Текст книги "Вдовы (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

– Я выпила с ним пару коктейлей в прошлый четверг, – сказала она.

За день до того, как он схлопотал себе четыре пули в лицо. А две угодили в его дворняжку...

– И во сколько это могло бы быть? – спросил Карелла.

– В половине шестого. После того, как я закрыла лавку. Мы встретились неподалеку от его офиса. В баре "Крошка".

– Скажите, был ли какой-нибудь особый повод для встречи? – спросил Браун.

– Нет. Просто мы давно не виделись.

– А обычно вы...

– Да.

– ...встречались, чтобы вместе выпить стаканчик-другой?

– Да.

– Не обед и не ужин?

– Нет, Маргарет...

Она замолчала.

Карелла тоже. И Браун.

– Она не одобряла папиных встреч с нами. Маргарет – женщина, на которой он женился после развода с мамой.

Женщина, на которой он женился. Именно так, не опускаясь до того, чтобы называть ее женой. Просто женщина, на которой женился.

– Ну и как вы к этому относились?

Лоис пожала плечами:

– Трудная женщина.

Разумеется, это не было ответом на вопрос.

– В каком смысле – трудная?

– О, собственница до мозга костей. Ревнива до безумия.

"Сильное слово, – подумал Браун, – безумие"...

– Но как все-таки вы относились к ограничениям, которые она накладывала на ваши встречи? – спросил Карелла.

– Конечно, я бы хотела встречаться с папочкой почаще... Я так люблю его... Любила его, – сказала Лоис. – Но раз уж это создавало для него проблемы, я шла на то, чтобы встречаться, когда ему было удобно.

– А какие чувства испытывал он по этому поводу?

– Понятия не имею.

– Вы никогда с ним об этом не говорили?

– Никогда.

– Просто шли навстречу его пожеланиям? – спросил Ка-релла.

– Ну да. Раз он был женат на ней, – сказала Лоис, пожав плечами.

– А как относилась к этому ваша сестра?

– Он никогда не виделся с Бетси.

– Как так?

– Она отнеслась к разводу по-своему.

Браун подумал, что это у всех так.

– Эта предыдущая грязная возня...

– Какая возня? – быстро спросил Карелла.

– Ну хорошо. У него была интрижка с этой, с Маргарет. Он и маму-то бросил поэтому. Но одно дело получить развод и уж только потом встречаться с кем-то. И другое дело, что он затеял развод, потому что хотел жениться на Маргарет. Он долго жил с ней до развода. Понимаете? В этом разница.

– Конечно, – сказал Карелла.

– Ну так вот, моя сестра этого не одобряет. Она прекратила встречи с ним... О, наверное, через девять-десять месяцев после его второй женитьбы. Таким образом я стала как бы его единственной дочерью. Все, что у него и было на самом деле.

Браун подумал, что бы могло означать "все, что у него и было".

– О чем вы говорили в прошлый четверг? – спросил Карелла.

– О том, о сем, ничего определенного.

– А он не говорил, что его что-нибудь беспокоило?

– Нет.

– Не намекнул на какие-нибудь там...

– Нет.

– Неприятности...

– Нет.

– С кем-нибудь повздорил...

– Нет.

– Проблемы личного характера...

– Ничего подобного.

– Ну ладно. Скажем так: он выглядел обеспокоенным, напуганным?

– Нет.

– Озабоченным?

– Нет.

– Может быть, вам показалось, что он чего-либо или кого-либо избегал?

– Избегал?

– Ну, я имею в виду – в разговоре, не договаривал, скрывал что-то.

– Нет-нет, он вел себя абсолютно так же, как обычно.

– А не могли бы вы дать нам хотя бы общее представление, о чем говорили с ним? – вмешался Браун.

– Ни о чем. Разговор папеньки с дочуркой.

– И все-таки – о чем?

– Мне кажется, мы говорили о его поездке в Европу... Он должен был туда отправиться по делам в конце месяца.

– Да. И что же он говорил по этому поводу?

– Только то, что видит поездку в перспективе. Готовится к ней. У него новый клиент в Милане – модельер, дизайнер, собирающийся внедрять свой стиль в этом городе, а потом еще какое-то дело во Франции... По-моему, он назвал Лион...

– А говорил он, один летит или нет?

– Я не думаю, что Маргарет собиралась ехать с ним.

– Не упомянул, кто мог его сопровождать?

– Нет.

– О чем еще вы говорили?

– Вы знаете, действительно, это был разговор ни о чем, о пустяках. Мы ничего такого серьезного не обсуждали. Ну – обычный дружеский треп отца с дочерью.

– Да, но все-таки о чем?

Лоис посмотрела на него с нетерпением, издав, как показалось, вздох досады. Помолчала несколько минут, обдумывая что-то, потом заговорила снова:

– Я ему сказала, что перехожу на диету, а он сказал, что это смешно, мне не требуется сбрасывать вес. О!.. Еще он говорил, что собирается опять брать уроки фортепиано; ведь в молодости он играл в джаз-оркестре...

Ее серо-голубые глаза теперь были воздеты горе, словно стараясь вырвать у неба какие-то воспоминания; кончик губы был закушен: ни дать ни взять – этакая прилежная ученица, корпеющая над домашним заданием.

– Да... И мне кажется, я что-то сказала относительно дня рождения Марка, моего мужа Марка... У него день рождения на будущей неделе, а я еще ничего не купила ему в подарок. А знаете, кстати, это очень трудно – припомнить каждое слово, которое...

– У вас это прекрасно получается, – сказал Карелла.

Лоис скептически поморщилась.

– Значит, день рождения мужа, – вернул разговор в нужную колею Браун.

– Да. Мне кажется, мы обсуждали, что же купить подходящее, Марку так трудно угодить. И папа посоветовал купить ему карманный калькулятор. Марк любит всякие современные технические штучки, он дантист.

Карелла вспомнил дантиста, с которым недавно познакомился. Теперь этот дантист тянул срок в тюрьме Кастлвью. Большой срок. За то, что баловался ядами после работы. Карелла попытался представить себе, каким именно дантистом был Марк Стайн. Стиву пришло в голову, что за всю жизнь ему не понравился ни один зубной врач.

– Калькулятор... Такой, какого у Марка никогда не было. Папа уточнил, что вообще подарки надо выбирать очень тщательно. Я сказала, что хочу подарить Марку собаку, но папа заявил, что собаки доставляют уйму хлопот, когда вырастают из щенков, и я должна прежде хорошо подумать.

"Две пули в собаку, – вспомнил Браун. – Кому в голову придет убить не бродячую собаку?.."

– Скажите, – спросил он, – а собака вашего отца никогда никого не кусала?

– Кусала?

– Ну, может, напугала, зарычала.

– Хм... Я просто не знаю... Во всяком случае, папа ни о чем таком ни разу не говорил. И я действительно не знаю. Не думаете ли вы, что...

– Да нет, спросил просто из любопытства.

Он подумал, что в этом городе есть всякие собаки.

– Бетси ненавидела его собаку, – сказала Лоис.

Детективы уставились на нее.

– Она вообще ненавидит всех собак, но особую неприязнь питала к Амосу.

"Ничего себе имя у собаки", – подумал Браун, тихо кашлянул и спросил:

– Какой породы?

– Черный Лабрадор, – ответила Лоис.

– Почему ваша сестра ненавидела собаку?

– Мне кажется, она как бы символизировала новый брак. Эта собака – подарок Маргарет. Она подарила ее папе на их первое Рождество. Тогда Бетси еще встречалась с отцом. Но она даже вида этой собаки не выносила. А ведь это такое дивное, славное существо, лабрадорчик, знаете ли... Но Бетси – взбалмошная, у нее все чувства переплетаются. Раз уж ненавидит Маргарет, то и ее собаку будет ненавидеть. Очень просто.

– Ваша сестра по-прежнему живет на Родмэн-стрит? – спросил Карелла и показал страничку блокнота, где был записан адрес Бетси.

– Да, это там, – сказала Лоис.

– Когда вы видели ее в последний раз? – спросил Браун.

– В воскресенье. На похоронах.

– Она была на похоронах? – удивился Карелла.

– Да, – сказала Лоис и грустно добавила: – Потому что она его любила, я так думаю.

* * *

– Отсюда хороший вид, – сказала девушка.

– Угу, – буркнул Клинг.

Они стояли у единственного в этой комнате окна. Неподалеку мост Калмз-Пойнт развесил гирлянды огней над рекой Дикс. Помимо этого потрясающего зрелища и двух-трех зданий на том берегу, больше не было ничего, чем можно было бы восхититься. Клинг снимал квартирку, которая звучно называлась студией. Как будто и в самом деле здесь мог безмятежно и комфортабельно жить и творить художник, небрежно бросая мазок-другой на холст, а затем обрамляя его проволокой. В действительности студия состояла из одной комнатенки и кухоньки размером со стенной шкаф, а также ванной, которую, как казалось, прилепили к помещению после того, как вообще о ней вспомнили. В комнате находились кровать, платяной шкаф, легкое кресло и телевизор с торшером.

Девушку звали Мелинда.

Он подцепил ее в баре, куда ходят в основном для того, чтобы завязать какое-нибудь знакомство. Первое, с чем она сочла нужным ознакомить Клинга, было то, что у нее отрицательные анализы на СПИД. Клинг подумал, что это весьма многообещающее начало. Он тоже сказал ей, что не болен СПИДом. Ни лишаем, ни какой-нибудь венерической болезнью. Она спросила его, не болен ли он какими-нибудь другими болезнями. И они рассмеялись. А вот теперь молча стояли в студии, наслаждаясь видом из окна.

– Сделать тебе коктейль? – спросил он.

– Это было бы отлично, – сказала она. – А что у тебя есть?

В баре она пила гадость под названием "Дьяволово крыло". Она объяснила, что в этом напитке смешаны четыре сорта рома, мятный ликерчик, придающий коктейлю зловещий зеленоватый оттенок, и что-то еще, еще и еще. Она сказала об этом с ухмылкой. Увы, ни четырех сортов рома, ни ликера в роскошной студии с потрясающим видом не было. Только виски, скотч. Сколько ночей он пил это здесь один, совсем один, в темноте. Но сегодня он не был одинок, и на этом фоне скотч, к сожалению, не являлся адекватным видом выпивки. Тем не менее он увещевательно спросил:

– Скотч?

– Как-как?

– Ну, это... – Он растерянно пожал плечами. – Скотч, сорт виски. Но я могу позвонить и заказать для вас что-нибудь более подходящее. Здесь совсем рядом есть питейное заведение...

– Нет-нет, скотч отлично подойдет. Со льдом, пожалуйста. И капелькой содовой.

– Не думаю, что у меня найдется содовая.

– Тогда – вода. Это будет отлично. Буквально одну каплю.

Он налил виски обоим, положил по кубику льда в каждый бокал, а затем в сосуд гостьи брызнул водички из-под крана. Молча чокнувшись, они выпили.

– Чудно, – произнесла она и улыбнулась.

Это была кареглазая шатенка, лет двадцати шести – двадцати семи, невысокого роста, худая и подвижная. В глазах вспыхивала этакая загадочная улыбочка, будто она знает что-то такое, о чем вы не имеете ни малейшего понятия, знает и никогда не поделится с вами... С тех пор как Эйлин бросила Берта, в этой комнате не бывало других женщин.

– Держу пари, еще лучше смотрится в темноте, – сказала она.

Он недоуменно поглядел на нее.

– Вид из окна, – объяснила она.

Опять та же улыбочка на губах. Он подошел к торшеру и выключил лампу.

– Вот так, – сказала она. – Смотри.

Там, в окне, бриллиантовая брошь моста была покрыта красными крапинками огней автомашин, этого вечного движения через реку. Он подошел к окну и обнял Мелинду, не поворачивая к себе.

Она подняла голову, он поцеловал ее в шею; она повернулась, их губы встретились, он нащупал ее грудь, и у нее перехватило дыхание. Она посмотрела на него, по-прежнему улыбаясь фальшивой джокондовской улыбкой.

– Я буквально на минутку, – шепнула она, выскальзывая из его рук, и побежала в ванную, продолжая улыбаться. Дверь за ней закрылась, он услышал журчание воды. Комнату освещали только огни на мосту. Он подошел к кровати и присел на краешек, прислушиваясь к шуму кондиционера.

Он очень удивился, услышав телефонный звонок, и тотчас снял трубку.

– Алло? – сказал он.

– Берт? Говорит Эйлин...

* * *

Она помнила свой давний звонок, когда они еще не были близки. Ей было трудно заставить себя позвонить, потому что она тогда непреднамеренно обидела Берта и звонила, чтобы попросить прощения. Но сегодня звонить было значительно труднее. Она звонила не для того, чтобы извиниться, а может, именно и для этого. Но как бы то ни было, она руку дала бы на отсечение, лишь бы не звонить вообще.

– Эйлин? – сказал он, сраженный изумлением наповал. – Уже столько месяцев прошло...

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Она чувствовала себя дурой, круглой дурой. Неуклюжей, полной идиоткой.

– Эйлин? – переспросил он.

– У тебя не очень-то легкие времена? – с надеждой спросила она.

Надо было спешно что-то менять. Позвонить позже или больше никогда не звонить. Во всяком случае, предварительно все обдумав. Проклятущая Карин с ее блестящими идеями...

– Нет, нет, – сказал он. – А как ты?

– Великолепно. Берт, я звоню потому...

И тут она услышала, как кто-то произнес: "Берт?"

Должно быть, он закрыл мембрану рукой. И такое неожиданное молчание на другом конце провода. У него несомненно были гости. Женщина? Судя по голосу, именно так...

На Мелинде были только трусики-бикини и легкие туфли на высоком каблуке. Ее четкий силуэт вырисовывался в дверном проеме ванной, груди оказались больше, чем когда она была одета; на лице – та же улыбочка.

– А у тебя есть еще одна зубная щетка? – спросила она.

– О да, – бормотал он, прикрывая левой ладонью трубку. – Там должна быть совсем новая... В шкафчике рядом с душем. Да, там есть неиспользованная...

Она поглядела на телефонную трубку в его руке и выгнула бровь. Опять улыбнулась тайно-тайно. Повернулась с провокационной целью продемонстрировать вихляющий задик, почти ничем не прикрытый. С минуту она стояла, совершенно как Бетти Грэйбл [5]5
  Грэйбл Бетти – знаменитая американская кинозвезда 40-х годов.


[Закрыть]  на знаменитом плакате времен второй мировой войны, затем закрыла за собой дверь ванной, лишив его такого великолепного зрелища.

– Эйлин? – опять спросил он.

– Да, привет! У тебя кто-то есть?

– Нет.

– Мне послышался чей-то голос.

– Телевизор включен.

– А мне послышалось, что тебя назвали по имени.

– Нет, я здесь один.

– Ну ладно, я вкратце, я тебя не задержу, – сказала она. – Карин...

– А я никуда не тороплюсь, – сообщил ей Берт.

– Так вот, Карин считает, что это была бы отличная идея, если мы все вместе, втроем...

– Карин?!

– Левковиц. Мой психодоктор.

– О да, да. Как она там?

– Прекрасно. Она считает, что нам следует побыстрее встретиться втроем и обговорить кое-что, постараться...

– О'кей. Когда угодно.

– Ну хорошо, я надеялась, что ты... Ладно. Обычно мы встречаемся с ней по понедельникам и средам. Как ты смотришь на это?

– Когда угодно.

– Как насчет завтра?

– Во сколько?

– В пять...

– Отлично.

– Тебе годится?

– Да, отлично.

– Ты знаешь, где ее офис?

– Знаю.

– Здание штаб-квартиры, пятый этаж.

– Да.

– Итак, я увижу тебя завтра, в пять.

– Да, увидимся там, – сказал он и смутился. – Много воды утекло?

– Да, да. Ладно. Желаю тебе хорошо провести вечер, Берт...

– Может, Карин скажет, что я сделал не так.

Эйлин промолчала.

– Потому что я все время об этом думаю, – закончил Берт.

Но тут включилась ее служебная рация: биип, биип. Она не смогла сразу вспомнить, где оставила аппарат, или, как они его звали, "бипер". Затем ринулась к кофейному столику, в темноте, как летучая мышь, нащупала рацию, продолжавшую издавать пронзительные нетерпеливые звуки – биип, биип...

– А ты знаешь, что я сделал неправильно? – спросил Берт.

– Берт, мне пора бежать, у меня "бипер" беснуется вовсю.

– Вот если бы кто-нибудь мог мне сказать...

– О, Берт, милый, пока! – крикнула она, бросая трубку на рычаг.

Глава 6

Улица была полна детей в купальниках. Пожарный кран-гидрант на углу квартала все еще был открыт, и брезентовый рукав с наконечником до сих пор разбрасывал искрящиеся водяные каскады. Всего несколько минут назад дети брызгались и плескались под искусственным водопадом, но теперь все переместились туда, где было по-настоящему интересно. Перед зданием находился бело-голубой тягач-грузовик Службы чрезвычайных происшествий, а патрульные полицейские машины расположились по обеим сторонам прилежащей улицы. Было много мужчин в защитных шлемах и женщин в шортах и комбинезонах; все они прятались за барьерами, которые успела возвести полиция. Стояла жаркая летняя ночь, завершившая один из самых жарких дней этого лета. Температура воздуха и в десять вечера зашкаливала под тридцать градусов. И без этого события, обещавшего острое и пряное развлечение, причем экспромтом, на улицах все равно болталась бы тьма праздного люда.

В этом городе за первую половину года уже было зарегистрировано более тысячи двухсот убийств. Сегодня в шумном районе, который некогда был сплошь испаноязычным и где теперь образовался этакий Вавилончик, состоявший из испанцев, вьетнамцев, корейцев и иранцев, произошло из ряда вон выходящее событие: 84-летний мужчина из Гуайямы, что в Пуэрто-Рико, держал на коленях свою восьмилетнюю "чистокровную" американскую внучку, грозя увеличить пугающе трагическую статистику убийств еще на одну единицу. В правой руке у него был револьвер, дуло которого покоилось на плече внучки и было нацелено на ее ухо.

Инспектор Уильям Каллен Брэди приставил к двери сотрудника своей команды, говорившего по-испански, но за все это страшное время старик произнес лишь пять слов, причем только по-английски:

– Идите прочь, я убью ее.

Он сказал это с акцентом, но тем не менее вполне четко и понятно. Если, дескать, они не уберутся от двери квартиры на пятом этаже, где он жил со своим сыном, невесткой и тремя внучками, он отправит меньшую из внучек обратно на Карибские острова в гробу.

На лестничной площадке, которую блокировала команда "парламентеров", можно было задохнуться от жары, но все думали только о старике и девчушке. Эйлин и другие курсанты были проинструктированы, что главное в таких ситуациях – блокировать захватчика в минимально просторном месте, однако ей не вполне было ясно, кто на самом деле кого блокировал или сдерживал. У нее было впечатление, что старик выбрал свой собственный тип соревнования и сам вел счет очкам; не подумайте, что это – каламбур, Боже сохрани... На крохотной лестничной площадке пятого этажа, провонявшего запахами экзотической кухни, были сами блокированы по крайней мере три дюжины офицеров полиции, не считая тех, кто занял места на пожарной лестнице или теснился в квартире на первом этаже. Полиция реквизировала ее в качестве КП. Спасибо, мэм, мы вам пришлем расписку... Да и на крышах была тьма-тьмущая полицейских, а пожарные уже раскидывали во дворе свои сети, на тот случай, если старцу взбредет в голову выкинуть внучку в окно. В этом городе вы никого и ничем не удивите.

Полицейский, "работавший с дверью", был очень опытным "говоруном"; вообще-то он служил в отделе разбойных нападений. Его звали Эмилио Гарсиа, он бегло говорил по-испански, но старик не откликался, упорствуя в своем желании говорить только по-английски. Разумеется, при очень скудном словарном запасе. Бормотал, как заклинание: "Идите прочь, я убью ее..." В целом возникла довольно щепетильная ситуация. Квартира находилась, как на зло, в том муниципальном доме для бедных, где только на прошлой неделе бригада "наркоши" застукала во время облавы четверых; трое из них были именитыми, заядлыми "пушерами", зато четвертый, пятнадцатилетний парень, по стечению обстоятельств оказался на "малине" случайно; он служил посыльным в ближнем супермаркете и принес на "малину" пиво. Только и всего.

Но парень был чернокожий.

А это привело к тому, что один из самых ярых возмутителей спокойствия в городе, передовой агитатор и глашатай идей, обожавший любоваться своей смазливой мордашкой на телеэкранах, собрав отовсюду опытных горлопанов и кликуш, теперь вместе с ними устраивал обструкцию не только муниципальной программе строительства жилья для бедных, но, конечно же, заодно и местному полицейскому участку. Они хором очень громко проклинали полицейскую жестокость. Пикетчики также распинали расизм, отсутствие законности и мира, словом, обычные лозунги-штампы, призванные еще более ужесточить трения, и без того накалившиеся в этом зачумленном городе, стоявшем на грани гражданской войны. "Проповедник", – как любовно называли его последователи, – естественно, тоже был сегодня здесь; на нем была пурпурная феска и ярко-красная рубашка, купленная еще в Найроби и сейчас расстегнутая до пупа, эффектно открывающая всем взорам массивную золотую цепь и болтавшееся на ней распятие. Как-никак, а человек этот считался посланником божиим, хоть и проповедовал только доктрину ненависти. Уж лучше бы его сегодня здесь не было, никто из служителей правопорядка не нуждался в дополнительной вспышке ненависти...

Тип в квартире был пуэрториканцем, что делало его членом второй по величине в городе "семьи" нацменьшинств, и если что-нибудь приключилось бы с ним и его внучкой, если хоть один из полицейских сделал бы неверный шаг или проявил какие-то признаки шовинизма, пришлось бы заплатить просто по адскому счету. Вот почему все, имевшие хоть малейшее касательство к департаменту полиции, даже коллеги из транспортного отдела в их коричневых униформах, ходили буквально на цыпочках вокруг дома и в самом доме, не говоря уже об Эмилио Гарсиа, который боялся сказать лишнее слово, ляпнуть что-нибудь ненароком, что могло бы привести к непоправимому: голова девчушки была бы разнесена на мелкие кусочки...

– Послушайте, – повторял Гарсиа. – Я хочу поговорить с вами один на один.

– Пошел вон, – отвечал старик. – Я ее убью.

Внизу, в холле, Майкл Гудмэн беседовал с невесткой старика, привлекательной дамочкой лет под сорок. На ней были сандалеты, голубая мини-юбка, красная кофточка-гольф. Она бегло говорила по-английски без малейшего акцента. Она родилась уже в этой стране, и ей претило присутствие здесь этого старика. В ее глазах он явно бросал тень на нее как на стопроцентную американку, а потому она тщательно подчеркивала свой новый образ, местный имидж уже другого, нового засола. Ее муж был младшим из сыновей старика. Вообще-то у того было четверо сыновей и три дочки, все граждане Америки. Но именно этот сын, в отличие от других, счел нужным забрать с собой старца, когда наконец решил покинуть родные острова. Его жена настаивала на том, чтобы свекор говорил по-английски, раз уж он живет в ее доме, в Америке. Эйлин подумала, не в том ли причина, что старик отказывался говорить по-испански с Эмилио Гарсиа.

Вместе с другими курсантами она стояла в тесном кольце, окружавшем Гудмэна и невестку старика, возле открытой двери "командного пункта". Там инспектор Брэди имел тяжелый разговор с Ди Сантисом из отдела чрезвычайных происшествий. Никто не хотел, чтобы это происшествие вышло из-под контроля. Они спорили, стоит отзывать Эмилио от двери или нет. Сначала все думали, что испаноязычный парламентер – наилучший кандидат, и вот теперь...

– А как по-вашему, – спросил Гудмэн невестку, – почему он это делает?

– Да потому что из ума выжил.

Ее звали Джерри Вальдез. Она успела рассказать Гудмэну, что имя мужа – Джой, а старика – Армандо. Разумеется, Вальдез. Все – Вальдез, включая маленькую жертву, Памелу Вальдез. И, кстати, когда же наконец они кинутся туда и спасут ее?..

– Сейчас мы делаем все, чтобы по-хорошему уговорить вашего свекра, – заверил Гудмэн.

– Послушайте. Плюньте на уговоры. Почему вам просто не пристрелить его? Пах-пах!

– Но, миссис Вальдез...

– Он же причиняет зло моей дочке!

– Вот мы и стараемся сделать так, – сказал Гудмэн, – чтобы никому не было больно.

В целом он употреблял лексику и жаргон их бесконечных занятий на курсах, которые велись почти с утра до ночи и даже по воскресеньям. Не думайте о сдерживании, забудьте о том, чтобы установить контакт, не обещайте безнаказанности. Берите в руки ком грязи, обрабатывайте его, очищайте, быстро, умело; мы же все время говорим, говорим и говорим с захватчиками, стараемся обеспечить безопасность обеих сторон.

– Нет-нет, – опомнившись, сказал Гудмэн женщине, – мы так говорим не только о нем, мы говорим обо всех.

Он сказал это на тот случай, если женщина все еще не понимает, что никто не бросится внутрь, паля из гранатомета на манер Рэмбо.

Марта Халстед, та самая крутозадая брюнетка с глазами, выражавшими вечное пожелание всем отправиться прямой дорогой в пекло, казалось, имела стопроцентные шансы на сегодняшнюю работу с дверью. Она то и дело смотрела туда, где Гарсиа тщетно заклинал старика по-испански; карие глаза Марты горели от предвкушения, ожидания, просьбы: если вы решите сменить Гарсиа, тогда выберите меня, назначьте меня. Я сделаю дело... Эйлин подумала, что Марта и в самом деле сделает это дело...

Эйлин как-то спросила Энни Роулз, что ей известно о Марте. Энни знала ее еще со времен совместной работы в отделе по борьбе с разбоем. Энни назвала ее "специалисткой", и Эйлин не сразу поняла, что это означало. Оказалось, совсем не то, что она думала. Может быть, специалистка по раскрытию обстоятельств, связанных с разбойными нападениями и ограблениями? Так? Она это имела в виду? Энни сказала:

– Да нет, совсем не то, что ты думаешь, Эйлин... Ну как бы это тебе объяснить? Неужели ты вообще никогда не слышала, что значит у них такой термин? Ну ладно, поделюсь с тобой...

Эйлин вся обратилась в слух. И Энни объяснила, что этим словом называют женщину, которая предпочитает самые рафинированные способы утоления любовного голода... Понимаешь? Ну, понимаешь?.. Да нет, все-то ты знаешь, только разыгрываешь меня... "Боже, – подумала Эйлин, – так вот, значит, какая она специалистка... Смотрите-ка, а с виду такая неприступная, держится на дистанции, а в действительности – горячее сердце и еще более горячие уста... Век живи, век учись... Не стоит судить о книге по обложке..."

С другой стороны, было ясно, что в данном случае именно сегодня редкие способности Марты предоставляли столько же шансов, как если бы сейчас ей выпало счастье играть на флейте в филармоническом оркестре. Впрочем, кто знает, может, она каким-то мистическим образом и наигрывала сладкую мелодию в уши инспектора и доктора... Кому известны все обличья дьявола? Но если даже так, вряд ли кто-нибудь из них рискнул бы сейчас поставить к двери неопытную курсантку, особенно потому, что еще недели не прошло с тех пор, как попрыгунчики из "наркоши" убили черного подростка. Сколько ни изучай теорию, а сейчас важнее всего голая практика, и в этот момент требовался только большой профессиональный опыт работы в этой области, ничего, кроме опыта. Ну кто в здравом уме решится послать на это дело непрофессионала? В такой-то ситуации... Так что, кусай губы в кровь, Марта, исходи злобой. Сегодняшний вечер – для специалистов другого профиля.

Все увидели, что Гарсиа подает какие-то знаки.

Рука его была прижата к боку, чтобы старец не увидел, ничего не заподозрил и не нажал на спусковой крючок. Но Гарсиа, без сомнения, что-то сигнализировал ладонью, экстренно, энергично: давайте сюда еще кого-нибудь, и, пожалуйста, побыстрее. Марта увидела это первая, потому что не отрывала глаз от двери, ожидая вожделенной возможности действовать. Она-то и шепнула Гудмэну, что Гарсиа что-то хочет сказать. Гудмэн отправился к Брэди, и инспектор собственной персоной спустился на лестничную площадку, чтобы посмотреть, в чем там дело. Он решил, что следует сменить Эмилио, и ему предстояло выбрать замену. Знание испанского уже не являлось первостепенным фактором: старик говорил по-английски, и было очевидно, что он и впредь будет говорить только по-английски. Брэди подумал, что в такой неустойчивой ситуации, возможно, он сам наиболее подходящая кандидатура. И тем не менее он спустился вниз, чтобы оценить положение со всех точек зрения.

Джерри Вальдез рассказала Гудмэну и его ученикам, что ее свекор – сексуальный маньяк. Сколько раз она ловила его по ночам, когда он тискал или щекотал девочек. Собственно, с этого сегодня все и началось. Она опять застукала его за этим грязным занятием и пригрозила отправить обратно на проклятую родину, если он не перестанет приставать к ее дочерям. И вот тогда старец достал из шкафа револьвер, оттуда, где его прятал Джой, затем схватил Памелу, самую юную из всех, – ей всего восемь, – и заорал, что убьет всех, если его не оставят в квартире одного с девчонкой.

Гудмэн подумал, что перед ними стоит очень серьезная проблема.

Брэди вернулся наверх вместе с Гарсиа. У двери теперь никого не было. Только масса полицейских, слонявшихся по холлу в ожидании Бог знает чего.

– Майк? – сказал Брэди. – Можно тебя на минутку?

Они втроем вошли в квартиру, где был устроен командный пункт. Брэди прикрыл за собой дверь...

Тут Джерри Вальдез стала объяснять курсантам, что на самом-то деле она не считала свекра сексуальным маньяком. Понимаете, просто старческий маразм. Знаете, что это такое? Ему 84 года, он часто забывается, думает, что он все еще мальчик, гоняющийся за девчонками на пляже, поэтому щиплет их, тискает... Понимаете? Конечно, все это стыд и срам. Но жалко же. И тем не менее она бы не хотела, чтобы он гонялся за ее дочушками. Ведь это растление малолетних. Разве не так?

Эйлин согласилась: да, именно так. Но все ее мысли были в комнате, где совещались те трое.

Если бы не револьвер, то все это смахивало бы на буффонаду. Старец хотел девку.

– Что вы хотите этим сказать – девку? – спросил Гудмэн.

– Он мне заявил, что поменяет свою внучку на девку, – ответил Гарсиа.

– Девку?!

– Он сказал, что, если мы пришлем ему девку, он отдаст нам внучку.

– Девку?!! – снова переспросил Гудмэн.

Не слыхано. За все годы, проведенные им в переговорах с захватчиками, еще ни один из них не требовал даму. Одни настаивали на том, чтобы им принесли сигареты и пиво; другие включали в условия реактивный лайнер до Майами или – немедленно – спагетти с густым томатным соусом. Но Гудмэн ни разу не сталкивался ни с одним, который бы затребовал девку, шлюху. Это было нечто новенькое в анналах переговоров с захватчиками. Нет, вы только подумайте: такой преклонный старик требует у них девку!

– Значит, говорите, девку? – опять повторил Гудмэн, недоверчиво качая головой.

– Девку, – подтвердил Гарсиа.

– А сказал он это по-испански или по-английски? – спросил Брэди.

– По-испански.

– Значит, здесь нет ошибки.

– Какая там ошибка! Он хочет девку. Он сказал буквально: уна чикита. Это по-испански значит – девушка. Но я думаю, что он хочет именно девку.

– Так, значит, он хочет девку.

– Да.

– Старый козел захотел шлюху, – философски заметил Брэди.

– Да.

– Майк! – сказал Брэди. – Что ты об этом думаешь?

Казалось, Гудмэна данное событие забавляло. Но все это было далеко не шуткой.

– Можем мы послать за шлюхой? – спросил Брэди.

– И за дюжиной красных роз, – отозвался Гудмэн. – Ну не забавно ли?

– Майк! – грозным голосом произнес Брэди.

– Видишь ли, просто мне никогда не приходилось сталкиваться с подобными требованиями.

– Так можем мы достать для него распроклятую шлюху или нет? – продолжал Брэди. – Подсунуть ему шлюху вместо девочки?

– Конечно нет, – сказал Гудмэн. – Мы никогда не меняем заложников на заложников. Это – первое и непреложное правило. Если мы пошлем туда проститутку и он у нее мозги вышибет, ты представляешь себе, какой шум поднимет пресса? Что они из этого сделают? Ты только подумай: на прошлой неделе – подросток, а на этой – девушка.