Текст книги "Джек и Фасолька"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Ты думаешь, Джек Мак-Кинни продавал кокаин? Не коров?

– Нет, сэр.

– Ты только что сказал…

– Я думаю, здесь может быть другое, Мэтью. Парень с испанским акцентом продавал «девушку»…

– Какую девушку?

– Наркотики. «Девушка», «кок», «снежок», «ароматная конфетка» – это все названия кокаина. «Чем синее, тем „девушка“ лучше», – ты никогда не слышал такого выражения?

– Нет, никогда.

– Опытный делец проверяет «кок» с помощью тиоцианида кобальта, чтобы удостовериться, что это не детская присыпка или еще какая-нибудь дрянь. Если порошок становится синим, это кокаин. Настоящее чистое зелье становится ярко-синим. Век живи, век учись.

– Ты на самом деле думаешь, что Мак-Кинни покупал кокаин у этого парня с испанским акцентом?

– Вполне возможно. Пятнадцать кило не очень хорошего зелья. За тридцать тысяч баксов.

– Это составляет четыреста пятьдесят тысяч долларов.

– Верно.

– Ты думаешь, у Мак-Кинни были такие деньги, да?

– Если он был замешан в делах с наркотиками, это не такая уж крупная сумма.

– Хорошо, – сказал я.

– Что значит «хорошо»?

– Это очень похоже на настоящую спекуляцию.

– Это так и есть. Дело, которым я сейчас занимаюсь, Мэтью, – спекуляция. Пока все отдельные куски не соберутся вместе, все это – спекуляция. Что миссис Мак-Кинни собиралась рассказать о своем хиропрактике?

– Она сказала, что он кубинец.

– Ты спрашивал ее об этом?

– Сразу после знакомства с ним. Она отвозила меня в…

– О, – сказал Блум, – и ты встретил его?

– Да, его зовут Рамон Альварес.

– Как вы познакомились?

– Я пришел к нему в контору вместе с ней.

– Этим утром?

– Да.

– И после этого в автомобиле ты ненароком спрашиваешь ее, не кубинец ли ее доктор?

– Ну, вчера вечером я спросил ее, знает ли…

– О, значит, ты был с ней вчера вечером?

– Да.

В разговоре возникла пауза. Я точно знал, о чем думает Блум. Вероника была со мной вчера вечером, и она была со мной сегодня рано утром. Блум подумал о том же, о чем и миссис Мартиндейл.

– Она тоже приходила искупаться? – спросил он.

– Она приходила поговорить.

– О хиропрактике?

– Нет. Но во время разговора я спросил, не знает ли она кого-нибудь с испанским акцентом…

– И она сказала, что ее хиропрактик испанец.

– Нет, она вспомнила повара-мексиканца, который когда-то работал у них.

– Она не вспомнила о своем хиропрактике?

– Ну, на самом деле она сказала…

– Когда? Вчера вечером или сегодня в машине?

– В машине. Она подумала, что я спрашивал о тех, кто имел отношение к ранчо. О хиропрактике она никогда бы не подумала.

– Я не верю хиропрактикам, а ты? – спросил Блум.

– Ну, они вроде бы помогают людям.

– Итак, давай говорить откровенно. Вчера вечером ни с того ни с сего ты вдруг спрашиваешь миссис Мак-Кинни, не знает ли она кого-нибудь с испанским акцентом, и она говорит тебе…

– Не совсем так, – запнулся я. – Мы говорили об убийстве ее сына, я вспомнил, что Санни…

– Она пришла, чтобы поговорить об этом? Об убийстве ее сына?

– Да.

– Что она хотела рассказать о деле?

– Она считает, что Джек знал человека, которого впустил в свою квартиру, потому что в двери есть глазок и он мог видеть, кто стоит снаружи. Он не стал бы открывать дверь незнакомому.

– Мы думали об этом, – сказал Блум сухо. – Миссис Мак-Кинни не приходило в голову, что у убийцы мог быть ключ?

– Ну… нет. Она ничего не говорила о ключе.

– Управляющий имеет запасные ключи ко всем квартирам, – сказал Блум.

– Вот как?

– Поэтому необязательно быть приятелем, чтобы войти к юноше. На самом деле он вообще мог никого не впускать. Убийца мог воспользоваться ключом.

– Она также сказала про пистолет. Вы нашли пистолет в его квартире, Мори?

– Нет. Пистолет? Нет.

– Вероника говорит, у ее сына был пистолет.

– О, она уже стала «Вероникой», да?

– Ну… да.

– Ты хорошо поработал, Мэтью.

Я вдруг вспомнил, что говорил мне Блум когда-то. «Советник, – сказал он тогда, – хорошо бы ты дал слово, что с этой минуты не будешь бегать по всей Калузе и спрашивать всех и каждого, кто, по-твоему, может быть связан с этим делом». Разговор тогда касался дела, которое он называл «небольшой немецкой путаницей», а я «трагедией Вики Миллера». Тогда его предупреждения тоже начались со слова «советник», которое в моей профессии часто имеет насмешливо-презрительный оттенок в противоположность слову «адвокат». Как я обнаружил, в таком же смысле его используют полицейские в своей профессии, у них оно было синонимом слова «стряпчий». Сейчас я не понял, чем вызвано его замечание, но звучало оно как выговор. Я ничего не ответил. Пауза на линии затянулась. Я не знал, размышляет Блум или сердится.

– Где он взял этот пистолет? – спросил наконец Блум.

– Подарок отца на день рождения.

– Его отец уже два года как умер.

– Он сделал подарок как раз перед смертью.

– Это Вероника тебе рассказала?

Мне показалось, что ее имя он произнес с той же интонацией, с какой произносил слово «советник» много лет назад. Я решил, что он все-таки сердится.

– Да, Вероника.

– Где, по ее предположению, был пистолет?

– В его квартире. Он взял его с собой, когда уезжал с ранчо в июне.

– Она сказала, какой марки был пистолет?

– «Смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

Блум молчал, казалось, очень долго.

– Очень интересно, – произнес он наконец.

– Почему?

– Потому что передо мной на столе лежит заключение баллистической экспертизы, в котором говорится, что Берилл был убит из пистолета «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Теперь я назвал бы это большим совпадением, чем нынешняя цена за кило кока. Думаю, неплохо было бы еще раз поговорить с миссис Вероникой Мак-Кинни, кое-что еще выяснить об этом пистолете, который был у ее сына. Подарок на день рождения, а? Хорошие подарки делают ко дню рождения здесь, в солнечной Флориде. Их даже не нужно регистрировать, можно просто взять пистолет с полки, как спелый банан. – Он помолчал. – Что еще она хотела сказать?

Я сомневался, стоит ли говорить ему о ее давних отношениях с Хэмильтоном Джефри, ветеринаром, и решил, возможно неправильно, что сообщать об этом было бы нечестно по отношению к ней, хотя она рассказала мне об этом до того, как мы легли в постель. Тем не менее я посчитал это «постельным» разговором, а «постельный» разговор, по моему мнению, оценивается так же, как сведения, сообщенные адвокату его клиентом, а мы фактически таковыми и были.

– Мэтью? Она еще что-нибудь сказала?

– Ничего, – ответил я.

– Она знала о Берилле? Что его убили?

– По-моему, нет.

– Как ты думаешь, что он искал?

– Кто?

– Тот, кто застрелил Берилла.

– А он что-то искал?

– Ведь ты же видел место преступления? Как будто там, пронесся торнадо. Так же, как в квартире Мак-Кинни, все перевернуто вверх дном, матрацы сброшены и разрезаны, из ящиков все вывалено на пол. Парень, живущий как бродяга с Бауэри, – какого черта он мог прятать в своем свинарнике? Она не говорила, что они были связаны с наркотиками, а?

Иногда трудно было уследить за работой мозговых извилин Мориса Блума. Я понял, что он спрашивает о Санни Мак-Кинни и ее брате Джеке.

– Нет, не думает, – ответил я.

– Потому что для тебя это не похоже на наркотики? – сказал Блум. – Я имею в виду «пятнадцать по тридцать»? Это определенно похоже на текущую цену за кило «снежка», нет? Тридцать штук, похоже? По-настоящему хорошее зелье идет по пятьдесят. Думаешь, Берилл и Мак-Кинни занимались наркотиками вместе? Думаешь, это то, что искал убийца? Наркотики?

– Не знаю.

– Допустим, их обоих убил один и тот же тип, – сказал Блум, – их связывает пистолет, не так ли?

Я понял, что Блум размышляет вслух. Я нужен был ему на другом конце провода в качестве зеркала. Я внезапно догадался, о чем он разговаривал с женой, когда они оставались одни.

– Хорошо, я позвоню ей, – сказал он, – Коровьей Леди. Между прочим, не забудь, мы сегодня собирались в спортзал.

– У меня на календаре записано, – сказал я.

– Увидимся в пять. – И он положил трубку.

Я вернулся после подписания документов, назначенного на одиннадцать часов, только около часа и попросил Синтию заказать по телефону горячие сандвичи с копченой говядиной и бутылку пива «Хейнекен». Только я собрался развернуть сандвич, как вошел Фрэнк.

– Привет, техасец, – приветствовал он меня.

Я откупорил пиво.

– Как олень и антилопа провели эти дни? – спросил он.

Я откусил сандвич.

– Уверен, огромный гонорар, который мы получим за это дерьмовое завещание Мак-Кинни, оправдает затраченное на него время, – сказал он. – Пока тебя не было, звонил Лумис, он хочет, чтобы ты снова приехал к нему.

Я кивнул.

– Ты потерял дар речи? – спросил Фрэнк. – Как прошло подписание документов?

– Отлично.

– Как тебе понравились мои десять заповедей?

– Отлично.

– Знаешь, это не предмет для шуток.

– А я подумал, что это шутливые заповеди.

– Многие так думают.

– Ты многим их предлагал?

– Только тем, кто страшно нуждается в них. Большинство принимает их за шутку из-за первых двух.

– Это какие?

– «Всегда относись к леди как к проститутке» и «всегда относись к проститутке как к леди».

– А, да, – сказал я.

– Все автоматически полагают, – стал объяснять Фрэнк, – что во всех последующих заповедях леди будут заменять проституткой, а проститутку – леди. Но это не так. Другими словами, если заповедь номер пять говорит: «Никогда не старайся уложить леди в постель», это не значит «никогда не старайся уложить проститутку в постель». Она означает только то, что в ней сказано. Леди.

Я взглянул на него.

– Полагаю, ты думаешь, что если относишься к проститутке как к леди, то «никогда не старайся уложить леди в постель» означает «никогда не старайся уложить проститутку в постель». Это относится только к леди и не связано с первой заповедью. Если же в постели ты обращаешься с леди как с проституткой и не разговариваешь с ней, ты поступаешь неправильно.

– Понимаю.

– Это довольно сложно усвоить, – сказал Фрэнк, – но это вовсе не шутка.

– Я очень рад, что ты мне все объяснил.

– Ты уже проверил некоторые из них?

– Я незнаком с проститутками.

– Я тоже незнаком с проститутками, – сказал он с оскорбленным видом.

На моем столе прозвучал сигнал вызова. Это была Синтия, она сказала, что адвокат Лумис на пятом канале.

– Это Лумис, – сказал я Фрэнку и сделал глоток пива.

– Неужели ты на самом деле думаешь, что я знаком с проститутками? – Он покачал головой и вышел из конторы.

Я нажал кнопку пятого канала на телефонном распределителе.

– Приветствую вас, мистер Лумис, – поздоровался я.

– Мистер Хоуп?

– Да, сэр.

– Похоже, у нас с вами теперь два мертвых клиента, да?

– Похоже, что так.

– Это нисколько не меняет моего отношения к ситуации.

– Я и не думал, что оно изменится.

– Берилл написал завещание, по которому все, что у него было, остается его единственной дочери, женщине по имени Эстер Берилл из Нью-Орлеана, она же становится распорядителем его личного имущества. Я пытался весь день дозвониться ей. Она или целый день разговаривает по телефону, или телефон выключен или испорчен. Во всяком случае, я хочу, чтобы вы знали, я буду советовать ей то же самое, что советовал мистеру Бериллу. Ей остается собственность, конечно, и вы платите ей штраф в размере четырех тысяч плюс раскошеливаетесь на «мустанг» и пять тысяч в возмещение ущерба. Вы уже обговорили это с миссис Мак-Кинни?

– Я сказал ей об этом.

– И что она ответила?

– Она сказала, чтобы я послал вас ко всем чертям.

– Очень соответствует прекрасной леди, – сказал Лумис.

– Она такая и есть, – сказал я.

– Хорошо, вам известна наша позиция, и мы ни на дюйм не отступим от нее. Если ваш клиент сейчас согласится с ней, это избавит нас от многих трудностей. Потому что в противном случае я буду рекомендовать дочери Берилла возбудить судебное дело об имуществе, если мы не получим эту наличность.

– Я не собираюсь еще раз обращаться с этим к миссис Мак-Кинни, она уже отвергла ваше предложение.

– Пеняйте на себя, – сказал Лумис, – я позвоню вам еще, как только переговорю с дочерью Берилла.

Едва я успел положить трубку, вновь прозвучал сигнал.

– Ваша жена, шестой канал, – доложила Синтия.

– У меня нет жены.

– Сказать, что вас нет?

– Я возьму трубку, – вздохнул я и нажал кнопку.

– Мэтью? Как поживаешь?

Сиротка.

– Отлично, а как ты?

– У меня сильно слезятся глаза, это все мои аллергии.

Несомненно, Сиротка.

– Печально слышать, – сказал я.

– На днях я, возможно, уеду из Флориды.

Она знала, что не имеет права уехать на постоянное жительство в другой штат, пока Джоанне не исполнится двадцать один год, я внес это в договор о разводе. Я не попался на приманку.

– Так что ты задумала? – спросил я.

– Мэтью, мне очень неудобно просить тебя об этом, ты будешь думать, что я использую тебя в своих интересах.

Я подумал, возможно со злостью, что она получила все по договору о разводе, поэтому неважно, если она получит еще что-то просто так. А потом задумался, что за беда заставляет Сьюзен-Ведьму заклинать Сьюзен-Сиротку обратиться ко мне, чтобы испортить те короткие мгновения, которые я провожу с дочерью в конце недели. В следующие три секунды, когда это дошло до Сьюзен, я почувствовал, что понял верно.

– Мэтью, – сказала она, – я не хочу, чтобы Джоанна грустила в твоем доме весь уик-энд. Ты знаешь, как она может поступить, когда ее чего-либо лишают.

Я не знал, как она может поступить, когда ее чего-либо лишают, по моим понятиям, я никогда не отказывал ей ни в чем, кроме одного – своего присутствия в доме ее матери.

– Мэтью, – сказала она, – ты помнишь Рэт Робинсон?

– Помню.

– Она развелась примерно в то же время, что и мы, помнишь?

– Помню.

– Она снова выходит замуж в этот уик-энд. За чудесного человека из Брейдентона.

– Замечательно, – сказал я.

– Ты помнишь ее дочь? Дейзи?

– Помню.

У всех Робинсонов довольно странные имена. Рэт назвали в честь мистера Батлера из «Унесенных ветром», видимо, ее мать ждала мальчика. Ее прежнего мужа, Брюса, назвали в честь Брюса Кэбота, актера, который играл Магуа в фильме по книге «Последний из могикан». Их дочь Дейзи назвали в честь Дейзи Боченен из «Великого Гэтсби». Литературное семейство до мозга костей – эти Робинсоны. Припоминаю, однако, что Брюс женился вторично перед Рождеством и его новую жену зовут Мэри – проще простого. Последний раз я видел Дейзи Робинсон, когда ей было десять лет, и она спала в доме, который мы делили со Сьюзен. Я помню ее как маленькую длинноносую девочку, которая все время называла Джоанну обманщицей, потому что Джоанна постоянно обыгрывала ее в камешки.

– И что с ней? – спросил я.

– Они с Джоанной большие друзья, – сказала Сьюзен.

Это было для меня новостью. Я не слыхал, чтобы Джоанна хотя бы раз упомянула Дейзи за последние несколько месяцев. Вдруг я вспомнил, что мы называли «великий Гэтсби», когда я был студентом последнего курса Северо-Западного колледжа. «Огонь у Дейзи в гавани» – считалось, что это имеет сексуальный оттенок. Словосочетание «Дейзина гавань» связывалось с сокровенным местом. Стоило представить, что у нее там был огонь, как все мы, розовощекие студенты, разражались истерическим хохотом. Мы также имели обыкновение веселиться, распевая песенку под названием «Интересно, кто целует ее теперь?». «Теперь» было синонимом «гавани», в которой у Дейзи был огонь. О, тогда мы были такими весельчаками!

– Будет неприлично, – сказала Сьюзен мрачно, – если Джоанны там не будет.

– Где не будет?

– На свадьбе, – сказала Сьюзен, – она ведь фактически выросла вместе с Дейзи, ты знаешь, теперь ее мать выходит замуж и, я знаю, она…

– Нет, – сказал я, – извини.

– Что?

– Я не хочу лишаться еще одного уик-энда.

– Я еще ничего не сказала.

– Уже сказала. И мой ответ – нет.

– Свадьба в субботу. Думаю, я могла бы привезти к тебе Джоанну утром в воскресенье…

– Нет.

– Это так много для нее значит, Мэтью.

– Сомневаюсь. Но если она действительно хочет посмотреть свадьбу Рэт Робинсон – с кем на этот раз? С парнем по имени Хэтклиф? Ахаб? Беовульф?

– Его имя Джошуа Розен, – холодно сообщила Сьюзен, – он оказался евреем.

– Очень приятно, – сказал я, – но меня не очень заботит, даже если папа римский женится на бродяжке Дерек. Последний раз я видел Джоанну…

– Ты знаешь, кто ты? – И Ведьма понеслась на помеле, оставляя за собой огненный хвост и запах серы. – Ты настоящий сукин сын. Самая близкая подруга твоей дочери на всем белом свете…

– Дейзи Робинсон вовсе не самая близкая подруга Джоанны. Сьюзен, я совсем не собираюсь тебе что-то доказывать, понятно? Если Джоанна на самом деле хочет пойти на свадьбу…

– Она хочет пойти!

– Тогда пусть позвонит мне сама. Если она честно хочет пойти, я…

– Ты будешь давить на нее, да?

– Нет, я не буду давить на нее. Все, что ей нужно сделать, это сказать: «Папа…»

– «Папа», – усмехнулась Сьюзен, как будто это слово, исходящее из моих губ, было настоящим богохульством.

– Я ее отец, – сказал я с некоторой гордостью.

– Какой ты отец! – сказала Сьюзен. – Лишаешь ее возможности…

– Нет. Если она хочет пойти, она должна сказать мне об этом сама.

– Иногда я удивляюсь, почему Бог создал тебя таким сволочным человеком, – сказала Сьюзен.

– Просто попроси ее позвонить мне, хорошо? – сказал я и положил трубку.

У меня дрожали руки, я всей душой ненавидел эти стычки со Сьюзен. Меня все еще трясло, когда Синтия постучала в дверь и вошла в кабинет.

Кто не знаком с Синтией Хьюлен, с ее острым умом, принимает ее за пляжную бездельницу. Все свободное время она проводит на свежем воздухе – плавание, гребля, охота, садоводство и тому подобное, – она стала самой загорелой и белокурой женщиной во всей Калузе. Я думаю, даже в дождливые выходные она не сидит дома. Синтии всего двадцать пять лет, а у нее хватка настоящего адвоката, которой завидовали многие в наших небольших конторах. Бывало, Фрэнк или я искали что-нибудь в определенном разделе законов Флориды, судорожно перелистывая страницы, а Синтия внезапно, как бы по наитию свыше, преподносила то, что мы искали, – «Совращение малолетних, раздел 827.03», хотя она никогда в жизни не изучала законов и пришла к нам сразу после того, как получила степень бакалавра. Фрэнк и я советовали ей поступить в юридическую школу, обещая взять ее в фирму, как только она сдаст экзамены в адвокатуру Флориды. Но Синтию вполне устраивало быть тем, кем она была. О ее личной жизни я знал очень мало. Карл Дженнингс, самый молодой адвокат в нашей фирме, сказал мне по секрету, что она жила с бродячим исполнителем народных песен на Сабал-Кей. Я сказал, что не хочу больше ничего слышать об этом. Все, что Синтия делала в свое свободное время, на солнце или без него, это ее личное дело. В конторе она была находчивой, прилежной, уравновешенной, сообразительной и с чувством юмора. Этого более чем достаточно.

Она посмотрела мне в лицо.

– Я больше никогда не соединю ее с вами, – сказала она. – Никогда.

– Мы очень редко беседуем.

– Я хотя и не видела ее, но ненавижу заочно, – сказала Синтия, качая головой. – Ваш автомобиль здесь. Механик ждет на улице, он хочет знать, вы расплатитесь сейчас или лучше прислать счет?

– Попросите их прислать счет. Что он сделал?

– Поставил новый аккумулятор и поменял ремень вентилятора.

– Зачем?

– Он сказал, что старый порвался.

– Он исправил «дворники»?

– Он ничего не говорил про «дворники».

– Значит, я забыл сказать про них.

– Вы хотите, чтобы он забрал машину назад? Исправить…

– Нет, нет. Не забудьте взять у него ключи.

– Хорошо. Да, там одна леди хочет вас видеть, мисс Мак-Кинни.

– Вы хотели сказать миссис Мак-Кинни?

– Мисс Мак-Кинни, – повторила Синтия, – примерно моего возраста, как мне кажется, высокая, приятная и почти такая же светловолосая, как я. Она сказала, что у нее к вам личное дело.

– Попросите ее войти.

– Она в пляжном наряде, – добавила Синтия и подмигнула.

Санни Мак-Кинни была одета не совсем по-пляжному, но и не так, как подобает для визита к адвокату. У всех есть свои любимые цвета, у ее матери – белый, у нее – фиолетовый. На ней была просторная блуза, фиолетовые сандалии и короткие фиолетовые штанишки, из-за чего ее загорелые ноги выглядели очень длинными. На плече висела та же фиолетовая сумка на длинной ручке, с которой она была у меня в прошлую пятницу. Светлые волосы были собраны на затылке и скреплены серебряной заколкой. Она выглядела очень нервной, и, думаю, не потому, что чувствовала себя в чехле для платья.

– Привет, – сказала она. – Надеюсь, вы не возражаете, что я врываюсь к вам таким образом?

– Ничего страшного, – ответил я.

– Я делала кое-какие покупки и решила зайти.

– Не хотите присесть?

– С удовольствием, – сказала она и села на стул напротив моего стола, положив ногу на ногу.

– Итак, что вы затеяли?

– Прежде всего я хочу извиниться за вечер в пятницу. За пользование бассейном, я имею в виду. И за попытку окрутить вас. Я поняла, что это был пустой номер. Вы настолько стары, что можете быть мне отцом.

От такого извинения я почувствовал себя глубоким стариком, но это, я уверен, не входило в ее намерения. Я сказал про себя, что если только я не произвел ее на свет в пятнадцатилетием возрасте, то отцом ее быть не могу. Но не стал ничего говорить.

– Это первое, – подчеркнула она. – Я в самом деле огорчена своим поведением в тот вечер.

– Ладно.

– Не будете возражать, если я закурю?

– Пожалуйста, курите.

Она порылась в сумке, нашла сигареты, вытряхнула одну из пачки и поднесла к ней фиолетовую одноразовую зажигалку. Все выдержано в одних тонах. Рука, державшая зажигалку, дрожала так же сильно, как мои руки после перепалки со Сьюзен. Она выпустила облако дыма. Я подтолкнул ей пепельницу.

– Я очень надеюсь, что меня простили, – сказала она и неожиданно улыбнулась, но так, будто оправдание было дальше всего от ее намерений. Улыбка исчезла с ее лица почти мгновенно. Это была заученная улыбка. Санни Мак-Кинни кокетка от рождения, она не могла не быть соблазнительной, даже когда приносила извинения. Я ждал. Я помнил, как Синтия подмигнула, перед тем как выйти из кабинета. Санни вытянула ноги и вновь скрестила их, только наоборот. Я все еще ждал.

– Полагаю, вы пересказали Блуму все, что я говорила в ту ночь, верно? – спросила она наконец.

– Да.

– И что он подумал?

– Он нашел это интересным.

– Что Джек крал коров у своей матери, я это имею в виду.

– Да, я понял.

– Всего лишь интересным?

– Он все еще носится с идеей, что ваш брат был замешан в торговле наркотиками.

– Нет, нет, – быстро сказала Санни, – передайте ему, что он ошибается.

Она молчала несколько минут, затягиваясь, сбрасывая пепел в пепельницу и покачивая при этом ногой. Я удивился, что она так нервничает.

– У вас все в порядке? – спросил я.

– А? А, да, конечно.

– Мне кажется, вас что-то беспокоит.

– Нет, нет. – Она покачала головой и погасила окурок. – Да, думаю, да. Беспокоит.

– Что?

– Помните, я говорила, что подслушала разговор Джека с испанцем? В октябре, помните?

– Ну и что?

– С парнем, которому он продавал коров, помните?

– Если он действительно продавал коров.

– О, конечно, – сказала она, – он это делал. Поэтому… Я подумала… допустим, этот испанский парень убил Джека? Я имею в виду, допустим, он боялся, что Джек может рассказать о нем или о чем-то еще? И он отправился туда… ну… убедиться, что Джек не будет рассказывать. Потому что, вы знаете, кража – это серьезно. Я имею в виду, что это необязательно должен был быть сам испанец. Он мог послать кого-нибудь другого убить Джека, вы понимаете, о чем я говорю?

– Ваша мать считает, что Джек знал того, кто его убил, – сказал я.

– Она так считает? – Санни вновь занервничала и полезла в сумку за новой сигаретой. – Как она… я имею в виду, как она пришла к такому выводу? – Ее рука с фиолетовой зажигалкой опять дрожала.

– В двери был глазок, – объяснил я, – он не мог впустить незнакомого.

– Возможно, у парня был ключ.

– Полиция не отрицает такую возможность.

Она затянулась сигаретой.

– Да, конечно, это вполне вероятно. Джек говорил, что в любое время управляющий впустит меня. Всегда, когда мы собирались встречаться с ним, он говорил дежурной, чтобы она впустила меня. Дала ключ, понимаете? Может быть, тот, кто убил его, знал кого-нибудь из дежурных.

– Может быть, – согласился я.

– Конечно, это возможно. – Она кивнула.

– Вы часто ходили туда? Навещать брата?

– О, время от времени. – Ее глаза расширились. – Вы думаете, это я была там в ту ночь?

– Нет, я просто…

– Я имею в виду, что Блум так думает? Это меня Джек впустил в квартиру?

– Я уверен, что Блум так не думает, и я тоже.

– Тогда почему вы спросили, часто ли я приходила туда?

– Я только хотел узнать, как близки вы были с братом.

– Близки, как большинство братьев и сестер, – сказала она. – Если Блум думает, что это я убила его, ему следует убираться в больницу для душевнобольных. Господи, разве я была бы здесь, если бы я сделала что-нибудь с…

– Я до сих пор не знаю, почему вы здесь.

– Я сказала почему: я боюсь. Я напугана, понятно?

– Почему?

– Потому что тот, кто убил моего брата, может убить меня.

– Что заставляет вас так думать?

– Я ведь слышала тот разговор по телефону, так?

– Да, но они не знали, что вы их подслушиваете?

– Вы так думаете?

– Я не знаю этого достоверно…

– И я тоже. А если они слышали щелчок в трубке? А если они слышали мое дыхание?

– Они же могли не знать, кто это был.

– Кто же еще мог быть? В доме живут только двое, мать и я. Это должна была быть одна из нас, я права?

– Предположим, они действительно знали, что их подслушивали…

– Это вполне вероятно, – сказала Санни.

– Тогда ваша мать тоже в опасности.

– Ну вот еще, я не беспокоюсь о моей матери, она достаточно взрослая, чтобы самой позаботиться о себе. Я беспокоюсь о себе, мистер Хоуп. О том, что кто-нибудь прикончит меня ножом или выстрелит из пистолета, как…

– Почему вы упомянули пистолет?

– Что? – переспросила она.

– Вашего брата убили ножом.

– Я сказала просто так, просто оружие, как дубина, топор или что-либо другое.

– Но вы упомянули именно пистолет.

– Это было первое, что пришло мне в голову. Что из того? – сказала она резко, ее светлые глаза вспыхнули.

– Я только пытаюсь…

– Заманить меня в ловушку, – сказала она. – Мне не следовало приходить сюда. Я решила, раз я сказала вам… – Она внезапно замолчала и покачала головой.

– Сказали мне – что?

– Как я беспокоюсь, как напугана…

– Вашего брата убили восьмого августа, – сказал я, – сегодня двадцать третье, прошло уже больше двух недель. Когда вы почувствовали страх?

– Я испугалась, когда пришла к вам в пятницу вечером.

– Вы не казались напуганной.

– Разве я не сказала вам, в чем был замешан Джек? Я сказала вам, что он крал коров у матери.

– Но вы не выглядели напуганной.

– Мне было очень страшно, поверьте. Я бы не заявилась к вам таким образом, как я сделала, если бы не боялась.

– Но сейчас вы больше напуганы, почему?

Она погасила окурок.

– Забудьте все, – сказала она. – Это была ошибка.

– Ваш страх как-то связан с убийством Эвери Берилла?

– Я не знаю его. Я никогда прежде не слышала этого имени.

– Его застрелили, – выпалил я.

– Я не знала об этом.

– Вчера.

– Впервые слышу об этом.

– Об этом сообщила утренняя газета.

– Я не заглядываю в мышиные газеты.

– Передали по радио. И по телевизору.

– Я не знаю этого проклятого человека!

– Его застрелили из пистолета «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

– Пусть так, я вам верю.

– У вашего брата был «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, так ведь?

– Я не знаю, какой марки был у него пистолет.

– Но вы знаете, что он у него был?

– Да. Он хранил его в ящике комода.

– Вы видели пистолет?

– Видела.

– Где?

– У него в ящике комода, я же только что сказала вам, на ранчо. До его отъезда.

– Что вам понадобилось в его комоде?

– Не помню, я что-то искала.

– Что искали?

– Щипчики для ногтей.

– А нашли пистолет.

– Да. Он был зол как дьявол. Он здорово отшлепал меня в тот день. За игру с пистолетом. Я думаю, он боялся, что я могу поранить себя.

– Это происходило регулярно? – спросил я. – Он вас постоянно шлепал?

– У него были сильные руки, у моего брата.

– Когда вы видели пистолет в последний раз?

– В тот день, когда рылась в его комоде, четыре-пять месяцев назад.

– Вы не знаете, он взял его с собой, когда переехал на квартиру?

– Нет, не знаю.

– Вы когда-нибудь видели пистолет у него в городской квартире?

– Я только что сказала вам, что последний раз я видела его четыре или пять месяцев назад. В ящике его комода.

– А после этого?

– Нет.

– Значит, вы не знаете, был ли пистолет в квартире в ночь убийства.

– Нет, не знаю. Знаете, мистер Хоуп, вы потрясающий человек. Я пришла сюда, потому что безумно боюсь, а вы все переворачиваете наизнанку…

– Я ничего не перевернул, Санни.

– Перевернули, – настаивала она. – Вы думаете так же, как Блум, разве нет? Вы думаете, что я как-то замешана…

– Я не говорил…

– …в убийстве моего брата. Пока, мистер Хоуп. – И она резко встала. – Благодарить не за что. – Она пошла прямо к двери, открыла ее и сказала: – Посмотрите хорошенько вокруг, – и вышла, хлопнув дверью.

У меня было явное ощущение, что меня надули.

Она пришла сюда, чтобы что-то рассказать мне, а я запугал ее вопросами раньше, чем она успела все выложить. Молодая девушка убежала из конторы, потому что я был страшно неблагодарным слушателем и все время перебивал ее. Хороший адвокат, как хороший актер, должен уметь слушать. Я вел себя как плохой адвокат и неопытный полицейский, сующий нос не в свое дело. По всем законам это было дело Блума. Я вспугнул Санни Мак-Кинни, и она убежала.

Мой компаньон Фрэнк постоянно говорит мне: похоже, ты один несешь вину всех стопроцентных американцев. Он говорил, что только у евреев и итальянцев возможно такое же обостренное чувство вины, как у меня. Может быть, у меня были еврейские или итальянские предки? Знаю только, что я все еще чувствовал свою вину, когда покинул контору без четверти пять и пошел к Блуму, как мы договорились. В тот момент мне хотелось, чтобы он вышиб из меня мозги и бросил истекающего кровью и без сознания на полу спортзала.

Полицейский спортзал был просторный и хорошо оборудованный, вполне подходящий для департамента полиции Калузы. Полицейские – думаю, это были полицейские – поднимали тяжести, упражнялись на канатах и параллельных брусьях, вели «бой с тенью», чтобы поддерживать себя в форме для своей повседневной работы. Мы с Блумом вышли на отполированный пол, перетащили пару матов на свободное место и стали лицом друг к другу.

– Ты готов? – спросил он.

На нем был серый тренировочный костюм, который выглядел несколько мешковато, после того как он потерял в весе в недавней борьбе с гепатитом.

– Готов, – ответил я, и Блум сделал резкий выпад вытянутой ногой в направлении моего паха, остановившись в тот самый момент, когда мог причинить мне страшную боль.