Текст книги "Белоснежка и Аллороза"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2

– Все сделано в строгом соответствии с законом, – отчеканил Марк Риттер.

Как белый гигантский Будда, он восседал в углу, за письменным столом, в офисе компании «Риттер, Рэндалл и Голденбаум», находившемся менее чем в шести кварталах от моей собственной конторы. Судя по всему Марк Риттер никогда не позволял солнечным лучам касаться какой-либо части своего тела. Я видел его на теннисных кортах закутанным, словно араб. Только глаза выглядывали из бурнуса, полностью закрывавшего его голову и лицо.

В данный момент Марк был одет во все белое: помятый белый костюм, взмокшая от пота белая рубашка, испещренный жирными пятнами галстук, грязные белые туфли из оленьей кожи. Утреннее солнце, заглянувшее в комнату с востока, сверкнуло на скромной платиновой заколке для галстука. Казалось, передо мной сидел опустившийся портовый бродяга, выбеленный солнцем и погрузневший.

Был понедельник, начало трудовой недели.

– Насколько глубок ваш интерес к этому делу? – осведомился Марк.

У меня возникло ощущение, что он уже догадался, как глубоко я увяз.

– Я защищаю свою клиентку Сару Уиттейкер.

– До какого предела?

– Боюсь, что это конфиденциально.

– Ого! Послушайте-ка этого великого адвоката с его представлениями о сведениях, которые не подлежат разглашению! – воскликнул Марк. – Так вы пытаетесь освободить ее из «Убежища»?

– Вы полагаете, ее следуетосвободить?

– Я говорил вам на прошлой неделе по телефону, что эта девица спятила окончательно.

– Это вашемнение, Марк? Или мнение профессионала, специалиста по душевным заболеваниям?

– Он изучал акт Бейкера, наш общий друг Мэтью! – иронически протянул Марк.

– Я пролистал его, скажем так.

– Под профессионалом вы подразумеваете медика, имеющего официальный патент, широко практикующего врача или специалиста в области остеопатии, который, по законам нашего штата, обязан не менее трех лет заниматься исследованием и лечением нервных и психических заболеваний, прежде чем его могли использовать как диагноста?

– Мне известны положения законодательства.

– Хорошо. Тогда я уверяю вас, что доктор Натан Хелсингер является таким специалистом, согласно определению, которое содержится в параграфе 394.455.

– Это доктор Хелсингер оформил медицинское свидетельство, на основании которого ее силой увезли из дома и водворили в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян?

– Все – в соответствии с законом.

– И в течение сорока восьми часов, предшествующих признанию ваших действий необходимыми?

– Ради Бога, Мэтью! Мы оба не дилетанты.

– Я этого и не предполагал.

Тяжкий вздох был мне ответом. Марк, испускающий тяжелые вздохи, напоминал кита, выпустившего фонтан при дыхании.

– Мэтью, Мэтью! – забормотал укоризненно он. – Хелсингер осмотрел девушку сразу же после того, как ее мать позвонила ему и сказала, что ее дочь пыталась перерезать себе запястья. Он подписал свидетельство, которое уполномочило полицейского офицера взять Сару под стражу и препроводить ее в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля для немедленного осмотра и лечения. Все по закону, Мэтью.

– Вы, по-видимому, знаете законодательство наизусть.

– Да, знаю.

– Сара сообщила мне, что ее никто не осматривал до прибытия в филиал Дингли.

– Сара, как мы знаем, – параноидальная шизофреничка с ярко выраженной тенденцией к суициду.

– Это диагноз доктора Хелсингера?

– Его, а также психиатра, который осматривал Сару в госпитале Добрых Самаритян. Должен ли я добавлять, что и он является высококвалифицированным специалистом в области нервных и психических заболеваний?

– Его имя?

– Доктор Джеральд Бонамико.

– Когда происходил осмотр?

– Какой именно?

– Доктора Хелсингера.

– Двадцать седьмого сентября в семь часов вечера, примерно через час после того, как Сара покушалась на свою жизнь.

– Когда медицинское свидетельство, подписанное доктором Хелсингером, было принято к исполнению?

– В тот же день.

– Сара сказала, что к ней вломились в спальню незадолго до полуночи.

–  Вломились,Мэтью? Ну-ну…

– Она сказала, что лежала в постели и читала.

– Так и было.

– И что вы вместе с ее матерью и в сопровождении полицейского офицера…

– Все верно.

– …вошли в ее комнату…

– Предварительно вежливо постучав в дверь.

– …и, надев на нее наручники…

– Она кидалась на полицейского, плевала своей матери в лицо, вопила, как бенши, [3]3
  Бенши – дух, вопли которого предвещают смерть (ирл., шотл. фольклор).


[Закрыть]изрыгала непристойности. Чего же вы ожидали от нас, черт побери!

– Сколько ее продержали в Дингли?

– Три дня. Закон ограничивает пребывание пятью днями. Я уверен, что это вам известно.

Однако голос его звучал так, словно он был уверен как раз в обратном.

– И было судебное разбирательство, которое вынесло решение о принудительном помещении Сары в психиатрическую лечебницу?

– Было.

– Когда поступило ходатайство?

– Первого октября.

– Кто обратился в суд с ходатайством?

– Мать Сары. Алиса Уиттейкер.

– Кто еще? Закон требует участия по крайней мере двух людей.

– Ходатайство матери подтверждалось письменным заключением профессионала, который осматривал пациента в установленный законом пятидневный предварительный срок.

– Я полагаю, что заключение подписал…

– Правильно, Хелсингер.

– И он засвидетельствовал, не так ли, что Сара – душевнобольная?

– Закон допускает более гибкую формулировку – возможноеразвитие душевного заболевания.

– И требует помещения пациента в психиатрическую клинику для более полного и всестороннего анализа?

– Анализ уже был проделан. В Дингли.

– Кто председательствовал на слушании дела?

– Судья Альберт Р. Мейсон на второй выездной сессии.

– Кто представлял Сару?

– Суд назначил адвоката.

– Его имя?

– Джерими Уилкс.

– Он здешний? Я не знаю такого.

– Он начал было практиковать в Калузе и уехал.

– О! Куда?

– Куда-то в Калифорнию.

– Удобно.

– Что это значит, Мэтью?

– Выходит, Сару защищал неопытный адвокат.

– Он практиковал в области права семь лет, прежде чем приехал в Калузу.

– Тогда он неопытен как юрист, практикующий в штате Флорида. Откуда он сам?

– Из Луизианы.

– И теперь он работает в Калифорнии?

– Я не знаю, что он делает в Калифорнии. Я знаю только, что он переехал туда.

– Когда?

– Не имею понятия.

– Куда – в Калифорнии?

– Не знаю.

– Когда происходило слушание дела?

– Третьего октября.

– И результат…

– Предусматривались четыре варианта, Мэтью, о которых, я думаю, вы информированы. Первый: она могла быть отпущена на свободу без всяких условий. Второй: она могла быть отпущена при условии амбулаторного лечения в ближайшей больнице. Третий: она могла выразить желание стать добровольной пациенткой в психиатрической клинике. И четвертый – решение о принудительном помещении в соответствующее заведение.

– Что и случилось. Она была принудительно…

– Да. Потому что предъявленные доказательства убедили судью Мейсона, что этот человек – сумасшедший.

– Ага. Скажите мне, Марк, вы случайно не знаете, как зовут полицейского, который вломился к ней в спальню той ночью?

– Снова эти выражения, Мэтью…

– Так вы знаете его имя?

– Откуда мне знать имя обычного полицейского, выполняющего свой долг?

– Неважно. Я выясню. Спасибо, Марк. Весьма признателен за то, что уделили мне время.

Иногда меня радует, что я не турист, посетивший город Калуза в штате Флорида.

Будь я туристом, я не знал бы, где найти полицейский участок. В Чикаго, штат Иллинойс, – городе, в котором я жил до того, как переехать в Солнечный пояс, [4]4
  Солнечный пояс – так называются южные штаты США, к которым принадлежит и Флорида.


[Закрыть]отыскать полицейский участок не представляло труда. Надо, правда, признать, что в Калузе преступления совершаются куда реже, чем в Чикаго, но все же было бы логичнее, если бы полицейский участок здесь выглядел как полицейский участок.

В Калузе же он именуется управлением охраны общественного порядка, и я лишь случайно знал, где находится это управление, поскольку бывал там раньше. Управление охраны общественного порядка можно легко было спутать с банком, а банков в Калузе великое множество. Впрочем, я рад, что Калуза не испытывает недостатка в банках, ведь моя юридическая практика связана с ними и со всякого рода «ограничениями». Если вы занимаетесь законами о недвижимости, ограничения – это хорошо. Если вы сочиняете пьесы, тут ограничения для вас менее привлекательны. Если вы ищете полицейский участок, а забредаете в банк – это тоже не очень согревает. В Калузе вообще согревающего мало. Разве что месяцы август и сентябрь, когда вы можете расплавиться и растечься по тротуару возле управления охраны общественного порядка, что само по себе является уголовно наказуемым проступком. Но чтобы расплавиться на тротуаре в апреле – нет, в Калузе это исключено.

Так или иначе, в одиннадцать утра пятнадцатого апреля я стоял на тротуаре у входа в управление охраны общественного порядка. Мне нужен был детектив Морис Блум, с которым я хотел поговорить о полицейском офицере, вошедшем в спальню Сары Уиттейкер двадцать седьмого сентября незадолго до полуночи. Кусты питтоспорума, подступавшие с флангов к коричневой металлической двери, были усыпаны мелкими белыми цветочками, мерцавшими в темной зелени листьев как крошечные звездочки. Листья отчасти заслоняли слова «Департамент полиции»на желтовато-коричневой кирпичной стене.

Эта надпись почти терялась рядом с большими белыми буквами, прикрепленными к низкой стене, окружавшей клумбу с буйно цветущими глоксиниями. Допустим, вы собираетесь заявить, что кто-то ударил вас по голове и украл ваш кошелек, – первое, что вам бросается в глаза, – надпись: «Управление охраны общественного порядка».И только после того, как вы подниметесь по ступенькам и откроете одну из дверей, вы поймете, что попали в полицейский участок. Калуза – город осторожный, сдержанный.

Я нашел Мори Блума на третьем этаже.

Он куда-то торопился.

Возможно потому, что полиция только что обнаружила в реке труп.

– Река Сограсс, – ворчал Блум, – протекает через Птичий заповедник.

Он перебирал фотографии, сделанные криминалистами. Фотографии изображали изуродованный труп женщины, пробывший в воде долгое время. Я догадался, что это женщина, только потому, что на трупе было платье. Установить пол мертвеца по безволосому черепу и деформированной плоти было невозможно.

– Аллигаторы сожрали обе ноги, – сообщил Блум. – Она, вероятно, пришлась им не по вкусу, иначе покончили бы с ней. Никаких примет для опознания, и неизвестно, сколько времени она пробыла в воде. Как ты думаешь, приятно прийти на работу в понедельник утром и увидеть это на своем письменном столе? Я отправляюсь в морг, хочешь со мной?

– Нет, – твердо сказал я.

Я был с ним в морге в связи с предыдущим делом, которое он расследовал. Блум называл его «делом Красотки и Зверя», хотя я считал его трагедией Джорджа Харпера. В течение многих недель после посещения морга его запах неотступно преследовал меня. Я бесконечно намыливал руки и промывал ноздри соленой водой. Пока живу, я не переступлю больше порога морга. Не уверен, что хотел бы попасть туда, будучи трупом.

Блум был в расцвете сил. Он снова употреблял спиртное после недавно перенесенного гепатита и, как я подозревал, прибавил добрых пятнадцать фунтов. Большой вес гармонировал с его мощным телосложением. Я при росте ровно шесть футов вешу сто семьдесят фунтов. Блум на дюйм выше меня, но весит, наверное, все двести двадцать. С самым траурным видом он продолжал рассматривать фотографии погибшей. У Блума всегда такой вид, словно он вот-вот разрыдается. В своем помятом голубом костюме он выглядел так, словно только что отпустил на волю под честное слово какого-нибудь каторжника. У него были крупные руки с опухшими суставами – руки уличного драчуна – и продувная физиономия лиса с лохматыми бровями, карими глазами и не единожды переломанным носом. Интересно, была ли у него татуировка? Я готов был поклясться, что была, и не одна.

Он бросил фотографии на стол.

– Зачем пожаловал? – спросил он.

– В прошлом году двадцать седьмого сентября некий полисмен отправился в особняк Уиттейкеров на Бельведер-роуд, арестовал женщину – Сару Уиттейкер и препроводил ее в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян.

– Ну?.. – сказал Блум.

– Я бы хотел побеседовать с ним.

– Тебе надо повидаться с лейтенантом Хэнскомбом. Он командует полицейскими. Ты уверен, что не хочешь пойти со мной в морг?

Лейтенант Роджер Хэнскомб (табличка на его столе свидетельствовала о том, что именно этот человек мне и нужен) разговаривал по телефону с подчиненным, которому было поручено осмотреть место преступления в Птичьем заповеднике. Из услышанного я уяснил себе, что полиция все еще ищет причину, по которой труп прибило к южному берегу реки Сограсс в шесть часов утра. Поисковая партия, как оказалось, не очень утруждала себя: людей отпугивало семейство аллигаторов, которое обосновалось тут среди мангровых зарослей. Все знали, что ноги женщины были съедены аллигаторами. Хэнскомб убеждал подчиненного в том, что тот просто обязан по роду своей службы отыскать хоть что-то для опознания погибшей. Да, обязан, и ему наплевать, сожрет ли кого-то аллигатор или нет, – важно, чтобы поручение было выполнено.

Когда лейтенант положил трубку, он был багровым от злости. Но так как Блум просил его помочь мне, Хэнскомб был вежлив и предупредителен.

Он вызвал секретаршу – высокую рыжеволосую девицу в узкой черной юбке, белой блузке и черных туфлях-лодочках на высоких каблуках – и велел ей принести досье. Он назвал его «досье телефонных вызовов и откликов на них». (Позже я узнал, что в полиции хранится список телефонных вызовов вместе с их детальной диспозицией.) Секретарша вернулась минут через десять со скоросшивателем, содержавшим пачку обработанных компьютером данных. Хэнскомб перелистал досье и добрался до 27 сентября. Палец его пробежал по строчкам и остановился на времени, близком к полуночи: одиннадцать тридцать.

– Особняк Уиттейкеров? – спросил он.

– Да.

– Вот здесь отмечено. Вызов поступил в одиннадцать тридцать две, отклик – в одиннадцать сорок пять. Жалобщик… Одну секунду. Не было никакой жалобы… и никто не звонил. Сюда пришел человек – доктор Натан Хелсингер с медицинским свидетельством, требующим немедленного препровождения пациента в психиатрическую клинику, согласно акту Бейкера. Он беседовал с лейтенантом Тайроном, который проверил подлинность документа и командировал полицейского офицера Рудермана. Доктор Хелсингер сопровождал его в своей машине. Они прибыли на место в одиннадцать сорок пять, как отмечено в досье, и Рудерман произвел арест, если вам угодно так это назвать. Это то, что вам нужно?

– Нельзя ли поговорить с офицером Рудерманом? – спросил я.

– Ну… позвольте мне установить, где он сейчас, о’кей? – сказал Хэнскомб.

Он снова вызвал секретаршу в узкой юбке, которая связалась с диспетчером и доложила, что у офицера Рудермана перерыв на ленч. Я взглянул на настенные часы. Было двадцать минут двенадцатого. Очевидно, полиция в Калузе уходила на ленч немного раньше, чем простые смертные.

– Скажите диспетчеру, чтобы вернул Рудермана, – распорядился Хэнскомб.

– Да, сэр, – откликнулась секретарша и неожиданно улыбнулась мне.

Я тоже улыбнулся ей.

– Мистер Хоуп будет ждать его здесь, сэр? – осведомилась секретарша.

– Мы оба подождем его, – ответил Хэнскомб.

– Разве вы не собираетесь в заповедник, сэр?

– А что, мне полагается быть в заповеднике?

– Вы сказали об этом капитану Джейгерсу, сэр.

– Тогда, значит, я должен быть там. – Хэнскомб поднялся. – Устраивайтесь поудобнее, мистер Хоуп. Если хотите, можете поговорить с Рудерманом прямо здесь, в моем офисе. – Он обошел вокруг стола, взял свою фуражку, обменялся со мной рукопожатием и вышел. Рыжеволосая подождала, пока захлопнется входная дверь.

– Он всегда сильно переживает, когда убивают кого-нибудь, – сообщила она и улыбнулась.

– Могу себе вообразить, – сказал я.

– Меня зовут Терри, – представилась она и снова улыбнулась. – Терри Белмонт.

– Приятно познакомиться.

– А как вас зовут? Я имею в виду ваше первое имя.

– Мэтью.

– Хорошее имя – Мэтью. Это из Библии.

– Да, – сказал я.

– Хотите чашечку кофе или что-нибудь выпить? Когда полицейские уходят на ленч, они не очень-то торопятся вернуться.

– Нет, спасибо.

– Обо мне говорят, что я очень колоритна. Потрясающая девушка! Персик и сливки! Так обо мне говорят. Рыжие волосы, отличная фигура. И голубые глаза. Вы заметили, что у меня голубые глаза?

– Да, заметил.

– А у вас глаза карие, – сообщила она.

– Да.

– Мне двадцать семь лет. А вам?

Я решил солгать.

– Тридцать восемь.

– Хороший возраст.

– Ага.

– Терпеть не могу юнцов, которые даже не знают, как расстегнуть лифчик.

– Ага.

– Вы уверены, что не хотите кофе или еще чего-нибудь?

– Уверен.

– Какой ваш любимый цвет?

– Голубой… наверное.

– Я часто ношу зеленое. Это из-за рыжих волос. Они хорошо сочетаются – рыжий и зеленый цвет. Как на Рождество. У меня и нижнее белье есть зеленого цвета. Это редкость – зеленое нижнее белье. Я хочу сказать, что в магазинах вы далеко не всегда найдете зеленые трусики и лифчики. Вот в Нью-Йорке есть магазин, в нем можно купить белье любого цвета, какого только пожелаете. Я однажды заказала себе пару серых трусиков, это очень сексуально, серые кружевные трусики, вы не находите? Высоко обрезанные, по ноге. Но они выглядели грязными, когда прибыли сюда. Не сексуально грязными, а просто чумазыми, как будто покрыты сажей. Это из-за того, что серые. Я-то думала, что они будут хорошо смотреться. Серые… У меня есть серое платье. Оно мне очень идет, поэтому я считала, что и серые трусики подошли бы мне тоже. Но они выглядели грязными, даже не хотелось их надевать – такие они были противные.

Она пожала плечами.

– Серый цвет – трудный цвет, – заметил я.

– Не говорите! – воскликнула Терри. – У вас тоже были проблемы с серым цветом?

– Я редко ношу серое, – признался я.

– Я тоже, за исключением одного серого платья. И я уверена, что не буду носить серые трусики. По правде говоря, здесь я вообще редко надеваю трусики. Слишком жарко. А какой ваш любимый цветок?

– Гардении.

– Мне они напоминают о похоронах, – сказала Терри. – Я люблю розы. Чайные розы.

– Да, они тоже хороши.

– Вам они нравятся из-за запаха?

– Что, простите?

– Гардении.

– О да, – согласился я.

– Они так чудесно пахнут, – сказала Терри. – А вам нравится «Полиция»?

– Мне нравятся некоторые полицейские.

– Что?

– Мне нравится детектив Блум. И лейтенант Хэнскомб показался мне…

– Нет, не та полиция, – возразила Терри. – Другая «Полиция».

Я уставился на нее.

– Это группа, – объяснила она.

Я все еще смотрел на нее.

– Рок-группа, – продолжала она втолковывать мне. – У них такое название. Я без ума от них, а вы?

– Я не очень-то хорошо знаком с ними.

– Они просто сногсшибательны. – Терри улыбнулась. У нее была приятная улыбка. – Кажется, нам с вами нравятся одни и те же вещи.

В дверь постучали.

– О черт! – с досадой сказала Терри. – И как раз тогда, когда мы больше узнали друг о друге.

Полицейскому офицеру Рэндли Рудерману было лет двадцать шесть. Коренастый, с широкой грудью, копной волос цвета спелой пшеницы, выбивающихся из-под шляпы. Войдя, он снял шляпу и встал как вкопанный, словно ожидая выговора.

– Это Мэтью Хоуп, – представила меня Терри. – Лейтенант Хэнскомб хочет, чтобы вы ответили на любые его вопросы.

– Да, мэм, – откликнулся Рудерман.

– Если вам что-нибудь потребуется, – обратилась ко мне Терри, – вы знаете, где меня найти.

– Благодарю вас, – сказал я.

– Я живу в Бродерик-Уэй, – заключила Терри и вышла.

Рудерман все еще стоял в позе «смирно».

– Почему вы не сядете? – спросил я.

– Благодарю вас, сэр, – ответил он, но остался стоять.

– Я адвокат, – сказал я.

– Да, сэр.

– Не имею ничего общего с полицией.

– Это хорошо, сэр. То есть я хочу сказать…

– Садитесь же, – сказал я.

– Да, сэр, спасибо, сэр. – Он устроился на стуле возле двери, положив шляпу на колени.

– Офицер Рудерман, вы можете вспомнить то, что произошло в сентябре прошлого года?

– Не знаю, сэр, – отозвался он. – Это было очень давно.

– Я имею в виду двадцать седьмое сентября, время примерно одиннадцать тридцать вечера. Доктор Натан Хелсингер приехал сюда и предъявил медицинское свидетельство, требующее немедленной транспортировки пациента…

– Ах да, сэр. Фамилия девушки Уиттейкер.

– Меня интересует именно этот случай.

– Да, сэр, я помню его.

– Вы сопровождали доктора Хелсингера в дом Уиттейкеров?

– Да, сэр.

– Добрались туда незадолго до полуночи?

– Да, сэр, примерно без четверти двенадцать.

– Кто был дома, когда вы приехали?

– Нас встретили мать девушки и ее адвокат.

– Алиса Уиттейкер?

– Да, сэр, так ее звали.

– И ее адвокат – Марк Риттер?

– Да, сэр.

– Что происходило, когда вы прибыли туда?

– Мне сказали, что девушка наверху. Я уже знал… Доктор Хелсингер информировал меня… о том, что от меня требуется.

– И что же от вас требовалось?

– Отправить девушку в госпиталь Добрых Самаритян для осмотра и обследования.

– Что было дальше?

– Мы поднялись наверх…

– Кто?

– Я, миссис Уиттейкер и ее адвокат.

– Доктор Хелсингер не сопровождал вас?

– Нет, сэр, он остался внизу.

– Вы трое вошли…

– Да, сэр.

– В комнату Сары?

– Да, сэр.

– Дверь в ее комнату была заперта?

– Да, сэр, она была закрыта.

– Как же вы вошли?

– Мать постучала в дверь, и девушка спросила, кто там или кто это – что-то в этом роде, – и мать ответила, что это она. И девушка сказала: «Входи». И мы вошли.

– Кто вошел первым в ее комнату?

– Мистер Риттер.

– А затем?

– Ее мать. Миссис Уиттейкер.

– А вы последний?

– Да, сэр. Они сказали, что не хотят травмировать ее, она пыталась перерезать себе вены. Они не хотели, чтобы она сначала увидела… Они считали, что она сильно расстроится, если первым увидит полицейского.

– И она расстроилась, когда увидела вас?

– Нет, сэр, не сразу. Понимаете, она не сознавала, что происходит.

– Что вы имеете в виду? Она была ошарашена, сбита с толку или…

– Нет, нет, ничего похожего. Она не понимала, почему мы здесь, спрашивала, не было ли ограбления… Она, конечно, имела в виду кражу со взломом. Многие граждане не чувствуют разницы между ограблением и кражей. Она думала, что дом обокрали или что-нибудь такое. И этим объясняла присутствие полиции.

– Кто разъяснил ей настоящую причину?

– Мистер Риттер.

– Что он сказал?

– Он сказал… вам нужны точные выражения?

– Насколько вы сумеете их припомнить.

– Он сказал… что-то вроде… Сейчас вспомню… Он сказал: «Сара, этот джентльмен здесь для того, чтобы отправить вас в госпиталь». Он имел в виду меня. Я был тот самый джентльмен.

– Как она реагировала?

– Она сказала: «Госпиталь? Я не больна, почему я должна туда ехать?» Что-то похожее, не уверен в точности выражений. В общем, она твердила, что чувствует себя прекрасно и зачем бы ей отправляться в госпиталь? Вот что она говорила.

– Она употребляла именно эти слова?

– Нет, сэр, я уже сказал вам, что не уверен в точности выражений. Но примерно так.

– Она показалась вам больной?

– Я не врач.

– Тем не менее, было ли ее поведение странным, беспорядочным, возбужденным?

– Да, сэр, она казалась возбужденной.

– Из-за того, что вы намеревались отправить ее в госпиталь?

– Да, сэр. А также из-за присутствия полиции. Она все время спрашивала, зачем здесь полицейский офицер. Я пытался успокоить ее. Объяснил ей, что у нас медицинское свидетельство, предписывающее отвезти ее в госпиталь, но она захотела узнать, что за свидетельство, кто подписал его, и все больше волновалась, сэр.

– Что вы хотите сказать?

– Ну, она вскочила с постели…

– В чем она была?

– В обычной ночной одежде, сэр, похожей на ту, которая на куклах. Ночная рубашка и панталоны.

– Она была одета как для сна?

– Да, сэр. Она и была в постели, когда мы вошли к ней.

– Вы сказали, она выскочила из постели…

– Да, сэр, и начала расхаживать по комнате, без конца повторяя один и тот же вопрос: зачем нужен госпиталь, если она не больна? Я сказал что-то вроде: «Пойдемте, мисс» – и постарался ее утихомирить. Но она внезапно размахнулась…

– Пыталась ударить вас?

– Да, сэр. Хотела ударить меня кулаком.

– «Теперь пойдемте, мисс» – это все, что вы ей сказали?

– «Теперь пойдемте спокойно», что-то вроде этого.

– И она ударила вас.

– Бросилась на меня, как летучая мышь из ада.

– Но она ударила вас или нет?

– Нет, сэр. Я уклонился.

– Что это значит?

– Я сделал шаг в сторону, схватил руку девушки и скрутил у нее за спиной. Потому что она неистовствовала.

– И тогда вы надели на нее наручники?

– Нет, сэр. Не в тот момент.

– Вы удерживали ее?

– Что ж, сэр, я удерживал ее, завернув ей руку за спину, и, возможно, причинял ей боль, когда дергал руку. Мать девушки подошла к ней и сказала, что это делается для ее же блага, а она плюнула своей матери в лицо и произнесла… Вы хотите, чтобы я привел ее точные слова?

– Пожалуйста.

– Она крикнула: «Ты – грязная шлюха!» Но на самом деле она употребила еще более грубое слово, сэр. А затем попыталась вырваться и наброситься на мать. Я держал ее за правую руку, но она выдернула левую, чтобы вцепиться в лицо матери.

– И тогда вы надели на нее наручники?

– Да, сэр.

– Руки у нее были за спиной?

– Да, сэр. Согласно правилам.

– И вывели ее из комнаты?

– Вывел ее из дома, да, сэр.

– В ночной рубашке и панталонах?

– В том, что было на ней, сэр.

– И в таком виде ее препроводили в госпиталь? В ночной рубашке и панталонах?

– Да, сэр.

– Кто-нибудь предлагал одеть ее, прежде чем увести из дома?

– На ней были наручники, сэр. И было бы чрезвычайно трудно одеть ее. Потребовалось бы снять наручники. А это означало подвергнуться риску нового нападения.

– Скажите мне, офицер Рудерман, когда вы вошли в комнату Сары, вы обыскивали ее с целью найти лезвие бритвы?

– Нет.

– Вы уверены, что не делали этого?

– Никакого формального обыска не было, сэр. Я просто осмотрелся – ведь мне сказали, что она пыталась перерезать себе запястья. Я огляделся в поисках орудия, но обыска не производил.

– Не открывали шкаф, какие-нибудь ящики?

– Нет, сэр. Просто посмотрел на комоде и на тумбочке у постели, это все, сэр.

– Вы не видели лезвия бритвы?

– Никакого лезвия бритвы там не было, насколько я могу судить, сэр.

– А какой-нибудь другой режущий инструмент?

– Никакого режущего инструмента, сэр.

– Никаких ножей…

– Нет, сэр.

– Или ножниц?

– Ничего такого, сэр.

– Вы не обнаружили в комнате пятен крови?

– Нет, насколько я мог заметить, сэр.

– Вы искалипятна крови?

– Я подумал, что, если бы она пыталась перерезать себе вены, в спальне могли остаться пятна крови.

– Но вы их не видели?

– Нет, сэр. Отыскивание пятен крови не было моей главной задачей, но, как я уже говорил, я осмотрелся, бросил взгляд туда, сюда…

– И не увидели пятен крови?

– Нет, не увидел, это правда.

– Никаких пятен крови на простынях…

– Никаких.

– Или на наволочках?

– Нет, сэр.

– Или где-нибудь в другом месте в комнате?

– Нигде не было никаких пятен крови, сэр.

– Что было потом?

– Я отвез ее к Добрым Самаритянам.

– Кто-нибудь сопровождал вас?

– Они следовали за нами в машине мистера Риттера.

– Сара Уиттейкер говорила вам что-нибудь, пока вы ехали в госпиталь? Вы были одни в машине, так я понял.

– Одни, сэр.

– Она что-нибудь сказала?

– Да, сэр.

– Что?

– Она сказала, что мать преследует ее из-за денег, что она затеяла все это, чтобы присвоить себе ее деньги.