает, как глупо впадать в отчаяние при первой же неудаче.

Однако этот ключ к двери не подошел – впоследствии выяснилось, что он был от курятника. Тогда мы направились через весь дом в прихожую и там на гвоздике рядом с главным входом обнаружили целую связку ключей.

– Теперь ты видишь, что я был прав, – сказал Освальд. Он мог бы добавить «как всегда», но из скромности удержался, тем более что это разумелось само собой. Все ключи были снабжены бирками, на одной из которых значилось: «Черный ход». Мы взяли этот ключ, вернулись обратно и без проблем открыли кухонную дверь.

– Все в порядке, заходите вместе с Эйч-Оу. – сказал Освальд, когда дверь со скрипом повернулась в петлях и мы увидели залитый солнцем двор, квадратики зеленой травы в щелях между каменных плит и любопытные физиономии остальных членов семьи Бэстейблов. – Это самый обыкновенный дом, только в нем совсем нет мебели.

Мы тотчас приступили к осмотру внутренних помещений. Всего в доме оказалось четырнадцать комнат – или пятнадцать, если считать вместе с кухней. Комнаты эти сильно отличались от комнат в доме старой няни. Одни из них, по предположению Ноэля, могли служить местом дуэлей, в других наверняка скрывались сбежавшие от родительского гнева влюбленные или же томились взаперти законные наследники огромных состояний, подло обойденные своими дальними родственниками. Лично я не могу сказать на сей счет ничего определенного, но готов подтвердить наличие здесь кое-каких на первый взгляд незначительных деталей, способных навести на размышление проницательного человека. Так, например, подоконники в глубоких оконных проемах – а таковых мы насчитали шесть штук – поднимались на шарнирах подобно крышкам сундуков, и под каждым из них вполне мог спрятаться какой-нибудь благородный рыцарь, если он был не очень высокого роста и достаточно хрупкого телосложения, что в порядке вещей для благородных рыцарей и совсем не подходит для свирепых злодеев, которые обычно компенсируют недостаток благородства устрашающими физическими габаритами.

Кроме того, в разных концах дома имелось три лестницы, ведущих на второй этаж, что представляло несомненное удобство для заговорщиков, вынужденных поспешно отступать, когда на пороге появлялись королевские офицеры – в давние романтические времена такие вещи случались иногда по нескольку раз на дню.

Я мог бы привести еще множество подобных примеров, поскольку этот дом являлся идеальным местом для самых разных игр – здесь было где разгуляться воображению. Когда мы уже уходили, Алиса сказала:

– Должно быть, мы в действительности гораздо лучше, чем сами о себе думаем. Человек должен сделать что-то очень хорошее, чтобы заслужить такой чудесный подарок, как этот дом.

– Не беспокойся, – сказал Освальд. – Как говорит дядя Альберта, платить приходится всегда и за все. За этот подарок судьбы мы еще не расплатились.

Эта мысль, как и многие другие мысли нашего юного героя, была абсолютно верной.

Теперь, я думаю, настало время рассказать вам о самом интересном и волнующем из всех открытий, сделанных нами с Закордонном Доме. Я говорю об одной из комнат второго этажа с зарешеченными окнами и странно устроенным входом, в котором, собственно, и заключалась загадка, чрезвычайно нас взволновавшая. Открывая дверь комнаты, вы попадали в узкий коридор, двигаясь по которому, вскоре оказывались перед еще одной дверью. Весь фокус состоял в том, что этот коридор находился как бы внутри комнаты и, примыкая к одной из стен, доходил до ее середины. Таким образом большая часть комнаты оставалась скрытой от взгляда человека, стоящего на пороге второй двери, до той поры, пока он не обогнет угол коридора, за которым его мог ожидать любой сюрприз, в том числе и не очень приятный. Однако я чувствую, что мне придется нарисовать вам план комнаты, иначе вы не поймете, о чем идет речь.

Должен сразу оговориться, что вторая дверь не была дверью в полном смысле этого слова. Скорее она походила на небольшие декоративные ворота, какие иной раз можно встретить в богатых и роскошных особняках – обычно они завершают лестничный пролет перед входом в детскую. Однако вместо легких узорных створок, доходящих по высоте лишь до середины дверного проема, здесь были толстые железные решетки, поднимавшиеся аж до самой притолоки.

– Наверное, тут содержали под надзором лунатиков, – сказал Дикки.

– Или заколдованных принцев, – сказал Ноэль.

– Это было бы довольно глупо со стороны тюремщиков, – заметила Алиса, – потому что лунатик или медведь или заколдованный принц всегда могли спрятаться за углом коридора и тогда за ними нельзя было бы надзирать сквозь решетку.

Она были совершенно прав, и все три предыдущих версии пришлось отвергнуть.

– Возможно, они держали в плену русского террориста, – предположила Алиса, – и боялись на него слишком часто смотреть, потому что русские не любят, когда за ними наблюдают, и запросто могут пальнуть в вас из револьвера или бросить адскую машинку. Ничего не попишешь, такая у них традиция. Бедняга – быть может, он заболел водкой или еще какой-нибудь страшной русской болезнью и умер здесь в заточении, тоскуя по родным снегам.

Финал этой версии получился довольно печальным, но настроение нам не испортил; Таинственная комната стала любимым местом наших игр. Ключ от нее оказался в общей связке и был помечен биркой с надписью: «Комната миссис С.» Мы часто гадали, кто мог скрываться под этим сокращенным именем.

– Давайте будем устраивать представление каждый по очереди, – предложил Освальд. – Один из нас будет находиться в комнате и изображать кого захочет, а остальные будут наблюдать за ним через решетку.

На следующий день мы так и сделали.

Освальд накинул на себя белую простыню и обернулся призраком миссис С.; Эйч-Оу и Ноэль вскрикнули от ужаса и не успокаивались до тех пор, пока призрак не высунул из-под простыни знакомые бриджи на подтяжках в качестве гарантии своих добрых намерений. Алиса сделала себе высокую прическу, одела поверх платья ночную рубашку и взяла в руки огромный носовой платок, изображая безутешную красавицу, заточенную в мрачной башне, потому что она не захотела выйти замуж за злого и жестокого Барона. В этой сцене Освальд взял на себя роль Злого Барона, а Дикки был отважным влюбленным юношей низкого происхождения, но высоких достоинств. Они устроили кровавый поединок на мечах, в котором Дикки одержал верх и спас прекрасную пленницу. Так полагалось по сюжету легенды, и Освальд скрепя сердце притворился побежденным, хотя по ходу боя успех явно склонялся на его сторону.

Когда очередь дошла до Дикки, он предстал в образе Людовика Шестнадцатого, хладнокровно занимающегося починкой часов в ожидании неминуемой казни. Как только Дикки сделал вид, будто часы отремонтированы, мы – безжалостные якобинцы, – вывели его во двор и отрубили королевскую голову с помощью воображаемой гильотины.

Ноэль украсил свою одежду разноцветными салфетками и объявил себя несчастным пленным трубадуром, после чего обрушил на наши бедные головы целый поток стихов и не умолкал до самой последней минуты, когда мы, проникнув в темницу, заткнули герою рот под предлогом соблюдения секретности.

Эйч-Оу решил изобразить клоуна. У него не было никаких клоунских атрибутов кроме пакета с мукой и двух турецких полотенец, из которых он попытался соорудить шаровары; но зато он так извозился в муке, что нам пришлось весь остаток дня потратить на его очистку.

Алиса как раз вытирала щетку для волос, которую она промыла после вычесывания муки из головы Эйч-Оу, когда к ней подошел Освальд и сказал:

– Я знаю, для чего предназначалась эта комната.

И все, кто был рядом, хором воскликнули «Что?!» – разумеется, в хорошем обществе так выражаться не принято, но среди своих, в семейной обстановке подобного рода вещи иногда могут быть допустимы в целях экономии времени.

– ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ, – сказал Освальд. Как я сразу не догадался? Во время работы один из них стоял на страже у первой двери и в случае опасности шептал «Тревога».

– А зачем им потребовались железные решетки?

– Ну как, мало ли зачем. Хотя бы для дополнительной безопасности. А в то время, когда они не работали, часовому не нужно было шептать «Тревога», потому что все инструменты были припрятаны в надежном месте.

Как ни странно, остальным эта версия не показалась такой уж убедительной. Что поделаешь, если природа не на всякие плечи сажает столь светлую голову, как та, что досталась Освальду. Другим членам семьи с головами повезло меньше, но Освальд, человек очень тактичный, никогда не подчеркивал это обстоятельство.

Как бы то ни было, но идея Освальда, не отложившись в умах его родичей, все же запала им в души, и первое подтверждение этому мы получили от Дикки. Однажды папа приехал из Лондона специально затем, чтобы отвезти Дикки к зубному врачу, по возвращении откуда тот заявил:

– Послушайте, это касается фальшивомонетчиков. Сегодня на Сент-Суизена-Лейн я встретил одного человека, который продавал бутылочки с желтой жидкостью. Он обмакнул в эту жидкость медный пенни, и пенни превратился в полкроны – в золотую полукроновую монету, новенькую и блестящую, чтоб мне провалиться на этом месте, если я вру! Бутылочка стоила один пенс, и я купил сразу три штуки.

– А я-то думала, что инструменты фальшивомонетчиков очень сложные и дорогие, и их не так уж легко достать, – сказала Алиса.

– Ерунда! – фыркнул Дикки. – Эти слухи намеренно распространяет полиция, чтобы доверчивые люди не занимались производством фальшивых денег, потому что это противозаконно. Но мы не какие-нибудь простачки – теперь, имея на руках исходный материал, мы можем в любой момент стать фальшивомонетчиками. Я не думаю, что это считается преступлением до тех пор, пока вы не попытаетесь что-нибудь купить на поддельные деньги.

В тот же день сразу после обеда – включавшего в себя огромный пудинг, способный сделать тяжелым на подъем любого заядлого путешественника, но только не семью Бэстейблов, – мы отправились в Закордонный Дом.

Из крапивного тайника была извлечена старая добрая веревочная лестница, мы перелезли через стену и вошли в дом с черного хода, ключ от которого Освальд прицепил на шнурок и носил на шее, где обычно носят счастливый талисман или медальон с прядью волос в память о несчастной любви. Он вообще глубоко презирал подобные глупости. Однако некоторые герои просто не могут без этого обойтись. Кому что нравится – как известно, о любой вещи у разных людей могут быть совершенно противоположные мнения. Посему я не намерен здесь спорить о вкусах и возвращаюсь к своему повествованию.