Текст книги "Вдовы (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

* * *

Снайпер скрючился на полу кабины вертолета. Внизу, одетый в бросающиеся в глаза оранжевые куртку и бриджи, полицейский выбежал из внутреннего пояса ограждения.

– Это еще кто? – тотчас спросил Уиттейкер.

– Он без оружия. Сигнальщик, – заверила его Эйлин. – Он будет сигналить пилоту, показывать, где опустить вертолет. Мы хотим, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.

– Пусть сразу же потом убирается прочь.

– Инспектор? – произнесла Эйлин в микрофон уоки-токи.

– Здесь, – ответствовал Брэди.

– Он хочет, – сказала она, – чтобы этот человек тут же убрался после посадки вертолета.

– Он и так это знает, – заявил Брэди.

– Слышали? – спросила она бандитов.

– Нет.

– Он исчезнет сейчас же после посадки.

– Да уж лучше бы ему это сделать...

Долли все еще сидела, такая одинокая, в своем окошке. Двое остальных скрывались где-то в доме во мраке. Эйлин даже не знала, с кем разговаривала, но была уверена, что уж Уиттейкер-то все видел и слышал. Он ведь заметил человека в оранжевом одеянии который бежал к песчаному пустырю у дома.

– Никто из дома не выйдет, – сказал Уиттейкер из темноты, – пока этот человек не вернется обратно.

– Да, не беспокойтесь вы об этом. Он просто сигнальщик. Вы его не видите, но он сейчас подает сигналы вертолету.

Снайпер видел, как тот человек подавал знаки с помощью красного фонарика. Скользящая правая дверь вертолета была отодвинута. Пилот приземлил вертолет у дома именно этим боком. Лишь только Уиттейкер займет свою позицию, используя пилота как прикрытие, снайпер получит прекрасную возможность для точного выстрела в голову Уигтейкера. По крайней мере пилот очень на это надеялся.

– Комар, Комар, – сказал пилот по рации. – Говорит Светлячок. Прием.

– Жми, Светлячок.

– Видим вашего человека. Готовы поднять.

– Поднимайте, Светлячок.

– Добро.

Конец закодированного полицейского радиопереговора. Разумеется, не очень-то по уставу в данном случае... "Вас понял" было бы более уместно, но что поделаешь. И пилот, готовый к тому, чтобы приземлиться и попасть в когти вооруженному убийце, чью голову снайпер вдруг не смог бы отделить от туловища, и шеф патрульной службы Каррен, говорящий с пилотом, находясь на земле, обменивались всего-навсего банальными инструкциями. Но в наши-то дни поди знай, кто и кого слушает на каких частотах. А жизнь шестнадцатилетнего человечка висела на волоске.

– Вот они! – крикнула Эйлин. – Снижаются.

– Я посылаю Сонни с девчонкой в кухню, – сказал Уиттейкер. – Он орет достаточно сильно, я его и оттуда услышу. Как только скажет, что "стрекоза" опустилась, я выхожу. А от тебя будет зависеть, убьют кого или нет.

– Почти сели! – крикнула Эйлин. – Ты меня слышишь?

– Да. Двигайся, Сонни.

Листья на кустах у дома резко затряслись, когда брюхо вертолета почти коснулось земли. Перекрывая рев двигателя и шум ветра, Эйлин проговорила в уоки-токи:

– А сейчас Сонни направляется к кухне.

Она надеялась, что из-за звукового бедлама Уиттейкер ее не услышит, но он услышал.

– Зачем ты им это говоришь? – проорал он.

– Чтобы избежать ошибок, ты же это знаешь, – сказала она, а в уоки-токи продолжила: – Вертолет приземлился, инспектор. Лучше уберите сигнальщика подальше.

На самом же деле эти слова предназначались Карелле и Уэйду, стоявшим за подвальной дверью.

* * *

– Диз!

Господи! Его голос прозвучал так громко, словно говоривший был почти у локтя Кареллы, сразу же за дверью.

– Двигайся же, сука!

А теперь – лихорадочный бег по коридору, мимо двери.

– Ой! – пропищал девчоночий голос.

– Сказал же: жми, Диз, жми! Ты меня слышишь?

– Чего придираешься?

– Диз!

Голос отдалился. Орали в кухне, так подумал Карелла. Точнее даже, в узеньком коридорчике у кухни, если судить по плану-схеме дома. Сонни Коул, убийца его отца, орал оттуда партнеру, который стоял в середине здания.

– Диз! Он сел! Я это вижу! Он на земле! Диз, ты меня слышишь?..

Ответа сыщики не расслышали. Но снова шум шагов: бегут опять к ним, к кухне, по тому коридорчику. Карелла изо всех сил прижимал уоки-токи к уху, боясь упустить хоть какой-то звук, свидетельствующий о местонахождении убийц. Прямо у дверей вдруг раздался смех, озадачивший его.

– Мы едем на Ямайку! – сказал, смеясь, Сонни девчонке. Тембр высокий, пронзительный...

"Ну, это ты только так думаешь", – усмехнулся Карелла.

* * *

– Это был Сонни, – заявил Уиттейкер. – Говорит, что вертолет сел.

– И он прав, – ответила Эйлин. – Действительно сел.

– Ну, я тогда иду, – говорил он печально, как при расставании. – Ты уверена, что ничего не перепутала, что все в силе?

– Надеюсь, – сказала Эйлин.

– Я тоже, – добавил Уиттейкер. – Иначе кому-то кранты придут, понятно? Значит, так: только увижу, что пилот там стоит, иду к вертолету. Остальное знаешь.

– Знаю.

– И уж лучше без всяких штучек. Ясно?

– Да не будет никаких штучек, – заверила его она.

– И никаких сюрпризов, – сказал он и неожиданно высунулся в окно. – Пока, Красная! – крикнул, ощерясь, и снова пропал в темноте...

– Я – Эйлин, – передохнув пробормотала она, потом быстро четко: – Уиттейкер пошел назад, вглубь.

Карелла полностью блуждал бы в потемках, не слышь он голос Эйлин по уоки-токи. Этот голос – толкового полицейского и верного друга – вдохновлял его, готовил к тому, чтобы быть абсолютно на высоте, когда он выйдет из укрытия и должным образом поприветствует убийцу отца.

– Вертолет сел...

Потом:

– Уиттейкер пошел назад...

И такое:

– Пилот вышел из машины!..

Карелла ждал. Уэйд, напрягшись, стоял рядом, прижав ухо к створке, прислушиваясь ко всему, что творилось в коридорчике, к каждому шороху.

Оба уже давно вынули револьверы.

А теперь просто ждали.

– Пилот поднял руки над головой, – сказала Эйлин.

* * *

Она стояла на полпути между одним из грузовиков и вертолетом, синие полы куртки развевались под напором вращающихся лопастей. Она видела, как пилот остановился у лесенки, раздвинул дверь вертолета. Его волосы тоже шевелились на ветру, руки над головой... Внутри вертолета Эйлин не видела никого.

– Открывается дверь кухни, – сообщила она.

Дыхание у нее перехватило.

– Уиттейкер высунул голову, оглядывается...

Эйлин помахала ему. Пусть знает, что она здесь. Все идет по плану. Понятно? Лишь только захватите пилота, отпускаете девицу, а я ее жду здесь... Он не помахал ей в ответ. Ну же, дай понять, что знаешь о моем присутствии, что видишь меня... Опять помахала, на этот раз энергичнее. Он снова не отозвался. Еще раз огляделся, чтобы убедиться в том, что никто не подкарауливает его где-нибудь в засаде. Потом побежал к вертолету.

– Бежит к вертолету! – закричала Эйлин в уоки-токи. – Девчонку все еще удерживают в доме. Инспектор?

– Да?

– Кто начинает партию?

– Я. Только дайте знать, когда девчонка освободится.

– Да, сэр.

Молчание.

– Он почти у машины.

Опять молчание.

– Он уже сзади пилота. Подает знаки тем, кто в доме. Девчонка вышла.

– Долли! – закричала она. – Сюда, сюда!

– Первая штурмовая группа, пошла! – заорал Брэди.

* * *

Позже, в закусочной, неподалеку от штаб-квартиры, сидя за кофе с миндальными орешками, покуда следующий жаркий день будет опускаться на город, они станут складывать, как мозаику, все кусочки, все моменты события, которое тогда произошло. Будут решать головоломку, заполнять кроссворд, оценивая слова и поступки с разных точек зрения и видения, стараясь складывать их воедино, пытаясь воссоздать более или менее полную картину того, что поначалу казалось смесью неожиданностей и воплощением скомканности, хаоса.

Стало быть, так.

Девушка бежит к Эйлин. Да?

Бежит.

Волосы красные, как маяк в ночное время. Так?..

– Долли! – закричала тогда Эйлин второй раз.

– Эй! Красная!

На секунду Эйлин замерла от удивления: его голос раздавался из темноты, оттуда, где он стоял позади пилота. Она повернулась, чтобы определить с точностью, где звучал голос, буквально на секунду упустив девчонку из поля зрения.

– Я врал! Ха-ха! Я все вам врал!

И Долли вся превратилась в кровавый взрыв.

* * *

Они выскочили из подвала, едва скомандовал Брэди. Сонни только что отпустил Долли и у боковой двери приготовился бежать через двор, словно бегун, стремящийся к финишу, в ожидании хлопка стартового пистолета. Этот пистолет действительно прозвучал сзади: выстрел, произведенный Уэйдом из полицейского револьвера. Он угодил в правую голень и сбил Сонни с ног, прежде чем тот смог переступить порог. Они тут же навалились на Сонни; Уэйд выбил из его рук пистолет, когда Сонни постарался приподняться и прицелиться в них. Карелла швырнул туловище Сонни под свое колено, прижимая его к линолеуму коридора. Зеленый такой линолеум, Карелле ни за что его не забыть. С желтыми цветочками. Зеленое, желтое. И широко раскрытые карие глаза Сонни. Карелла глядел в эти глаза, вбивая ствол своего револьвера в глотку Сонни.

– Ну же, – шепнул Уэйд. – Сделай...

* * *

Девушка, спотыкаясь, все еще бежала, розоватые груди под лавандовой блузкой превращались в большие красные цветы, когда пули АК-47 врезались в спину и вылетели из груди страшной смесью крови, кусочков легких, тканей, кожи... Она с ног до головы обрызгала Эйлин, упав на ее руки...

– О, Боже милостивый, – пробормотала Эйлин и услышала, как раздались выстрелы из вертолета. Снайпер выстрелил всего два раза. Но и этого оказалось больше чем достаточно. Первая пуля попала Уиттейкеру в шею и на вылете раскромсала трахею. Второй выстрел угодил в правую щеку, когда его развернуло ударной волной первой пули и откинуло от пилота. Он умер еще до того, как раздробленные кости рикошетом впились в мозг...

За баррикадами было тихо. Даже Проповедник замолчал.

* * *

– Ну же, – торопливо прошептал Уэйд. – Сделай это.

В коридоре пахло сладостями, потом, страхом и гневом. Но самое-самое сладкое Карелла соотносил со своим отцом, и все связанные с ним чувства и воспоминания жгли ему глаза; руки тряслись, а вместе с ними тряслось и дуло револьвера, втиснутое в глотку Сонни. По его лицу пот струился ручьями. Лицо Уэйда было тоже рядом, и все трое задыхались в удушливом коридоре. В преддверии грядущего убийства.

– Сделай же это, – снова прошептал Уэйд. – Мы здесь одни.

И Карелла почти сделал это. Слегка-слегка нажал на спусковой крючок, почти наяву ощутил грохот взрыва, за которым последует конец Сонни. Но не только его конец. Могли бы и в Карелле окончиться вся боль, вся печаль, вся ненависть. Могли. Но он знал, что, если для этого необходимы слова шепотком "сделай это" – о, как легко сделать это в укромном местечке, – он будет поступать так не только с Сонни, но поступит так и с самим собой. Прикончит себя как личность. Всех в этом городе, где так много людей уповали на правосудие и закон.

Он порывисто оторвался от убийцы своего отца.

– Встань! – рявкнул он.

– Ты меня застрелил, гад ты! – завопил Сонни Уэйду.

– Встать! – снова приказал Карелла, рывком подняв Сонни на ноги, надел на него наручники, защелкнул, да покруче, пожестче. Уэйд смотрел на него с нескрываемым удивлением.

– Я выдвину против тебя обвинения! – заявил Сонни. – Ишь ты, застрелил меня. А?

– Да, да, ты выдвинешь обвинения, – сказал Уэйд.

Он по-прежнему не спускал глаз с Кареллы.

– Не понимаю я тебя, – заявил Уэйд.

– Ну да уж что там... – отозвался Карелла.

Глава 13

Он позвонил зятю из закусочной и сказал, что захватит его по дороге домой. Когда Томми поинтересовался, зачем это нужно, Карелла ответил:

– А затем, что у тебя родились девочки-близняшки, и мне кажется, тебе не мешало бы поехать на них взглянуть.

Томми аж взвизгнул:

– Уоу! Вот это да! Две близняшки! Бинго. Уоу!.. Ух ты!..

По пути к клинике Карелла сообщил Томми, что знает о его пристрастии к кокаину.

– Уоу! – снова воскликнул Томми. – Кокаин! Ну и идея!

Он снова притворился этаким смешливым дуралеем, но все-таки поинтересовался, откуда у Кареллы эти сведения. Насчет кокаина. Уоу... Бинго...

Карелла без обиняков сказал, что сведения появились в результате его слежки за домом на Лэрэми-стрит. Который, в смысле дом, к тому же находится под неусыпным наблюдением полиции. На видеокамеру его снимают. Вот откуда и сведения.

Томми вознамерился снова разыграть дурашливо-насмешливую сцену, но Карелла, жестко прервав его, спросил:

– Кто эта женщина?

Томми погрузился в раздумья: стоит ли продолжать прикидываться шутом? Экипаж медленно двигался по запруженной машинами утренней улице. Карелла за рулем. Томми рядом. Долго не отвечал. Все пытался решить, как поступить: снова валять дурачка или расколоться вчистую. Он прекрасно знал, какая профессия у шурина, а потому так просто никакой шутовской номер не пройдет.

– Она работает со мной в банке, – выдавил он из себя наконец.

– Я слушаю, слушаю.

– А началось все пару месяцев назад.

– Колись, время у нас есть, – сказал Карелла.

Томми хотелось, чтобы Стив сходу усек: сексом тут и не пахнет тут интрижка совсем иного рода. Так что, вообще-то, Анджела ошибалась насчет "другой бабы", хотя она как бы и была... И звали ее Фрэн Хэррингтон, а все пошло с того времени, когда он вместе с ней по делам фирмы отправился в Миннеаполис, в Миннесоту. Вроде бы это было в начале сентября прошлого года...

– Но мне показалось, что ты говорил о паре месяцев, – снимая руку с руля, заметил Карелла.

– Ну да. Да.

– Таким образом, начало сентября – это не парочка месячишек, это уже без малого годок.

– Ну да. Правда.

– Значит, ты балуешься кокаинчиком почти целый год.

– Да.

– У-у, болван безмозглый.

– Поверь, я очень, очень сожалею.

– Да уж должен сожалеть. У-у, кретин.

Он был взбешен. Вцепился в рулевое колесо обеими руками и сосредоточил все свое внимание на потоке машин, катившихся впереди. Те двигались сквозь мерцающую дымку, смахивающую на мираж... Жара... Смотрите-ка, уже первое августа, а лето будто упорно старалось доказать, что июль был просто-таки подарком судьбы... Томми рассказывал, как он и Фрэн были командированы к клиенту, который оказался на грани банкротства. Как разработали способы взаиморасчетов, выгодных и для банка, и для клиента. Вообще-то за клиентом был порядочный должок, он выбил огромный кредит, дабы арендовать снегоочистительную технику. А сами знаете, в Миннесоте она необходима, как хлеб насущный... Разумеется, и Томми, и Фрэн вроде бы пришли в экстаз, когда им удалось обтяпать это дельце, а потому Томми предложил пойти обмыть удачное завершение командировки. Фрэн заявила, что в рот не берет спиртного, но придумает кое-что попикантнее. Томми сначала и знать не знал, что она имела в виду. Ну разве можно даже представить себе, что достанешь кокаин в Миннеаполисе, городишке, о котором Томми привык думать не иначе, как о деревушке, внезапно образовавшейся посреди какой-нибудь там пустыни... Но Фрэн знала местечко, куда следует пойти, и, кстати, оно оказалось вовсе не грязной "малиной", которую подчас показывают по телевизору. Куда вбегают "легавые", топоча сапожищами, срывая двери с петель и требуя встать лицом к стене...

И вот что еще уяснил Томми с прошлого сентября... Да, это был точно сентябрь. А уяснил он то, что крэком увлекаются не только сопляки в черных гетто. Нет! Все "компаньоны" Томми были белые. И кокаинчик они нюхали не в гетто, а в процветающем житом квартале к северу от центра города. Ведь кокаин не признает расовых предрассудков, он всех уравнивает, всех... То же самое, что с марихуаной. Чернокожие ребята вертят самокрутки из газетной бумаги где-нибудь в подвалах совсем рядом с Малибу, районом богачей в Голливуде, а в самом Малибу вас угостят сделанной на заказ элегантной сигаретой, да еще, знаете ли, из серебряного портсигара... Теперь вовсе не требуется, озираясь, возиться с пятидолларовой порцией крэка где-нибудь в вонючем притоне. Такие же рафинированные джентльмены, наподобие вас, спокойно предаются сокрушительной усладе в своем кругу, в роскошных апартаментах, за светской беседой, ломая социальные перегородки...

– У-у, болван. Идиотический, глупый болван, – сказал Карелла.

– Хочешь не хочешь, а все началось именно так, – говорил Томми. – В Миннесоте. И с тех пор мы с Фрэн "сидим" на крэке на пару. Она часто со мной ездит по стране, знает везде все нужные местечки. Конечно, это очень опасно, если схватят. Ну, ты же знаешь...

"Еще бы", – подумал Карелла.

– Таким образом, если сходу покупаешь порцию, – продолжал Томми, – и уносишь ее с собой, а не идешь туда, где есть люди, ну, такие, как, скажем, я...

"Такие же идиоты с дебильными носами, как ты", – подумал Карелла.

– В такой вот, к примеру, квартире, – продолжал рассказывать Томми, – как на Лэрэми-стрит... Там, видишь ли, очень мило. Мы частенько туда захаживаем.

– Нет! Больше туда ни ногой, – заявил Карелла. – Ты и так заделался кинозвездой.

– А что, ты думаешь, ты бы смог что-то сде...

– И не проси. Просто забудь про это место, про любое такое место.

– Постараюсь.

– Даже слова такого не произноси: постараюсь. Ты, дурак набитый. Завязываешь и – точка. Иначе я сам тебя сдам. Даю слово.

Томми послушно кивнул.

– Ты все понял? Пройдешь курс у психиатра и завяжешь. Точка.

– Ага. – Томми некоторое время молчал. Потом спросил: – Ты Анджеле что-нибудь говорил?

– Нет.

– А скажешь?

– Зависит от тебя.

– Но как я... Как я...

– Опять-таки: твое дело. Как вляпался, так и выпутывайся. Сам.

– Хочу, чтобы и ты меня понял, – проговорил Томми. – Тут нет и не было ничего общего с сексом. Анджела не права. Это даже и на секс-то не похоже.

"Как бы не так", – подумал Карелла.

* * *

Сидя у реки и ожидая его, Эйлин смотрела на воду, на буксиры, медленно проплывавшие вдали под мостом. Она решила, что лучше всего встретиться в непритязательном рыбном кабачке, который довольно беспечно посадили на самом краю мола. Здесь все шаталось: и кровля, и ставни, и стены, и полы. Казалось, про цемент просто забыли. Коричневые листы оберточной бумаги служили скатертями на столах, вокруг которых носились, точно зачумленные, подавальщики в заляпанных фартуках. В обеденное время тут царил настоящий бедлам... Вообще-то, она собиралась встретиться здесь с ним просто для того, чтобы выпить самую малость, но даже теперь, в пять вечера, тут царила такая же напряженная атмосфера, как при ожидании сверхскоростных гонок.

А она мирно сидела на краю мола, глубоко вдыхая воздух, слегка отдававший запахом рыбы, жаркой суматохой за ее спиной и ароматами речной воды, катившейся у ее ног. У Эйлин было прекрасное настроение: она была довольна собой. А время катилось с величавой невозмутимостью, минута за минутой.

В четверть шестого Клинг, задыхаясь, подбежал к Эйлин.

– Извини, что опоздал. У нас было...

– Я сама только недавно пришла, – сказала она.

– Боже, но я-то действительно опоздал, – простонал он, глядя на часы. – Извини. Ты уже сделала заказ?

– Нет. Ждала тебя.

– Чего тебе хочется? – спросил он, поворачиваясь, дабы привлечь внимание блуждающих по залу официантов.

– Пожалуйста, закажи немного белого вина, – попросила она.

– А я тебя по телевизору видел, – сказал Клинг, широко улыбаясь.

К ним подошел официант.

– Пожалуйста, белого вина, – сказал ему Клинг, – и немного виски со льдом и лимонным соком.

Повторив заказ, официант удалился.

– Ты выглядишь немного усталой, – заметил он.

– Да, ночь была такой долгой...

– Но вышло же, и хорошо вышло!

– Да, более или менее...

– А то, что девчонку убили, – сказал он поспешно, – так это вовсе не по твоей вине.

– Я знаю.

В самом деле, она до последней минуты не сомневалась, что действовала как настоящий профессионал.

– Это был тот негодяй, как его... Уитмэн?

– Уиттейкер, – поправила она.

– Да, да. Это он убил, а ты ничего не могла поделать, Эйлин. Даже тип с телевидения, который брал у тебя интервью, заявил в прямом эфире, что еще минута, и девушка была бы в безопасности. Но он ей в спину стал стрелять. Поэтому тебе нечего винить себя.

– А я и не виню, – проговорила она.

– Ну и хорошо! Разве можно обвинять себя в том, в чем ты совсем не виновата. А иначе можешь упустить реальную возможность служить в новой для тебя сфере полицейской службы. А ты бы могла там хорошо себя проявить.

Она взглянула на него.

– Знаю, что гожусь для этого, – сказала она.

– Я в этом абсолютно уверен.

– Я уже гожусь для этой работы.

"Кому все это нужно?" – подумала она и произнесла:

– Берт, давай раз и навсегда покончим с этим. Хорошо?

* * *

Вечерами по понедельникам в покер играли свободные от дежурств офицеры со всех городских участков. Обычно партия составлялась из семи игроков, хотя так или иначе их никогда не бывало меньше шести или больше восьми. Но при восьми участниках игра становилась неуклюжей и громоздкой. Если играют восемь человек, а в колоде только пятьдесят две карты, тут уж не разойдешься, не разыграешь дикие, сумасшедшие комбинации, а детективы предпочитали именно такие. Игра в покер была для них своеобразным способом снятия стресса. Ставки были невысоки; даже если тебе всю ночь карта не прет, просадишь пятьдесят, от силы шестьдесят долларов. А чувство азарта в обстановке, где риск не приобретает убийственных реалий, приятно щекотал нервы мужчин, которым частенько приходилось ставить на карту саму жизнь.

Детектив Мейер раздумывал, стоит ли ставить на комбинацию которая пока выглядела как так называемая "масть-стрит", или "флэш", но с прикупом могла образовать довольно мизерную "стрит". Если прикуп вообще придется в масть.

В конце концов он решил рискнуть.

– В банке доллар, – сказал он. – А я добавляю еще один сверху.

Моррис Голдстин, детектив из 73-го, подняв брови, выпустил струю из своей трубки. У него на руках уже была тройка маленьких треф и двойка, тоже трефовая, но, казалось, он был весьма удивлен тем, что Мейер не только вступил в игру, но еще и ставку поднял.

В этой партии оставалось всего трое игроков. Мейер, у которого скомбинировался "фул-хауз", или "полный дом", то есть комбинация из трех королей и двух тузов; Голдстин с неполным "цветом", набором карт одной масти; а также Руди Гонсовски из 103-го. Этот наверняка проигрывал. Ему ничего не "светило", даже если бы он прикупил что-нибудь стоящее к своей банальной "двойке", состоявшей из двух пиковых семерок, то есть хотя бы "утроил" ее. Голдстин снова полыхнул трубкой и осторожно повысил ставку еще на один доллар. Вообще-то он был неважнецким покеристом, и Мейер вообразил, что Голдстин все еще старался блефовать, имея на руках весьма сомнительный "флэш". Гонсовски вышел из игры, что было неудивительно. Мейер все это взвешивая.

– Суетитесь, дамы, – сказал Паркер. – Не в маджонг же играем.

Этим вечером они играли в его квартире. Другими игроками были детектив Генри Флэннери из полицейского управления и Лео Палладино, из участка, расположенного неподалеку от центра города. Оба – прекрасные игроки, обычно они уезжали домой с выигрышем. Однако нынче терпели поражение за поражением. Они сидели за спинами играющих, с уныло-нетерпеливыми лицами неудачников, ожидая, когда же Мейер наконец решится на что-нибудь.

– Снова увеличиваю ставку, – объявил Мейер и прибавил к банку четыpe доллара пятьдесят центов.

Голдстин опять поднял брови и торжественно выпустил клуб дыма из трубки.

– И еще сверху, – добавил он, доложив два доллара. Мейер понял, что пришло время поверить: это уже не блеф.

– Ну-ка, откройся, – попросил он.

Голдстин продемонстрировал трефовую двойку.

– Вот так-то, – произнес Мейер и смешал свои карты.

– Тебе давно следовало догадаться, что именно у него на руках, – заметил Паркер, собирая колоду и начиная ее тасовать.

– Но он же начал торговаться только после того, как прикупил четвертую карту, – защищался Мейер...

– А вот интересно знать, какого беса ты, Гонсовски, делал в этой партии?

Эту ремарку подал Флэннери, который к тому времени проигрывал уже тридцатку.

– Но у меня же были две "пары" при первой сдаче, – сказал Гонсовски.

– Эти "пары" ты мог бы забить себе в глотку при "флэше" у партнера, – заявил Палладино.

– Тебе все тузов подавай, – вставил Флэннери, – короли тебя уже не устраивают. Вот Мейер и разбил тебя в пух и прах.

Паркер, сдавая карты, объявил:

– А эта игра называется "Вдовы".

– Что за черт? Какие еще там "вдовы"? – спросил Палладино.

– Новая игра, – пояснил Паркер.

– Еще одна сумасшедшая игра, – сказал Флэннери.

И он, и Палладино были отнюдь не в восторге от проигрыша.

– Смотрите – пригласил Паркер, – я откладываю две лишние сдачи...

– Ненавижу эти идиотские сумасбродные игры, – заявил Флэннери.

– Кладу их "рубашками" вверх, – продолжал Паркер. – В одной сдаче три карты, в другой – пять. И та, и другая "рубашками" вверх.

– А сколько карт у каждого партнера в этой игре? По пяти? – осведомился Гонсовски.

– Как ты думаешь, черт тебя побери, что это вообще такое? – спросил его Палладино.

– Это могла бы быть игра с семью картами. Откуда мне знать, что это такое? В жизни никогда не играл в такую игру. До сегодняшнего вечера ничего о ней не слышал.

– От нее уже разит, – проговорил Флэннери.

– Итак, две сдачи, "рубашками" вверх, – сказал Паркер. – Они называются "вдовами", эти сдачи. Одна, две, три, – произнес он, сдавая карты. – Это первая "вдова"... И – одна, две, три, четыре. пять. А это – вторая.

– Почему они именуются "вдовами"?

– Не знаю. Именуются и именуются. И такое название у игры – "Вдовы".

– Мне до сих пор неясно, – заявил Гонсовски, – в чем ее суть.

– Каждому по пять штук, – сказал Паркер, сдавая карты всем сидящим вокруг стола. – По одной карте "втемную", а четыре открываются по очереди. Делаем ставки после каждого открытия.

– А что потом? – спросил Мейер.

– Если, открыв третью карту, ты недоволен тем, что у тебя на руках, можешь ставить на "вдову", состоящую из трех карт. Тот, кто сделает наивысшую ставку, кладет денежки в банк, сбрасывает свою сдачу и получает новую: вот эти три карты первой "вдовы".

– С каждой минутой звучит все гаже и гаже, – заметил Палладино.

– Это хорошая игра, – сказал Паркер. – Подождешь – увидишь.

– А что происходит со второй сдачей, – спросил Голдстин, – с той, что из пяти карт?

– Значит, так, – произнес Паркер сияя, как фокусник, приготовившийся извлечь из шляпы кролика. – После того как разыграна пятая карта у каждого игрока и если кому-то все еще не нравится его комбинация, можно сделать ставку на вторую "вдову". И тогда тот, кто поставит больше остальных, получит полностью новую сдачу. Из пяти карт!..

– У тебя есть что-нибудь выпить? – спросил Флэннери. – Или ты ввел сухой закон?

– Поди сам и налей себе. В кухне все есть, – сказал Паркер. – Ого, Руди, ты высоко стоишь.

Гонсовски, оглядев стол, был весьма удивлен тем, что его бубновая восьмерка действительно высоко котировалась.

– Мне нужны обе эти другие сдачи, – заявил Мейер.

– "Вдовы", – раздраженно уточнил Палладино.

– Еще одна дурацкая игра, – подхватил Флэннери.

– Расслабьтесь, – сказал Голдстин. – Как пришла ночью, так и уйдет.

– Подобно всем прочим, – угрюмо произнес Палладино.

– Ставлю пятьдесят центов, – объявил Гонсовски...