Текст книги "Колыбельная"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

Отдел отпечатков пальцев выдал свое заключение в четверг утром. Тем же утром Мейер и Карелла ознакомились с рапортами полицейской лаборатории и отдела медицинской экспертизы. Это был своего рода рекорд. Заключения появлялись как кролики из шляпы фокусника. Все детективы участка были преисполнены удивления и зависти. Коттон Хейз, на котором висела пара краж, поинтересовался, нельзя ли использовать убийство Холдинг – Флинн для того, чтобы заставить экспертов сделать кое-что и для него. Хейз выглядел разъяренным, когда задавал этот вопрос. Может, потому, что был крупным мужчиной с волосами ярко-рыжего цвета. Только на левом виске после того, как его ударили в это место ножом, появилась седая прядь. Эта прядь придавала ему еще более грозный вид, совсем как у мстительного создания Франкенштейна. Ничуть не смущаясь, Уиллис посоветовал Хейзу завести свое собственное двойное убийство. Лаборатория сообщала, что следы взлома на окне у пожарной лестницы и подоконнике в квартире Уигера на 6-м этаже не совпадают со следами взлома в квартире Холдингов на 4-м этаже. Лаборатория сообщала также: найденный на полу в детской комнате шнур от мобиля идентичен тому, который привязан к крючку в потолке над кроваткой ребенка, что позволяло сделать вывод – мобиль первоначально висел над кроваткой, но его сорвали.

Он был сделан из металлических трубок, раскрашенных в красный и синий цвет. Когда одна секция соприкасалась с другой, раздавался звук, похожий на звон колокольчиков. Ни на одной секции отпечатков пальцев не нашли. Еще лаборатория сообщила – на теле Энни Флинн и ее одежде найдены волосы. Они принадлежали мужчине.

Отдел медицинской экспертизы докладывал, что в вагине Энни Флинн обнаружена свежая семенная жидкость.

Подверглась ли она насилию? Эксперты не могли ответить определенно. Порванная блузка девушки указывала на вероятность изнасилования с последующим убийством. Но...

Здесь было серьезное «но».

Медицинский эксперт обращал внимание на следующие обстоятельства. В течение нескольких минут после того, как женщина при половом акте достигает оргазма, сперматозоиды проникают через вагину в фаллопиевы трубы и матку. В момент вскрытия – а оно началось через полчаса после того, как тело Энни Флинн привезли в морг – проникновение сперматозоидов было хорошо выраженным и указывало на то, что девушка не только участвовала в половом акте, но и испытала оргазм.

В отсутствие оргазма, что обычно при изнасиловании, распространение сперматозоидов занимает как минимум шесть часов. Эксперт не исключал полностью изнасилования. Он лишь указывал на то, что девушка, очевидно, достигла оргазма. Далее он отметил, что образцы спермы посланы в лабораторию для идентификации, классификации и последующего сравнения с изоагглюнативными группами в крови обвиняемого.

«Помоги, Господи!» – подумал Мейер.

Отдел отпечатков пальцев сообщил, что единственно четкие «пальчики» на ручке ножа принадлежали Энни Флинн. Были там и чужие, но они слишком смазаны, чтобы определить дактоформулу. В квартире Уигеров отдел занимался розыском «по холодному следу». Никаких исследований. Никаких имен для проверки. Ничего, кроме «пальцев», найденных на раме окна и подоконнике. Вот и ищи, кому они принадлежат...

Поиск «по холодному следу» на уровне участка и города иногда занимает недели. На уровне штата он может длиться месяцами. Однажды при расследовании сложного дела Карелла запросил помощи у ФБР – сообщения о ведущемся поиске приходили к нему в течение года. Даже после того, как убийцу взяли. Но на этот раз уже пятого января ООП сообщил, что отпечатки пальцев на окне и подоконнике в квартире Уигеров оставил человек по имени Мартин Проктор – он же Змей Проктор, он же Мистер Нюхач, он же Доктор Проктор – список его подвигов восходил к далеким временам, когда двенадцатилетнего мальчишку первый раз арестовали за кражу в кондитерском магазине на Калмз-Пойнт. Сектор идентификации прислал перечень задержаний и арестов Проктора, внушавший неподдельное уважение.

К моменту первого ареста Мартин Проктор был членом уличной банды «Красный Лук», в которую входили сорвиголовы всех мастей в возрасте от одиннадцати до четырнадцати лет, по всей видимости, большие любители шоколада. Змей (так звали Проктора тогда) был избран для выполнения ответственного задания – забраться в кондитерский магазин и свистнуть оттуда коробку шоколада фирмы «Херши» – с миндалем, как уточнил президент КДС «Красный Лук». КДС расшифровывалось как клуб досуга и спорта – такой эвфемизм использует большинство уличных банд.

Полицейский, патрулирующий участок, повязал Змея, когда тот выходил из задних дверей магазина. Змей ухмыльнулся и сказал: «Привет! Хочешь шоколадку?» Копу это смешным не показалось. Судья, однако, счел, что случайная реплика Проктора указывает на хорошее чувство юмора, которое он считал необходимым условием для достойного выполнения своего долга перед обществом. Он сделал Змею предупреждение и отпустил его.

Первая судебная ошибка.

Шесть месяцев спустя Змей...

Между прочим, его звали Змеем из-за того, что на левом бицепсе он сделал себе наколку: питон, а под ним девиз «Живи свободным или умри!». Вообще это девиз штата Нью-Гемпшир, но в деле нет ни одного намека на то, что Проктор бывал там.

Шесть месяцев спустя его арестовали за кражу в ювелирном магазине. На этот раз судьей была женщина, неодобрительно относившаяся к подобным действиям, даже если ущерб составлял всего-то стоимость пары обручальных колец по восемнадцать карат каждое, да кварцевых наручных часов за сорок два доллара девяносто пять центов. Змея отправили в колонию для малолетних, откуда выпустили, когда ему исполнилось четырнадцать. В колонии он пристрастился к кокаину, который там очень легко было достать. Не бесплатно, конечно. Тогда он и приобрел имя «Мистер Нюхач», ставшее его кличкой, а «Змей» осталось уличным прозвищем. Новый титул, очевидно, ему был присвоен за ненасытность в употреблении кокаина в количестве, какое только можно было купить или украсть. Наркотики и воровство так же неразлучны, как бублик и дырка от него.

Наркоман в белом воротничке необязательно вор. Но дитя улицы в ста случаях из ста, чтобы удовлетворить свою потребность в «дури», ворует.

Несколько лет Проктор удачно избегал тюрьмы, пока его не взяли с поличным ночью в чьем-то доме. Тогда Мартину уже стукнуло девятнадцать. Естественно, влепили кражу первой степени: хозяин некстати оказался дома, и Проктор пригрозил ему пистолетом. Он не знал, что дом оборудован сигнализацией, подключенной к ближайшему полицейскому участку. Два копа возникли перед ним, как чертики из табакерки, и пушки у них были покрупнее калибром, так что – привет, Чарли!

В этот раз – преступление класса "Б". В этот раз – тюрьма штата. В этот раз – настоящий срок. Департамент юстиции категорически отказал Проктору в помиловании – да и какого черта в самом-то деле? Что заслужил, то заслужил. Но все же суд дал ему только половину максимального срока, и через два года Проктора условно освободили из Каслвью под надзор полиции – «Доктор Проктор», так его прозвали в тюрьме.

Теперь Проктору требовалось столько «пудры», сколько и не всякий грузовик увезет. А любой деловой знает, что в Каслвью с этим очень туго. Туже, чем у девственницы! Если хочешь завязать с «дурью», чувак, тебе лучше всего самому попроситься в эту тюрягу, потому что здесь не достанешь даже щепотки «травки». Ежели ты не Доктор Проктор.

Никто не знал, как он это делает.

Это было просто колдовство. Если тебя «ломает», детка, Доктор Проктор подлечит. Если тебе нужно то, что тебе нужно, Доктор Проктор достанет. Всегда готов помочь другу в беде – вот кто таков Доктор Проктор! Почти «вор в законе» и к тому же поставщик наркотиков для всей тюрьмы. Но это не важно, теперь у него было звание, а это лучше и уличного прозвища и тюремной клички. Доктор Проктор. И уже два года как он снова гуляет на свободе. Скорее всего снова ворует. Или что похуже.

На фотографии – круглое, чисто выбритое лицо, черные глаза, коротко стриженные светлые волосы.

Уигеры описали его как худого блондина, отращивающего усы. Судя по дате рождения, указанной в деле, сейчас ему двадцать четыре. Уигеры сказали, что на вид вору восемнадцать – девятнадцать. Его последний адрес, который был известен офицеру по надзору за условно освобожденными, Парк-стрит, 1146. Это в Калмз-Пойнт. Но Проктор давно уже нарушил правила поведения условно освобожденного, очевидно, решив, что раз уж он собирается снова воровать, то зачем согласовывать это с полицией? Поймают, так тюрьма от него не уйдет, но пусть сначала попробуют поймать.

Ни один преступник никогда не думает о том, что его схватят. Нет, пусть вяжут других. Даже вор, которого уже взяли и отправили отбывать долгий срок, верит, что в следующий раз его никогда не поймать. А сейчас он попался лишь из-за того, что допустил маленькую промашку. В следующий раз он не сделает никаких ошибок! Больше его не поймают! Больше он не будет мотать срок!

До преступника никогда не доходит, что самый верный путь не попадать за решетку – это честно зарабатывать на жизнь. Но с чего бы это крутой парень станет уродоваться за три доллара девяносто пять центов в час, когда можно зайти в бакалейную лавку с пистолетом в сильной руке и вынуть из кассы четыре тысячи долларов? Четыре штуки, мать вашу! За десять минут работы! Разумеется, если не поймают. Правда, ежели поймают, судья может впаять и тридцатку. А разделить четыре тысячи долларов на тридцать лет, то в год не выйдет и две сотни. То есть при сорокачасовой рабочей неделе без отпусков парню достанется жирный кусок – шесть центов в час. Цена лихого налета на бакалейную лавку.

Ужасно.

Он заваливает в лавку с большим крутым пистолетом в большой крутой руке и круто наезжает на дядьку и тетку за прилавком. И до него никогда не дойдет, что эти денежки в кассе обойдутся в тридцать лет. Между прочим, в кассе вместо четырех тысяч может оказаться и четыре «зеленых».

Умно. Даже талантливо.

Но кто говорит, что преступник должен быть гением?

Впрочем, его же не поймают!

Но даже если он опять сделает такую маленькую, совсем крошечную ошибочку, даже если его возьмут и даже если судья треснет сводом законов ему по башке – чего церемониться с теперь уже рецидивистом, – он может отмотать весь срок стоя на голове, верно? КДС тюрьмы Каслвью. Полно старых кентов с улицы. «Привет, Джейз!» – «Здорово, Блад! Как оно?» Подкачаешься в спортзале. Потреплешься во дворе с друзьями о том о сем, а в спортзале еще и отловишь какого-нибудь слабака и дашь ему отсосать. Кенты стоят рядом, смотрят, ждут своей очереди. Подашь заявку на заочные курсы и можешь стать адвокатом или даже судьей. Все это – дерьмо, дружок! Перетопчешь этот срок, не напрягаясь, пусть даже тебе одну руку привяжут за спиной.

В каждом полицейском участке города висит плакат с лозунгом: «Коль не хочешь срок мотать – ты не будешь воровать!»

Преступники только посмеиваются, это лозунг для любителей.

Мартин Проктор был в тюрьме, она ему очень понравилась – спасибо. Сейчас он на свободе и как минимум обобрал квартиру на Новый год, а может, сделал кое-что и похуже. Но у копов был его адрес. Значит, есть с чего начать. Иногда им везет.

Парк-стрит, 1146, место в Калмз-Пойнт, где когда-то жили евреи, принадлежавшие к среднему классу, потом их сменили испано-язычные с таким же достатком. Сейчас дом битком набит ворьем всех сортов и расцветок, и мирные граждане обходят этот район стороной. Никто, ни один человек не сказал детективам, что знает человека по фамилии Проктор – Мартина, Змея, Мистера Нюхача или даже Доктора.

Иногда везет. Но это бывает так редко!

* * *

– Хотел бы я сейчас отдыхать во Флориде, – сказал Толстяк Доннер.

Он разговаривал с Хэлом Уиллисом.

Уиллис уже много раз имел с ним дело, и Доннер ему определенно не нравился. Как и другим копам Восемьдесят седьмого. Все потому, что Доннер имел склонность к девочкам в возрасте десяти – одиннадцати лет. Двенадцатилетние были для него уже староваты. И Уиллис явился сюда только потому, что имел дело с Доннером чаще, чем кто-либо из детективов участка. Доннер, такой опытный стукач, ведь он мог слышать хоть что-нибудь о теперешнем местопребывании Проктора, разве нет?

– Нет, – сказал Доннер.

– А ты подумай, – вкрадчиво попросил его Уиллис.

– Я уже подумал. Я не знаю никого по имени Мартин Проктор. Габариты Доннера потрясали воображение. Он был очень толстым, толстым до крайности и вполне заслуживал свою кличку. Его огромное тело распирало выцветший банный халат, напоминавший цветом бледное январское небо за окном. Толстые безволосые ноги отдыхали на подушечке, двигалась только одна жирная до неприличия рука: она тянулась к корзинке на краю стола, стоявшего перед его огромным креслом, брала оттуда финики – один за другим, – затем плыла ко рту, и жирные губы обсасывали с косточки мякоть. Стоя перед ним, Уиллис, и так по всем меркам невысокого роста, выглядел почти лилипутом.

– Доктор Проктор? – сказал он.

– Нет, – отрезал Доннер.

– Мистер Нюхач?

– Четыреста человек в этом городе имеют такую кликуху. Ты что, шутишь?

– Змей?

– Восемьсот человек. Дай мне что-нибудь попроще, например, Рэмбо.

Он засмеялся. Шутка.

К верхнему ряду зубов прилип кусочек финика. Выглядело так, будто одного зуба не хватало. В его присутствии Уиллиса всегда тянуло блевать.

– Эта твоя кража... – сказал ему Карелла.

– Над которой ты работаешь, – добавил Мейер.

– Ты смог бы послушать, что вокруг люди говорят? – спросил он Доннера.

– Нет. Я считаю, что мне пора во Флориду, – безапелляционно заявил Доннер. – Этот мороз меня совсем достал.

– Во Флориде сейчас тоже прохладно. – Уиллис сделал паузу. – Но тебе может стать жарко и там, и тут.

– Глядите-ка, – сказал Доннер в пространство. – Вот и наезды начались.

Всем известно, что единственная причина, по которой осведомитель работает на полицию, – наличие у копов компромата на него. Нечто, позволяющее упрятать его за решетку. Но об этом пока выгодно забыть – на время.

В данном случае «этим» не было совращение малолетних. Ни один коп в городе не «забудет» такого. Даже на время. Наркотики – запросто. Убийство – иногда. Но совращение малолетних – ни в коем случае. За Толстяком Доннером в полиции числилось убийство сутенера много лет назад. Копы считали так: для города, в общем-то, чем меньше сутенеров, тем лучше, – но это не значит, что убийце все сойдет с рук. О, нет! У них есть улики, позволяющие упрятать Доннера в тюрьму. Влепить ему хороший, солидный срок. В тюрьму, где – между прочим – нет девочек. Молоденьких или не очень. Но полиция пойдет другим путем. Она не будет слать проклятия небу за то, что оно лишило город последнего сутенера. И Доннер не отправится худеть на тюремной диете. Но за то, что сделал, он расплатится.

Сделку заключали молча, ее не скрепляли рукопожатием – хороший коп никогда не подаст руки убийце и особенно растлителю малолетних. Не было сказано ни слова, но с этого дня Доннер знал, что к любому детективу участка, которому понадобится, он прибежит на полусогнутых. Копы это знали тоже.

Уиллис весело прищурился.

– Фотография-то у тебя есть? – вздохнул Толстяк Доннер.

* * *

Итак, установка заработала.

Тедди Карелла – глухонемая от рождения, никогда не слышавшая и не произнесшая за всю свою не очень долгую жизнь ни одного слова, – была приговорена мужем, и приговор, не подлежащий обжалованию, приведен в исполнение. Муж все-таки купил для нее одну из этих новомодных установок, которые появились не так давно.

Она сопротивлялась изо всех сил.

"Послушай, я – старомодная женщина. – Ее руки так и летали, когда она говорила, пользуясь азбукой для глухонемых. Мимика ее очень красивого и выразительного лица помогала ему безошибочно понимать жену. Но установка, которая называлась «Телетайп для слабослышащих», известная на компьютерном рынке как ТДС, была куплена и смонтирована в их доме.

Этот телетайп, как заметил какой-то шутник, произошел от брака пишущей машинки и телефона, к которому подсоединили еще и дисплей от компьютера. Когда работал собственно механизм ТДС, то телефонная трубка вставлялась в два облитых губчатой резиной гнезда, расположенных в верхней части установки. Между ними была прорезь, через которую постепенно сходила с барабана лента шириной в два с четвертью дюйма; на эту ленту печатающее устройство выводило тексты сообщений. Ниже располагался дисплей, наклоненный под таким углом, чтобы на него удобно было смотреть и сверху. На дисплее одновременно могло высвечиваться не более двадцати букв в полдюйма высотой. Включенный, он таинственно светился зеленовато-голубым светом. Прямо под дисплеем располагалась клавиатура с сорока пятью клавишами в четыре ряда, почти такая же, как у любой пишущей машинки.

Уровень развития науки еще не позволяет вводить в компьютер информацию голосом, что, конечно, намного облегчает жизнь всем глухонемым в мире. Но и без этого ТДС – большое подспорье для них! В доме Кареллы установка смонтирована на стене в кухне, прямо под телефоном. В участке на столе детектива второго разряда Стивена Луиса Кареллы рядом с его телефоном стоял другой ТДС. Любая из этих установок могла работать как обычный телефон, но когда человек с дефектами слуха или речи, например Тедди, хотел позвонить, он сначала должен был включить питание в своем ТДС. Потом вставить трубку в гнезда и ждать, когда загорится красная лампочка. Это означало, что в трубке слышен непрерывный гудок. Затем надо набрать нужный номер. Вспыхивающая и гаснущая лампочка соответствовала или длинным гудкам вызова, или коротким, показывающим, что линия занята.

Каждый раз, когда на столе у Стива Кареллы звонил телефон, он брал трубку и говорил: «Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла». Если звонил человек с обычными слухом и речью, то разговор велся вполне привычным всем способом. Но если звонила Тедди, – как сегодня в три часа дня, когда Уиллис дружески беседовал с Толстяком Доннером, – Карелла слышал в трубке быстрые и частые гудки. Это Тедди колотила по клавише «пробел» на своей машине, чтобы дать понять абоненту на другом конце провода, что его собеседник – глухонемой.

Когда Карелла звонил домой, то управляющий сигнал вызова, преобразованный в инфракрасное излучение, улавливали дистанционно управляемые приемники, которые были установлены во всех комнатах. Подключенные к ним лампы начинали вспыхивать в такт, и Тедди знала, что звонит телефон. Но сейчас было наоборот – Карелла, слыша частые гудки в трубке, вставил ее в гнезда ТДД, врубил питание и – мать честная! – эта парочка начала разговаривать!

Или – если быть совсем точным – печатать.

ПРИВ СОЛН ПП, – отстучал Карелла.

Текст появился и на его экране, и на том, что в кухне их дома на Риверхеде. Ну не волшебство ли? Более того, принтеры обеих машин одновременно отстучали сообщение на бумажной ленте, поползшей из прорези. ПП означало «перехожу на прием». На многих моделях ТДС – и на их в том числе – для этой аббревиатуры предназначена клавиша – в правой части панели. Для экономии времени пользователи ТДС часто сокращают общеупотребительные слова и выражения.

Тедди передала: ПРИВ ЛЮБМ УДЕЛ МИНТК ПП

Карелла ответил: ДЛ ТЕБ ХОТЬ ЧАС ПП

ПОМН БЕРТ / ЭЙЛИН ВЕЧ ПП, – спросила Тедди.

ДА 8 ВЕЧ ПП, – ответил Карелла.

ПОЖ НАДН ГАЛСТ ПП, – попросила она.

Они обменялись еще парой фраз. Когда Карелла, закончив разговор, взглянул на ленту, на ней было следующее:

ПРИВ ЛЮБМ УДЕЛ МИНТК

ПП ДЛ ТЕБ ХОТЬ ЧАС П

П ПОМН БЕРТ/ЭЙЛИН BE

Ч ПП ДА 8 ВЕЧ ПП ПОЖ

НАДН ГАЛСТ ПП ХОРОШО

ПП УВД ВЕЧ ЦЕЛУЮ СК

Я ТЕБЯ ТОЖ СК СК

Для букв СК тоже была отдельная клавиша. «СК» означало «конец связи».

И он и она улыбались.

* * *

Питер Холдинг так и не вышел на работу.

– Не думаю, что теперь смогу смотреть на людей, – объяснил он Карелле, – зная, что они в курсе дела. На похоронах... Короче, там мне стало плохо.

Карелла слушал молча.

Небо за окнами быстро чернело, но Холдинг не включал света. В комнате сгущалась темнота. Муж и жена сидели на диване напротив Кареллы. Холдинг был в джинсах и шерстяном джемпере поверх белой рубашки. Его жена Гейл – в широкой юбке, мешковатом свитере и коричневых туфлях.

– Он выйдет на работу в понедельник, – сказала она.

– Может быть, – пробормотал Холдинг. – Мы должны жить дальше. – Она словно убеждала сама себя.

– Не могли бы вы припомнить, – поинтересовался Карелла, – упоминала ли когда-нибудь Энни о парне по имени Скотт Хэндлер?

– Гейл? – Холдинг повернулся к жене.

– Нет, она никогда не произносила при мне такого имени.

– При мне тоже, – добавил Холдинг.

Карелла кивнул.

И он, и Мейер сгорали от желания поговорить с этим парнишкой – но его еще надо было найти. Где ж он, черт побери? И почему смылся? Карелла не сказал Холдингам, что уже два дня не могут найти этого Хэндлера. Не стоило вселять в них надежды, которые могут оказаться ложными. Полиция не вышла на след убийцы, да и о Скотте не следовало упоминать как о подозреваемом до того, как они хотя бы побеседуют с ним.

Гейл Холдинг начала говорить о странностях человеческой жизни.

– Строишь планы, надеешься на...

Она опустила голову и замолчала.

Карелла ждал. Что-что, а ждать он умел. Иногда ему даже казалось, что вся работа детектива на девяносто процентов состоит из умения ждать и слушать. Оставшиеся десять процентов – удача или везение.

– Я просто вспомнила юность, – объяснила она. – О, это было семь-восемь лет назад, когда я стала фотомоделью.

– Очень хорошей фотомоделью, – вставил Холдинг. Карелла подумал, что она и сейчас еще отменно выглядит – красивое лицо, стройная фигура... Интересно, знает ли она Августу Клинг? Бывшая жена Берта Клинга была манекенщицей. Но он не стал спрашивать.

– Года полтора назад, – продолжала она, – я решила снова пойти работать. В позапрошлом сентябре. Сколько времени с тех пор прошло, Питер?

– Шестнадцать месяцев.

– Да, – кивнула она, – шестнадцать месяцев. Я уже решила подписать новый контракт... Вдруг позвонили из агентства, и моя жизнь снова изменилась... Изменилась.

– Из рекламного агентства? – не понял Карелла.

– Нет. Из агентства по усыновлениям, – уточнила она.

Карелла непонимающе смотрел на нее.

– Сьюзен – наша приемная дочь. – У нее на глазах появились слезы.

– Наверное, пора включить свет. – Холдинг встал с дивана.

* * *

Он спускался с крыши по пожарной лестнице.

Он знал, что в здании есть служба безопасности, в подъезде все двадцать четыре часа в сутки сидит охранник, да еще есть лифтер – в общем, через главный вход пройти незамеченным шансов не было. Что ж, немного гимнастики не повредит. Подняться в лифте на последний этаж дома, соединяющегося с тем, который тебе нужен, – после полуночи секьюрити здесь отдыхают, – взломать замок в двери, ведущей на крышу, пересечь ее, перепрыгнуть через парапет – и вот ты уже там, где нужно, – дом 967, Гровер-авеню.

Вниз по пожарной лестнице.

Мимо освещенных окон, где можно увидеть людей, которые все еще справляют Новый год. Веселитесь, ребята! Он замирал возле каждого такого окна, выжидая момент, чтобы скользнуть вниз, плотно прижимаясь к лестнице.

В доме восемнадцать этажей, и до того, который ему нужен, еще далеко.

Четвертый этаж.

Он открыл окно.

Вторая спальня, она же детская комната.

Он знал это.

В комнате темно, только узкая полоса света падает через приоткрытую дверь, ведущую куда-то дальше в квартиру. Он слышал посапывание ребенка в кроватке. Два часа ночи. Девочка спит.

Спальня хозяев в другом конце коридора.

Он знал и это.

Посередине, разделяя спальни, находятся кухня, столовая и гостиная.

Он наклонился над кроваткой.

В следующие несколько секунд все изменилось.

В следующие несколько секунд ребенок закричал.

И в гостиной раздался встревоженный девичий голос.

– Кто там?

Молчание. – Кто там?

Снова молчание.

Вдруг дверь распахнулась. Она стояла в дверях. Стояла в дверях, ведущих в детскую. С ножом в руке.

Он двинулся на нее.