Текст книги "Водяная магия"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава IV. Благодарность

При всем желании трудно вообразить ситуацию менее приятную, нежели та, в которой очутились Фрэнсис и Мэвис. Да и русалке, скажем прямо, не от чего было приходить в восторг, хотя ее положение теперь было ничуть не хуже, чем в тот момент, когда петля из шерсти ламы впервые захлестнулась на ее рыбьем хвосте. Другое дело дети – они могли бы сейчас спокойно спать в своих постелях, но вместо этого предприняли ночной поход, отважно преодолели все препятствия, побороли собственный страх и привели в исполнение рискованный замысел. И вот когда русалка была спасена, когда окончательный успех казался таким близким – во всяком случае, не дальше берега моря, до которого оставалось всего каких-нибудь четверть мили, – когда они уже готовились праздновать победу, лавровые венки победителей (выражаясь фигурально) были грубо сорваны с их голов, и рука, их сорвавшая, оказалась, увы, Рукою Закона.

Отныне их ждала незавидная участь, уготованная все тем же суровым Законом любому попавшемуся в его руки преступнику независимо от того, какими мотивами он руководствовался, совершая свои преступные деяния.

«Мы проведем остаток ночи в тюремной камере, – печально размышляла Мэвис, – Попались с поличным, тут уж не отвертишься. А что будет с мамой, когда она утром заметит наше отсутствие?!» В ее представлении тюремная камера походила на средневековую темницу – мрачную и сырую, с низким сводчатым потолком, множеством крыс, жаб и ящериц и крошечным окном-отдушиной, в которое никогда не проникают солнечные лучи. Примерно так описываются эти помещения в книжках о жестоких инквиторах и их несчастных жертвах.

После того, как голос из кустов произнес слово «Полиция», установилось продолжительное молчание. Во рту у Фрэнсиса мгновенно пересохло, как будто он перед тем съел целый кулек сухого печенья, и ему пришлось сделать несколько судорожных глотательных движений для того, чтобы в конце концов выдавить из себя вопрос:

– За что?

– Отпустите, пожалуйста, его куртку, – попросила Мэвис невидимого Представителя Власти. – Мы не убежим. Честное слово, не убежим.

– Эй, а как же я? – воскликнула русалка (которая вопреки уверениям Мэвис, похоже, ничуть не сомневалась в том, что дети при первой же возможности пустятся наутек). – Вы не должны бросать меня здесь, так далеко от воды.

– Пустите, – повторил Фрэнсис и рванулся вперед. В тот же миг Мэвис подскочила к нему и с невнятным возгласом схватила за кисть удерживавшую его руку.

– Никакая это не полиция! – сердито прошептала она. – А ну-ка, вылезай из кустов!

И тогда из густой тени на более светлое место вышел Некто, и этот Некто в самом деле никоим образом не походил на полицейского. Прежде всего он был мал ростом и тщедушен, а полицейские, как известно, все без исключения люди рослые, крепкие и хорошо упитанные. Кроме того, вместо синей полицейской формы и высокого шлема с кокардой он носил обычные вельветовые бриджи и короткую курточку. Одним словом, это был очень маленький и совсем не страшный мальчик.

Фрэнсис громко фыркнул, сразу испытав огромное облегчение.

– Ах ты… паршивец, – произнес он, ограничившись пока этим определением. – Как ты меня напугал!

– От паршивца слышу, – ответил нестрашный мальчик. – А напугать я могу еще и не так, если немного постараюсь. Кстати, на вашем местн я бы держался подальше от этой морской зверюги. Она запросто может укусить или вдруг возьмет и врежет со всей силы хвостом – это вам не мамины шлепки да папины подзатыльники.

При этом голос его, как ни странно, звучал вполне миролюбиво и показался детям знакомым. В следующую минуту они узнали в своем собеседнике давешнего Циркового Мальчика; только теперь, в свободное от работы время, он был не в трико и шапочке со звездами, а в нормальной повседневной одежде.

– Зачем ты это сделал? – сердито спросила его Мэвис. – Тебе что, больше нечем заняться, кроме как подкарауливать ночью прохожих и пугать их из кустов?

– Это была шутка, – сказал Цирковой Мальчик, – и, по-моему, она удалась. А если вы не понимаете юмор, то я в этом не виноват. Вообще-то, я пришел сюда совсем не ради шутки. Днем я стоял за пологом и слышал ваш разговор. Тогда же я решил: а почему бы и мне не поучаствовать в этом деле? Одна беда – сон у меня слишком крепкий, особенно после работы на манеже, когда наездишься на лошади да накувыркаешься до упаду. Вот и сейчас я проснулся слишком поздно. Смотрю, вы уже вытащили ее наружу и даете дёру. Хорошо хоть, вы еле-еле ползли, так что я успел обежать вкруговую и засел тут в кустах. А вы все здорово струхнули. Думали, я и вправду легавый, а?

– Ладно, ты нас подловил – ну и что дальше? – поинтересовался Фрэнк. – Выдашь нас своему отцу?

Последнее показалось Мэвис маловероятным – ведь если бы мальчик хотел их выдать, он мог бы сделать это гораздо раньше, предупредив своих о готовящемся похищении.

– Нет у меня никакого отца, – сказал Циркач, – да и матери тоже.

– Мне кажется, вы уже достаточно отдохнули, – заговорила долго молчавшая русалка. – Поторопитесь, а то я скоро просохну насквозь.

Мэвис тотчас сообразила, что для русалки «просохнуть насквозь» было бы так же неприятно, как для обычного человека наскволь промокнуть.

– Извините, – сказала она, – мы…

– И вообще, вы могли бы лучше позаботиться об экипаже, – продолжила русалка. – Я не очень рассчитывала на вашу догадливость, но даже такие недалекие и дурно воспитанные люди, как вы, должны знать, что особам моего ранга необходимо…

Тут Фрэнсис прервал ее грозивший затянуться монолог, вновь обратившись к Циркачу.

– Ну так что ты собираешься делать? – спросил он. – Говори, не тяни время.

– Что буду делать? – произнес тот и с решительным видом поплевал себе на ладони. – Помогу вам толкать эту чертову тачку.

Дети посмотрели на него с удивлением, а русалка приподнялась со своего жесткого ложа и протянула ему маленькую белую руку.

– Ты настоящий герой, – нежно пропела она. – Я могу распознать высокое происхождение и благородную душу даже под маской циркового фигляра. Разрешаю тебе поцеловать мою руку.

– Нет, вы только подумайте… – пробормотал Фрэнсис.

– Целовать или нет? – засомневался Циркач, не столько обращаясь к остальным, сколько рассуждая сам с собой.

– Целуй, – шепнула ему Мэвис. – Главное, чтобы она не сердилась.

Итак, Цирковой Мальчик поцеловал уже не мокрую, но все еще слегка влажную руку Морской Леди, после чего вся троица дружно впряглась в тачку и покатила ее по дороге в сторону моря.

Теперь дело шло уже веселее. Мэвис и Фрэнсис были слишком благодарны своему неожиданному помощнику, чтобы донимать его расспросами, хотя им очень хотелось узнать, что заставило Циркача стать соучастником в краже своей же цирковой собственности. Впрочем, тот не стал дожидаться вопросов и во время следующей передышки сам предложил объяснение этому довольно необычному поступку.

– Понимаете какое дело, – сказал он, – эта штуковина в тачке…

– Прошу прощения, мой благородный друг, – ласково пропела русалка, – но вы нечаянно оговорились. Здесь нет никаких «штуковин» и «тачек».

– Леди, – шепотом подсказала Мэвис.

– …Ну да, насчет этой леди в колеснице: я так полагаю, что она была похищена у своих родных – я говорю не о сегодняшней ночи, а о том, что было раньше, когда ее на аркане выволокли из моря. Со мной однажды случилось то же самое, и поэтому я ей сочувствую.

– С тобой?! – вскричала Мэвис. – Ты был похищен?!

– Именно похищен. Самым гнусным образом, – кивнул Циркач. – Я был тогда еще младенцем и ничего об этом не помню, но после, через несколько лет, старая Мамаша Ромэн, собираясь на тот свет, рассказала мне всю правду. Врать перед могилой ей было незачем. Я так думаю, что старуху напоследок все же приперла совесть, вот она и сболтнула.

– Но зачем они это сделали? – спросила Мэвис. – Я читала в книжках о том, что цыгане воруют маленьких детей, но никогда не могла понять, зачем? Ладно бы им не хватало своих, а то ведь в каждой цыганской семье детей втрое больше, чем у обычных людей.

– Да-да, – подхватила русалка, – эти мерзкие дети только и знали что тыкать в меня палками. Я помню, их было очень много.

– Я был похищен не ради себя самого, а из мести, – сказал Циркач. – Как говорила Мамаша Ромэн, мой отец был важной шишкой, кем-то вроде судьи или прокурора, и однажды он посадил Джорджа Ли в кутузку на полтора года за воровство. В тот день, когда шел этот суд, вдруг начали звонить колокола на местной церкви, и Джордж Ли спросил: «В чем дело? Сегодня как будто не воскресенье». И тогда ему сказали, что у Его Светлости или как оно там называется – у моего, стало быть, отца – родился сын и наследник, и колокола звонят в его честь. Это я родился в тот день. Глядя на меня сейчас, трудно поверить, что я могу оказаться сыном и наследником почтенных, всеми уважаемых людей, но так оно и было на самом деле.

Он печально поплевал на ладони и снова взялся за тачку.

– А что случилось потом? – спросила Мэвис, когда они продолжили свой путь.

– Потом? Потом Джордж отсидел срок и вышел на волю, а я был похищен в возрасте полутора лет – весь в кружевах, цветных лентах и в голубых бархатных башмачках, как оно и положено быть ребенку из благородной семьи. Джордж так меня сдавил, что я не смог даже пикнуть, и никто из домашних не подоспел на помощь.

– Остановись и передохни, мой многострадальный друг, – пропела русалка голосом сладким как мед, – и поведай нам дальше печальную историю своей жизни.

– Я рассказал вам почти все, вот разве что забыл о башмачке. У меня ведь остался на память один голубой башмачок: Мамаша Ромэн сохранила его и еще малюсенькую распашонку – не больше дамского носового платка – с вышитыми буквами «R.V.». Но она не сказала мне, в каком городе или графстве мой отец был важной шишкой. Она обещала сказать это на другой день, но для нее другого дня уже не получилось – старуха взяла да и померла той же ночью.

Он шмыгнул носом и, быстро проведя по глазам рукавом куртки, добавил:

– Мамаша Ромэн была совсем неплохой женщиной.

– Не плачь, – сказала утешительница Мэвис и получила в ответ полную презрения реплику.

– Плакать?! Мне?! С чего это ты взяла? Человек простудил себе голову, а она говорит «Не плачь». Уж вроде не маленькая, должна бы знать разницу между плачем и простуженной головой. Или тебя ничему не научили в школе?

– Меня удивляет, что цыгане не отобрали у тебя башмачок и распашонку, – заметил Фрэнк.

– Они и не знают, что у меня есть эти вещи. Я всегда ношу их под рубашкой завернутыми в бумагу, а во время выступлений, когда приходится напяливать трико, я их прячу в каком-нибудь укромном месте. Вскоре я удеру из этого цирка и пойду по стране искать семью, у которой девять лет назад в апреле был украден сын в таком башмачке и с такими буквами на распашонке.

– Девять лет… Стало быть, тебе сейчас десять с половиной, – промолвила Мэвис.

– Ну ты даешь! – восхитился Циркач. – Как это ты так быстро сосчитала? Мне и впрямь сейчас десять с половиной – тютелька в тютельку.

После этих слов они двинулись дальше и не возобновляли разговора вплоть до следующей остановки, которая произошла уже в самом конце пути – в том месте, где дорога, извиваясь серпантином, спускается с прибрежного холма и плавно переходит сначала в галечный, а затем и в песчаный пляж. Стало заметно светлее – небо расчистилось, и луна, до той поры лишь мутным пятном проступавшая свкозь пелену облаков, теперь засияла в полную силу, отбрасывая серебристые блики на темную, почти неподвижную поверхность моря. При спуске им пришлось потрудиться, удерживая тачку в равновесии, поскольку русалка, увидев родную стихию, не могла спокойно усидеть на месте и принялась радостно подпрыгивать подобно маленькой девочке перед нарядной рождественской елкой.

– Посмотрите! – вскричала она. – Вы только посмотрите! Ну разве оно не прекрасно?! Разве это не лучшее жилище на всем белом свете?

– Ну-ну, так уж и лучшее, – буркнул Цирковой Мальчик.

– Ах да, – сказала Морская Леди, – я и забыла о том, что ты наследник Отважных… или Вальяжных… я плохо разбираюсь в земных титулах…

– Он говорил о Важных Шишках, – подсказала Мэвис.

– Вот-вот, их самых. Я сразу угадала в тебе знатное происхождение. На эти вещи у меня чутье.

«И позаботьтесь о мальце, – он повелел.

В нем виден знатного семейства отпрыск…»

– пробормотал себе под нос Фрэнк, слегка уязвленный явным предпочтением, которое русалка отдавала Циркачу, хотя вовсе не Циркач, а они вдвоем с Мэвис, подвергаясь немалому риску, спасли ее от неминуемой смерти в неволе.

– Твой Важно-Шишечный дом, без сомнения, тоже прекрасен, – продолжала русалка, – но для меня он никак не годится. Я не смогу жить в доме, где нет моих любимых водорослей, моих кораллов и жемчужин и где нет воды. Ах, я засыхаю, скорее въезжайте в море на колеснице! Или, возможно, будет лучше, если вы понесете меня на руках?

– Нет уж, – твердо сказал Цирковой Мальчик. – С какой стати нам лезть в эту воду? Мы ссадим тебя у кромки берега, а дальше давай жми по-пластунски, пока не найдешь где поглубже.

– Я сделаю все по твоему совету, – охотно согласилась русалка, – но что значит «жми по-пластунски»? Я не совсем понимаю.

– Ползти как червяк, – пояснил Фрэнсис.

– Или как угорь, – добавила Мэвис.

– Жалкие, презренные твари, – сердито обронила русалка; дети так и не поняли, кого она имела в виду: червяка с угрем или же их самих.

– Дружно. Раз-два-взяли! – скомандовал Циркач. Они налегли на рукоятки; тачка пересекла неширокую песчаную полосу и затряслась на камнях, во множестве разбросанных на пространстве между пляжем и линией прибоя, а затем вдруг попала колесом в какую-то расщелину и опрокинулась. Никто не успел опомниться, как русалка оказалась выброшенной из своей колесницы и неуклюже шлепнулась на очень кстати подвернувшуюся груду сырых водорослей. По счастью, она нисколько не ушиблась, но тем не менее ужасно рассердилась.

– Хотя вы и учились в школе, как вам однажды уже напомнил мой благородный спаситель, – сказала она, – но это, похоже, не пошло вам на пользу. Неужели вы не смогли научиться даже таким простым вещам, как управление колесницей?

– Это мы ваши спасители, – не удержавшись, возразил Фрэнк.

– Само собой, – небрежно согласилась русалка, – но вы простые спасители, то есть нисколечко не благородные. Однако я вас прощаю. Что поделаешь, если у вас на роду написано быть глупыми и неуклюжими – тогда как у моего благородного спасителя…

– Всего хорошего, – прервал ее Фрэнк. – Нам пора.

– Нет уж, постойте, – сказала Леди. – Вы должны последовать за мной до самой воды и помочь мне преодолеть этот послений каменистый участок. Беритесь по одному с боков и один сзади, только не вздумайте наступать на мой хвост. Вы и представить себе не можете, насколько это неприятно, когда вам наступают на хвост.

– Почему не можем представить? Я, например, запросто могу, – сказала Мэвис. – У моей мамы тоже есть хвост.

– Что за чушь несешь?! – возмутился Фрэнсис.

Но Цирковой Мальчик сразу догадался, о чем идет речь.

– Конечно, конечно. Только она не носит его каждый день, – подхватил он, и Мэвис показалось, будто он ей слегка подмигнул, – а цепляет лишь тогда, когда отправляется на какой-нибудь бал.

– Гм, ваша мама, должно быть, принадлежит к более знатному роду, чем я полагала вначале, – заметила русалка, немного смягчив интонацию. – А ты не выдумываешь насчет хвоста?

– Разумеется, нет. Я сама на него столько раз наступала, – сказала Мэвис. – Этот хвост называется «шлейф».

Только теперь Фрэнсис понял, что она имела в виду.

Потихоньку подталкиваемая с трех сторон русалка ползком добралась до воды – край берега в этом месте круто уходил вниз – и с восторгом вскричала:

– Как славно! Еще секунда – и я вновь стану совершенно мокрой!

И действительно, через секунду не только она, но и трое детей стали совершенно мокрыми после того, как обитательница моря, оттолкнувшись руками и сильно взмахнув хвостом, с громким плеском погрузилась в свою стихию.

Погрузилась и исчезла бесследно.

Глава V. Последствия

Трое детей растерянно переглянулись.

– Вот и все, – вздохнула Мэвис.

– Я так и думал, что она окажется неблагодарной, – проворчал Фрэнк. – Даже «спасибо» не сказала.

– А я вас предупреждал, чтобы не связывались с этой тварью, – сказал Цирковой Мальчик. – Разве я был не прав? От нее одни расстройства.

Вся их одежда была такой мокрой, словно они и впрямь лазили в море, сопровождая русалку. Кроме того, они чувствовали себя очень уставшими. Ночь уже миновала свой самый глухой час и постепенно приближалась к рассвету; тучи вновь наползли на луну, серебристые блики на морских волнах исчезли. Русалка больше не появлялась – приключение подошло к концу.

Теперь им ничего не оставалось, как возвращаться домой и ложиться спать, чтобы утром предстать перед родителями и держать ответ за свои ночные похождения, которые уже нельзя было скрыть из-за предательски мокрой одежды.

– И тебе тоже придется объяснять, где ты был, – сказала Мэвис Циркачу.

Тот ничего не ответил, и в разговоре возникла неловкая пауза.

– Я не представляю, как и что мы будем им говорить, – посетовал Фрэнсис. – Абсолютно не представляю. И вообще, с меня довольно приключений. Бернард был прав – он предвидел, что этот поход ничем хорошим не кончится.

Мэвис согласно кивнула головой, и они, толкая тачку, поплелись вверх по склону берегового откоса. На развилке дорог Циркач неожиданно остановился и со словами: «Ну, мне пора. Привет спасителям», зашагал напрямик через лужайку.

Двое оставшихся спасителей проводили его глазами и пошли дальше вместе с тачкой, которая, кстати сказать, была намочена ничуть не меньше своих хозяев. На подходе к воротам усадьбы Мэвис вдруг тревожно вцепилась в руку брата.

– Там свет, – сказала она. – В доме горит свет.

Она не ошиблась. Дети тотчас испытали известное каждому из нас неприятное ощущение, обычно определяемое фразой «сосет под ложечкой». Именно так должны чувствовать себя конспираторы, когда они при подходе к своей конспиративной квартире застают там целый взвод полицейских да еще дюжину шпиков в штатском.

Они не могли сразу определить, в чьей комнате горит свет – ясно было только, что это одна из комнат первого этажа и, стало быть, не детская. Фрэнсис еще не потерял надежды проникнуть в дом незамеченным и повел Мэвис к окну гостиной, откуда они начинали свое ночное путешествие. Однако надежда его тотчас угасла: окно оказалось запертым изнутри.

Тогда он предложил спрятаться на мельнице и переждать, пока свет не погаснет, а затем попробовать прокрасться через дверь, но Мэвис сказала:

– Нет. Я больше не могу. Я так устала, что мне уже все равно, поймают нас или нет – лишь бы поскорее добраться до постели и спать, спать, спать.

Они приблизились к освещенному окну – это было окно кухни – и заглянули внутрь. Там была миссис Пирс, только что затопившая печь и теперь возившаяся с большой кастрюлей.

Дети решительно направились к задней двери дома и, открыв ее, вошли внутрь.

– Рановато вы встали, ничего не скажешь, – произнесла, не оборачиваясь, миссис Пирс.

Эти слова прозвучали как насмешка. Мэвис не выдержала и тихонько всхлипнула. Массивная фигура миссис Пирс мгновенно повернулась вокруг своей оси.

– Боже правый! – вскричала она. – Что это с вами случилось? Где вы были? – она взяла Мэвис за плечо. – Да ты вся промокла насквозь! Представляю, как рассердится ваша мама! Вы что же, ходили к морю ловить креветок – и это во время прилива?! Какая дурацкая затея! То-то вам нечем похвастать: небось ни одной не поймали. Смотрите, как с вас течет – на полу уже целая лужа. Нет, мама за такие фокусы вас по головке не погладит, это уж как пить дать.

– Не ругайте нас, милая миссис Пирс, – попросила Мэвис, пятаясь мокрой рукой обнять ее за шею, – мы и так очень-очень несчастны.

– Это понятно, с чего бы вам быть счастливыми, – проворчала миссис Пирс. – Однако хватит болтовни. Сейчас молодой джентльмен отправится в ванную, снимет там с себя всю одежду, выбросит ее мне за дверь, а сам досуха разотрется полотенцем. Юная леди разденется здесь у печки, а я тем временем тихонько, чтобы никого не разбудить, поднимусь наверх и принесу вам обоим сухую одежду.

При этих словах дети немного воспрянули духом; у них появилась надежда на то, что миссис Пирс ничего не расскажет родителям – иначе зачем бы ей соблюдать такую осторожность, передвигась по дому. Может быть, подумали они, миссис Пирс высушит их одежду и согласится молчать – в таком случае настоящая причина их ночного похода останется тайной для взрослых.

Через несколько минут она возвратилась с их ночными рубашками и теплыми халатами, которые тетя Энид также уложила в чемодан несмотря на возражения детей, считавших эти принадлежности туалета совершенно излишними. И вот теперь халаты пришлись как нельзя кстати.

– Так-то оно будет лучше, – промолвила миссис Пирс. – И нечего таращить на меня глаза, словно я собираюсь вас укусить. Вот еще, больно нужно. Пока вы переодеваетесь, я подогрею молоко и добавлю в него капли от простуды. Ваше счастье, что я сегодня так рано проснулась – нужно успеть приготовить завтрак для моих мальчиков, которые на рассвете пойдут в море. То-то они будут смеяться, когда узнают о вашей ловле!

– Ой, не говорите им ничего, – со слезами в голосе взмолилась Мэвис. – Пожалуйста, не говорите!

– Нет, как вам это понравится, – фыркнула миссис Пирс, наливая себе в кружку горячий чай, – давненько я не слыхала ничего смешнее! Это ж надо додуматься: ловить креветок среди ночи во время прилива, когда ими у берега и не пахнет!

– Я надеялась, – продолжила Мэвис, – что вы нас простите, подсушите нашу одежду и никому об этом не расскажете.

– Вот как? Ты, значит, надеялась? Очень мило с твоей стороны. И на что еще ты надеялась?

– Больше ни на что, благодарю вас. Я только хотела сказать, что вы такая добрая, и что прилив еще не поднялся на полную высоту, и что мы не причинили никакого вреда вашей тачке – хотя, конечно, мы должны были спросить у вас разрешения, когда брали ее с собой. Но в то время вы уже спали и…

– Тачке? – повторила миссис Пирс. – Той самой большущей тачке с мельницы – вы, стало быть, взяли ее с собой, чтобы привезти свой улов? Боялись, что без тачки вам его не унести?! Нет, нет, это уже чересчур! Я не смогу держать такую тайну при себе и ни с кем ею не поделиться. Ох, ох, это выше моих сил… – и она, откинувшись на спинку кресла, затряслась в судорогах беззвучного хохота.

Дети переглянулись и печально вздохнули. Кому понравится быть объектом насмешек, особенно если смеются над поступками, которые ты в действительности не совершал; однако они чувствовали, что миссис Пирс смеялась бы еще больше, узнай она всю правду о том, зачем им понадобилась ее тачка.

– Пожалуйста, милая миссис Пирс, не смейтесь над нами и не сердитесь, – попросила Мэвис. – Вы ведь не станете нас выдавать?

– Ладно-ладно, на сей раз промолчу. Но только дайте мне слово, что никогда впредь не станете затевать подобные глупости.

– Честное слово, не станем, – дружно откликнулись дети.

– Ну хорошо, а теперь идите спать. Я высушу и проглажу вашу одежду так, что мама ничего не заметит.

– Вы настоящий ангел! – возликовала, обнимая ее, Мэвис.

– Не знаю, не знаю – разве что по сравнению с вами, – проворчала почтенная женщина. – Давайте на цыпочках в спальню и постарайтесь как можно скорее уснуть…

В тот день Фрэнк и Мэвис проснулись очень поздно и, спустившись к завтраку, почувствовали, что Фортуна в кои-то веки начинает к ним благоволить.

– Ваши родители с утра сели на велосипеды и куда-то укатили, – сообщила миссис Пирс, подавая им яичницу с беконом. – Они собирались вернутся не раньше обеда времени, и поэтому я не стала вас будить. Малыши уже часа три как поднялись и сейчас играют на пляже. Я сказала, чтобы они вас не тревожили, хотя им явно не терпелось узнать, сколько креветок вы наловили за ночь. Они, похоже, как и вы, рассчитывали на полную тачку.

– Почему вы так думаете? – спросил Фрэнсис.

– Догадаться нетрудно. Они тут долго шушукались по углам, а потом пошли разглядывать со всех сторон старую тачку – прямо комедия да и только! Я за одно сегодняшнее утро высмеяла свою двухнедельную норму, никак не меньше. Ешьте быстрее, у меня еще кроме вас полно дел. Ваша ночная одежда в порядке, о ней можете не беспокоиться.

– Ах, какая вы прелесть! – вскричала Мэвис. – Что бы с нами было, если б не вы?

– Было бы то, чего вы заслуживаете: домашний арест, черный хлеб и вода вместо пляжа и этой прекрасной яичницы с беконом, – сурово промолвила миссис Пирс. – Да-да, все было бы именно так и, может статься, это пошло бы вам на пользу.

На пляже они отыскали Бернарда и Кэтлин и только теперь, сидя на теплом песке под ярким полуденным солнцем, впервые почувствовали, что все тревоги и неприятности прошедшей ночи были не столь уж напрасными – их стоило перенести хотя бы ради того удовольствия, какое они получили, рассказывая об этом двум другим детям, которые в то время спокойно нежились в своих мягких и теплых постелях.

– Конечно, сейчас, – сказала Мэвис, когда их рассказ подошел к концу, – сейчас, валяясь на пляже и глядя на этих дам с вязанием, ребятишек, ковыряющихся в песке и джентльменов с сигарами в зубах, швыряющих в море камешки, трудно поверить, что на свете вообще может существовать какая-то магия. Однако она существует.

– А вы помните, что я недавно говорил вам о радиации и всяких химических элементах? – не удержался неисправимый прагматик Бернард. – О них никто не знал и знать не хотел до тех пор, пока ученые не устроили из этого ужасную шумиху. Также и ваши русалки – это просто еще один из редких видов подводных зверей, которые есть и были во все времена, просто люди пока еще их не открыли и не обследовали научно.

– Да, но она умеет говорить, – возразил Фрэнсис.

– Велика важность. Попугаи тоже это умеют.

– Она разговаривала с нами по-английски, – сказала Мэвис, – и почти без акцента.

– Ну еще бы, – гнул свое упрямый Бернард, – с какой стати ей говорить с вами по-японски, когда она живет здесь, у берегов Англии?

Они еще долго рассуждали в таком духе, каждый приводя свои аргументы, и постепенно в ходе беседы события этой ночи как бы отдалились, превратившись всего-навсего в одну из многих, увы, подошедших к концу и оставшихся в прошлом чудесных историй. Все четверо почувствовали эту перемену, и им вдруг стало грустно. Когда подоспело время обеда, и они направились в сторону дома, Мэвис предложила:

– Давайте взглянем еще раз на тачку, а то я уже начала сомневаться в том, что все это случилось на самом деле.

Тачка находилась на том же месте, где они бросили ее накануне, однако теперь она была не совсем пустой – на дне ее лежал свернутый вчетверо грязный листок бумаги, на обращенной кверху стороне которого красовалась выведенная большими корявыми буквами карандашная надпись:

«ФРЭНКУ. В СОБСВИНЫЕ РУКИ. ЧИТАЙ ВНУТРЯХ.»

Фрэнк взял бумагу в собственные руки, как того требовал пока что неведомый автор, и, развернув ее, прочел вслух:

«Я вирнулса и она вирнулас и она хочит штоб вы тоже вирнулис туда в глухую ноч. С приветом РУБИ.»

– Нет уж дудки, этой ночью я никуда не пойду, – решительно заявил Фрэнсис.

Внезапно раздавшийся из ближайших кустов голос заставил всех четверых вздрогнуть.

– Не поворачивайтесь в мою сторону, как будто меня здесь нет, – сказал, осторожно высовывая голову из зарослей, Цирковой Мальчик.

– Ты, я смотрю, большой любитель прятаться по кустам, – заметил Фрэнк.

– Да, – односложно согласился Циркач и сразу перешел к сути дела. – Ну как, вы к ней пойдете? Я говорю об этой морской дамочке.

– Не пойдем, – отрезал Фрэнк, – с меня уже хватит глухих ночей и всяких тайных встреч. Все равно от них нет никакого толку.

– А ты? – обратился Циркач к Мэвис. – Тоже нет? Эх вы, кишка у вас, значит, тонка. Похоже, я буду там один.

– Хочешь идти? Что ж, дело твое.

– Да, – подтвердил тот, – это мое дело, и я пойду.

– Будь я на твоем месте, Фрэнки, я бы все же пошел, – сказал Бернард.

– На моем месте ты вообще бы отказался иметь с ней дело. Ты не представляешь, какая это вздорная и неприятная в общении особа. Кроме того, мы попросту не сумеем тайком выбраться из дома глухой ночью, потому что миссис Пирс на сей раз будет начеку.

– Но ты должен что-то сделать, – вступила в разговор Кэтлин. – Нельзя же вот так просто взять и отказаться от приключения. После этого не ждите, что я поверю вашим рассказам про волшебство и про магию.

– Если бы ты этой ночью была с нами, ты сейчас говорила бы совсем по-другому, – проворчал Фрэнсис. – Почему бы вам не пойти туда без нас, вдвоем с будущим генералом Берни?

– А что, я не прочь, – неожиданно для всех вызвался Бернард. – Только не в самый глухой час ночи, потому что я тогда наверняка уроню на лестнице свои ботинки и перебужу весь дом. Ты пойдешь, Кэти?

– Конечно. Я елще вчера собиралась, но не пошла как раз по твоей вине, – с упреком отозвалась его младшая сестренка.

– Но каким образом вы это устроите? – спросили остальные.

– Как-нибудь устроим, – заверил их талантливый стратег и тактик. – На этот счет будьте спокойны. Послушай, старина, – обратился он к Руби, – мы сейчас идем на обед. Где мы сможем встретиться примерно через полчаса?

– Здесь, на этом самом месте, – сказал тот. – Я не собираюсь отсюда уходить. Кстати, будет неплохо, если вы прихватите для меня кусок хлеба или еще что-нибудь пожевать. У меня во рту не было ни крошки со вчерашнего вечера.

– Это что же выходит, – удивился Фрэнк, – они решили уморить тебя голодом из-за того, что ты промочил одежду?

– Они ничего не знают о моей мокрой одежде, – мрачно изрек Цирковой Мальчик. – Я никого из них сегодня не видел и видеть больше не собираюсь. Я вообще никогда не вернусь в эти дурацкие палатки, чтоб они провалились! Ночью я еще раз все обмозговал и окончательно решил порвать с прошлым, плюнуть на цирк и смотать удочки – уйти, стало быть, навсегда.

– И куда ты пойдешь?

– Пока не имею понятия, – сказал Циркач. – Это я обмозговать не успел. Но главное дело сделано – я удрал; а там уже будь что будет.