Текст книги "Джек и Фасолька"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Чудесно, – ответил я, про себя желая, чтобы его проглотил крокодил.

– Он всегда так любил Джоанну, – пропела она нежно.

Я ждал.

– Он приехал только на уик-энд, – продолжала она.

Я ждал.

– Я помню, что ты не виделся с Джоанной с семнадцатого числа, и я знаю, что этот уик-энд твой, Мэтью, но ты всегда был таким благородным человеком – я удивлюсь, если ты не позволишь Джоанне остаться со мной на этот уик-энд, ей очень хочется увидеться с дядей. Он проделал такой длинный путь от Чикаго, Мэтью, он будет так расстроен, если не увидит…

– Согласен.

Не знаю, почему я так легко согласился. Думаю, потому что мне не хотелось объяснять Джоанне появление синяков вокруг глаз, а главное, потому что не хотелось говорить о разрыве с Дейл. Самое трудное было сказать ей об этом.

– При условии, что я смогу видеть ее следующие два уик-энда подряд.

– О, конечно. Ты ведь не думаешь, что я хочу лишить тебя свиданий с ней, нет?

Я ничего не ответил. Сиротка не отказала бы мне ни в чем, Ведьма не дала бы и глотка воды в центре Сахары.

– Тогда договорились? – спросила Сьюзен. – Значит, на этот раз она останется дома?

Меня возмутило, что Сьюзен называет свое жилище «домом», даже притом, что это было законное место жительства моей дочери. Я хотел бы думать, что, когда Джоанна была со мной, именно мой дом был для нее настоящим «домом».

– За мной будет следующая неделя и еще одна, – предупредил я.

– Согласна, – не возражала Сьюзен. – О Мэтью, я так тебе признательна. Я передам Джерри от тебя привет.

Этого я не собирался делать.

– Передай Джоанне, что я позвоню ей на будущей неделе.

– Передам. И, Мэтью… – Ее голос звучал почти обольстительно. – Спасибо тебе, Мэтью, действительно спасибо.

Я зримо представил себе, как она аккуратно кладет трубку на место, хотя щелчок прозвучал так, будто трубку швырнули. Я вздохнул – по-моему, я всегда вздыхал после разговора со Сьюзен – и набрал номер ранчо Мак-Кинни, который дал мне Блум.

Если вы не знаете, что такое сорок первая федеральная дорога, вы не жили в Соединенных Штатах Америки и не знаете, что такое скоростная автострада, которая красной линией пересекает страну и отравляет все вокруг. Такой была Тамайами-Трейл: грязная дорога врезалась в пальметто [1]1
  Пальметто – разновидность пальмы.


[Закрыть]и пальмы, и их дни ушли навсегда. Сегодня сорок первая магистраль – это четырех-, а местами шестирядная железобетонная дорога, протянувшаяся на много-много миль, с универмагами самообслуживания, магазинами подарков, мойками автомобилей, заправочными станциями, пиццериями, мебельными складами, детскими комнатами, аукционными залами, автомобильными торговцами, торговыми аллеями, передвижными театрами и разными мелкими магазинами, торгующими гипсовыми статуэтками, цитрусовыми, всевозможной одеждой, плетеными столиками и садовым инструментом, сигаретами и пивом (со скидкой, если вы берете ящик), стереосистемами, лампами, пылесосами, пишущими машинками, сторожевыми устройствами, бассейнами для плавания, играми, литературой и… товарами для секса. Короче, сорок первая дорога – типичный американский базар вдоль скоростной автострады, безобразный, ревущий и безвкусный. Зимой к этому шуму и беспорядку добавлялся рев автомобилей, ездящих без государственной лицензии. Исконные жители Флориды (то есть те, кто живет здесь круглый год) всегда с нетерпением ждут Пасхи. В августе автомагистраль сравнительно пустеет. Я добрался из центра Калузы до Тимукуэн-Пойнт-роуд за десять минут.

На восток от сорок первой дороги пейзаж резко меняется. К Ананбургу ведет двухрядная асфальтированная дорога. Она проходит мимо разбросанных строительных площадок со скромными домиками на маленьких участках, а затем мимо бывших фермерских земель, ставших теперь государственной собственностью. Превращение в государственную собственность выразилось в том, что осушили большое озеро, продали землю вокруг него по пять тысяч долларов за акр и построили роскошные дома по двести пятьдесят тысяч долларов. Проехав всего шесть миль на восток от сорок первой автострады, вы попадете в настоящую сельскую местность, остаток того, чем была Калуза всего тридцать-сорок лет назад.

Я оказался среди цитрусовых деревьев, отъехав всего на восемь миль от шума и суеты сорок первой федеральной дороги, среди фермерских угодий. В пятнадцати милях от центра Калузы неожиданно появились коровы, пасущиеся на пастбищах по обеим сторонам дороги, трава за пальметто, казалось, простирается бесконечно до слияния с небосводом. Небо уже становилось серым, предвещая дождь в ближайшее время, который действительно пошел чуть позже. Я чуть не пропустил деревянные столбы с перекладиной, откуда свешивалась красная вывеска с черной надписью «Ранчо „М. К.“»,резко затормозил, с опозданием взглянув в зеркало заднего обзора, и направил «гайа» в открытые ворота по узкой подъездной грунтовой дороге. Я проехал уже около полумили, когда увидел движущийся навстречу красный грузовой пикап. Я остановил «гайа», пикап тоже замедлил движение и замер. Сбоку машины были видны черные буквы «М. К.».Дверца у сиденья водителя открылась, и мужчина с ружьем в руках спрыгнул на дорогу. Он представлял собой нечто среднее между Чарли и Джефом. Немного выше шести футов, широкоплечий, с тонкой талией, в поношенных джинсах, красной клетчатой рубашке и грязных ботинках; соломенная шляпа сползла на затылок, открыв прилипшую ко лбу прядь темных волос. Черные усы и темные глаза под цвет им, черные брови, кожа, обожженная солнцем до коричневого цвета. Ремень украшала большая вычурная латунная пряжка, из левого кармана рубашки свешивалась бечевка от сигаретного ящика.

– Помочь вам, мистер? – Он направил на меня ружье.

– Мое имя Мэтью Хоуп. – Я оторопел от такого приема. – У меня назначена встреча с миссис Мак-Кинни.

Он ничего не ответил.

– Я звонил ей сегодня утром. Мы договорились встретиться в час. – Я посмотрел на часы. – Сейчас около этого.

Он все еще не произнес ни слова.

– Поднимите, пожалуйста, вверх ваше ружье, – попросил я.

Он не пошевелился.

– Я адвокат, – пояснил я, – и должен встретиться с ней по поводу ее сына.

Он все еще не убрал ружье.

– Джека Мак-Кинни, – добавил я.

Он смотрел на меня, жуя жвачку. Челюсти работали, глаза рассматривали меня, ружье целилось прямо мне в грудь.

– Я вел его дело о недвижимости.

Не отвечая мне, он вернулся в пикап, взял лежавшее на переднем сиденье переговорное устройство, сказал что-то, послушал, еще что-то сказал и снова послушал. Внезапно я обратил внимание на мух, бесшумно летавших вокруг: где скот, там и мухи. Он снова выпрыгнул из пикапа, ружье теперь свободно болталось справа.

– Миссис Мак-Кинни сейчас на Крукед-Три, но Санни разрешила вас впустить.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Советую быть поосторожней в наше время. – Таким образом он извинился за вооруженную встречу.

Я просто кивнул ему и снова завел машину.

– Она в большом доме, – крикнул он мне вдогонку, – то есть Санни. Большое белое здание слева в конце дороги.

Я покатил по узкой грунтовой колее туда, где большой белый, обшитый досками дом возвышался над расположенным рядом домом поменьше, тоже выкрашенным в белый цвет. Тут же находился сарай красного цвета и передвижной дом-прицеп, не крашенный со времен великого потопа. Большой дом располагался под сенью высоких старых дубов. Другие постройки были разбросаны вперемешку с пальметто и капустными пальмами. Насколько видел глаз, нигде не было типичных для этих мест тропических растений: африканские тюльпаны не радовали глаз своими ворсистыми кремовыми цветами, не было розовых или пурпурных бугенвиллей или стелющихся лантанов. Если не считать тонкокожих капустных пальм и пальметто, это ранчо вполне могло находиться в Техасе или Колорадо. Я поставил машину около двух ржавеющих газовых баллонов, на одном из которых было написано «Освинцованный»,а на другом – «Неосвинцованный»,и пошел к большому дому. Над входом был портик, к нему вела небольшая лесенка. Деревянная дверь позади решетчатой была открыта. Я постучал.

– Войдите, – прозвучал голос.

Я отворил решетчатую дверь.

– Я здесь, – сказала девушка.

«Здесь» оказалось оранжереей, расположенной позади постройки. Убожество естественной растительности снаружи с избытком возмещалось тем, что росло в оранжерее. Куда бы я ни посмотрел, везде было буйное цветение красок: розовые орхидеи соперничали с африканскими фиалками, красные глоксинии торжествовали над желтыми хризантемами, бело-желтые солнышки маргариток склонялись под закатными лучами пламенеющих фиалок. Когда я вошел, светловолосая девушка в обрезанных джинсах и фиолетовой майке-топ опрыскивала одну из орхидей, стоя спиной ко мне. Не оборачиваясь, она сказала:

– Привет, – и пошла направо, сжимая красный резиновый баллончик.

– Мисс Мак-Кинни? – спросил я.

– Да. – Она была поглощена своей работой.

– Ваша мать ждет меня, – заметил я.

– Да, я знаю. – Она откинула длинные светлые волосы и обернулась ко мне.

Это была стройная загорелая девушка в майке-топ, без лифчика, ростом пять футов и десять или одиннадцать дюймов, ее длинные ноги начинались там, где заканчивались неаккуратно обрезанные шорты, постепенно суживаясь от бедер до узких лодыжек и ступней в спортивных туфлях. У нее был тот тип лица, о котором мечтает любая манекенщица из Нью-Йорка – высокие скулы, благородный рот, заносчивый нос со слегка вздернутым кончиком, глаза, казавшиеся серыми при ярком солнечном свете, падавшем сквозь подъемную крышу оранжереи.

– Кто наставил вам синяков? – осведомилась она.

– Друзья, – коротко ответил я.

Ее брови только слегка приподнялись, и слабая улыбка тронула губы.

– Вы полицейский, правильно?

– Нет, я адвокат.

– Верно, верно, мама говорила мне. В последнюю неделю нам здесь хватало полицейских. – Она подняла глаза к небу, положила баллончик-распылитель, которым пользовалась, взяла переговорное устройство, оставленное на раковине, и предложила: – Не хотите ли холодного чая или чего-нибудь еще?

– Ну… не знаете, скоро ли придет ваша мама?

– Думаю, что скоро, – ответила девушка. – Она ушла почти час назад. Там чертовски жарко, не правда ли?

– Да, очень.

– Ну так вы хотите чая или чего-нибудь покрепче?

– Чай будет в самый раз.

– Значит, чай, – кивнула она и прошла мимо меня в гостиную в доме. – В тени деревьев прохладно, – проронила она на ходу, – я ненавижу кондиционеры, а вы?

Вопрос был чисто риторическим. Не ожидая ответа, она прошла в кухню, взяла из холодильника две банки холодного чая, вскрыла их и разлила содержимое по стаканам.

– Без лимона, – сказала она, протягивая мне стакан, – считается, что здесь уже есть лимон, во всяком случае, так написано на банке.

Блум сказал мне по телефону, что ей двадцать три года, но она казалась моложе, возможно, из-за тембра голоса и небрежности речи или из-за манеры двигаться по-жеребячьи неуклюже, хотя это могло быть из-за спортивных туфель. Блум не зря назвал ее «настоящей красавицей», она на самом деле была чертовски хороша. Но я не мог отделаться от чувства, что нахожусь рядом с одной из девчонок-хиппи, подружек моей дочери.

– Кто этот мужчина с ружьем? – спросил я.

– Вы имеете в виду Рэйфа? Мы можем сесть здесь, – предложила она. – В этой части комнаты всегда прохладнее, но не спрашивайте меня почему. Он наш новый управляющий. У нас тысяча голов, больше двух пар рук для работы не требуется. Обычно это были мой брат и Сэм – пока брат не уехал, а Сэм не окочурился, – теперь Рэйф управляющий.

Она уселась в белое плетеное кресло с ярко-желтой подушкой, поджав под себя ноги. Я сел напротив в кресло с лимонно-зеленой подушкой. Уголок, где мы сидели, был украшен папоротниками в подвесных глиняных горшках и действительно казался более прохладным, чем остальной дом.

– А зачем ружье? – спросил я.

– Можете поверить, он не из-за этих подонков, – улыбнулась она.

– Подонков?

– Там, где есть коровы, всегда находятся люди, желающие их украсть, – сказала она, все еще улыбаясь. – Крадут. Слышали такое?

Во Флориде крадут, подумал я и неожиданно ощутил, как далеко от Чикаго я сейчас нахожусь.

– Действительно, – сказала она, – мы весь день оставляем главные ворота открытыми, запирая их на висячий замок только на ночь. Мама знала, что вы приедете, и послала Рэйфа встретить вас. – Она отхлебнула чай и спросила: – Как вы думаете, кто убил моего брата?

– Не представляю.

– Это не делает чести полиции. Какой-то мышиный департамент полиции в Калузе, совсем как у Диснея.

Я воздержался от замечаний.

– Сколько уже прошло? Десять, одиннадцать дней? И нет никакого толку. Кто-то нанес Джеку много ран, а убийца ходит на свободе, быть может, замышляет следующее преступление, если уже не совершил его, а полицейские и не чешутся. – Она покачала головой. – Точно объявился любитель ночных приключений с Юга.

– Вы родились не здесь? – спросил я.

– Нет, почему? О, это просто такое выражение, неужели вы не слышали? Любитель ночных приключений с Юга. Что это значит? Это значит… ну, типа Мики Мауса.

– Да?

– Не сомневайтесь. Я родилась именно здесь. Ну, не прямо здесь, на ранчо, а в больнице Ананбурга. Это ближайшая к нам больница. Для людей, я имею в виду. Для скота мама приглашает ветеринара, живущего тремя милями выше по дороге. О чем вы хотите с ней говорить?

– Видите ли, я бы хотел обсудить кое-что именно с ней, – ответил я.

– Понятно, нет проблем.

– Что означает «Санни»? – спросил я.

– Можете представить – Сильвия! – Она сморщила нос. – Можете представить меня Сильвией?

– С большим трудом, – сказал я.

– А я никак! Меня стали называть Санни, когда я еще была ребенком. Потому, конечно, что у меня светлые волосы и очень мягкий характер, да! – И она фыркнула.

– А это не так? У вас не очень хороший характер?

– Мистер, я злобная, как дикий тигр, – выпалила она, а кто-то на другом конце комнаты сказал:

– Подбирай выражения, Санни.

Мы оба обернулись.

– Ой, – воскликнула Санни и прикрыла рот рукой.

Женщина, стоявшая в комнате у решетчатой двери, была более старой и элегантной копией девушки, которая сидела напротив меня, пряча лицо в ладони. Как ни странно, женщина оказалась именно такой миссис Мак-Кинни, как я ожидал. Она была немного ниже дочери, но коричневые туфли на высоких каблуках увеличивали ее довольно высокий рост еще, по крайней мере, на пару дюймов. На ней были белые брюки от хорошего портного и белая свободная блуза. В правой руке она держала ковбойскую шляпу, наподобие тех, что были на Чарли и Джефе в тот вечер, когда они пытались изменить мою внешность. В левой руке она держала пару коричневых кожаных перчаток. Ее светлые волосы были элегантно коротко подстрижены, но щеки, глаза и рот были точь-в-точь как у Санни. Заносчивый нос со слегка вздернутым кончиком тоже был бы точно таким, как у дочери, если бы не слабый налет веснушек на переносице. Я прикинул, что ей примерно лет сорок пять. Она направилась к нам, и я немедленно поднялся.

– Я Вероника Мак-Кинни, – представилась она, переложила шляпу в левую руку и протянула правую, – мне очень жаль, что заставила вас ждать, мистер Хоуп. Санни, пойди поиграй в куклы.

– Прости, мама, – обиделась Санни, вытаскивая из-под себя ноги и вставая.

– Так нужно, – отрезала мать.

– Приятной беседы. – Санни пересекла комнату и взлетела на второй этаж.

– Я вижу, Санни предложила вам прохладительное.

– Да.

– Что это? Чай?

– Да.

– Боже! Ну да ладно. Вы не находите, что здесь жарко? Моя дочь выключает кондиционеры и открывает все окна и двери. У нее своя теория о… ну да неважно.

Она вернулась к входной двери, закрыла ее и включила терморегулятор на стене. Ее движения, в отличие от дочкиных, были плавными и легкими. Она говорила с небольшой одышкой и довольно хриплым голосом. Но вообще она была исключительно красивой женщиной, от ее улыбки у меня перехватило дыхание.

– Наш новый помощник сказал, что на Баззардс-Руст-Гамак сдохла корова, – пояснила она, – и мне хотелось самой взглянуть. Вы не будете возражать, если мы съездим туда и поговорим по дороге?

– Конечно, нет.

– Там довольно грязно, все этот дождь. Очень плохо, что вы не носите ботинки, – сказала она и посмотрела на мои туфли. – Джип ждет нас.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Джип был красного цвета с черной меткой «М. К.»на боковой дверце. Нарезное ружье двадцать второго калибра с оптическим прицелом покоилось на переднем сиденье между нами. Миссис Мак-Кинни запустила двигатель, подала машину назад по грунтовой дороге и сказала:

– У нас пять лошадей, для такого ранчо больше не требуется. Обычно считают, что каждому ковбою нужно, по крайней мере, две лошади. В маленьком домике живет управляющий, в передвижном – новый помощник и его жена. У нас не большое хозяйство – всего тысяча голов на четыре тысячи акров. Я знаю человека, у которого ближе к Ананбургу ранчо размером с Род-Айленд и двадцать тысяч голов. У нас здесь пять пастбищ, на каждом пасется по двести коров. Баззардс-Руст в другую сторону.

Мы ехали на север по грязной дороге вдоль огороженных пастбищ. Джип подпрыгивал и подскакивал на ухабах. Коричневая вода брызгала на боковые стенки, когда машина маневрировала в разбитой колее.

– Пастбища уже имели названия, когда мой покойный муж купил ранчо. Это все исторические названия, я не знаю, откуда они произошли. Ну, Баззардс-Руст самое простое. Здесь этих чертовых птиц больше, чем можно уничтожить. Канюки-баззард – это настоящее бедствие. Я хочу сама обследовать мертвую корову. Птицы бросаются клевать плаценту, когда корова рожает, и иногда даже нападают на новорожденного теленка. Эта мертвая корова привлечет массу птиц. Условия для их размножения могут стать благоприятными раньше, чем государство начнет программу контроля. Мы приобрели тысячу акров дикой земли и три тысячи обработанной. В 1943 году здесь были только дикие пастбища. Благодаря настойчивой работе в Пенсакола-Бахайа их теперь обрабатывают и поддерживают. Одно из пастбищ называется Шип-Ран-Гамак – кто-то в давние времена собирался разводить там овец. Вы, конечно, знаете, что такое «гамак»?

– Конечно, – сказал я, – это такая плетеная кровать, которая подвешивается между двумя деревьями.

– И это тоже, – улыбнулась она. – Но этим словом индейцы называют заросли деревьев. Здесь, на ранчо, это обычно дубы. Итак, из того, что вы сказали мне по телефону, я поняла, что Джек попал в какую-то нелепую историю, правильно?

– Ну, я в этом еще не уверен. Утром я консультировался в суде по делам наследства, не похоже, чтобы там было завещание…

– Я тоже не думаю, что оно было.

– Я сделал несколько звонков в городе – в Калузе не так много юридических учреждений, – никто из адвокатов, с которыми я связывался, не составлял для него завещания. Конечно, я говорил не со всеми…

– Кто наставил вам синяков? – перебила она.

– Ваша дочь задала тот же самый вопрос.

– И какой ответ вы ей дали?

– Я сказал, что это сделали друзья.

Она улыбнулась. Я отметил еще одно отличие от дочери – ее верхняя губа была немножко коротка и постоянно привлекала внимание тем, что из-под нее постоянно виднелся маленький беленький клинышек зубов, который увеличивался, когда она улыбалась.

– Какого цвета у вас глаза? – спросил я.

– Это провокационный вопрос?

– Я любопытен. Они кажутся серыми, но серые хороши только в романах.

– Они не серые. Боже, нет. Я не знаю никого с серыми глазами, а вы? Думаю, они бледно-голубые, тускло-голубые, линяло-голубые. А может быть, существует такой цвет – мышино-голубой? Я всегда ненавидела цвет своих глаз, они придавали мне анемичный вид. А как Санни назвала цвет своих глаз?

– Я не спросил ее.

– Они такие же, как у меня, поэтому полагаю, они тоже голубые, – сказала она. – У Джека были карие. Да вы же знаете, ведь вы встречались с ним.

– Во всяком случае…

– Во всяком случае… – повторила она.

– …вернемся к вопросу о завещании.

– Я думаю, можно не сомневаться в том, что завещания не было, мистер Хоуп.

Мы проезжали мимо ряда ванн, расставленных на пастбищах справа, всего около дюжины на расстоянии двадцати футов одна от другой.

– Если вас интересует, будем ли мы принимать ванну, то эти предназначены для коров, – пояснила она.

– Вы купаете ваших коров? – удивился я.

– Нет, нет, – улыбнулась она. – Мы дополняем их рацион, особенно в зимние месяцы, когда они подвержены болезням.

– Болезням?

– Сейчас у нас достаточно корма, высокая трава, – сказала она, – но зимой коровы съедают ее быстрее, чем она успевает расти. Начинается то, что мы называем «Мисс Лихорадочный Обед», но это не болезнь, мистер Хоуп, это просто означает, что они голодны. В эти ванны мы заливаем патоку, которую покупаем у «US-сахар» в Клевистоне. Небольшой трактор с прицепным баком объезжает и пополняет их, по крайней мере, раз в неделю. Их здесь сотни по всему полю. Сейчас они залиты водой – все этот дождь. Рэйф и помощник заняты тем, что вычерпывают из них воду.

– Где вы приобрели ванны? – поинтересовался я.

– Компания по сносу зданий продала их нам. А вы усматриваете в этом что-то другое?

Я взглянул на пастбище. Около дюжины черных коров с белыми мордами стояли и ели траву возле того, что было похоже на большой мусорный бак с открытым верхом.

– Это минеральная подкормка. Каждую неделю мы наполняем баки солью, кальцием, фосфором, вареной костной мукой, железом – это все съедобное, – сказала она и снова улыбнулась. – Коровы приходят к нам из-за соли, но они получают и минеральную подкормку с жидкой пищей.

– Что это за порода? – спросил я.

– Здесь скрещены между собой хифорд, ангус и брахман. Во Флориде мы выращиваем чаще всего брафорд и брангус. Это гибридный скот. Брафорд получен от скрещивания коров брахман с быками хифорд. Брангус – это смесь брахман и ангус, с короткой шерстью и тонкой шкурой, поэтому они могут хорошо переносить жару. Здесь вы увидите все породы. Эти, красные, санта-гертруда, – на три восьмых брахман и на пять восьмых шортон. Полосатые, пестрые, желтые – мы выращиваем или пытаемся выращивать все породы, составляя радужное стадо. Это полезно вам знать, – сказала она и остановила джип возле алюминиевых ворот. – Они не заперты, просто нужно снять цепь.

Я вышел из джипа и постарался обойти грязную лужу на пути к воротам. Цепь соединялась большим болтом, я вытащил его, снял цепь и широко распахнул ворота. Миссис Мак-Кинни въехала внутрь на джипе, я закрыл ворота и снова закрепил цепь. Мои туфли безнадежно испачкались. Я забрался в джип и захлопнул дверцу.

– Дорога, на которую мы сейчас свернули, получше, – сказала она. – Провода наверху – это «Энергия и свет Флориды». Я заключила с ними договор, и они следят за дорогой. Баззардс-Руст на полмили восточнее.

Мы выехали на другое пастбище. Здесь было около пятидесяти коричневых коров, все они спокойно паслись, а на их спинах сидели грациозные белые птицы.

– Эти красные – санта-гертруда, первая чисто североамериканская порода, выведенная на Кинг-ранчо.

– Что это за маленькие желтые штучки у них на ушах? – спросил я.

– Отгонять мух. Вроде тех полосок, что вешают на кухне, только поменьше. Они сгоняют мух с рогов. Мухи сосут кровь, надоедают коровам, беспокоят их, и эти штучки отгоняют их.

– А белые птицы?

– Белые цапли. Они питаются насекомыми, которых коровы выкапывают из земли своими копытами. С коровьих спин цаплям лучше видно, что делается внизу. Коровы не возражают против этого. Черт возьми, посмотрите на них! – вдруг воскликнула она, остановила джип и потянулась к ружью, лежавшему между нами. Я посмотрел на небо в направлении ее взгляда. Не менее дюжины больших птиц парили в воздухе. Прежде чем одна из них спикировала вниз, миссис Мак-Кинни вскинула ружье к плечу. В воздухе раздался резкий крик, и один канюк – я догадался, что это был канюк, – упал. Остальные птицы сразу взмыли вверх, хлопая крыльями.

– Понятно, здесь мертвая корова, – сказала она, снова кладя ружье между нами. – Не говорите никому, что я подстрелила птицу. Это нарушение закона. Канюки очень похожи на орлов, и происходит много ошибок. Вы знаете, орлы защищены грозными постановлениями. Нужно поскорее убрать этот труп, иначе птицы не дадут покоя новорожденным телятам.

– Коровы рожают здесь? Прямо на пастбище?

– Да, конечно. Без всякой помощи, не так, как в помещении. Мы теряем некоторых из них при родах, но не много, как правило, коровы хорошо справляются с этим, – ответила она и улыбнулась. – Вы собираетесь заняться скотоводством, мистер Хоуп?

– Вы имеете в виду мои вопросы?

– Да.

– Это непонятный для меня мир, поверьте мне. Я был слишком любопытным?

– Вовсе нет. Но вам лучше бы интересоваться денежным рынком, если вы занимаетесь вложениями. Мой сын собирался вложить деньги в недвижимость, правильно? – спросила она, резко меняя тему разговора. Или, возможно, слово «вложение» вызвало у нее другую ассоциацию.

– Да, – ответил я. – Скажите, ему действительно двадцать лет? Он показывал мне водительские права, но…

– Да, двадцать, – сказала она, – ровно, а мне пятьдесят семь. Ведь вы это собирались спросить?

Я моргнул.

– Пожилой человек, – улыбнулась она.

– Едва ли.

– Иногда я чувствую, что мне сто пятьдесят семь.

– Вы выглядите гораздо моложе.

– Чем сто пятьдесят семь?

– Тогда… все, что вы сказали о себе, я уже забыл.

– Благодарю вас, сэр. – И она слегка кивнула.

– Итак, – сказал я.

– Итак, – повторила она.

– Если вашему сыну было двадцать, то контракт, который он подписал, признан законным, и, к сожалению, так же законно он распространяется на всю его собственность. Я понимаю, вы вдова…

– Да, мой муж умер два года назад.

– Печально слышать.

– Он очень тяжело и долго болел, у него был рак, – сказала она. – По телефону вы упомянули, что Джек купил участок земли, вернее, занимался покупкой этой земли…

– Да, фермы, не очень далеко отсюда. Чуть восточнее, в сторону Ананбурга.

– Фермы, – повторила она.

– Да.

– Что за ферму хотел он купить?

– Это ферма ломкой фасоли.

– Мой сын – фасолевый фермер? – удивилась она.

– По-видимому, он…

– По-видимому, он чудак, – сказала миссис Мак-Кинни. – Во сколько обошлась ему эта ферма?

– В сорок тысяч долларов.

– Что?! – воскликнула она.

– Да.

– Где он собирался… сорок тысяч, вы сказали?

– Да.

– Это невозможно. Нет. – Она покачала головой. – Вы уверены в этой цифре?

– Я сам составлял контракт, миссис Мак-Кинни. Такова была цена покупки. Сорок тысяч долларов.

– Не могу поверить.

– Он внес залог в четыре тысячи долларов.

– Он дал вам четыре тысячи долларов?

– Да, чтобы положить на счет в банк до окончательного подписания документов.

– Тогда его чек недействителен. Я точно знаю, что Джек…

– Это был не чек, это были наличные.

– Наличные! – Она вновь широко раскрыла глаза, опять показавшиеся мне серыми, что бы она ни говорила об их настоящем цвете. – Как мог Джек?.. Это невероятно. Где он мог… – Она снова покачала головой. – У Джека просто не было таких денег.

– Он снимал квартиру на Стоун-Крэб, из этого я заключаю…

– Я оплачивала эту квартиру, мистер Хоуп. Мама Мак-Кинни. Мой сын Джек еле-еле закончил среднюю школу, даже если бы какой-нибудь колледж в Соединенных Штатах сошел с ума и принял его, он все равно не смог бы учиться. Я скандалила с ним из-за ранчо, он не мог даже научиться правильно клеймить телят, не то что сесть на лошадь. Теннис – вот что он любил, мой сын Джек. Он просто был помешан на большом теннисе. – Она тяжело вздохнула. – Я считала, лучше, если он будет жить без моего надзора где-нибудь на Стоун-Крэб. Платила за квартиру, давала немного денег на расходы каждый месяц…. – Она снова покачала головой. – Но четыре тысячи долларов? Наличными? Невероятно. Нет.

– Это то, что он дал мне, миссис Мак-Кинни. Они еще на счету в Трисите-Бэнк в Калузе. Если хотите, я покажу вам…

– Я верю вам. – Она молчала несколько мгновений, а потом сказала: – Как он собирался рассчитываться? Бежать к маме?

– Очевидно, у него не было проблем, он сказал, что к моменту подписания документов у него будет тридцать шесть тысяч долларов.

– Понимаете, мистер Хоуп, вы поставили меня в тупик. Вы говорите, что банк готов дать взаймы теннисисту-бездельнику тридцать шесть тысяч?

– У него уже были деньги, матушка, он сказал мне, что имеет наличные.

– Наличные? И, пожалуйста, не называйте меня матушкой. Я на самом деле буду чувствовать себя старой. Кстати, сколько вам лет?

– Тридцать восемь, – ответил я.

– Молодой самонадеянный мальчишка, – улыбнулась она. – Держу пари, что у вас сбиты коленки. Кто действительно избил вас, мистер Хоуп?

– Два ковбоя в баре.

– Да, это дела ковбоев. – И она точно так же, как дочь, посмотрела вверх.

– Итак, – сказал я.

– Итак, – повторила она.

– Мистер Берилл…

– Кто такой мистер Берилл?

– Продавец. Человек, который заключил контракт на передачу пятнадцати акров фермерских угодий со всеми постройками, оборудованием, механизмами…

– В собственность Джека, как я понимаю.

– Боюсь, что так.

– За сорок тысяч долларов.

– Да.

– Тридцать шесть из которых он еще должен внести.

– При подписании документов.

– Я не знаю, оставил ли Джек какое-либо имущество. Я поговорю об этом со своим адвокатом.

– Конечно. Вы должны сказать ему, что адвокат мистера Берилла пригрозил иском, если в соответствии с договорными обязательствами вашего сына он не получит его имущество.

– Иск против кого? Против меня?

– Нет, против имущества. Ни в каком случае вы лично не можете нести ответственность на основании родственных отношений с сыном. Я полагаю, вы должны стать личным распорядителем его имущества, но этот вопрос вам лучше решить со своим адвокатом. Последний срок назначен на начало следующего месяца. Как только найдется документ и другие необходимые…

– Почему Джек втянул меня в эту грязную историю?

– Он хотел быть фермером.

– Это похоже на желание быть пастухом!

– Хорошо, обсудите это со своим адвокатом. Пожалуйста, поймите, миссис Мак-Кинни, я не говорю сейчас о противоположной стороне, в этом деле я представляю вашего сына, а не мистера Берилла.

– Конечно, – сказала она. – Я позвоню Эрику, как только мы вернемся в дом. Там слева наши загоны, не хотите взглянуть?

Она повела джип вдоль деревянного забора, отгораживавшего лабиринт узких, забитых грязью проходов, благодаря чему образовывались дополнительные загоны.

– Здесь мы обрабатываем коров, – пояснила она. – Вы приехали в спокойное время года. Больше всего работы приходится на весну и осень. В августе мы чаще всего ремонтируем перегородки между пастбищами, рубим колючки, сжигаем пальметто – и тому подобное. Затем мы проводим проверку стада на продуктивность и так далее – но это при необходимости. В августе проводятся профилактические мероприятия, которые длятся до октября-ноября.