Текст книги "Белоснежка и Аллороза"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Мне пришло в голову – я знаю, вы считаете меня психически ущербной, но, конечно, мои доводы, рассуждения тогда, в сентябре, были рациональны и хладнокровны, вполне разумны, – мне пришло в голову, достопочтенные сэры, уважаемые исследователи, что должны быть некие бумаги, документы, записи, хоть что-нибудь! В его столе, в библиотеке! Какой-то ключ к ее личности, ее местонахождению. Естественно, она не вхожа в общество, которое по меньшей мере с неодобрением относится к телефонным звонкам, убивающимлюдей. Я имею в виду – убившим его бессмертную душу; человеку в его возрасте, хоть и крепкому для своих лет, такому красивому, – делать похотливые, бесстыдные, мерзкие предложения! О мой Черный Рыцарь, ты – лжец, мошенник, притворщик, ты никогда не любил меня!

И вот в потайном ящике стола, в библиотеке – застекленные двери открываются в испанский дворик с бассейном; золотые рыбки плещутся, расцвеченные солнечными бликами, зеленые занавеси на окнах прикрывают темные дела. Белоснежка втайне занимается взломом и грабежом, обшаривая стол своего отца, ее бедная мать, вдова, где-то на встрече садоводов, в нашем саду нет роз, такая жалость. И находит! Находит ключ. Тень Сэма Спейда… Соскребается краска с Мальтийского сокола… [22]22
  Сэм Спейд – герой известного романа Д. Хэммета «Мальтийский сокол», частный сыщик.


[Закрыть]Черный Рыцарь разоблачен! Ноги из пластика, золотые рыбки в бассейне – из пластика. Все из пластика – кругом пластмасса и фальшь, единственная подлинная ценность – в улике,в ключике! Ты обречена, Трейси, здесь твое имя и адрес. Белоснежка раскрыла твое имя, обнаружила твой адрес в рухляди, что хранилась в потайном ящике в столе Черного Рыцаря.

Трейси.

Но… Но не совсем.

В короткой записи, памятке для себя быть может, он начертал знакомое, уменьшительное: «Трейс».Своей собственной рукой. Черного Рыцаря. Рукой Черного Рыцаря он творит черные дела, впрочем, неважно. А пониже – пониже «Трейс» – нацарапаны карандашом слова: «„Морской пейзаж“, 5 июля».

Двадцать седьмое сентября… Прости меня, отец, я согрешила.

Пистолет моего отца.

Нож появится позже.

О, должна ли я повторять все это? Я уже рассказывала об этом раньше, сто раз, в разных формах, леди говорит на разных языках. Твой язык, бэби, отдай его мне. Почему я здесь?Когда он придет, чтобы вызволить меня отсюда? Когда он придет? Я устала от репетиций. Я устала и раздражена от попыток.

«Попытайсяеще раз, дорогая».

Белоснежка знает, где «Морской пейзаж», она читает газеты, дом находится на набережной Шорохов, она не дура, Белоснежка.

Я взяла оружие из нижнего ящика стола, где он держал его, – большой черный пистолет.

В вестибюле, в адресной книге, не было никакой Трейси. Пистолет лежал в сумке, висевшей на моем плече. Я надела желтое платье, пистолет был тяжелый, оттягивал сумку, давил на плечо – неси этот груз, неси эти муки. Где она? Не совершила ли я ужасной ошибки? В офисе директора-распорядителя – черная девушка. Белоснежка робко обращается к ней. Я ищу девушку по имени Трейси, говорит Белоснежка. Яркая черная девушка, делает ли она с черными мужчинами то, что однажды вынуждена была сделать Белоснежка, стоя на коленях перед Черным Рыцарем? Жеребец, охваченный страстью, ржет и бьет копытом по земле, когда она принимает его. Но припомните, она не приняла, не проглотилаего, не смогла.

Сейчас она проглатывает свой страх. Чтобы черная девушка не узнала о большом черном пистолете в сумке на плече. Но нет, она почти не смотрит, не подымает головы от своих дел. Трейси Килбурн, говорит она рассеянно, квартира 106. И скрепляет печатью смертный приговор.

Я знаю, Белоснежка звонит, все мы звоним в дверной звонок. Слышно, как внутри, в квартире, звонки повторяются. Дверь распахивается. На ней красное платье, на Распутной Ведьме, схваченное поясом по талии. Она босая, Аллороза, в своем ярком красном халатике, и волосы мокрые, такая свеженькая, завершила утренний туалет, любовница моего отца, его Распутная Ведьма, шлюха, его Аллороза в своем алом одеянии, с золотистыми локонами, волосы такие же, как мои, она блондинка, как и я, он сделал хороший выбор, Черный Рыцарь.

Я направила на нее пистолет. Она не вскрикнула, потаскушка. Возможно, она уже имела дело с оружием, вы же знаете этот тип людей, они путаются с самыми отчаянными парнями. Я сказала ей, что моя машина внизу и я хочу, чтобы она поехала со мной. Прежде чем мы вышли из квартиры, я прихватила с собой нож из кухни. Я точно знала, для чего мне нож. Я знала также, куда собираюсь поехать. Птичий заповедник – вы согласны? – вполне подходящее место, чтобы ощипать этого цыпленка, убить эту пташку, маленькую птичку моего отца. Птичий заповедник – идеальное укрытие, так как именно там они набрасываются на блондинок в верхних этажах домов, сворачивают головы пташкам. Я в ужасе от этих пташек и никогда не прощу им и этому ужасному Альфреду Хичкоку. [23]23
  Имеется в виду известный фильм А. Хичкока – «Птицы».


[Закрыть]Он потом подтянул брюки, спасибо, дорогая, все было очень мило.

Она была послушной, эта наглая сука.

Я держала ее под прицелом. Она знала, что я без колебаний спущу курок.

И пыталась поговорить со мной, урезонить меня.

Она вела машину, я позволила ей отвезти себя на свою собственную казнь. Пистолет на моих коленях был направлен на нее, нож был в сумке.

«Куда мы едем?» – спросила она.

Я сказала – куда.

Эхо от их голосов отдавалось в моей голове.

Мы миновали ворота, уплатили за вход, она не пыталась заговорить с человеком, который собирал деньги, – знала: я буду стрелять. Я заранее предупредила ее об этом, и она, по-видимому, полагала, что у нее есть какой-то шанс, что она сможет уговорить меня… Впрочем, она не знала, кто я такая, не подозревала, что я здесь для того, чтобы отомстить за смерть моего отца, вызванную ее словами по телефону. Эти голоса…

Парк был переполнен в тот день. О, кто помнит эти мелкие подробности – время, место, обстоятельства, кому до этого дело, и разве это имеет значение для вас, джентльмены? Где-то в полдень. Чуть раньше, чуть позже? Но, во всяком случае, было слишком много народа. Не сделала ли я ошибки, доставив ее сюда? Мы все ошибаемся, Господи, – прости меня, отец, я согрешила. И все-таки на таком огромном пространстве должно найтись местечко, – или нет?

Вокруг нас люди ездили на велосипедах.

Плыли по реке на каноэ.

Отправлялись на экскурсию на лодках.

Я велела ей ехать дальше.

«Веди машину», – сказала она.

Но Белоснежка приказала ей остаться за рулем.

И Аллороза поехала.

И вскоре – ибо на свете есть Бог, и он откликается на мольбы девственниц – открылась дорога. Сторожевой пост, а за ним – грунтовая дорога. И ни души. Здесь не было людей. Мы проехали – о, какое это имеет значение? – пятнадцать, двадцать миль от входа. Я слышала крики птиц, которых боялась. Но я знала, что нужно делать. Я велела ей свернуть с дороги. Она повиновалась.

Мы вышли из машины на берегу реки.

Река была глубокой, после дождей, которые пролились в тот месяц.

Она сказала: «Послушай…»

Голоса…

Я подняла пистолет.

Тяжелый, черного цвета.

Она сказала: «Подожди минуту…»

Голоса.

Мой палец на спусковом крючке.

Она спросила: «Кто ты?»

«Белоснежка», – ответила я и выстрелила ей в горло.

Я отрезала ей язык, прежде чем бросить в реку.

Так много крови.

Отрезала ей язык, потому что ей не следовало говорить такое моему отцу по телефону.

«Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, опустился на четвереньки и лизал мою киску, пока я не приму тебя всего».

Оставалась только миссис Уиттейкер.

Я отправился в особняк на Бельведер-роуд в десять часов утра, в четверг, во второй день мая.

Экономка Патриция провела меня к бассейну, где сидела миссис Уиттейкер.

Она уже знала, что произошло накануне. Миссис Уиттейкер была опекуном Сары, опекуном собственной дочери, и ей все рассказали. Ей было известно, что ее дочь обвиняется в двух нападениях на людей с отягчающими обстоятельствами, а судья распорядился немедленно обследовать Сару, чтобы определить, должна ли она предстать перед судом.

– Осталось совсем немного вопросов, которые мне хотелось бы задать вам, – сказал я.

– Да, конечно. – Миссис Уиттейкер смотрела на залив. Она знала, что это за вопросы, я был уверен в этом.

– Двадцать седьмого сентября прошлого года, – начал я, – вы вернулись домой около четырех дня. Я припоминаю, вы уже говорили мне об этом.

– Да, – сказала миссис Уиттейкер.

Она казалась измученной и постаревшей.

Я пристально наблюдал за ней.

Она не отводила глаз от вод залива.

– И нашли вашу дочь пытающейся совершить самоубийство.

– Да.

Она явно не хотела смотреть на меня.

– Миссис Уиттейкер, полиция считает, что ваша дочь приехала домой после… Миссис Уиттейкер, полиция подозревает, что она убила женщину по имени…

– Нет, – отрезала миссис Уиттейкер.

– Это и мое мнение, – добавил я.

– Нет, вы ошибаетесь.

Она повернулась ко мне.

– Вы ошибаетесь, – повторила она.

– Миссис Уиттейкер, – сказал я, – почему вы поместили Сару в психиатрическую лечебницу, применили к ней акт Бейкера?

– Вы знаете почему. Она тронулась рассудком.

– Вам известно, что она убила Трейси Килбурн?

– Я не знаю никакой Трейси Килбурн.

– Миссис Уиттейкер, вы должны были поместить Сару в психлечебницу, чтобы защититьее?

– От самой себя? Да, – ответила миссис Уиттейкер.

– Я не это имел в виду. Я говорю о законе. Я хочу знать, если вы поместили ее…

– Нет.

– …чтобы избежать судебного преследования…

– Нет. Она пыталась покончить с собой. Я хотела только…

– Миссис Уиттейкер, если ваша дочь кого-то убила…

– Она никого не убивала.

– …и вы знали об этом…

– Я знала, что она предприняла попытку к самоубийству.

– …и если вы в результате…

– Полагаю, мы достаточно поговорили. – Миссис Уиттейкер резко поднялась и направилась к дому. Я встал перед ней, загораживая дорогу.

– То, что я хочу сказать…

– Я очень хорошо знаю, что вы хотите сказать. Пожалуйста, уйдите с дороги, молодой человек.

– Я пытаюсь…

– Черт вас возьми! – Хладнокровие явно изменило миссис Уиттейкер. – Как вы смеете так поступать со мной! Может быть, с меня достаточно?!

Я стоял, глядя ей прямо в глаза.

Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.

Мне показалось, что она больше не скажет ни слова.

Но она очень мягко произнесла:

– Предположим – в плане дискуссии, – вы однажды приходите домой и находите свою дочь в платье, залитом кровью. «Так много крови», – вновь и вновь повторяет она. Предположим далее, что ваша дочь держит в руке незнакомый вам нож и пытается перерезать себе вены, чтобы наказать себя, как она утверждает, за то, что убила Распутную Ведьму и отрезала ей язык. Не лезвие бритвы, мистер Хоуп, а только этот предательский нож, весь в кровавых пятнах. В ее машине был пистолет, и от него пахло гарью и порохом.

Она поколебалась.

– Вы бы вызвали полицию, да, мистер Хоуп? И позволили бы, чтобы ее осудили? Заточили пожизненно в государственную больницу вместе с подлинными преступниками? Или бы убрали нож, спрятали пистолет и машину, уничтожили испачканное кровью платье и поместили вашу дочь туда, где она больше никому не причинит вреда, в надежде, что когда-нибудь…

– Но если она убила…

– А, но это просто предположение, – возразила миссис Уиттейкер. – Вы адвокат и должны быть знакомы со статьей 777.03 статута Флориды.

– Мне очень жаль, но я с ней незнаком.

– Она озаглавлена: «Соучастник после события преступления», мистер Хоуп.

– Это в точности совпадает с…

– Да. Я понимаю, почему вы здесь. Но, видите ли, я почти наизусть знаю эту статью. Я отниму у вас еще немного времени, процитирую ее вам, а затем буду весьма признательна, если вы удалитесь.

Теперь она смотрела мне прямо в глаза с вызовом, словно побуждая противоречить, оспаривать то, что она собиралась изложить.

– Статья определяет соучастника после совершения преступления – пожалуйста, простите меня за несколько вольный пересказ – как субъекта, который, зная, что преступление совершено, оказывает правонарушителю помощь и содействие с целью избавить его от разоблачения, ареста, суда или наказания. Однако статья освобождает от ответственности любого, кто состоит – здесь я цитирую – «в родстве с мужем или женой, родителями или прародителями, детьми или внуками, братом или сестрой».

Она смотрела на меня в упор.

– Если есть хоть малая доля правды в том, о чем я говорила ранее, если Сара действительно была залита кровью в тот день, если она убилакого-то…

– А разве этого не произошло? – спросил я.

– Если именно это произошло, тогда она совершила тяжкое преступление, – сказала миссис Уиттейкер. – Самое тяжкое – убийство. Но даже если бы я знала,что она виновна, и практически помогла ей избежать разоблачения, ареста, суда или наказания… то какое это имеет отношение к вам? Я – мать. А статья указывает, что соучастником после совершения преступления может быть признан любой, за исключением родственников, и в особенности если это отец или мать, то есть родители преступника. А я как раз родитель, единственный оставшийся в живых, – ее мать.Эту статью нельзя использовать против меня.

– Но ее можно использовать против Марка Риттера, доктора Хелсингера. И против…

– Тех, кто ничего не знал о том, что случилось. Моя дочь пыталась совершить самоубийство. Это все, что им было известно. К тому времени, как приехали Марк Риттер и Хелсингер, нож, пистолет, платье – все улики уже покоились на дне залива. Машина была заперта в гараже. Я ее почистила и продала на следующий день.

– Они исходили из вашей версии, – заметил я.

– Всецело. Моя дочь была явно ненормальной. Это все, что они знали. Я хотела, чтобы ее тотчас же поместили в частную психиатрическую лечебницу. Они следовали моим пожеланиям.

– Миссис Уиттейкер, – сказал я, – это выходит за рамки статута. Это…

– У вас есть дети, мистер Хоуп? – спросила она.

– Да, у меня есть дочь.

Наши глаза встретились.

– Двадцать седьмого сентября прошлого года, – с горечью вымолвила миссис Уиттейкер, – у меня тоже была дочь. Моя бедная, горячо любимая, удивительная, беспокойная, непостижимая Сара. Она все еще моя дочь. Моя дочь,мистер Хоуп, можете вы это понять? Моя дочь.

Ее глаза наполнились слезами.

Она отвернулась.

– Всего доброго, мистер Хоуп, – сказала миссис Уиттейкер и ушла в дом.