Текст книги "Вдовы (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Он осознавал, что чувствовал себя точно таким образом, как в те времена, когда Анджела стана шляться на танцы вместе с ним. Вступила на его суверенную тропу, ограничив многие возможности. Он никогда не признавался отцу, что лапал Марджи Кэннон на танцплощадке, никогда не роптал, что присутствие Анджелы вносило определенные коррективы в стиль сексуальной жизни. Не сознался бы и в том, что в конце концов, приложив огромные усилия, так-таки поимел по-настоящему Марджи на заднем сиденье семейного "доджа". Это был блестящий успех, хотя Стив и подозревал, что отец знал обо всем, понимал, что его единственный сын не робкого десятка на этом поле битвы и был близок со многими женщинами, до того как повстречался с Тедди Фрэнклин. С женщиной, на которой теперь женился, с женщиной, которой собирался посвятить всю оставшуюся жизнь.

Он был очень смущен, и отец это понимал.

Он никогда в жизни не связал бы себя священными узами брака ни из-за шикарного авто или роскошных апартаментов, ни за что. И вот теперь ставил свою подпись на брачном контракте, каковой свяжет его навсегда. Он никогда не клялся на людях ни в чем, если не считать клятву охранять закон и порядок в городе, штате и стране. Защищать в качестве полицейского служащего. Зато теперь ему вот-вот предстояло поклясться в присутствии родных и друзей, ее и его, поклясться в том, что будет любить ее, лелеять, поддерживать, и прочая трескотня в том же духе. До тех пор, пока обоих, мол, не возьмет смерть. Это пугало, больше того – очень страшило.

– Ты любишь ее? – спросил отец.

– Да, я люблю ее, пап, – сказал он. – Я очень ее люблю.

– Ну, тогда и беспокоиться не о чем. Я тебе что-то скажу, Стив, слушай. Мужчина меняет подругу только в том случае, если он не любит ту, с которой живет. Ты предполагаешь, что так может случиться? Боишься, что вдруг настанет день, когда разлюбишь Тедди?

– Как я могу это предсказать, отец?

– Можешь. Ты уже сейчас должен чувствовать это плотью и кровью. Ты уже теперь можешь знать, что будешь любить только эту женщину до самой своей кончины. Но если ты не знаешь этого сейчас... Не женись.

– Сейчас – это уже завтра, – мрачно произнес Карелла.

– Да, так. Ныне и присно, – произнес отец.

Наступило молчание.

– Послушай меня, – сказал отец.

– Да, папа.

Он положил руки на плечи Стива. Большие рабочие руки, все в муке. Посмотрел ему прямо в глаза.

– А как по-твоему, что с тобой будет, если к ней прикоснется кто-нибудь другой?

– Убью его.

– Да, – вымолвил отец. – Тогда можешь выбросить все тревоги из головы. Женись на ней. Люби ее. Оставайся всегда с ней и только с ней. Или я собственными руками оторву тебе голову.

При этом отец ухмыльнулся...

И вот сегодня, спустя столько лет, Карелла шел следом за мужем своей сестры. Могло статься, что пришло время, когда тот больше ее не любил... Что ж, со всяким, наверное, может случиться. Но не с Кареллой. Только не с ним самим; правда, он задумался: а почему – так? То ли оттого, что был смертельно влюблен в Тедди, то ли потому, что отец обещал свернуть ему голову. Он сам себе улыбнулся в темноте, убыстряя шаги в погоне за Томми.

Должно быть, он плыл в его фарватере уже кварталов десять; казенные здания сменялись жилыми; вверху грохотали поезда "надземки"; лавки все еще были открыты этой зудящей, бессонной летней ночью: июль подогревал ее страсти, на улицах толпы мужчин и женщин... Может, Томми хотел сесть в электричку? Шел к ближайшей станции?

Нет, миновал лестницу, ведущую к надземной железной дороге, не свернул с авеню. Томми шел бодрым шагом уверенного мужчины, точно знавшего, куда и зачем идет. Человек цели. Было немногим больше десяти. Сумерки совсем потускнели, потемнели, безлунное небо было черным и пустым. Свет прорывался лишь сквозь окна лавок и баров, мерцал в уличных фонарях и вспыхивал неоном в светофорах. Томми выглядел этаким прифранченным участником телевизионного клипа; время от времени он посматривал на ручные часы.

Вот дошел по авеню до площади Брандон и свернул налево к Уиллоу-стрит, где находилось кирпичное здание библиотеки. Той самой, что Карелла посещал в юности. Сейчас света в ее окнах не было, темнота... Неподалеку был припаркован автомобиль. Томми устремился к нему.

Он открыл дверцу, вызвав сноп света, затем сел в авто. Вспыхнули передние фары, Карелла чудом увернулся от их лучей. Водитель завел движок, а Карелла еще надежнее укрылся в тени, когда авто огибало угол. Красная "хонда-аккорд" промчалась мимо.

За рулем была женщина.

Глава 8

– Он хотел вас уволить, – сказал Гудмэн. – Я уговорил его дать вам месячный испытательный срок.

– Выгнать? Меня? – спросила Эйлин. – Но почему?

Они сидели в рыбном ресторанчике неподалеку от полицейского управления. Служба спецназа помещалась на десятом этаже, а кабинет Гудмэна – на четвертом. Так что место было самое подходящее. Правда, до этого момента она полагала, что он пригласил ее чтобы поздравить с недавним успехом.

– Вы должны его понять, – сказал Гудмэн.

– О, я его отлично понимаю.

– Ну да! Вот видите?

Ее забавлял способ мужчин отделываться от страшной обузы, вечно связанной с женщинами. Вчера Берт был само понимание всего, что было связано с наиболее болезненным событием ее жизни. А сегодня Гудмэн сам произносил такие же лицемерные ахи и охи, хотя великолепно знал, что она воспринимала Брэди только в качестве оголтелого женоненавистника в подходе к женским слабостям вообще. Относился к ним лишь под углом зрения слабого пола.

– Если бы вы только знали, в какой экстаз его приводит наш доморощенный клоун, – сказала она, – и он...

– Что поделаешь, вы должны признать, что Матерассо – очень забавный парень.

– Ну а Пеллегрино? Или Рили? Они-то не шуты. И Брэди относится к ним, словно они его бывшие блудные сыновья. Потому у него всего две бабы в команде, что...

– Надо воздать должное каждому, Эйлин. Ведь это же Брэди сам, в первую голову, взял женщин на свои курсы.

– Не понимаю почему.

– Ну уж только не потому, что он – горделивый самец.

– Тогда что же означали все ваши "да", "так точно", "ах!" и прочий джаз?

– Я думал, вы знаете.

– Нет, Майк. Мне жаль, но не знаю.

...Подумать только! Первый раз в жизни она назвала его по имени! А ведь до сих пор вообще никак не называла – ни "доктор Гудмэн", ни "Майкл", и уж конечно не "Майк". А вот теперь – бац! – и Майк...

– Спорим, он в жизни никогда не доверял женщине?

– Проиграете.

– Да ну?

– Послушайте, я умираю с голоду, – сказал он, пронзив ее взглядом из-под очков и подняв брови. Ни дать ни взять – проголодавшийся мальчик. – А вы?

– Могу и поесть.

– Годится. Тогда сделаем заказ.

Оба заказали запеченного омара. Эйлин – также пюре, а он – картофель во фритюре. На закуску она взяла салат с рокфором, а Гудмэн майонез по-итальянски. Закуски поступили быстро, он с жадностью принялся есть. Со стороны посмотреть – умора. Какие там правила хорошего тона! Орудовал вилкой, как лопатой. Она подумала, что он наверняка выходец из большущей семьи.

– Итак, говорите, – потребовала она.

– Дело в том, что у него были потери личного состава, – сказал Гудмэн.

– Что это значит?

– Он потерял парламентера. Женщину.

– Неужели?

– Да-да. Еще на ранней стадии. Первую же взятую в команду женщину.

– Вы меня разыгрываете.

– Никоим образом. Это было очень давно. Тогда вы еще, наверное, вообще не служили. Ее звали Джули Ганнисон. Вообще-то, она расследовала автокражи. Хорошая, хм, "легавая". Детектив второго класса... Дело было летом, вот как сейчас. Она работала с дверью. Впервые. Там в квартире одна бабешка с тремя детьми съехала с нарезки, выбросила одного малыша из окна, пока туда не явилась полиция. Угрожала выкинуть остальных, если "легавые" не уберутся... Вот Брэди и поставил Джули к двери. Потому что она была женщина. В те времена гуляла теорийка, что женщины склонны больше доверять друг другу. Ну, сегодня-то мы уже знаем, что это далеко не гак. Но тогда думали: если агрессор – женщина, приставь к ней "говорунью".

– И что произошло?

– Кому пюре? – спросила официантка.

– Мне.

– Что-нибудь выпьете? – осведомилась официантка.

– Эйлин! Немножко винца или пива?

– Я при исполнении.

– Верно. Кока-кола, пепси?

– Кока-кола.

– А мне кружку светлого пива "Хейникен".

Официантка сделала вид, что умчалась на всех парах.

– Итак, я вся обратилась в слух, – сказала Эйлин.

– Значит, Джули работала с дверью уже шесть часов подряд, буквально разгуливая над пропастью по канату, презрев закон тяготения. Каждые пять минут та стерва хватала дитя, подбегала к окну, подкидывала ребенка в воздух, головой вниз, держа за лодыжки. И кричала, что тотчас его выбросит, если "легавые" не уберутся. А по всей улице – полисмены, полисмены и пожарные начеку: гадая, куда потребуется подбежать с сеткой, неотступно следя за каждым движением сумасшедшенькой. А Джули все время у двери: уговаривала, умоляла, всячески подчеркивая, что все они здесь лишь для того, чтобы помочь ей, детям, всем. Только выйди к нам, мы обо всем договоримся. Но женщина держала в руках большой разделочный нож. Ее муж был мясником. И ребенку, которого выбросила в окно, она отрезала руки по запястье.

– Ну и ну, – вздохнула Эйлин.

– Пиво и кола, – объявила официантка и вновь якобы умчалась.

– В конце концов, – продолжал Гудмэн, – Джули показалось, что она достигла небольшого прогресса. Было уже восемь вечера, и они два раза поели пиццы и выпили содовой. Обе. Женщина потребовала пива, но вы же знаете, мы никогда не предоставляем им спиртного...

Эйлин качнула головой.

– Ну так вот: бабенка сама поела, покормила детей и стала поразговорчивей. По крайней мере уже с час не грозила выбросить кого-нибудь из окна. И тогда Джули завела разговор о своих детях совсем как Мэри Бет на прошлой неделе. И наступило взаимопонимание, они начали ладить друг с другом. Тогда, чтобы убедить, что у нее нет оружия, Джули снимает куртку – смотри, дескать, я не вру. Помните?.. Нет оружия, никого не тронем... И дети уже хотят бай-бай. А у них есть люлька в холле, почему бы не отдать одного малыша? А эта леди ей: ну-ка, дай-ка я еще раз взгляну, есть у тебя пистоль или нет. Джули опять показывает, та говорит: о'кей, отдам тебе ребенка. Затем открывает дверь и рассекает голову Джули пополам!

– Господи! – выдохнула Эйлин.

– Ага. Ну уж тогда сразу взяли дверь штурмом, пришлепнули эту леди; точка, абзац. Почему абзац? Да потому, что Брэди тотчас вызвали на ковер. И комиссия, натурально, желает знать: как же это так вышло? Ребенок мертв, женщина мертва, полисменша тоже. Где опростоволосились?.. Если уже кто-то был убит, когда туда приехали, почему сразу же не взяли квартиру штурмом? Для начала? А?.. Брэди пытался им втолковать: то, что там раньше случилось, на этот способ повлиять не должно было. Говорил, что критика несправедлива. Наши методы ведь состоят в том, чтобы никто не понес ущерба после того, как мы прибываем на место происшествия. Но комиссия сочла его доводы смехотворными, ибо ущерб был-таки нанесен: три трупа и целый день фестиваля у телевизионщиков!.. Кроме того, телевики злились на Брэди за то, что он не пустил их на тот этаж. Ну и что же? Ведь это тоже правило – никаких видеокамер. И поэтому комментаторы навалились на целесообразность всей нашей программы. И чуть ее вообще не угробили. Надо же? Все чуть не вылетело в трубу. И тяготы, испытанные шефом – Мак-Клири, который начинал это дело, и все улучшение, привнесенное самим Брэди, когда он взялся за работу. Естественно, газетчики тоже не захотели отстать. Эти накинулись на мэра, тот проиграл на выборах, а новый мэр назначил новую комиссию. И вот она-то похерила все, проделанное Брэди; хуже того – сделала его козлом отпущения. Ведь это же была, мол, его программа, его методы... Словом, поверьте, компот получился ужасный...

Рассказывая, Гудмэн не забывал о своем омаре, над которым славно поработал: щипчиками отрывал сочные куски, сдирал панцирь, затем вилкой и руками макал куски в соус, чавкал, хрустел картошкой; затем – вновь к омару... Теперь он расправлялся с челюстями при обильном возлиянии пива. Ух, опять за картошку! Ел, ел, говорил, ел, говорил...

– Конечно, Брэди был самокритичен, уж так он скроен. И вбил себе в голову, что это лично он погубил Джули своими же руками, ибо недостаточно ее натренировал. А ведь это не так, ей-богу, мыто знаем, что тренировка была вполне адекватной. И кстати, Джули была парламентершей высшего класса, с большим опытом. Она все проделала как надо. Ее беда в том, что ей попалась воистину безумная баба, она бы так поступила при любых обстоятельствах.

Гудмэн замолчал. Эйлин наблюдала за тем, как он уничтожал остатки омара. Здоровущий глоток пива, так. Еще картошечки.

– Семья большая? – спросила она.

– Трое ребят, – ответил он.

– Да нет, у вас.

– Хм, не очень. А что... Я...

– Судя по тому, как вы расправляетесь с едой...

– Ой, вот уж нет! Я всегда так ел. – Он содрогнулся. – А что поделаешь, если все время хочется?

– Да, это видно.

– Ага, – произнес он, снова передернувшись, и влил в себя последние капли пива. – Я помню, – сказал он, – что Брэди после того долго не мог оправиться. Пережить это. Одно время вообще не хотел, чтобы женщины входили в команду. Потом нанял Джорджию... Не думаю, что вы с ней встречались... И Мэри Бет. Не знаю, почему он ее взял, но думаю, что она здорово делала свое дело... Кто знает, может, он почувствовал себя безоружным... Женщина на дверях, а за ними тоже женщина. Очень скользкая ситуация, я вам скажу. Может, он уволил Мэри Бет, потому что боялся за нее...

– Майк...

Опять – по имени, она к этому понемногу привыкала...

– Как ни крути, – сказала она, – а все равно Брэди помешан на проблемах пола. Отсюда и его отношение. Кого-нибудь из мужчин он выгонял?

– Одного. Но тот был горьким пьяницей...

– Вы думаете, он меня уволит?

– Не знаю.

– Так... Он прочувствовал, что вчера я подверглась большой опасности?

– Но ведь это так и было! Не надо было ему ставить вас на дверь. Кстати, я возражал. Мы спорили, кого послать, вас или Марту.

– Почему?

– Вы еще скороспелка. Мало опыта, тренированности...

– Но ведь вышло же.

– К счастью. Не думаю, что Марте это удалось бы. Кстати, хорошо, что старик заменил ее.

– А почему вы мне об этом говорите?

– Она слишком агрессивна и легка на подъем. Поэтому вообще не думаю, что из нее получится хороший парламентер.

– Вы об этом Брэди сказали?

– Да.

– А что со мной? Из меня получится хороший, как вы думаете?

– Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер – это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... – Он покачал головой. – Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть "подставой"... Странно, что вы об этом не знаете.

– Как ее фамилия?

– Мобри, Джорджия Мобри.

– Не припоминаю.

– Она в основном, работает в "наркоше", в наркобригаде.

– Все равно не помню.

– Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.

– К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.

– Ну, как бы то ни было...

– Но мне повезло. Правда?

– Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...

– Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.

– Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... – Гудмэн многозначительно помолчал. – Там же была девочка. И револьвер.

– А почему Брэди пошел на риск?

– Рискнул вами или общим подходом к делу?

– И тем, и другим.

– Вами – потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...

– Это спасло жизнь.

– Так обернулось дело.

– Тогда зачем ему меня прогонять?

– Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...

– Так долго!

– А что?

– Вы моложе выглядите.

– Хм. Мне тридцать восемь.

– И все равно – моложе. Так почему же все-таки выгонять?

– Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге [7]7
  Чокнутый (идиш)


[Закрыть]. Вы понимаете идиш?

– Я знаю, что такое "мишугге". И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.

– Почему же?

– Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.

– Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.

– Но это точно то самое, что...

– Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.

– Не знаю. А вы?

– Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.

– Не выгнал же.

– Только потому, что я его отговорил.

– Как же это вам удалось?

– А я ему сказал, что вы – бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.

– Бесстрашная? О, если бы вы только знали...

– Да, бесстрашная, – повторил он. – И другие, хм, вещи тоже – правда.

– И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...

– Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.

– Не врите, – бросила она. – Не говорили.

– Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?

Она посмотрела на него.

– Ну как?

– А что идет? – спросила она.

Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это – неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:

– Благодарю вас, мистер Лееб. – И повесил трубку.

В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название – Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: "Бай и Уи. Щеночки".

Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.

Полина Уид была потрясена.

Красивой блондинке было под тридцать, как предположил Карелла. Черное балетное трико облегало очень стройное и гибкое тело. Глаза едва подведены синей тушью. Оглушительную новость она вначале восприняла с недоверием. Сказала им, что это – не иначе как розыгрыш. Однако, внимательнее взглянув в их строго официальные с золотым тиснением и лазоревыми полями жетоны с эмблемами (сыщики совали их уже второй раз), она прижала руку к губам и захихикала, качая головой; словом, проделала все, что полагается при подобных оказиях. Сцена истинного удивления, переходящего в восторг.

– И все-таки не могу поверить, – заявила она. – Так не бывает.

– У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет? – спросил Браун.

– Никаких, – сказала она. – Совершенно невероятный сюрприз. Десять тысяч – это ж целое состояние! Но за что? Его я едва знала. Вы уверены, слушайте, что это не ошибка?

Они уверили ее, что не ошибка. Показали параграф, который специально выписали из завещания:

"Высоко ценя отличное медицинское обслуживание, оказанное моей любимой собаке породы Лабрадор, по кличке Амос, Ветеринарным госпиталем на Дервуд-стрит в Айсоле, передаю в наследство доктору Мартину Осгуду сумму размером в 10 000 долларов, дабы стимулировать его дальнейшую благородную деятельность в области животного мира. Равно ценя превосходные консультации и советы, данные мне по уходу за вышеобозначенным Амосом, завещаю Полине Байрли Уид (указан адрес магазина на Джефферсон-авеню) сумму в 10 000 (десять тысяч) долларов... Я также предпринял все необходимые действия по оплате эвентуального кремирования вышеуказанного Амоса в собачьем крематории Холибрук и захоронении такового на одноименном кладбище, там же. В эту сумму входит вечная забота о могиле Амоса. Требую также, чтобы моя супруга Маргарет, в том случае, если оная переживет меня, или равно моя дочь – Лоис Стайн, ежели таковая переживет мою супругу, неуклонно следили за выполнением вышепоименованными крематорием и кладбищем взятых на себя по соответствующему контракту обязательств...

Что же касается остального имеющегося у меня имущества..."

– Но это действительно забавно, – сказала Полина. – Ей-богу, просто не знаю, что и сказать... Я не видела его, дай Бог памяти, уже с полгода... Невероятно! Извините, не могу с собой совладать.

– А какие именно "консультации и советы" вы ему давали? – спросил Карелла. – Относительно пса. Ну-ка?

– Хм... Первый раз он пришел, Боже, ну уж, наверное, с год тому назад... Послушайте, а вы все же не шутите, случаем? Ведь что я всего-навсего сделала? Да продала его жене щенка. И только.

– Вы помните эту собаку?

– Амоса? О, разумеется. Такой очаровательный щеночек! Кстати, вдруг вы не знаете, у лабрадоров самый покладистый характер в мире. У меня сейчас как раз они случайно остались, можно взглянуть.

Она повела их по магазину мимо клетей с котятами, щенятами и бирючками, мимо подвесных клеток с очень яркими птицами и аквариумов с экзотическими рыбками. Были и белки, и кто-то еще... Лабрадорчики оказались в дальнем конце магазина. Два щенка. Смотрите-ка! Оба поглядели на Полину с радостным ожиданием. Да. Радостным ожиданием.

– Хэлло, бэби! – сказала она. – Тут два человека, которые принесли мне сегодня приятнейшую новостишку.

Она просунула палец между прутьями, почесала за ухом одного щенка, потом другого, затем позволила им понюхать и полизать палец. Щенки не успели в себя прийти, как Полина уже повела полицейских к выходу. Знаете, не очень-то годится покидать надолго кассу с наличными, особенно если ты в лавке одна. Ну уж, она думает, они-то знают, что собой представляет этот город...

– Итак, – напомнил Карелла, – в первый раз он нанес вам визит...

– Это был звонок насчет специального ошейника против блох. Именно так. Он хотел узнать, в каком возрасте пес может носить такой ошейник. Уже тогда назвал имя собаки – Амос. Пикантное имечко, правда?

Браун нахмурился.

– Амос – то, Амос – другое... Я ему и сказала, если он планирует взять собаку с собой на остров, – вы же знаете, у него с женой загородный дом, – сейчас надеть на Амоса ошейник – самое время. Ему уже три месяца, взрослая собака... Такой ошейник везде годится, особенно если много растений вокруг... Вот Шумахер и пришел как-то на той же неделе, и я ему продала специальный ошейник. Кстати, они бывают разных видов и размеров. А этот – "Зодиак". Ой, нет, не могу, дайте вздохнуть!.. Просто не могу в себя прийти, извините... И потом я сначала сказала не совсем точно – что я его совсем мало знала.

– Так. Значит, теперь вы говорите, что он заходил к вам довольно часто...

– Не очень, но уж каждый месяц – обязательно. Что-то вроде этого. Так, заглядывал по пути, поблизости столько интересных заведений. Вот он заходил и ко мне, покупал что-нибудь для Амоса, всякую милую чепуху: искусственную косточку, игрушки... Мы беседовали об Амосе, он мне рассказывал, как тот себя ведет. И то, и се...

– В своем завещании он пишет, что вы давали ему советы и консультации.

– Ну уж – консультации! Вот советы, это да, согласна. Как сделать животное довольным. Любое. Я-то знаю. Они же как люди. Каждый на свой манер, поэтому и подход должен быть индивидуальным... А когда он приводил Амоса, я его осматривала, гладила, восхищалась... И вот однажды... Ну, особой моей заслуги здесь нет, любой ветеринар бы это заметил... Короче, я увидела, что Амос – все время с высунутым языком, как будто жалуется на боль в пасти... Я посмотрела, вначале подумала, что на нёбе нарост, а оказалось – заноза. Бедненький, откусил, наверное, веточку и так страдал! Представляете? Как будто все время зубная боль, а сделать ничего не можешь. Ну, я эту занозу – тррах! – и вырвала. Кровинки не пролила... Хорошо. Все это так. Но ведь это вправду не стоит десяти тысяч.

– Ну, по-видимому, мистер Шумахер считал, что стоит, – сказал Карелла.

– Но вы точно не знали, что указаны в завещании? – спросил Браун.

– О Боже, конечно же нет! Скорее бы маму порадовать, только у нее инфаркт будет...

– И он никогда вам ничего не говорил о завещании?

– Никогда.

– Может, все-таки мельком как-нибудь, при визите...

– Никогда. Нет.

– Когда вы его видели в последний раз? – спросил Браун.

– Когда он заходил... Постойте. В январе? А может, в феврале... Уйма времени прошла, просто не припомню... И до сих пор не верю!

– Ну а его жена? Она когда-нибудь сюда приходила?

– Нет. После покупки собаки ни разу.

– Вы с ней никогда ни о чем не говорили?

– Никогда.

– А может, виделись с ней? Или просто где-нибудь ее видели?

– Нет. Да вы на меня-то посмотрите, всю трясет. Я буквально в шоке.

Браун меланхолично подумал, как же это так получается, что он незнаком с людьми, которые пожелали бы завещать ему десять "штук"...

* * *

Артур Шумахер действительно любил эту собаку.

Откуда ему было знать, что они уйдут из жизни одновременно, в результате стрельбы на поражение. И тем не менее позаботился о пристойном захоронении и вечной охране могилы "вышеупомянутого Амоса", да еще завещал доктору Осгуду и Полине Уид по десять "кусков" за памятные изящные услуги и знаки внимания. Из всего остального состояния, включавшего, в частности, недвижимость, и вообще независимо от характера имущества, он выделил половину жене, Маргарет Шумахер, и еще по двадцать пять процентов обеим дочерям – Лоис Стайн и Бетси Шумахер. Сыщикам, впрочем, все еще не была известна общая сумма состояния, но, по словам Глории Сэндерс, тоскующей соломенной вдовы, эта сумма была весьма и весьма весомой.

Сьюзен Брауэр в завещании не значилась.

Но, помимо депозитного сейфа, в сберегательном банке неподалеку от шумахеровского офиса существовал также банковский текущий счет на его имя. Изучение счета, проведенное после того, как судебные власти дали на то разрешение, выявило, что фактически он брал со счета наличными по пять тысяч в начале каждого месяца. И теперь уже не оставалось сомнений в том, что эти деньги перекочевывали на текущий счет самой Сьюзен. Однако логичного объяснения "живым" двенадцати тысячам, найденным у нее в шкафу, так и не было. Может, он ей подкидывал кое-что дополнительно? А если так, где их брал?

– Возможно, крал, – просигнализировала знаками Тедди, жена Кареллы.

Карелла посмотрел на нее, дивясь, как столь широкая и благородная натура могла прийти к одной лишь мысли о жульнической сути ближних вообще.

– В своей фирме, – продолжала она. – Или со счета жены, если у нее он имелся.

– Ну, не думаю, что он – вор, – показал тоже знаками Карелла.

– И все-таки откуда взялись эти деньги?

– Вдруг, – предположил он, – у него есть еще счета? Этот же он скрывал от жены. Так почему бы не утаить и другие? Понимаешь, никак не скажешь, что это была цельная натура. Развелся с Глорией, чтобы жениться на одной блондинке, а потом прилип еще к одной. Может, это был стиль его жизни – держать несколько счетов. На всякий случай. Ты не думаешь?

Тедди смотрела на его руки, точно на телеклипы, где демонстрировались городские банки. Гранитные, храмовые врата, блистающие конторки клерков, красивые белокурые дамы; шампанское, замороженное в серебряных ведерках, тайные страсти под сенью красных шелковых балдахинов...

– Но он искренне любил свою собаку, – показала она.

– О да, – подтвердил Карелла. – А также ветеринара, а также женщину, которая продала эту собаку Маргарет. По десять тысяч обоим, это – как? Маргарет, – объяснил он с помощью знаков, – первая блондинка. А Сьюзен – вторая. Сьюзен. СЬЮЗЕН.

– Возможно, я должна была бы завести щенячий магазин. Или стать ветеринарным врачом.

– Неплохая идея, деньжишки нам бы пригодились... Она отлично все предвидела, правда? Глория. ГЛОРИЯ, первая жена – крашеная блондинка. Все заранее обговорила. Вообрази, каждой дочке по двадцать пять процентов! Тьма мужчин разводятся и напрочь забывают, что у них есть дети... Марк! – заорал Карелла. – Эприл! Даю вам пять минут.

– Вот дерьмо так уж дерьмо, – тоже проорал Марк из гостиной.

Карелла помолчал.

– Но, знаешь, – сказал он потом жене, – мы все еще не можем разыскать вторую дочку, хиппи. Помнишь, я тебе рассказывал?

Тедди кивнула.

– Исчезла! – сказал Карелла. – Ну-ка, погоди, пойду загоню их в постель и вернусь. Я тебе хочу еще кое-что досказать.

Она взглянула на него.

– Когда они заснут, – уточнил Карелла.

Она удивленно поморщилась. Он произнес губами имя "Томми".

Тедди вздохнула.

Близнецы чистили зубы в ванной комнате. Им уже по одиннадцать лет! Надо же, как летит время...

– Марк неприлично выразился, – наябедничала Эприл. – Сказал слово "дерьмо".

– Я слышал, – отозвался Карелла.

– Ты должен его оштрафовать.

– Непременно. С тебя десять центов, Марк.

– А мама слышала?

– Нет.

– Тогда – пять.

– Это еще почему?

– Если только один из вас слышит, как я ругаюсь, значит, полштрафа.

– Что это он придумывает, па? Такого уговора не было.

– Конечно, выдумщик. Десять центов, Марк. На кон.

– Дерьмо. – Марк плюнул в раковину.

– А теперь и все двадцать, – заметил Карелла. – Идите, поцелуйте маму и бай-бай.

– Слушай, – спросил Марк сестру, выходя из ванной, – а почему ты никогда не выражаешься?