Текст книги "Выстрел (ЛП)"

Автор книги: Э. К. Блэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 5

Прошлое

Прошло три года с тех пор, как меня увезли из дома и поместили в приемную семью. Три года с тех пор, как я видела папочку. Мне сказали, что он поставлял оружие в Южную Америку. Я все еще многого не понимаю, но с другой стороны я просто восьмилетний ребенок. Под опекой штата Иллинойс. Три года, и я все еще каждый день скучаю по папочке. Никто не свозит меня к нему на встречу, так как он на расстоянии шести часов езды от меня, отбывает свое девятилетнее наказание в тюрьме Менард.

Я сижу в комнате и жду моего соцработника. Барбара приезжает, чтобы забрать меня и отвезти в новый дом. За три года я поменяла пять домов, и это уже шестой. Первый дом находился в Нортбруке, том самом городе, где я жила. Но после того как меня несколько раз ловили, вылезающей из окна посреди ночи, они сказали, что не могут справиться со мной, и поэтому я уехала. И такое происходило в каждом доме, в котором я жила.

Сначала я была напугана. Я много плакала. Я скучала по папе и звала его, но он не приходил. Тогда я не понимала, но теперь понимаю. Я не увижу его, пока его не выпустят. Мне будет четырнадцать лет. Четырнадцать – мое новое счастливое число. Я считаю все по четырнадцать, чтобы напомнить себе, что настанет время, когда он вернется, и мы переедем обратно в наш милый дом в чудесном квартале. Я скучаю по его улыбке и его запаху. Я не могу объяснить это, но иногда, когда я ходила в детский сад, могла слегка приподнять рубашку и вдохнуть его аромат, когда скучала по нему. Запах моего папы.

Уют.

Дом.

Когда слышу, как звенит дверной звонок, я понимаю, что пора. Я меняла дома раньше. Думаете, я напугана, но я уже просто привыкла к этому. Так что я хватаю сумки и направляюсь к входной двери. Там стоит Барбара, разговаривает с Молли, моей приемной мамой, которая больше не хочет ею быть. Они обе поворачиваются, когда я подхожу, и здороваются со мной.

– Готова, Элизабет? – спрашивает Барбара.

Киваю, иду мимо Молли, она кладет руку мне на плечо и говорит:

– Подожди.

Она опускается на колени передо мной и крепко обнимает, но я не отвечаю на ее объятия. Я расстроена, но не плачу. Я просто хочу уехать, так что, когда она отпускает меня, я ухожу.

И вот я сижу на заднем сиденье машины и наблюдаю, как мелькают перед глазами здания, пока Барбара везет меня, она делает радио тише и спрашивает:

– Поговори со мной, ребенок.

Я ненавижу, когда она называет меня «ребенок», будто я недостаточно для нее особенная, чтобы использовать мое имя. Она использует его только, когда вокруг есть другие люди, но наедине я – ребенок.

– О чем? – спрашиваю я.

– Я нашла для тебя пять отличных домов, и тебе удалось сделать так, чтобы тебя выгнали из всех. Ты не даешь мне заскучать.

Я не уверена, ждет ли она от меня ответ, так что продолжаю молчать, тогда она добавляет:

– Ты не можешь продолжать выбираться из окна по ночам. Что, черт побери, ты делаешь на улице посреди ночи?

– Ничего, – бормочу я, чтобы успокоить ее. По правде говоря, я начала выбираться из окна, чтобы понять, смогу ли я найти Карнеги. Сейчас это звучит глупо, но когда мне было пять, я думала, что он ждет, когда я найду его. Я выбиралась из окна и бродила по округе в надежде, что наткнусь на волшебный лес. Но этого так и не случилось, а теперь я достаточно взрослая, чтобы понимать, что сказки нереальны, но я по-прежнему выбираюсь из окна и ищу тот лес.

– Значит, слушай, я не смогла найти тебе дом в этом городе, так что ты переедешь в другой. И ты больше не увидишь меня, так как я там не живу. Я все еще буду следить за твоим делом, но общаться ты будешь с Люсией. Она придет к тебе через несколько дней. Но дам тебе совет: прекращай доставлять неприятности или твоим следующим местом пребывания станет интернат.

– Так я больше не увижу тебя?

Она смотрит на меня и произносит:

– Вероятно, нет, ребенок.

Мы были в дороге примерно два часа до того, как, наконец, съехали с шоссе.

– Добро пожаловать в Позен, – бормочет Барбара, и через несколько минут поворачивает в захудалый квартал.

Заборы из сетки рабица дополняют потрескавшиеся тротуары. Дома старые и небольшие, в отличие от большого кирпичного дома, в котором я жила с папой. У большинства домов припаркованы машины на неопрятных газонах, и все, что я вижу, вызывает во мне желание разреветься. Желудок скручивает, и я, поворачиваясь к Барбаре, говорю:

– Я не хочу здесь жить, Барб.

– Надо было думать, когда я предупреждала тебя, чтобы ты не сбегала по ночам.

– Я обещаю. Я больше не буду, я извинюсь перед Молли, – умоляю я, и когда она сворачивает к грязному, старому двухэтажному дому, который выглядит, будто вот-вот рассыплется, я начинаю плакать. – Пожалуйста. Я не хочу здесь жить. Я хочу домой.

Она глушит машину и поворачивается ко мне. Я чувствую, что готова сделать все что угодно, лишь бы она развернула машину и увезла меня обратно в Нортбрук.

– Я в безвыходном положении. Тебе восемь лет и у тебя нестабильная история с приемными домами. Эта семья берет к себе детей уже давно. Сейчас у них приемный мальчик на несколько лет постарше тебя, – говорит она мне. – Я недавно разговаривала с ними. У тебя будет своя комната, и ты будешь ходить в одну школу с их приемным ребенком.

Я слушала и молчала, я не хотела здесь жить. Я хотела убежать, просто открыть дверь машины и помчаться так быстро, как только смогу. Интересно, сможет ли она поймать меня.

– Ты слушаешь? – спрашивает она и переводит мое внимание вновь на себя.

Я киваю.

– Давай. Мне еще обратно возвращаться, – говорит она, выходит из машины и открывает багажник, чтобы забрать мои сумки.

Трясущейся рукой я открываю дверь и следую за ней по дорожке к ступеням, ведущим к парадной двери. Проржавевшая дверь с проволочной сеткой скрипит, когда она открывает ее и стучится. Я стою, покусывая ногти, и молюсь Богу, чтобы никто не открыл. Что это просто ошибка, и мы подъехали не к тому дому.

Но это не ошибка, и кто-то открывает дверь. Женщина, одетая в простую, длинную джинсовую юбку и светло-лиловый свитер стоит в дверях. Я просто пялюсь на нее, в то время как Барбара разговаривает с ней. Женщина не выглядит пугающей, но у меня по-прежнему есть желание сбежать. Она смотрит на меня и ласково улыбается. Ее длинные каштановые волосы собраны в крысиный хвостик.

Она отступает и предлагает нам войти; место пахнет несвежим сигаретным дымом. Пока она ведет нас через маленькую гостиную на кухню, Барбара и эта женщина продолжают разговаривать, а я все внимательно рассматриваю. Стены покрыты панелями под дерево, коричневый ковер на полу, разномастная мебель и повсюду утки. Повсюду. Утки на подушках, деревянные утки, керамические утки, стеклянные утки. Они выстроены на книжных полках, на столе, и когда я поднимаю взгляд, то замечаю их даже наверху кухонных шкафов.

– Элизабет.

Мне требуется секунда, чтобы осознать, что Барбара зовет меня, и когда я смотрю на нее, она посылает мне одну из своих фальшивых улыбочек и говорит:

– Миссис Гаррисон сказала, что твоя спальня наверху.

– Надеюсь, тебе нравится лиловый цвет, – произносит женщина, я смотрю на ее лиловый свитер, потом на ее лицо. Она добавляет: – Ты первая девочка у нас, поэтому я немного волнуюсь.

Барбара раздраженно смотрит на меня, кивает головой, чтобы я заговорила.

– Да, – наконец, говорю я. – Лиловый – очень красивый цвет.

Она улыбается и кладет свою руку поверх моей. Я хочу отдернуть свою руку, но не делаю этого. Я не делаю ничего, но мой разум кричит, что должна. Я просто сижу.

– Ну, тогда давай я помогу тебе с сумками до своего ухода? – спрашивает Барбара.

Мы втроем поднимаемся по лестнице, ступеньки скрипят под ногами, а потом проходим в лиловую комнату. Стены покрашены в цвет свитера миссис Гаррисон, и я наблюдаю, как она показывает мне шкаф, а потом совмещенную ванную, которая примыкает к другой комнате.

– Кажется, это прекрасная комната? – говорит Барбара, когда ставит мои сумки на лиловую односпальную кровать.

– Ммм хмм.

– Ну, мне пора в дорогу, – обращается она ко мне, и когда она произносит это, я чувствую, как по моим щекам начинают катиться слезы.

Внезапно, я чувствую себя такой одинокой. Опустошенной.

– Не надо плакать. У тебя все будет хорошо. Я знаю, что перемены – это нелегко, но у тебя все будет хорошо. Как я и говорила, Люсия через несколько дней придет к тебе, ладно?

– Ладно, – автоматически отвечаю я, потому как была очень далека от нормального состояния.

Она легонько хлопает меня по плечу и уходит, а я остаюсь в лиловой комнате с женщиной, помешанной на утках.

– Ты бы хотела, чтобы я помогла тебе распаковать сумки? – спрашивает она.

– Я сама.

– Ты голодна? Могу сделать тебе сэндвич.

Я смотрю на нее сквозь скопившиеся в глазах слезы и киваю.

– Прекрасно. Мы обычно всегда едим за кухонным столом, но я могу принести сэндвич сюда, если хочешь.

– Хорошо, – говорю я и начинаю расстегивать сумку.

– Элизабет, – кричит она из коридора, – надеюсь, тебе здесь понравится. Карл, мой муж, очень старался, когда красил эту комнату для тебя. Он уехал по делам, но скоро должен вернуться.

Когда я не отвечаю, она спускается вниз, оставляя меня одну распаковывать сумки. Рядом с кроватью есть маленькое окошко, которое выходит на передний двор. Все дома раскрашены в разные цвета. И все они выглядят прогнившими.

Я разбираю одежду, а потом ем сэндвич с арахисовым маслом, который Бобби принесла мне. Она сказала мне называть ее так, вместо миссис Гаррисон.

Кроме комода и стола, комната довольно пуста. Когда я захожу в ванную, то замечаю, что место на раковине уже занято вещами другого ребенка. Я задаюсь вопросом, похож ли он на меня, сколько ему лет, и хороший ли он. Я чувствую, что прямо сейчас нуждаюсь в друге больше, чем когда-либо. Я так далеко от дома и так одинока.

Громкий грохот снаружи привлекает мое внимание, и я выхожу, чтобы взглянуть в окно. Старый, серый, потрепанный пикап заезжает на подъездную дорожку. Я наблюдаю, как взрослый, толстый мужчина вылезает с водительского сиденья и направляется к дому. За ним выпрыгивает мальчишка, но я не могу рассмотреть его лицо, оно скрыто бейсбольной кепкой.

Я стою в комнате и слышу, как они заходят внутрь, разговаривая друг с другом, и затем слышу скрип лестницы. Бобби появляется первая, за ней следом показывается ее муж.

– Элизабет, как проходит распаковка вещей? – спрашивает она.

– Хорошо, – говорю я и смотрю на мужчину. У него большой живот, запачканная рубашка и длинные, спутанные волосы.

– Отлично. Это Карл, мой муж, – представляет она его.

– Элизабет, не так ли? – спрашивает он.

Кивок.

– Ты хорошо устроилась?

Кивок.

– Ты не любишь много болтать?

Я чувствую, что должна что-то ответить, и бормочу:

– Я просто устала.

– Ну, тогда я отстану от тебя, – говорит он. – Рад был познакомиться.

Бобби улыбается, когда Карл уходит, потом спрашивает меня, как у меня дела и нужно ли мне что-нибудь, я лгу и убеждаю ее, что все и так хорошо. Она закрывает за собой дверь, и как только она делает это, я вижу через ванную комнату, как в соседней спальне загорается свет. Я гляжу туда, и когда замечаю мальчика в бейсболке, он поворачивается и смотрит на меня.

– Привет, – говорит он, и подходит к своей двери в ванную.

– Привет.

Он снимает кепку, бросает ее на кровать и проводит рукой по своим вспотевшим, темно-коричневым, почти черным волосам. Потом он идет через ванную в мою комнату и окидывает ее взглядом.

– Этот цвет – отвратительный, – бормочет он, посылая мне первую настоящую улыбку за очень долгое время.

– Я солгала, – призналась я ему. – Я сказала, что лиловый мне нравится, но это не так.

– Ты давно в этой системе?

– Три года.

– А я девять. Пару недель назад поселился сюда.

– Они милые? – спрашиваю я.

Он садится на кровать рядом со мной, от него пахнет дымом от сигарет и мылом.

– Бобби долго здесь не было. Она только что вернулась в город, с какой-то выставки, которую устраивала.

– Выставки?

– Ага, она делает деревянные статуэтки уточек и еще какое-то дерьмо, чтобы продавать его на ярмарках, барахолках, так что она часто отсутствует. Карл работает в автомагазине, – он делает паузу, а потом добавляет: – Он много пьет.

Я ничего не отвечаю, и мы сидим так в тишине, прежде чем он спрашивает:

– Сколько тебе лет?

– Восемь. А тебе?

– Одиннадцать. Почти двенадцать. Как зовут?

– Элизабет.

– Ты боишься, Элизабет?

Смотрю поверх него, прижимаю колени к груди, обнимая их, киваю и шепчу:

– Да.

– Все будет хорошо. Обещаю.

Я смотрю на него, и намек на улыбку появляется на его лице, и мне кажется, я могу верить ему.

– В любом случае, я – Пик.

Глава 6

Настоящее

– Где, черт возьми, ты была, Элизабет?

– Извини, – говорю я, и Пик ослабляет свои объятия. – Не было возможности выбраться, но сейчас я здесь.

Пик делает шаг назад, проводит рукой по своим густым непослушным черным волосам и выдыхает через нос.

– Пик, да ладно. Не заставляй меня жалеть, что я приехала. У меня есть только сегодняшний вечер, завтра возвращается Беннетт.

– Я просто устал жить в этом дерьме, в то время как ты живешь в долбанном пентхаусе шикарной жизнью. Уже больше трех лет, – выплевывает он, а потом падает на диван.

Я смотрю на него и стараюсь усмирить его раздражение:

– Я понимаю. Мне жаль, но ты знал, как все будет. Ты знал, что ничего не получится, если мы поспешим.

– А ты вообще работаешь над этим, Элизабет? Потому что, как я понимаю, ты довольна своей жизнью.

– Не будь придурком, Пик, – говорю я, повышая голос. – Ты ведь знаешь меня. Ты знаешь, что я всей душой ненавижу этого мудака.

Он наклоняется вперед, ставит локти на колени и опускает голову на руки. Я подхожу к нему, сажусь рядом на диван и начинаю растирать его плечи, его мышцы напряжены из-за того, что он расстроен.

– Извини меня, – тихо произносит он, отклоняясь на спинку дивана, затем притягивает меня к себе и обнимает.

Мне нужен этот контакт, нужны его прикосновения. Всегда было так, я вытягиваю руку и обнимаю его за талию. Ненавижу быть вдали от него, но знаю, что ему это не нравится еще больше. Он живет в этом дерьмовом месте, тайно платит владельцу трейлера, чтобы никто его не узнал. Он по-прежнему суетится, чтобы выжить, и тут я, лежу в его объятиях, одетая в проклятое пальто от «Эрмес», которое, вероятно, стоит дороже, чем эта дыра, в которой он живет.

– Все в порядке, – уверяю я его. – Мне жаль, что ты застрял здесь, но это не навсегда.

– Я уже начинаю задаваться вопросом, а так ли это.

Я перекидываю ноги через его колени, чтобы он мог прижать меня к своей груди, и когда я удобно устраиваюсь, то рассказываю ему:

– Я встретила кое-кого.

– Да?

– Да. Думаю, он заинтересовался.

– Ты говорила так и о других. С чего ты взяла, что этот особенный? – спрашивает он.

– Не знаю, но стоит ведь попытаться, верно?

Он не отвечает, и когда я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него, его глаза встречаются с моими.

– Я не сдамся, – говорю я. – Мне нужно, чтобы ты понимал это. Я сделаю все, что угодно, чтобы у нас было новое будущее.

Он целует меня, его рука проскальзывает мне на затылок, чтобы прижать меня ближе. От знакомого вкуса его сигарет мне становится уютно, как ребенку под одеялом. Он – мой уют. Я зависела от него, с тех пор, как была маленькой. Он защищал меня, когда я была восьмилетней девочкой, и продолжает делать это, хотя теперь я уже двадцативосьмилетняя женщина.

Резкое тепло его языка скользит по моему, медленно, затем он отстраняется, заканчивая наш поцелуй.

– И кто этот несчастный ублюдок?

– Его зовут Деклан Маккиннон. Мы с Беннеттом посещали одно мероприятие, на котором как раз и познакомились с ним.

– Какое мероприятие? – спрашивает он.

– Открытие его отеля. Он закатил эффектную вечеринку с нужными людьми, – говорю я ему. – Я еще плохо знакома с ним, но точно знаю, что его отец – владелец строительной фирмы, и он построил целый ряд высококлассных отелей. Не знаю, сколько отелей у Деклана, но один есть точно.

– Кажется, он слишком публичная личность, – замечает он, затем пересаживает меня со своих коленей и направляется на кухню. – Пиво?

– Ага.

Он открывает бутылку и подает ее мне, а затем садится на диван рядом со мной.

– Я знаю, что он не совсем подходит, и я не собиралась ничего с ним делать, но он работает со мной над вечеринкой, и мы проводим вместе много времени. Думаю... – я делаю глоток пива и продолжаю: – время, конечно, все расставит по местам, но я уже вижу, что он заинтересован. Я совсем недавно познакомилась с ним, так что пока пытаюсь понять его.

– И что ты думаешь о нем сейчас?

– Думаю, он – парень, которому нравится все контролировать. Но в то же время, ему, кажется, нравится, когда я спорю с ним. Я уже посадила семечку, что я девушка, которую нужно спасти, – смеюсь я, вспоминая о том, как сидела в его машине. – Уверена, он купился на это. Глупый придурок.

– Он уже прикасался к тебе? – резко говорит он.

– Нет, Пик. Я знакома с парнем неделю, ты ведь знаешь, я так не работаю. Мужчинам нравится охотиться, так что я собираюсь устроить ему это, пока он не поддастся.

– Думаешь, такое возможно, что он влюбится в тебя?

– Надеюсь на это, – отвечаю я.

– И я тоже. Мне уже надоело здесь жить, малышка. Ты даже не представляешь, – говорит он, сжимая мое лицо в своих ладошках и всматриваясь в него. – Знать, мать твою, что его руки на тебе...

– Я не чувствую этого.

– Не лги мне.

– Не лгу, – говорю я, хотя это неправда. Я так сильно стараюсь не чувствовать руки Беннетта. Я стараюсь предотвратить оргазм с ним, и я ненавижу свое тело, когда оно недостаточно сильное, чтобы бороться с этим, и он все-таки заставляет меня кончить. Такое происходит время от времени, и гнев, который растет во мне, является горящим напоминанием о той слабости, которая все еще живет внутри меня. Слабости, от которой я продолжаю пытаться избавиться, но Пик был бы просто взбешен, если бы узнал, что я лгу, позволяя ему верить, что только у него есть эта часть меня. Часть, которую его глаза говорят мне, он хочет прямо сейчас.

– Скажи мне, что ты ненавидишь его, Элизабет, – шипит он, медленно нависая надо мной, и толкает меня, чтобы я легла на диван.

– Я ненавижу его.

Он рычит и опускает свой рот на мой, бутылка пива выскальзывает из моей руки и падает на пол. Его язык вторгается в мой рот, а руки запутываются в моих волосах, его тело крепко прижимается ко мне. Он поглощает меня, его твердый член трется между моими ногами, а я начинаю расстегивать пуговички на его джинсах. После того как я их расстегнула, я спускаю его джинсы вниз по его бедрам, и он делает то же самое с моими. Мы двигаемся быстро и беспечно. Он садится и стаскивает мои штаны по ногам.

– Покажи мне свою грудь, – приказывает он и смотрит на меня.

Я снимаю кофту, расстегиваю лифчик, отбрасываю его, и грубые руки Пика тут же оказываются на моей груди. Потом он берет в кулак свой член и несколько раз жестко толкается в него, и в тоже время скручивает мой сосок между пальцами, посылая взрывную волну прямо в мой живот.

– Ты хочешь, чтобы я прогнал все это прочь?

– Да, – выдыхаю я.

– Скажи это. Скажи, что ты хочешь, чтобы я прогнал все это.

Он продолжает свою мучительную атаку на мой сосок, затем отпускает его и двигается к другому. Пик знает, что я нуждаюсь в нем, чтобы забыться. Он всегда позволяет мне использовать себя для этого. Забыть боль. Забыть прошлое. Забыть настоящее. Секс с Пиком – это мой персональный наркотик, и мне уже давно требуется доза. Мои слова близки к агонии, когда я говорю ему то, что он очень любит слышать: – Ты единственный, кто может прогнать все это, Пик.

Он опускает голову и всасывает измученный бутон в свой рот.

– О боже, Пик. Трахни меня. Просто сделай это, – умоляю я.

Он быстро стягивает свою футболку, выставляя напоказ татуировки, которыми покрыта его грудь и рука, затем отодвигает мои трусики в сторону и входит в меня. Звуки плоти, которая ударяется друг о друга, заполняют комнату. Я хватаю его за задницу, подстегивая его двигаться жестче, и он делает это, вколачиваясь в меня.

Закрываю глаза и уплываю туда, где не существует ничего, кроме удовольствия, которое растет внутри меня. Его чувственные вздохи согревают мое ухо, а затем он зарывается носом в изгиб моей шеи. Мы трахаемся грязно, как животные. Джинсовая ткань его штанов, которую я сдвинула ниже его задницы, натирает внутреннюю часть моих бедер, пока мы врезаемся друг в друга. Я приподнимаю попу, встречая его толчки. Жадно.

Он хватается за мои бедра, садится на колени, насаживает мою киску на себя и начинает ожесточенно вдалбливаться в меня.

– Черт, Пик, – задыхаюсь я, вытягиваю обе свои руки за голову и хватаюсь за подлокотник дивана.

Его член увеличивается во мне, потому как он уже близко, это вызывает вспышку огня, которая обжигает мои вены, и я кончаю. Я кончаю жестко, напрягаясь, чтобы получить от оргазма все возможное, трусь клитором об него. Через несколько секунд он врывается в меня, замирает и шипит, пока извергается во мне.

Его потная грудь падает на мою, мы тяжело дышим, а я умиротворена. Пока держу глаза закрытыми и не вижу лучшего друга, которого просто использовала – я в порядке.

Пик дает мне эту нездоровую власть, которую я жажду. Власть, чтобы все было под моим контролем, хоть на мгновение. Я использую его, чтобы отчистить себя от гнили, которая заполняет меня. И он единственный, кто может сделать это. Он единственный, кто может отогнать все прочь, сделать мое тело – могилой. Но сейчас, когда он вытаскивает свой член из меня, и его теплая сперма бежит по внутренней части моих бедер, когда я сажусь, я купаюсь в своем разрушении, и он знает это. Так всегда.

Он притягивает меня в свои объятия, откидывается на спинку дивана, после того как натягивает штаны. Его рука гладит меня по спине, а я с трудом сглатываю, пытаясь взять под контроль это ощущение позора.

– Почему ты до сих пор чувствуешь это? – спрашивает он, так как слишком хорошо меня знает.

Я не отвечаю. Он привык, что я молчу после нашего секса. Разве я могу сказать хоть что-то, чего он еще не знает? Дело в том, что я знаю, Пик любит меня таким способом, который я не разделяю. Он мой брат и лучший друг. Но для него я большее. Он никогда не признавался в этом прямо, но я в любом случае знаю. Это не останавливает его от того, чтобы трахать других девушек, но я понимаю, что ему нужно это. У Пика пунктик насчет секса: ему нравится, когда его много. Больше секса, чем требуется любому среднестатистическому человеку. Это никогда не беспокоило меня, так как я не рассматриваю секс с какой-то другой стороны, кроме как туалетную бумагу. Используешь, чтобы вытереть дерьмо, и когда чувствуешь себя чистой, просто выкидываешь бумагу и уходишь.

– Ты не должна себя так чувствовать. Мне плевать, что ты используешь меня. Я люблю тебя, так что я не против. Если тебе лучше от этого, тогда просто наслаждайся, – говорит он. – Я предпочту, чтобы ты позволяла это делать мне, чем кому-нибудь другому.

Его слова делают все еще хуже, я отстраняюсь и отодвигаюсь, чтобы просунуть ногу в штанину. Он наблюдает, как я хватаю оставшуюся одежду и иду в ванную.

После того, как я привожу себя в порядок и одеваюсь, я возвращаюсь и вижу, как Пик вытирает пиво, которое я пролила на пол.

– Извини, – произношу я, он проходит мимо меня, выкидывает комок бумажных полотенец и говорит:

– Мне пофиг на пиво.

– Я извиняюсь не за пиво, – отвечаю я. – Мне жаль, что я не могу давать тебе больше денег.

– Я понимаю, на что подписался. Мы оба понимаем. Это слишком рискованно, так что просто игнорируй все мое дерьмо, – бормочет он, идет обратно к дивану и хлопает по месту рядом с собой, чтобы я села. Он вытаскивает сигарету и прикуривает ее, делает долгую затяжку и потом добавляет: – Я просто скучаю по тебе, – он выдыхает дым, образуя облако вокруг себя. – Когда ты сможешь вернуться сюда?

– После нового года смогу приезжать чаще. Беннетт будет в командировке, и я уверена, что он будет еще сильнее загружен работой, чем раньше.

– Почему?

– Просто он купил на этой неделе завод в Дубае, так что думаю, ему надо будет вернуться туда, чтобы наблюдать за новым оборудованием на месте, подготавливать все и запускать работу, – объясняю я.

– Это очень хорошо для нас, – он смеется, и я присоединяюсь к его смеху.

– И я так думаю, – говорю с широкой улыбкой, которая гаснет, когда я спрашиваю: – Как у тебя дела?

– Ты знаешь как. Ничего у меня не меняется, – говорит он. Пик всегда находит способ выжить. Но большую часть денег он имеет с продажи наркоты. Я привыкла к этому. Когда мы вышли из-под социальной опеки, мы жили у друга Пика, на которого он работал, продавая наркотики. Пик был посредником, ходил по улицам и торговал, и делал на этом приличную сумму денег.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Только, чтобы ты не теряла голову.

– У меня все в порядке с этим, Пик, – ненавижу, когда он так говорит со мной. Будто я, черт побери, не знаю, что делаю, что именно я тяну эту огромную аферу, и что это я засунула его в эту клоаку. – Мой ориентир не пошатнется. Но мне нужно, чтобы ты доверял мне. Я знаю, что делаю.

– Просто будь осторожна. Не замарать руки, помнишь?

Я киваю и хватаю пульт, чтобы включить телевизор. Мы проводим несколько часов, как привыкли, просто вместе, но прежде чем станет слишком поздно, я понимаю, что мне нужно вернуться в город.

– Не сердись, если из-за приближающихся праздников я не смогу приехать, хорошо? Я постараюсь, но до января – это будет сложно сделать.

– Понимаю. Не натвори глупостей, пытаясь увидеть меня, – говорит он, когда мы встаем и направляемся к выходу.

Я хватаю пальто и надеваю его, затем поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю. Очень тяжело уезжать, зная, что он живет в этой дыре. Он – моя единственная семья, и не иметь возможности общаться с ним, пугает меня, потому что я уже знаю, как легко можно потерять семью. Я прижимаюсь щекой к его груди и вбираю его запах, обнимаю его, пока он водит пальцами по моим волосам и лицу. Он хватает меня за подбородок и поворачивает его, чтобы я посмотрела на него. Его карие глаза такие яркие, когда он спрашивает:

– Прочная как сталь?

– Да, – выдыхаю я.

Он учил меня раньше, как жить без эмоций. Как заковать свое сердце в стальной клетке, всегда говорил мне, что никто не сможет причинить боль, если ты ничего не чувствуешь. Вот так я и не чувствую. За пределами Пика нет никого, к кому бы я хоть что-то испытывала, потому что чувства делают людей слабыми. А я не могу себе позволить это. Сердце – это оружие, оружие для самоуничтожения, и если его должным образом не натренировать, оно может разрушить человека.