Текст книги "Вдовы (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Но зачем? Вы что, были где-нибудь не в том месте, где надо?

– А я не помню, где была. Даже не знаю, когда это было.

– Сегодня суббота, двадцать восьмое, – напомнил Карелла. – Значит, это было одиннадцать дней назад.

– Во вторник. Ночью, – уточнил Браун.

– Семнадцатого, – сказал Карелла.

– Тогда я была в Вермонте.

– А я думал, что вы туда поехали после похорон отца.

– Я вернулась туда. Вер-ну-лась. Была там с начала июля.

– Ваша мать знает об этом?

– Я не даю ей отчета в своих действиях.

– А где вы бываете в Вермонте? – спросил Браун.

– Есть у меня там маленькое бунгало, подаренное папой. Думаю, он хотел меня немножко умаслить.

– Где находится это бунгало?

– Я же сказала: в Вермонте.

– Но где именно?

– Грин-Ривер. Домишко в густом лесу. Мне кажется, папа получил его от одного из клиентов в качестве гонорара. Это было еще до его женитьбы на маме. Домишко дышал на ладан, буквально разваливался, вот папа и спросил, хочу я его иметь или нет. Конечно, хочу, сказала я. Дареному коню в зубы не смотрят. Ведь так?

А Карелла думал, что уж она-то своему папаше и стакана воды бы не дала, но от дома не отказалась.

– Кстати, я часто там бываю, – сказала она, – спасаюсь от нашествия крысиной расы.

– И ваша мать об этом не знает?! – спросил Браун. – Что вы часто спасаетесь там от нашествия крысиной расы?

– Уверена, что мать об этом знает.

– Но она не знала, что вы поехали именно туда первого июля.

– В на-ча-ле июля. Пятого числа, точно. А я не помню, сказала ей или нет.

– Но вы были там, когда была убита Сьюзен Брауэр. Правильно?

– Если ее убили семнадцатого, значит, я была там. Да.

– С кем-нибудь?

– Нет. Езжу туда одна.

– Каким транспортом?

– Машиной.

– Своей? Или берете напрокат?

– У меня своя.

– Итак, вы ездите в Вермонт на своей машине.

– Да.

– Одна-одинешенька?

– Да.

– А сколько времени уходит на дорогу?

– Три, три с половиной часа, в зависимости от движения на трассе.

– И столько же времени обратно?

– Да.

– Когда вы туда вернулись?

– Не поняла.

– Вы сказали, что поехали пятого...

– О да. И вернулась, как только мне сестра позвонила.

– Когда?

– На следующий день после убийства отца. Она звонила, чтобы известить меня об этом.

– Что он убит?

– Да.

– Выходит, сестра знала, что вы в Вермонте.

– Да.

– У них обеих, у матери и сестры, есть ваш номер телефона?

– Да, у обеих.

– Итак, на следующий день после убийства...

– Да.

– Позвонила сестра.

– Да.

– Стало быть, в субботу, двадцать первого.

– Кажется, так.

– В какое примерно время?

– Рано утром.

– И вы сказали, что вернетесь в город сразу после звонка?

– Ну, я сначала матери позвонила. После разговора с сестрой.

Это совпадало с показаниями Глории Сэндерс.

– О чем вы говорили с матерью?

– Должна я или не должна приехать на похороны.

Снова – совпадение.

– И что вы решили?

– Что поеду.

– В котором примерно часу вы выехали из Вермонта?

– Позавтракала, оделась, собрала кое-какие вещички... Скорее всего, это было в одиннадцать утра, когда я выехала.

– Направились прямо в город?

– Да.

– И это заняло три, три с половиной часа, так? – спросил Браун.

– Около того, да.

Оба думали, что Вермонт – не Бог весть какой край света. За три часа можно добраться. Можно убить кого-нибудь здесь, в городе, ночью и улизнуть обратно в Вермонт аккурат к утру, к телефонному звонку. Свидетели могли бы видеть подозреваемого шатающимся по Вермонту, в булочной, баре, книжном магазине, и никто не смог бы сказать, были вы в своем домике в лесу ночью или совершили челночную поездку для убийства.

– Вы знали, что, согласно завещанию отца, вы наследуете двадцать пять процентов его имущества? – спросил Карелла.

– Да, я это знала.

– Каким же образом?

– Мам нам постоянно это говорила.

– Что значит постоянно?

– Ну, то и дело. Конечно, когда они обговаривали с отцом всяческие условия, мы были уже не дети, знаете... Это было всего два года назад. Мам твердила, что не даст ему развода, если он не включит нас в завещание. Меня и Лоис. Половина его состояния – нам пополам. Мы это знали всегда, мам постоянно об этом говорила с удовольствием и гордостью. Она понимала, какое большое дело для нас делала. И сделала.

– Где вы были в пятницу ночью, мисс Шумахер? – спросил Браун.

– Вермонт. Говорила же.

Снова хипповая улыбочка. Вся в мамашу, это уж точно. И давайте без всяких штучек-дрючек, пожалуйста. Факты. Только факты... Да, мэм...

– А здесь, в городе, не были?

– Нет. Была в Вермонте.

– С кем-нибудь?

– Тоже уже говорила: одна. Всегда езжу туда одна.

– Я не спрашиваю, ездили ли вы туда с кем-нибудь, – дружелюбно отозвался Браун. – Я интересовался, был ли кто-нибудь с вами в ту ночь, когда убили Маргарет Шумахер.

– Нет. Была дома одна. Читала.

– Что читали? – быстро спросил Карелла.

– Не помню. Я много читаю всего.

– Но какие именно книги?

– В основном научную фантастику.

– А вот всякие загадочные убийства...

– Нет. Ненавижу этот жанр.

– Вы сказали, что узнали об убийстве Маргарет из газет...

– Да.

– В вермонтских местных газетах?

– Нет, я покупаю наши...

– Наши газеты?

– Да, поступающие отсюда, из этого города. Мы их там получаем, представьте себе.

– И вот тогда-то вы и увидели первополосный заголовок?

– В этой газете это было не на первой полосе, а на четвертой, в общеамериканской хронике.

– Заметка об убийстве жены Шумахера.

– Да, да, да, об убийстве его жены.

Она вновь произнесла слово "жена" так глумливо, что это граничило с грязным ругательством.

– И вы говорите, что возликовали...

– Ну, возможно, это слишком громко сказано.

– А сейчас как бы вы сказали?

– Заметка меня просто-таки осчастливила.

– Хм, новость о зверском убийстве женщины...

– Да.

– ...вас осчастливила.

– Да.

– Ей хладнокровно пробили голову и грудь...

– Угу.

– И, читая об этом, вы чувствовали себя счастливой.

– Да, – сказала Бетси. – Я рада, что ее кто-то пришил.

Сыщики уставились на нее.

– Это была подлая сука, сломавшая нам жизнь. Обычно я молилась, чтобы она выпала из окна или чтобы ее автобус переехал. Но – ничего... Ладно, теперь-то уже ее кто-то достал. Хорошенько уделал. И – да, я счастлива. А вообще-то ликую, это самое подходящее слово. Переполнена ликованием оттого, что она сдохла. Правда, я бы хотела, чтобы ее прострелили дюжину раз, а не четыре.

По ее лицу гуляла довольная улыбка.

Такую улыбку не переспоришь.

Зато узнавать теперь обязательно надо следующее: действительно ли в газетах было написано, что в Маргарет стреляли четыре раза.

* * *

Наступала ночь.

Они беседовали в гостиной дома, который до недавнего времени Анджела разделяла с Томми. Трехлетка Тесс – в кроватке, в боковой комнате. Анджела сказала брату, что жить не может без сигареты, но доктор запретил ей курить во время беременности. Карелла вдруг вспомнил о Глории Сэндерс. Та тоже умирала без сигареты, когда они встретились в клинике. Он не мог отделаться от навязчивой мысли: Пенн Хахллигэн описывал именно женщину, бегущую сквозь дождь. А возможно, эта идея сформировалась потому, что он уже и раньше знал: Шумахера пережили три женщины – две дочки и бывшая жена, ненавидевшие его.

– Ничего, скоро закурю, – заявила Анджела.

– Держись-ка подальше от дыма, – отозвался Карелла.

– От этой привычки так просто не отделаешься, – сказала она, поеживаясь.

Их отец не знал, что Анджела курила. А может, лишь притворялся, что не знает. Карелле вспомнилась одна семейная суббота, он тогда и сам курил. Давно это было. Анджела и Томми только поженились. Кажется, дело было на Пасху. А возможно, и на Рождество. Тогда собралась вся семья. Они едва закончили трапезу, а в итальянских семьях каждое блюдо – целое событие, праздник. Карелла похлопал себя по карманам, убедился, что сигареты кончились, и направился к пианино, бренча на котором, Анджела распевала песенки своего детства. Он спросил:

– Сестричка, у тебя нет сигареты?

А папаша с комическим ужасом прижал палец к губам: молчи, дескать, я не должен знать, что моя дорогая дщерь дымит. Ах, добрый старый лицемер...

Карелла улыбнулся.

– Говорят, что легче бросить героин, чем никотин, – сказала Анджела.

– Но ты же бросила! Вот уже почти девять месяцев...

– И все равно очень хочется.

– Мне тоже.

– Так вот: снова начну. Пусть только бэби народится.

– Не стоит снова начинать...

– Это еще почему?

И вдруг заплакала.

– Эй! – ласково позвал он.

Она помотала головой.

– Эй, ну-ка, довольно.

Подняла руку, словно делая слабый знак протеста, все еще качая головой: нет-нет, оставь меня в покое. Но он все-таки подошел к ней, обнял, дал ей свой носовой платок.

– Возьми, утри слезки.

– Спасибо, – промолвила она, вытирая глаза. – Можно в него высморкаться?

– С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?

Она высморкалась, всплакнула еще разок, снова вытерла глаза и вернула платок.

– Неужели сигареты для тебя так важны? – спросил он.

– Да не сигареты.

– Ну-ка, расскажи.

– Я так себе представила: а чего уж очень беспокоиться? Ну, продымлю мозги, умру от рака, кому какое дело?

– Мне, например.

– Тебе, конечно, – сказала она, собираясь опять заплакать.

– Почему ты думаешь, что у Томми есть кто-то на стороне?

– Знаю, и все.

– Откуда?

– По тому, как он себя ведет. Правда, ни разу не нашла платка с губной помадой, и от него не разит духами, когда приходит, но...

– Но что "но"?

– Просто знаю, Стив. Он себя ведет совсем по-другому. У него мысли где-то на стороне, у него есть там бабенка, знаю.

– Как же он себя ведет?

– Просто стал другим. Кашляет, ворочается всю ночь, словно думает о ком-то, не может заснуть...

– Так. Что еще?

– Я ему что-нибудь говорю, но его мысли витают где-то далеко. Я на него гляжу и вижу, что он не может сосредоточиться, думает о другой.

Карелла кивнул.

– И еще он... Ах, не хочу об этом.

– Нет, говори, – сказал Карелла.

– Вправду не хочу, Стив.

– Анджела...

– Ну – добил. Он больше не хочет заниматься со мной любовью. – Ох... – простонала она. – Ох... – схватилась за живот.

– Сестричка?!

– Ох, ох...

– Да что с тобой?

– Мне кажется, ой, ой, ой...

– Это бэби?

– Да. И я... – Она снова схватилась за живот.

– В какую клинику? – тотчас спросил Карелла.

* * *

В «дежурке» Карелла использовал телетайп для прямого «разговора» с Тедди. Он выстукивал ей послания, а в конце нажимал на клавиши "Ж" и "О", что означало «жду ответа». Но теперь ему пришлось звонить домой из клиники, из комнаты для посетителей, а, к сожалению, городские телефоны-автоматы пока еще не достигли высокого технологического уровня. Карелле ответила Фанни Ноулс.

– Экономка Кареллы, – произнесла она.

Он ясно представил, как она стоит за кухонным столом: пятидесятилетняя полная дама, волосы, крашенные хной, в пенсне, левая рука – лихо на бедре; всегда в такой позе, словно бросает некий вызов тем, кто вторгается в интимную жизнь полиции и покушается на святость домашнего очага.

– Фанни, это я, – сказал он.

– Да, Стив.

– Я нахожусь в Твин Оукс, Тедди знает этот роддом, там близнецы родились.

– Да, Стив.

– Вы можете сказать ей, чтобы она поймала такси и приехала сюда. Анджела уже в хирургии.

– Вы не хотите, чтобы я позвонила вашей матери?

– Нет, я сам сейчас позвоню. Повторяю: Твин Оукс, родильное отделение.

– Ясно.

– Спасибо, Фанни. Все в порядке?

– Да-да. Сейчас скажу Тедди.

Он поблагодарил, повесил трубку, выудил из кармана монетку и набрал мамашин номер.

– Алло? – произнесла она.

Голос такой же ровный, без выражения каких-либо эмоций. Таким он стал после смерти отца.

– Мама, – сказал он, – это я, Стив.

– Да, солнышко?

– Я здесь с Анджелой, в роддоме.

– О Боже!

– Все нормально, она уже в родильном, ты не хочешь...

– Сейчас же приеду!

– Клиника Твин Оукс, родовспомогательное отделение. Возьми такси.

– Сейчас же! – отозвалась она, бросая трубку.

Он тоже положил трубку на рычаг и подсел к лысеющему мужчине, выглядевшему крайне обеспокоенным.

– У вас первенец? – спросил лысый.

– Сестра рожает, – ответил Карелла.

– Ах так! А у меня первенец.

– Все будет хорошо, не беспокойтесь, – сказал Карелла. – Это великолепная клиника.

– Да-то да, – отозвался мужчина.

– У меня здесь близнецы родились.

– Так-то оно так.

Сколько же лет прошло... Мейер и Хейз расхаживали здесь по "ожидательной" в ногу с ним. Мейер утешал, твердил, что уж он-то трижды через это прошел и все – о'кей. Чего беспокоиться? Тедди наверху, в родильном... Близнецы. И вот теперь...

– У нас будет парень, – заявил лысеющий человек.

– Это же замечательно.

– Да, но она-то хотела дочку!

– Ничего, мальчики тоже очень милые.

– А кто у вас? – спросил мужчина.

– Или – или, – сказал Карелла.

– Мы бы хотели назвать его Стэнли, в честь моего отца, – продолжал откровенничать лысеющий человечек.

– Замечательно, – отозвался Карелла.

– Но она хочет назвать его Эваном.

– А что, Стэнли разве плохое имя?

– Возможно, – сказал мужчина.

Карелла взглянул на часы.

Она наверху уже двадцать минут. Он вдруг подумал о Томми. Ах, Томми должен был бы присутствовать здесь. Какие бы ни были у них проблемы, а должен... Он снова подошел к автомату, нашел номер гаража в записной книжке, набрал. Ждал долго, но никакого ответа. Повесил трубку, снова подсел к встревоженному лысеющему человеку.

– А что у нее? У вашей сестры.

– Не знаю, – пожал плечами Карелла.

– Она проделала все тесты?

– Думаю, да. Но ничего мне не сказала...

– Должна была тестироваться. Тесты все вам показывают.

– Ручаюсь, она их сделала.

– Она замужем?

– Да.

– Где же муж?

– Да вот сейчас только старался его найти.

– Ого, – произнес человек и с подозрением взглянул на Кареллу.

Тедди примчалась через десять минут. Лысый следил за тем, как они объяснялись с помощью жестов. Кстати, это всегда привлекало зевак. Да вылези крокодил из люка в центре города, и то это не вызвало бы такого скопления праздных. Лысый смотрел будто завороженный.

Тедди спросила, звонил ли он матери. Он сказал, что звонил.

– Я бы могла прихватить ее по дороге, – показала она знаками.

– Ничего, и так все будет хорошо.

У мужчины начали выпучиваться глаза. Летающие в воздухе пальцы начисто вымели из его головы тревогу о неизбежно грядущем сыне Стэнли.

Мать Кареллы, появившаяся чуть позже, выглядела очень озабоченной. Всего одиннадцать дней назад она приезжала сюда, в морг этой клиники, для опознания мужа. Сегодня ее дочь была в "родилке", а иногда там бывает не все гладко.

– Ну как она? – спросила мать. – Здравствуй, моя сладость. – Она поцеловала Тедди в щеку.

– Ее подняли туда сорок минут назад, – сказал Карелла.

– А Томми где?

– Пытаюсь его найти, – ответил Карелла.

Они обменялись взглядами с Тедди, но мать ничего не заметила. Тедди показала на пальцах, что сорок минут – это не так уж много. Карелла перевел ее слова матери.

– Я знаю. – Мать потрепала Тедди по руке.

– Анджела тебе говорила, кто у нее будет? – спросил Стив.

– Нет. А тебе?

– Тоже нет.

– Ох уж мне эти секреты. – Мать округлила глаза. – С ней всегда так, с детства, помнишь?

– Помню, – сказал Карелла.

– Секреты, – повторила она Тедди, показав той свои губы. – Моя дочь. Всегда секреты.

Тедди кивнула.

– Мистер Гордон?

Все обернулись. В дверях стоял доктор в забрызганном кровью халате. Лысеющий вскочил как ужаленный.

– Да. Что?

– Все замечательно, – сказал доктор.

– Ну! Ну!

– Ваша жена в полном порядке, – продолжал доктор.

– Я вас заклинаю!

– У вас сын, здоровый мальчик.

– О, спасибо, спасибо. – Мужчина излучал сияние.

– Вы сможете навестить их обоих минут через десять, я пошлю за вами сестру...

Акушер Анджелы пришел через полчаса, очень усталый.

– Все прекрасно, – сказал он. – И Анджела в порядке.

Все доктора здесь такие, сперва говорят только о роженицах.

– И близнецы тоже в порядке.

– "Близнецы"?! – переспросил Карелла.

– Пара великолепных здоровых девочек, – пояснил доктор.

– Ага, секреты, – многозначительно произнесла мать и спросила Стива: – Где же Томми?

– Я постараюсь его найти, – ответил Карелла.

Сначала он проехал к дому, который Томми унаследовал у скончавшихся родителей. В комнате над гаражом ни огонька. Тем не менее Карелла поднялся наверх и постучал в дверь. Было всего четверть двенадцатого, но, возможно, Томми уже лег спать. Никто не отозвался. Карелла сошел вниз, к машине, чуточку поразмышлял, прежде чем включить зажигание, затем пустился в путешествие по этой части города.

Он надеялся, что Томми не окажется в компании своей подружки в ночь, когда у него родились девочки-близняшки.

Игровая площадка напротив дома была пуста. Дождик капал на качели и карусели. Рядом располагалась зона парковки, дождь стекал по автомашинам, теснившимся вокруг площадки. Карелла отыскал местечко у пожарного крана-гидранта, опустил на стекло козырек со словом "Полиция". Он запер машину и побежал под дождем вверх по улице. Карелла слишком долго был полицейским, чтобы не заметить и не распознать двух мужчин в седане, запаркованном наискосок от дома Томми. Подойдя к седану, Карелла постучал в окно, стекло опустилось.

– Ну? – спросил мужчина, сидевший рядом с водителем.

– Я Карелла из Восемьдесять седьмого, – сказал Стив и показал жетон, втягивая голову в плечи под дождем. – Что здесь происходит?

– Садитесь в машину, – пригласил мужчина.

Карелла открыл дверцу и сел. Дождь бил по крыше и лил по стеклам.

– Я – Питере из Двадцать первого, – произнес водитель.

– Макмиллэн, – представился его коллега.

Оба были небриты. Такой видик культивировался сыщиками, когда приходилось вести наружное наблюдение. Выглядишь измочаленным тяжелой работой и плохо оплачиваемым. Да, собственно, так ведь оно и было, в сущности, без всяких там щетин и прочего марафета.

– Вон, видите, впереди – фургон, там наши кинокамеры крутятся, – сказал Питере, и Карелла различил во тьме зеленый фургончик с надписью: "Сухая чистка шляп".

– Этот дом у нас в осаде уже неделю, – сообщил Макмиллэн.

– Который?

– А из коричневого кирпича, с гаражом, – ответил Питерс.

– Но почему? Что там творится?

– Кокаин там творится, – сказал Макмиллэн.

Глава 10

В понедельник утром, как правило, начальники несколько задерживались, но один из них, которого звали Питер Бернс, был уже тут как тут. Лейтенант Бернс в доходчивой форме втолковал собравшимся подчиненным то, что, как он считал, они были обязаны уяснить именно к этому дню.

– Если вы застряли на месте, – объяснял он, – возвращайтесь к началу. Вы, я подчеркиваю, вы должны снова начать там, где случилось происшествие.

Он сидел за столом в угловом кабинете, который узурпировал на правах командующего 87-м дивизионом. Плотно сбитый мужчина с серебреющей шевелюрой и суровыми голубыми глазами, налагавшими твердое немое вето на всякие глупости и праздную болтовню. Шестеро детективов внимали его словам. Четверо уже отчитались по делам, находящимся в их производстве. Но по-настоящему большое дело терпеливо ждало своего часа, время от времени слегка выпуская когти. Большое дело – убийство со многими жертвами, отбивающее чечетку, поющее, играющее на фортепиано, суперзвезда на фоне пустяковых сумасбродных статистов...

Словно режиссер крупной телекомпании, поучающий ветеранов-сценаристов, каким образом находить ключ к такой рутине, как использование мотивировок в построении сюжета, лейтенант Бернс учил своих подчиненных основам их мастерства.

– Это дело началось с мертвой девушки, – сказал он.

Сьюзен Брауэр. Мертвая девушка. Двадцать два года. Конечно, девушка, хотя Шумахер-то уж точно считал ее женщиной.

– Отсюда вы и должны начать все заново, – продолжал Бернс. – С мертвой девушки.

– Если вас интересует мое мнение, – вставил Энди Паркер, – У вас уже есть преступник.

Карелла думал о том же самом.

– И этот преступник – дочка-хиппи, – сказал Паркер.

Карелла подумал, что так оно и есть.

Глядя на Паркера, на его неглаженый костюм, мятую рубашку и галстук, весь в пятнах, на небритые щеки и подбородок, Карелла уже, наверное, в сотый раз вспоминал сыщиков в засаде у дома Томми. Он еще не потолковал с ними, ибо не знал, как взяться за это деликатное дело. Он также еще не поведал Анджеле, что крутые изменения в поведении ее мужа не имели ничего общего с сексом на стороне, но были связаны с тем фактором, который большинство наркоманов считали куда более "кайфовым", чем любой изощренный секс... Он надеялся, что ни у Питерса, ни у Макмиллэна еще не было снимков Томми, входящего и выходящего из дома под наблюдением. Ну как можно быть таким оголтелым глупцом?

Паркер продолжал свою речь:

– Начать хотя бы с завещания. Где найдешь более подходящий мотив для убийства?

– Но это не начинается с мертвой девушки, – напомнил ему Бернс.

– Она – дымовая завеса, очень простая и надежная, – убежденно и пылко отозвался Паркер.

– А была она указана в завещании, – спросил Клинг, – мертвая девушка?

Его мысли витали вокруг Эйлин Берк. По утрам в понедельник тяжко бывает приниматься за работу, особенно если она складывается ежедневно из сплошных убийств.

– Нет, – ответил Браун. – В завещании только дочки, нынешняя жена...

– Уже сама мертвая, – со знанием дела вставил Паркер.

– А также ветеринар и продавщица щенков, – подытожил Браун.

– По скольку причитается им? – спросил Хейз. – Этим двоим?

– По десять "штук"! – сказал Карелла.

– Суть в том, – заявил Паркер, – что дочкам отошла половина состояния. И если это – недостаточный резон...

– Сколько? Как ты сказал? – переспросил Хейз. – Состояние?

– Ты что, сегодня осатанел, что ли? – отозвался Паркер. – Ты кто, бухгалтер?

– А я вот хочу знать, во сколько оценивается состояние. Ну и что? – вызывающе спросил Хейз.

– Предполагается, что это уйма денег, – сказал Карелла. – У нас нет точных цифр.

– Сколько бы ни было, – снова подал голос Паркер, – а достаточно, чтобы дочка-хиппи пустила слюнку.

Для него это была рафинированная метафора, и он огляделся, словно проверяя, одобрили ли ее присутствующие.

– А как насчет того, что она знала, что именно четыре пули прикончили даму? – спросил Уиллис.

– Кстати, да, – произнес Карелла.

– А в газетах это было?

– Нет, но в одной телепередаче было.

– Какой компании? – спросил Бернс.

– Мы сейчас выясняем, – сказал Браун. – Могло быть "М энд М". Или кто-нибудь из бригады убийств проболтался.

– Ах уж эта бригада. – Бернс кисло поморщился.

– Это не значит, что липли влепила четыре пули в голову леди, – заявил Паркер, – чтобы избавиться от нее. Она старика укокошила, чтоб сграбастать свою четверть мешка...

– При условии, что она знала об этом, – сказал Бернс.

– Она это знала, Пит.

– Еще от мамочки, – уточнил Паркер.

– Что ж, обе дочки подросли за время развода, всего два года назад. И обе знали, что внесены в завещание.

– а кто теперь наследует долю жены, раз она умерла? – спросил Клинг.

– Завещала брату, в Лондоне.

– Единственный наследник?

– Угу. Но мы ему звонили, и он таки находился в своем Лондоне. Не приезжал в Штаты уже четыре года.

– Забудьте о нем, – сказал Паркер. – Отсюда до Лондона, как до Луны. Дочка-хиппи охотилась за монетой. Дело закрыто. Точка.

– Зачем же она еще двоих убила? – спросил Клинг.

– Ненависть в чистом виде, – высказался Паркер.

– Вы бы слышали, как она произносит слова "жена Шумахера", – добавил Карелла.

– Да и первая жена тоже, – сказал Браун. – Вы бы только слышали. Она их обоих ненавидела. Старого мужа, новую жену...

– Так же, как хиппи, – защитил свою версию Паркер.

– Нет, нет, давайте потихоньку, – предложил Уиллис. – Старая леди ненавидит Шумахера. Раз.

– Правильно, – кивнул Клинг.

– Вот она и выметает его прочь. Плюс всех его баб.

– Одним камнем двух птичек. Тр-рах! – сказал Клинг. – Любовницу и теперешнюю жену.

– Трех птичек, – поправил Хейз. – Считая Шумахера.

– Это так, но я же не количество жертв подсчитываю. Я имею в виду, что она приканчивает женщин и в то же время ставит дочек в очередь у кассы.

– Опять верно, но для этого она должна убить Шумахера.

– Конечно.

– Я об этом и говорю, – сказал Хейз.

– Естественно.

– А что, если они укокошили его втроем, сообща? – подбросил идею Уиллис. – Вдруг перед нами трое убийц, а не одиночка. Как в "Восточном экспрессе"?

– Это еще что? – спросил Паркер.

– Агата Кристи.

– А это что такое? – снова спросил Паркер.

– Забудьте, – отмахнулся Уиллис.

– Кстати, там больше трех жертв, – заметил Хейз.

– А младшая дочка любила его, – произнес Карелла. – И я не думаю, что она...

– Это она только так говорит для отмазки, – сказал Уиллис.

– Да, это так, но...

– Горючей слезы не прольет, – съязвил Браун.

– Иногда такие – самые худшие из всех, – вставил Уиллис. – И я знаю, что в "Восточном экспрессе" больше трех жертв, Кот-тон. Привел это просто в качестве примера.

– У нас здесь что – публичная библиотека? – спросил Бернс.

– Как?! – Паркер был потрясен.

– Ну, а что с этой щенковой леди? – допытывался Клинг.

– Что именно?

– Она знала про завещание?

– Утверждает, что ничего не знала, – ответил Карелла.

– Весьма натурально удивилась, – добавил Браун.

– И потом, – заметил Хейз, – кто пойдет на убийство ради паршивых десяти "штук"?

– Я, – заявил Паркер, и все засмеялись.

– Кроме того, она его знала-то всего ничего, – напомнил Браун.

– Так, давала ему советы на ходу, – пояснил Карелла.

– Она знала его собаку еще щенком, – сказал Хейз. – И тот, кто пришил пса, должен был его ненавидеть.

– Правильно. Хипповая дочь, – подтвердил Паркер. – Будь я на вашем месте, я бы ее задержал и шлангом хорошенько отделал.

Все опять засмеялись. Кроме Бернса.

– Откуда выскочили еще двенадцать тысяч? – спросил он.

– Какие? – удивился Хейз.

– Наличными, в шкафу девушки, – ответил Бернс. – И как убийца проник в ее апартаменты? Кто-нибудь взял показания у дежурного привратника?

– Да, сэр, – сказал Клинг. – Я и Арти.

– И что же он показал?

– Не видел никого подозрительного.

– Впускал он или не впускал кого-нибудь в ее квартиру?

– Он сказал, что то и дело снуют посыльные и он не помнит, поднимался кто-нибудь наверх или нет.

– Не мог вспомнить?

– Да, сэр.

– Не мог вспомнить? – холодно переспросил Бернс.

– Да, сэр. Он именно так сказал.

– А вы не пробовали расшевелить его память?

– Сэр! Мы бились с ним час, может, даже больше. Его заявление лежит в деле.

– Он по-английски двух слов связать не может, – сказал Браун. – Откуда-то со Среднего Востока.

– Вот и поговорите с ним еще раз, – приказал Бернс. – Вернитесь к началу.

* * *

Вначале была мертвая девушка.

Глотка перерезана. Множественные порезы на лице. Лет девятнадцать – двадцать; длинные светлые волосы, изумленные голубые глаза, очень широко раскрыты. Красивое молодое тело под исполосованным кимоно с кроваво-красными маками.

Они опять были в ее шикарной квартире, стояли в той же самой комнате, где убитая лежала тогда у кофейного столика. На столе – мартини, колечко лимона на дне бокала, фруктовый нож на полу, рядом с телом, лезвие в крови, которая, казалось, выхлестнулась из сотни ран и порезов.

На этот раз привратник был здесь с ними.

Его звали Ахмад Какой-то. Карелла записал фамилию, но произнести ее не мог. Невысокий, квадратный, цвета пыли; узенькие усики, похожий на дворцового охранника в своей серой униформе с алой окантовкой, прячущий глаза, усиленно пытающийся понять, что говорили полицейские.

– Вы сюда кого-нибудь впускали?

– Моя не помни, – произнес он.

Ярко выраженный восточный акцент. Они не допытывались, откуда он родом. Карелле подумалось, что не худо бы иметь переводчика.

– Постарайтесь вспомнить, – сказал он.

– Много присылки всегда, – промолвил Ахмад, беспомощно пожав плечами.

– Это должно было быть в конце дня или вечером.

Медэксперт установил, что смерть наступила примерно между пятью и шестью часами. А привратник, было видно по всему, ломал себе голову. Карелла догадался, что слова "пополудни" и "под вечер" были для него пустым звуком.

– Пять часов, – сказал он. – Шесть часов. Вы работали в это время?

– Да, работал.

– О'кей. К вам кто-нибудь подходил и спрашивал мисс Брауэр?

– Моя не помни.

– Это важно, – сказал Браун.

– Да.

– Эту женщину убили.

– Да.

– Мы стараемся найти, кто убил.

– Да.

– Ну так помогите нам, пожалуйста. Постарайтесь вспомнить, впускали вы кого-нибудь наверх или нет?

Что-то сверкнуло в глазах привратника. Сначала это заметил Карелла, потом Браун.

– Вы чего-то боитесь? – спросил Карелла.

Привратник отрицательно помотал головой.

– Скажите нам.

– Никого не видел.

Но он таки видел, видел! И они теперь это знали.

– В чем дело? – поинтересовался Карелла.

– Что, хотите проехаться с нами в полицию? – спросил Браун.

– Обожди секундочку, Арти, – сказал Карелла.

Снова игра: добрый полисмен – злой полисмен. Команды поднять занавес не требовалось: оба знали свои роли наизусть.

– Тоже мне – обожди, – зло передразнил Браун, входя в роль безжалостного зверя. – Этот тип зубы нам заговаривает, лжет в глаза.

– Ну, он немножко напуган, – мягко сказал Карелла. – Так, сэр?

Привратник кивнул, потом опять помотал головой, снова кивнул.

– Ну-ка, мистер, пошли, – зарычал Браун, доставая наручники из-за пояса.

– Обожди же, Арти, – увещевал его Карелла. – В чем дело, сэр? Ради Бога, скажите, чего вы так боитесь?

Привратник выглядел так, словно в любую минуту мог заплакать навзрыд. Усики дрожали, глаза увлажнились.

– Присядьте, сэр, – попросил Карелла. – А ты, Арти, убери наручники с глаз долой.

Привратник уселся на кожаную софу, Карелла сел рядом. Браун оскалился, повесил наручники на пояс.

– А теперь скажите, – мягко попросил Карелла. – Пожалуйста.

Оказалось, что он – незаконный иммигрант. Купил липовый вид на жительство и карточку для получения пособия, то и другое по двадцать долларов. И теперь смертельно боялся вляпаться в эту историю: власти же тогда все узнают и вышлют на родину. В Иран. А он знал, какие чувства питают американцы к иранцам. Если он влезет в эту историю, власти пришьют ему дело с убитой девушкой. Вот он и не хотел вляпаться... Все это он поведал на ломаном английском, готовый разрыдаться.

Карелле подумалось, что, будучи нелегальным иностранцем, Ахмад очень быстро многому научился: никто в этом городе не хотел влезать ни в какие истории.

– Все-таки скажите мне, – попросил он, – посылали вы кого-нибудь в квартиру мисс Брауэр?

Ахмад рассказал все, что собирался рассказать. Теперь он взирал в мистическое пространство с обреченностью фаталиста.

– Мы и пальцем не тронем ваш вид на жительство, – сказал Карелла. – Нечего из-за этого беспокоиться. Просто расскажите, что было в тот вечер. О'кей?

Ахмад продолжал смотреть в бесконечность.

– Ах, дерьмо, ну хватит, – проговорил Браун, снова доставая наручники. – Поехали.

– Что ж, – тяжело вздохнул Карелла. – Я сделал все, что мог. Теперь он твой, Арти.

– Витториа, – промолвил Ахмад.

– Что? – спросил Карелла.

– Ее имя, – сказал Ахмад.

– Чье имя?

– Женщина, которая приходила.