Текст книги "Белоснежка и Аллороза"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 3

Когда я вернулся домой, звонил телефон. Я вошел в кухню через дверь, которая открывалась из гаража, и схватил трубку.

– Хэлло?

– Мистер Хоуп?

Голос женский.

– Да?

– Можно мне называть вас Мэтью?

– Кто это, назовитесь, пожалуйста.

– Терри.

Имя ничего мне не говорило.

– Мы уже встречались сегодня, – объяснила Терри. – У лейтенанта…

– Ах да! Да.

Наступило молчание.

– Вы не позвонили, – упрекнула она.

– Да, я…

– Поэтому я сама позвонила.

Снова молчание.

– Вы еще не обедали? – спросила она.

– Нет, нет еще.

– Отлично. Я поджарила цыплят, привезу их с собой. Вы не женаты? Я забыла спросить вас сегодня утром.

– Нет, я не женат.

– Как насчет чего-нибудь такого?

– Или чего-нибудь этакого, – добавил я.

– Я побеспокоила вас своим звонком?

– Нет, но…

– Тогда о’кей. Я освободилась, адрес нашла в телефонной книге. Все хорошо, не так ли?

– Да, но…

– Увидимся через полчаса. Я захвачу и гарнир. Все, что вы должны сделать, – охладить бутылку белого вина.

– Терри…

– Увидимся. – Она повесила трубку.

Я обследовал телефонную трубку, опустил ее на рычаг и взглянул на часы. Двадцать минут седьмого. Я очень хотел посмотреть на себя: не превратился ли я ненароком в кинозвезду? В кухне не было зеркала. Я побрел в гостиную, спальню, наконец в ванную. Я разглядывал себя в зеркало. Тот же самый портрет. Я поднял бровь – как делал это, когда мне было шестнадцать лет, – левую бровь. Когда мне было шестнадцать лет, кинозвезды всегда поднимали левую бровь. Я презрительно скривил губы. Даже с презрительно искривленными губами и приподнятой левой бровью – все равно из зеркала на меня смотрел до тошноты знакомый старина Хоуп. Пожав плечами, я отправился к небольшому алькову, оборудованному наподобие домашнего офиса, и включил автоответчик.

Пока я отсутствовал, мне звонили три раза.

Третий звонок был от моей плачущей дочери.

«Папа, это Джоанна, – всхлипывала она. – Будь добр, позвони мне, пожалуйста!»

Должен объяснить, что я разведен и моя дочь Джоанна, которой исполнилось четырнадцать лет, находится на попечении бывшей жены. Вот почему я не живу в одном доме с Джоанной, где бы мог обнять дочь и выяснить причину ее слез. Я тут же набрал номер телефона Сьюзен, моей бывшей жены. Когда-то этот номер телефона был нашим общим номером. Но Сьюзен забрала не только нашу дочь. Она получила дом, и «мерседес-бенц», и алименты – двадцать четыре тысячи долларов в год. Джоанна подошла к телефону.

– В чем дело? – спросил я.

– О папа! Слава Богу! – обрадовалась Джоанна.

– Что стряслось, Джоанна?

– Мама хочет отослать меня.

– Отослать? Куда?

– Отправить в школу. Осенью. Она хочет отослать меня в школу.

– Что? – Я не поверил своим ушам. – В какую школу?

– В школу-интернат.

– Куда?

– В штат Массачусетс.

– Зачем?

– Она говорит, это будет полезно для меня. Она говорит, что школа Святого Марка деградирует. Она говорит… Тебе это не понравится, папа.

– Ну, говори же.

– Она говорит, что происходит инфильтрация негритянских детей в школу Святого Марка. Она употребляет это слово. Инфиль…

– Позови ее к телефону.

– Ее нет дома. Поэтому я позвонила и могу сейчас с тобой разговаривать.

– Где она?

– Обедает. С Оскаром Плешивым.

Оскар Плешивый – Оскар Антермейер, последнее увлечение Сьюзен.

– Когда она вернется?

– Поздно, она предупредила.

– Передай ей – пусть сразу же позвонит мне. Когда бы она ни вернулась.

– Папа?

– Да, милая.

– Я действительно должна поехать в эту школу, в Массачусетс?

– Через мой труп, – твердо сказал я.

– Я передам ей, чтобы она тебе позвонила, – вздохнула Джоанна. – Я люблю тебя, папа.

– Я тоже тебя люблю, доченька.

– Я очень сильно тебя люблю. – Джоанна повесила трубку.

Я тоже повесил трубку. Часы на столе показывали половину седьмого. У меня не было настроения принимать Терри Белмонт, ее жареных цыплят с гарниром или без него. Я предпочел бы влезть в машину и проехаться по ресторанам Калузы, чтобы найти свою бывшую жену, черт бы ее побрал, и…

Я велел себе успокоиться.

Это просто очередная прихоть Сьюзен. Когда-то она угрожала поместить Джоанну в женский монастырь, если та не перестанет водиться с оборванцами. Сьюзен превосходно сознавала, что не может отослать Джоанну. Или может? У нее были опекунские права. У меня же не было никаких прав, только обязанность оплачивать счета. Плата за обучение в школе Святого Марка была астрономической, вряд ли она выше в штате Массачусетс или где бы там ни было, черт возьми! Но какое это имеет значение, лишь бы Джоанна получала хорошее образование.

Если ребенок не настолько везучий, чтобы попасть в привилегированную школу «для одаренных», если он не настолько богат, чтобы позволить себе одну из двух частных подготовительных школ – школу Святого Марка в самой Калузе или школу-интернат Реддинга возле города Маканава, – выбор средней школы ограничивается тремя учебными заведениями и к тому же зависит от того, в какой части города проживает ученик. Было бы отрадно заявить, что белые родители в Калузе пляшут от радости, когда им предоставляется возможность послать своих детей в известную школу Артура Козлитта, где высокий процент черных учеников. Увы, это не так. В последние годы разгневанные родители не раз врывались в мой офис, вопрошая, что можно предпринять для перевода детей из школы Козлитта в школу Джефферсона или Тейта с более сбалансированными пропорциями черных и белых учеников.

В Калузе пятьдесят тысяч жителей, треть из них – негры, совсем небольшой процент – кубинцы. Они прибывают сюда с западного побережья, из Майами. Был даже ресторан на Мэйн-стрит, который назывался «Кубинец Майк». Там готовили лучшие сандвичи в городе. Но он закрылся в августе прошлого года: кто-то подложил в него зажигательную бомбу. Белые обвиняли черных, черные обвиняли «красношеих», [5]5
  «Красношеие» – обидное прозвище сельских жителей – с «красной», загорелой от работы шеей; неотесанная деревенщина, провинциалы.


[Закрыть]а горсточка кубинцев держала рот на замке, опасаясь, как бы огненные кресты не появились однажды ночью на их лужайках. В один прекрасный день в Калузе разразился расовый конфликт, он назревал давно. У нас почти каждый делает вид, что на дворе все еще 1844 год. Мой партнер Фрэнк и я, по-видимому, единственные люди во всей Калузе, кто замечает, что на выступлениях Хелен Готтлиб в зале, рассчитанном на две тысячи мест, – всего полдюжины черных зрителей.

Телефон опять зазвонил.

– Хэлло?

– Папа?

Снова Джоанна.

– То, что мама сказала об инфильтрации, – она говорила о неграх. В школу приняли двух черных ребятишек.

– Какой ужас, – сказал я. Моя бывшая жена, родом из Чикаго, штат Иллинойс, превращается в агрессивную местную провинциалку. – Так ты предупреди маму, чтоб она позвонила мне, как только придет домой.

– Да, папа.

– И не волнуйся.

– Не буду.

– Люблю тебя, дорогая.

– Я тоже. – Трубка умолкла.

Мой партнер Фрэнк говорит, что женщины умеют управлять мною.

Я отправился в гостиную, включил свет, смешал очень крепкий сухой мартини и захватил его с собой в ванную. Я сделал два больших глотка, прежде чем встать под душ, и осушил стакан, когда выключил воду. Обернув мокрое полотенце вокруг бедер, я смешивал себе еще одну порцию мартини, когда позвонили в дверь. Я взглянул на часы. Восьмой час. Это Терри Белмонт.

– Одну секунду, – сказал я.

Я подошел к двери и открыл ее.

– О Боже! – удивилась Терри.

– Я только что принял душ, – объяснил я. – Сейчас оденусь. Вот бар…

– Не беспокойтесь из-за меня, – сказала Терри.

– Дайте мне одну минуту, – попросил я. – Бар справа, угощайтесь.

– Куда мне положить это?

У нее в руках были пакеты.

– Кухня там. – Показал я. – Я сейчас вернусь.

– Я тоже приняла душ, – сообщила Терри и улыбнулась.

Я пошел в спальню, надел чистое нижнее белье, белые парусиновые брюки, голубую рубашку, сшитую на заказ в Мехико за три доллара, мокасины. В ванной я причесался и снова оглядел себя в зеркале. Кинозвездой я не стал. Когда я вернулся в гостиную, Терри стояла возле бара.

– Что такое «Столичная»? – спросила она.

– Водка. Русская водка.

– Ах да. Это же написано на бутылке.

– Хотите глоток?

– Нет. Я не люблю водку.

– Тогда что вам предложить?

– А что вы сами пьете?

– Мартини.

– Звучит неплохо, – сказала она.

Я отправился на кухню смешивать мартини.

– Крикните, когда проголодаетесь, – сказала Терри. – Все, что требуется, – это подогреть цыплят.

– О’кей. Что вы предпочитаете к коктейлю – маслину или лук?

– А вы что кладете?

– Смесь.

– Мне то же самое.

Я отрезал кусочек лимонной корки, потер ее о край стакана и бросил в коктейль. Протянул стакан Терри.

– Спасибо, – сказала она. – Салют!

– Салют!

Мы выпили.

– Хорошо, – вздохнула Терри. – Я обычно не пью мартини, потому что крепкие коктейли заставляют меня делать смешные вещи. Но кому какое дело, черт возьми! – Она сделала еще глоток. – Это на самом деле вкусно. Вы умеете смешивать мартини.

– Спасибо.

– Так вы удивились, когда я позвонила?

– Да.

– Я не признаю никаких церемоний. Но, Господи, конечно же, я боялась, что к телефону подойдет женщина. Я все продумала. Я бы сказала, что ошиблась, попала не туда, что-нибудь такое. Вам следовало бы заметить, что на мне серое платье.

– Я заметил.

– Помните, я говорила вам утром, что серый цвет…

– Я помню.

– Это – одно из моих любимых платьев, – призналась Терри, – хотя моя мать считает его слишком узким. Моя мать ставит себя в глупое положение, когда объясняет мне, как я должна одеваться. Можно подумать, мне все еще десять лет. Я говорила вам, сколько мне лет?

– Да.

– Двадцать семь. Правильно?

– Правильно.

– А вам тридцать восемь, так?

– Так.

– Одиннадцать лет, – протянула она.

– Ага.

– Разница в годах между нами.

– Так точно.

– Я раздобыла это платье в Люси Серкл, в магазине. Он называется «Китти Корнер». Вы знаете его?

Я знал его.

– Да, – сказал я.

– У них там сексуальные платья. Как вы думаете, оно сексуально? Платье, я имею в виду.

Я присмотрелся к ее платью. Оно было, вероятно, из какой-то синтетики под шелк. Низкий вырез на груди, глубокий разрез до бедра справа снизу. Мать Терри была права: платье казалось узким или, по меньшей мере, слишком облегающим.

– Да, оно очень сексуально, – согласился я.

– Я люблю сексуальные платья, – объяснила Терри. – Черт возьми, если ты женщина, ты должна и одеваться как женщина. Разве не так?

– От женщины я другого и не ожидал.

– Мне нравится, как вы разговариваете, – заметила Терри. – Я слишком много болтаю?

– Нет.

– У меня что на уме, то и на языке. Это недостаток, я знаю.

– Необязательно.

– Вот что я и имею в виду. То, как вы говорите. Другой сказал бы иначе. Не знаю – как, но «необязательно» он бы не сказал. Вы любите цыплят?

– Да.

– Я сама их поджарила. Ненавижу покупать готовых. Я сама приготовила – своими собственными маленькими ручками. Вряд ли можно назвать изящными мои руки. Как вы думаете, я слишком большая?

– Большая?

– Да. Ну, крупная?

– Да нет, вы прекрасно выглядите, – сказал я.

– О, я знаю, что прекрасно выгляжу. Но я слишком большая?

– О чем вы говорите?

– Догадайтесь, какой у меня рост?

– Пять и девять. [6]6
  Пять футов девять дюймов.


[Закрыть]

Терри покачала головой.

– Пять и одиннадцать.

– Рост немалый, – согласился я.

– Конечно! А какой у меня вес?

– Не имею понятия.

– Сто тридцать фунтов. Вы считаете меня слишком толстой?

– Нет.

– Моя мать твердит, что я слишком толстая. Здесь. – Терри уставилась на свою грудь. – Я произвожу сильное впечатление. На всех. Так я считаю. Лейтенант Хэнскомб говорит, что я могла бы вступить в вооруженные силы. В качестве полицейского, он имеет в виду. Сейчас я на гражданской службе, в офисе, обыкновенная служащая. Но лейтенант утверждает, что я скрутила бы любого воришку за одну минуту. Так он думает. Но он ошибается. На самом деле я не очень сильная. Я просто большая. А какой у вас рост?

– Ровно шесть футов.

– О-о-о, – протянула она. – Мне бы не следовало надевать туфли на таких каблуках, правда? Вы заметили, что туфли подходят к платью? Но может быть, я буду выглядеть слишком высокой рядом с вами на каблуках. Подойдите сюда. – Терри поднялась.

Я подошел к ней.

– Ближе! – потребовала она. – Я не кусаюсь.

Мы стояли лицом друг к другу.

– Да, я немного выше, – сказала Терри, заглядывая мне в глаза. – Каблуки добавляют три дюйма. Ну, все равно, я люблю очень высокие каблуки. Вы когда-нибудь замечали – если девушка носит высокие каблуки, они как бы все приподнимают в ней, возвышают. Все,я хочу сказать. Ваши груди, ваша задница – все приподнимается, когда вы надеваете туфли на высоких каблуках. И в животе у вас сосет из-за каблуков. Не знаю почему. Мне их снять? Вы чувствуете себя неловко из-за того, что я немного выше, когда на мне туфли на каблуках?

– Нет, я не против.

– Тогда пусть остаются, если вы не против, – сказала Терри. – Мне бы хотелось снять их позже, если у нас все будет о’кей.

– Конечно.

– Мне нравится выглядеть сексуальной. – Терри улыбнулась. – Вы проголодались? Мне подогреть цыплят и гарнир? Только прикажите.

– Я думаю, мне нужно еще выпить, – сказал я.

– Мне тоже.

Я смешал напитки и подал коктейль девушке.

– Спасибо.

Я поднял бокал.

– Привет!

– Привет! М-м, – причмокнула она. – Такой же хороший, как и первый.

Мы молча потягивали коктейль.

– Я скажу вам, почему я позвонила, – нарушила молчание Терри.

Я ждал.

– Я нахожу вас очень симпатичным, – объявила она.

– Благодарю.

– А вы меня находите симпатичной?

– Я – да.

– Вот это я и имею в виду.

– Что вы имеете в виду?

– Это было бы глупо, не правда ли?

– Что было бы глупо?

– Вы скучали бы здесь один сегодня вечером, ели бы свой обед в одиночестве. И я бы обедала одна. Вместо этого мы можем быть вместе, если находим друг друга симпатичными. Как вы думаете?

– Согласен, – сказал я.

– Вот почему я позвонила.

– Ясно.

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, как много людей во всем мире могли бы быть вместе, а не маяться от одиночества по вечерам? Им стоит только снять телефонную трубку или подойти к кому-нибудь на улице и сказать: «Эй, я считаю вас милашкой, давайте познакомимся».

– Их бы арестовали, – возразил я.

– Да, и это позор, вот что я думаю. Но вас ведь не могут арестовать за то, что вы снимете телефонную трубку?

– Если только вы не будете в нее тяжело дышать.

– Это еще одна вещь, которая мне нравится. У вас есть чувство юмора. Я люблю посмеяться. А вы?

– Я тоже.

– И еще я люблю поесть, – призналась Терри. – А сильно я проголодалась потому, что во время ленча съела только немного салата. Я растолстею, как лошадь, – моя мать права, – если не буду следить за собой. – Она вскочила, поставила бокал и оправила платье. – Я, пожалуй, начну, а потом мы сможем сидеть и пить коктейль, пока все разогревается.

Терри отправилась на кухню.

– А у вас тут уютное местечко, – заметила она. – Дом ваш собственный?

– Я снимаю его.

– Все равно здесь очень мило. Где выключатель?

– Слева от вас.

Она включила свет в кухне и огляделась.

– Держу пари, эту кухню обставила женщина, – пробормотала Терри, но не стала развивать свою мысль. – О’кей. Давайте обсудим. Я, наверное, смогу разогреть цыплят и французский картофель в одной духовке, но мне нужна какая-нибудь посудина для овощей. Где у вас кастрюли?

– В шкафчике, слева от плиты.

– В шкафчике, слева от плиты, – повторила Терри, наклоняясь. – Так. Вы охладили вино?

– Я думаю, в холодильнике найдется бутылка.

– Белое вино? Правильно?

– Правильно.

– С цыплятами, – добавила она.

Терри сновала по кухне, переложила бобы из пластикового мешочка, в котором принесла их, в небольшой горшочек. Цыплят она уложила на сковородку, а картофель – на другую, покрутила ручки на плите, устанавливая температуру.

– Принеси сюда мой коктейль, – распорядилась она, – чтобы я могла присматривать за всем этим. А потом подойди и поцелуй меня.

Я сходил за мартини и принес его на кухню.

– Не забудь про поцелуй, – напомнила Терри.

Я привлек ее к себе.

– Я слишком высокая, да? – посетовала она.

– Чепуха.

– Это наш первый поцелуй, – сказала Терри.

– Я знаю.

– И он не должен быть слишком долгим, о’кей? Просто легким и приятным. Мы сбережем все долгие поцелуи для будущего, о’кей?

– О’кей.

Я нежно поцеловал ее.

– Чудесно. – Терри улыбнулась. – Я знала, что была права насчет тебя. – Она потягивала свой мартини. – О, все будет прекрасно!

Я внимал ей, очарованный всей этой процедурой, предшествующей обеду.

Я не знал, была ли Терри очень глупой или очень хитрой. Слушать ее – что прислушиваться к потоку сознания. Она выпаливала все, что приходило ей в голову. И ничего не утаивала. Никакой первичной цензуры не происходило. На чем бы ни концентрировалась ее мысль – она немедленно облекалась в слова.

Я никогда не встречал людей, похожих на Терри.

Она рассказала мне, что вышла замуж в семнадцать лет по ошибке, приняв свой первый сексуальный порыв за любовь.

– Ты когда-нибудь замечал, – говорила Терри, – что девушкам с хорошей грудью нравится, когда ее трогают. А девушки, которым не очень повезло с этим, не испытывают удовольствия от прикосновений. Поэтому когда девушка созревает и у нее хорошая грудь, ее трогают, и очень часто. И это доставляет наслаждение, естественно, ты развиваешься, тебе это нравится, с этим ты живешь всю жизнь. Конечно, он делал всякие глупости с моей грудью, из-за этого я и вышла за него. Я возбуждалась и все такое.

Терри добавила, что развелась со своим мужем, когда ей стукнуло девятнадцать.

– К счастью, он не сделал меня беременной, а то бы я колебалась, не знала, как поступить. Ну, а так я была свободна и сказала ему: «Слушай, Чарли, ты же знаешь, у нас ничего не выходит. Мы оба еще молоды, у нас есть время исправить нашу ошибку. Давай разойдемся». Фактически он был не так уж молод, двадцать девять лет, на десять лет старше меня, растлитель малолетних, я права? И звали его вовсе не Чарли. Абнер Бримли, вот так его звали, мудак деревенский, прости меня, я иногда ругаюсь, когда думаю о нем. Когда я предложила ему развестись, он избил меня так, что я не могла ходить. Я уже говорила тебе, помнишь? Я большая, но не очень сильная. Во всяком случае, я действительно не могла ходить. Я выползлаиз дому и заставила арестовать этого сукина сына. Извини, но я подала на развод на следующий день.

– Это хорошо, – сказал я.

– Вот если бы я уже тогда была знакома с тобой, – заявила Терри. – Ты когда-нибудь вел бракоразводные дела?

– Случалось.

– Я бы обратилась прямо к тебе. – Терри улыбнулась. – Ты бы взялся – ради меня?

– Ради тебя – взялся бы.

– М-м-м, и ты бы вел это дело отлично, – сказала Терри. – Хочешь еще вина? Это действительно хорошее вино. Или оставим немного, выпьем потом, когда будем в постели? Я люблю пить вино, когда занимаюсь любовью. А ты?

Я смотрел на нее.

– Я знаю, что слишком много болтаю, – сказала Терри. – Мне бы научиться осторожности в выражениях. Я тебя пугаю, верно?

– Нет, – ответил я. – Я бы не назвал тебя болтливой.

– Нет? Тогда какой?

– Искренней! Честной!

– Что ж, это самое лучшее, не так ли? Не лечь ли нам сейчас в постель, а тарелки я могу помыть и попозже.

– Если это то, чего бы тебе хотелось…

– А чего бы хотелось тебе?

– Мне – именно этого.

– И мне, – отозвалась Терри и улыбнулась. – Я сниму с себя все, кроме моих туфелек и трусиков. На мне кружевные серые трусики, которые подходят к платью.

Мы были в постели, когда зазвонил телефон. Часы показывали десять минут второго.

– Черт! – выругалась Терри.

Я взял трубку.

– Хэлло?

– Мэтью? Надеюсь, я не разбудила тебя.

Сьюзен. Моя бывшая жена, которой скорее всего хотелосьразбудить меня.

– Что там за история с отправкой Джоанны в другую школу?

– О, так она тебе уже доложила?

– Конечно, доложила. Я ее отец.

– Да, – бросила Сьюзен.

Поразительно, что она проделывала с этим простым словечком – «да». Оно со свистом вылетало из ее губ, двигалось по проводам и выпархивало из телефонной трубки в виде некой удивительной смеси сомнения, подозрения и прямого обвинения.

– Так что? – спросил я.

– Да, я обратилась в другую школу, – сказала Сьюзен.

– В академию Симмса?

– Да.

– В Массачусетсе?

– Да.

Да, да, да. Мягкое, кроткое, терпеливое. Как радиоактивные осадки.

– Что это? – спросил я. – Военная школа для девиц?

– Не говори глупостей, Мэтью!

– Что угодно может называться академией, черт возьми!

– Это одна из лучших школ для девочек в Новой Англии. [7]7
  Новая Англия – северо-восточный район США, включает штаты: Мэн, Вермонт, Нью-Хэмпшир, Массачусетс, Коннектикут и Род-Айленд.


[Закрыть]

– Она и учится в прекрасной школе, во Флориде.

– В школе Святого Марка – совместное обучение.

– Что плохого в совместном обучении?

– Я не хочу входить в обсуждение этого вопроса, – заявила Сьюзен.

– Вы совместно обучались с Оскаром Плешивым сегодня вечером, не так ли?

– Если ты имеешь в виду Оскара Антермейера…

– Я полагаю, этот джентльмен…

– То, что нас объединяет, – не для твоего говенного ума!

– А! Приятно поговорить с леди, – заметил я.

– Не ты ли, Мэтью, не так давно настоятельно советовал мне самой заниматься своими презренными делишками, не подпуская к ним никого. Если я правильно цитирую…

– Нет, неправильно.

– Я была бы весьма признательна, если бы ты сам последовал своему совету.

– Сьюзен, – сказал я, – Джоанна не поедет в школу в Массачусетс и ни в какое другое место. Она останется в штате Флорида.

– У меня есть основания думать, что она согласится поехать, – отрезала Сьюзен.

– Если ты пошлешь ее в другой штат, ты нарушишь условия соглашения о раздельном проживании бывших супругов.

– О?

Сьюзен великолепно управлялась и с этим междометием. Из односложного восклицания она умудрялась извлечь самые разнообразные оттенки.

– Каким это образом? – осведомилась она.

– Договор подразумевает свидания отца с дочерью.

– Никто не аннулирует твоих прав.

Ясно. Сьюзен уже виделась с адвокатом. «Аннулировать» – не тот термин, который она обычно употребляла, предпочитая пользоваться более простыми словами.

– Как сможет Джоанна проводить со мной каждый второй уикэнд, если она будет в Массачусетсе?

– Но она и со мной не будет встречаться, – сказала Сьюзен.

– Ты пытаешься избавиться от нее?

– Я хочу быть уверенной в том, что она получит образование, которого заслуживает. В школе, которая не будет переполнена…

Сьюзен внезапно оборвала разговор.

– Кем переполнена, Сьюзен?

– Учениками ниже по развитию.

– Кого ты имеешь в виду?

– Я имею в виду? Я имею в виду…

– Негров?

Молчание.

– Интересно, как бы отнесся ко всему этому судья?

– К чему, Мэтью?

– К тому факту, что ты хочешь забрать Джоанну из школы Святого Марка только потому, что туда приняли двух черных ребятишек. Просто любопытно, как бы он реагировал.

– Мы живем во Флориде, – сказала Сьюзен. – Не то чтобы у меня были какие-то предрассудки…

– Утром я напишу в академию, – предупредил я. – Сообщу, что отец Джоанны возражает против того, чтобы она там училась.

– Там знают, что девочка на моем попечении.

– Черт возьми! Но Джоанна не хочет ехать туда!

– Дети далеко не всегда знают, что для них лучше.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я.

Снова молчание.

– Ты пытаешься разлучить меня с дочерью?

– Я совсем сплю, Мэтью. Не возражаешь, если мы закончим?

– Я не позволю тебе это сделать.

– Спокойной ночи. – Сьюзен положила трубку.

Я тоже повесил трубку.

– У-у-у, – промычала Терри.

Я тяжело вздохнул.

– Твоя бывшая жена, что ли?

Я кивнул.

– Они могут быть сущими стервами.

Я снова кивнул.

– Мне уйти? – спросила Терри.

– Нет.

– Ведь это игра, в которую мы можем играть, когда тебе захочется. В другой раз она получится еще интереснее. И может быть, мне удастся оторвать твои мысли от жены. Твоей бывшей жены. Если тебе этого захочется.

– Знаешь что, – сказал я.

– Что?

Я хотел сказать ей, что честность – редкая вещь в наши дни, и когда встречаешь ее в человеке – это похоже на чудо. Я хотел сказать ей, что время, которое мы проведем вместе сегодня ночью, будет для меня не менее ценным подарком, чем золото или бриллианты. Я хотел сказать ей, что она для меня – самое большое утешение за последнее, очень долгое время.

– Ты очень милая, – сказал я. И, пожалуй, этого было достаточно.

– Ты тоже. – Терри улыбнулась. – А теперь послушай, как идет игра, если тебе интересно. Ты должен приставать ко мне, поддразнивать меня, – я сейчас покажу тебе как, пока не почувствуешь, что я на краю. Игра так и называется – бринк. [8]8
  Бринк – край, грань.


[Закрыть]Тогда ты останавливаешься, просто убираешь руку, и я начинаю дразнить тебя, потом прекращаю, и все продолжается, пока мы оба настолько не заведемся, что не сможем больше выносить этого и должны немедленно обнять друг друга или умереть. Бринк. Как ты думаешь, тебе понравится в это играть?

– Я думаю, ты восхитительна. – Я поцеловал Терри.

– Ты правда так думаешь? – Голос ее вдруг изменился, стал каким-то мягким и детским.

– Да, – ответил я.

– Спасибо тебе, – сказала она.

Я снова поцеловал ее.

Она улыбнулась мне.

– Так ты думаешь, тебе хочется поиграть в эту игру? – лукаво спросила Терри.