Текст книги "Рекорд приключений"

Автор книги: Э Оппенгейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Я посмотрел на часы.

– Я должен вас покинуть. Когда я уйду, сообщите вашему дяде, что Букрос передумал, и он получит от него сведения еще до 5 часов.

– Какое отношение все это имеет к вам? – удивленно спросила она.

– Не ломайте себе над этим голову, передайте порученное вам известие, но, пожалуйста, не в присутствии Нормана Грэя.

Она проводила меня до двери, но когда я захотел открыть ее, она меня остановила.

Ее лицо снова оживилось, она легко ступала рядом со мной. Она взяла меня за руку, ее нежное дыхание коснулось моих щек.

– Я должна поблагодарить вас, – сказала она и поцеловала меня в губы.

Это было неожиданным интермеццо.

Издатель и его помощник изо всех сил старались переубедить меня. Они указывали даже на то, что я могу выдвинуться благодаря моему патриотическому поступку. Они апеллировали ко всем возможным добродетелям, начиная с любви к родине и кончая простой справедливостью, нисколько не подозревая, что я не обладаю ни одним из этих достоинств. В конце концов, они все же вернули мне документы. Я сунул их в конверт и адресовал мисс Беатриче Киндерсли, затем заказал большой ворох чайных роз, поехал к ее дому и приказал передать все это ей.

Эту ночь я провел в своей комнате, погруженный в самоанализ. Я мог использовать историю с Киндерсли с наибольшими выгодами для себя. Я мог заработать 30 000 фунтов, даже еще больше, так как скупил по 4 фунта акции, которые неизбежно должны были подняться снова. И все же я отказался от шантажа и до полусмерти избил бессовестного Эдварда Рендаля. Я вел себя, как дурак. Самым тревожным симптомом было то, что я остался доволен своим поведением. Вероятно, я постарел, так как становился сентиментальным.

Глава 11

В конце обеда в Киндерсли-Корте в Девоншире, где мы с Дженет провели две недели, наш хозяин вдруг обратился ко мне.

– О ваших успехах много говорили, Грэй, особенно, когда вы служили в Скотланд-Ярде. Но какой случай из вашей практики вы считаете самым неудачным?

– Невозможность передать в руки правосудия величайшего преступника Европы, – ответил я, немного помедлив. – В течение последних трех лет моей службы я неослабно преследовал его, но, когда я подал в отставку, он все еще оставался на свободе. Мы как будто поставили себе целью бороться друг с другом. Иногда везло ему, иногда мне. Но, как бы то ни было, обстоятельства таковы, что, хотя мы и можем доказать его виновность в дюжине тяжелых преступлений, ему всегда удавалось ускользнуть от нас.

– Был ли он когда-нибудь в тюрьме? – спросил кто-то за столом.

– Никогда. Он ни разу не был даже арестован.

– Как его зовут? – с любопытством спросил лорд Киндерсли.

Я улыбнулся.

– Имя служит ему на короткий срок, сообразно с обстоятельствами. Я знаю больше дюжины имен, которыми он называл себя, но его настоящее имя Михаил. Он оказал мне честь присутствовать на моей свадьбе в качестве Осберта Эскомба.

Я случайно встретился взглядом с Беатриче Киндерсли. Она выпрямилась, ее прекрасные глаза сверкнули металлическим блеском.

– Я встретила там Осберта Эскомба и нашла его очень милым, – холодно сказала она.

– Это и был наш друг! Он самый ловкий мошенник в Европе.

– Пожалуйста, расскажите мне что-нибудь об этом Микеле, – попросил лорд Киндерсли. – Я вспоминаю, что семь-восемь лет тому назад слышал об ожесточенной борьбе, которую Скотланд-Ярд вел с главой прекрасно организованной банды. Где он теперь?

– Ответ на этот вопрос принес бы человеку, давшему его, вознаграждение в 50.000 фунтов и, вероятно, пулю в голову.

– Неужели вы не смогли бы арестовать его?

– Я не имею ни малейшего представления о том, где искать его. Если он снова появится на горизонте, мой друг Римингтон немедленно пришлет за мной.

– И вы примите участие в преследовании? – спросил мой хозяин.

– Не могу сказать с уверенностью.

– Ты не станешь делать этого, – сказала Дженет, взглянув на меня. – Ты должен обещать мне это.

Я, улыбаясь, обещал.

Беззаботная жизнь и душевное спокойствие не замедлили оказать своего влияния на Дженет. Она стала еще красивее; взгляд ее чудесных глаз приобрел нежность, манеры стали изысканней. Ее всюду принимали с удовольствием, ею восхищались и ее любили. Несмотря на это, она было совершенно довольна скромной жизнью в нашем небольшом имении. Иногда мне казалось, что, если бы это зависело от нее, она бы никуда не уезжала оттуда. Когда заходил разговор о Париже и Лондоне, она не выражала желания снова увидеть эти города. Как ни странно, я только сейчас понял причину этого: она все же боялась Микеля.

– При условии, конечно, что он не бросит вызова, – добавил я.

Как раз в это мгновение случилось то, чего никто не ожидал. Нас было двенадцать человек. Мы все сидели за круглым столом в большом зале Киндерсли-Корта. Помещение было слабо освещено, так как тяжелый шелковый абажур затенял свет. Оба лакея вышли, вероятно, для того, чтобы принести кофе, и камердинер, стоявший за креслом лорда Киндерсли, один прислуживал в зале. Внезапно свет потух, и мы очутились в полнейшей темноте. Беседа на секунду прекратилась, но сейчас же послышались обычные в таких случаях удивленные возгласы.

– Это случается здесь в первый раз, – взволнованно сказал хозяин. Вероятно, кто-нибудь испортил провода. Принесите несколько свечей, Нортон.

Камердинер попробовал ощупью найти дверь, но это ему как будто не удавалось. Нас ожидал еще один сюрприз. Вокруг нас сверкнули карманные фонари, бросавшие тусклый свет. Свет одного из них сверкнул около кресла лорда Киндерсли. Невидимая рука осветила наши изумленные лица. Незнакомый голос нарушил молчание – он звучал спокойно, холодно и резко.

– Господа, не тревожьтесь. Если вы останетесь на своих местах и будете мне повиноваться, вам не сделают ничего дурного. Если же кто-нибудь попытается сойти с места или зажечь спичку, то я или один из моих четырех друзей начнем стрелять. У нас автоматические револьверы, и, я думаю, вам понятно, всякое сопротивление бесполезно.

– Господи! – воскликнул лорд Киндерсли, – где же все мои слуги? Как вы попали сюда? Черт возьми!

– Едва ли было бы умно поверять вам наши профессиональные секреты, продолжал тот же холодный голос, – но я не скрою от вас, что мы зашли через центральный подъезд. Все ваши слуги заперты в людской и, как и вы, находятся под угрозой смерти. Телефонные провода перерезаны, а электричество выключено и входная дверь тщательно охраняется. Прошу дам положить на стол перед собой все свои драгоценности. Облегчите нам нашу работу, не медлите, и, пожалуйста, не пытайтесь ничего спрятать.

– Мадам, – продолжал тот же голос, – освещая окаменевшее от страха лицо какой-то женщины, сидевшей на противоположном конце стола, – если вы попытаетесь сбросить что-нибудь из ваших драгоценностей на пол или каким-нибудь образом спрятать их, мы вынуждены будем пустить в ход меры, которых хотели бы избежать.

– Что мне делать? – прошептала моя соседка, – на мне все мои бриллианты. Правда, Джек просил меня оставить их дома – они стоят 100.000 фунтов.

– Не имеет смысла оказывать сопротивление, – сказал я, – первый акт этой маленькой драмы должен разыграться вполне по желанию режиссера.

Она сняла дрожащими пальцами свое колье, и невидимый человек за креслом лорда Киндерсли заговорил снова:

– Может быть, сэр Норман Грэй попробует режиссировать второй акт.

Теперь я понял, кто был говоривший, и вспомнил клятву Микеля

убить меня при первой же возможности. Сидя спокойно за столом, я

являлся для него отличной мишенью, но мысль о смерти никогда не

внушала мне страха и не выводила меня из равновесия.

– Мне приходится некоторое время играть по вашему указанию, – сказал я, нащупывая в темноте свой бокал, – но все дело ведь в последнем акте. Я хотел бы знать, Микель, что вы предпочитаете – виселицу в Вандсворсе или электрический стул в Синг-Синге?

Мои слова были бессмысленной дерзостью, и я тотчас же пожалел о них. Я услышал щелканье курка и увидел в маленьком светлом круге направленное на мою голову дуло. Наступила мертвая тишина. Потом Дженет вскрикнула. И в продолжение всего этого времени сбор драгоценностей беспрерывно продолжался.

– Этот голос мне знаком, – спокойно сказал Микель, опуская свое оружие. – Вы хорошо сделали, что вмешались, мадам. Когда-нибудь ваш муж, вероятно, убьет меня, или я его – но только, если за его спиной не будет своры полицейских, состоится наш поединок.

Кто-то заплакал. И сразу чей-то голос нарушил тишину.

– Можно мне сказать несколько слов? – произнесла Беатриче Киндерсли.

Микель тотчас же направил фонарь в ее сторону. Свет фонаря сейчас же озарил ее лицо. Выражение его поразило меня.

Ее глаза широко раскрылись, щеки горели румянцем. Она походила на зрительницу в театре, с жадным любопытством следящую за ходом захватывающей драмы. Микель ответил ей, причем голос его совершенно изменился:

– Пожалуйста, говорите, только скорее!

– Я положила на стол свои кольца и браслеты. На шее у меня маленькая, покрытая бриллиантами миниатюра. Она не имеет особой ценности, но дорога мне, как память. Можно мне оставить ее?

Фонарь на мгновение осветил ее миниатюру и лежавшие перед ней на столе драгоценности.

– Оставьте себе миниатюру и окажите мне, пожалуйста, честь снова надеть ваши остальные драгоценности. Мы здесь не для того, чтобы отбирать игрушки у детей.

Беатриче радостно рассмеялась.

– Несмотря на то, что мне совсем не нравится определение, которое вы дали моим драгоценностям, я все-таки принимаю ваше предложение, если вы уж так благородны.

– Я все же хотел бы знать, – воскликнул лорд Киндерсли, воодушевленный примером своей племянницы, не шутка ли все это – если да, я нахожу, что она зашла слишком далеко.

– Если вы посмеете покинуть свое место, вы тотчас же увидите, шутка это или нет!

– Неужели эти парни воображают, что их проделка пройдет им безнаказанно, – пробормотал лорд Гарроден, губернатор Девоншира.

– Ваше сиятельство ошибается, – сказал говоривший, очевидно, руководитель нападения, – я ставлю пятьсот против одного, что нам удастся ускользнуть. Уплата пари будет урегулирована в "Таймс" в отделе частной корреспонденции, через месяц.

– Ей-богу, это смело! – засмеялся Анстретер, главный лесничий, – хотел бы я на мгновение увидеть лицо этого человека!

– Минута, когда вы попытаетесь это сделать, будет последней в вашей жизни.

– Что случится, если я зажгу спичку? – спросил молодой человек, сидевший рядом с лордом Киндерсли.

– Я выстрелю! Итак, господа, наша миссия, кажется, закончена. Каждый, кто двинется с места, прежде чем мы покинем комнату, будет убит. Как только мы уйдем, мы запрем за собой дверь, и вы можете продолжать игру по вашему усмотрению. Если вам это доставит удовольствие, мистер Анстретер может взять на себя руководство погоней за нами, хотя мы оставим не много следов.

Никто не отвечал ни слова. Маленькие кружки света карманных фонарей все так же были направлены на наши лица, в то время как грабители медленно удалялись к выходу. Мы слышали, как они открыли и снова закрыли двери. В ту же минуту все вскочили. Женщины кричали и плакали. Дама, отдавшая свои бриллианты, вела себя спокойнее остальных.

– Я бы ни за что на свете не отказалась участвовать в этом великолепном спектакле, – сказала она.

– Я готов тотчас же начать погоню. Добыча стоит этого, – предложил Анстретер.

– Я рассчитаю всех своих слуг, – гневно крикнул лорд Киндерсли, проклятие! Ни одного еще нет здесь!

Все переговаривались. Мы звонили, но звонок не действовал. Мы колотили в дверь, но она не поддавалась. Кто-то нашел коробку спичек, и при их дрожащем свете наши лица выглядели, как рисунки Гольбейна. Я стал на кресло и взобрался на окно. Но окна были так узки, что даже самый тонкий из нас не мог бы через них пробраться. Наконец лорд Киндерсли воскликнул:

– Черт побери все это! Выпьем, по крайней мере, вина. Я не стыжусь признаться, что дрожу от страха. У меня было такое ощущение, словно за мной стоит палач. Я раз почувствовал дуло пистолета на своем затылке. Ух, это было ужасно!

– Грэй, – обратился ко мне Анстретер. – Вы рассказывали сегодня об известном преступнике Микеле.

– Это он и был, – прервал я.

Мы оказались в странном положении. Мы сидели в темноте, озаряемые светом вспыхнувшей спички, и разговаривали, ожидая, что слуги, в конце концов, выпустят нас.

– Грэю повезло, – заметил Гарроден. – Он мог быть убит, как заяц.

– Совершенно верно, – согласился я, – но я должен отдать справедливость Микелю, – он никогда не стреляет в присевших зайцев. Он сказал правду. Наш поединок состоится лишь в ту минуту, когда мы будем стоять вооруженные лицом к лицу. Что же касается меня, – сказал я, взглянув на Дженет, – я решил не вызывать его на эту борьбу. Охота на людей отличный спорт, но она надоедает.

Наконец нашелся ключ, подходивший к двери, и мы оказались на свободе. Слуги вошли с лампами и свечами. Все были растеряны. Выяснилось, что прислуга была заперта в людской, а комнаты всех гостей были основательно обокрадены. Банда состояла, вероятно, из 15 или 20 человек. Приказания, отданные лордом Киндерсли, были совершенно бесцельны. Телефонные провода были перерезаны, и все автомобили в гараже испорчены. Конюшни были открыты, и выпущенные лошади разбежались по парку. Мы находились в тридцати километрах от ближайшего местечка и в десяти километрах от ближайшей деревни. Равнина, растиравшаяся за воротами парка, была одной из самых пустынных местностей в Англии. Чем подробнее мы обсуждали нападение, тем яснее становилось нам, что оно было мастерски организовано.

Пресса, понятно, не преминула заинтересоваться этим происшествием. Из Лондона явились репортеры и фотографы. То обстоятельство, что я присутствовал при нападении и жена моя была ограблена, придавало всей этой истории несколько комический характер, и знакомые журналисты посвятили мне иронические фельетоны. Римингтон явился с двумя лучшими людьми из Скотланд-Ярда. Но на третий день после своего приезда он заявил мне, что все нападение было проведено с такой ловкостью, что невозможно было обнаружить ни одного следа. За возвращение украденных драгоценностей, которые оценивались в 200.000 фунтов, назначено было крупное вознаграждение. Все гавани тщательно охранялись. Но ни в Лондоне, ни в Амстердаме, ни в Париже у ювелиров не нашли ничего подозрительного. Казалось, небольшая разбойничья банда вместе с автомобилями была проглочена землей в двух километрах от Киндерсли-Корта. Их не видел ни один пастух, ни один из жителей окрестных деревень не слышал грохота проезжавшего автомобиля. Даже Римингтон, оптимист по природе, возвратился в Лондон печальный и разочарованный.

Дженет и я остались в Киндерсли-Корте, чтобы принять участие в охоте на оленей. Это был незабываемый для меня день. Мы поехали автомобилем в Эксборд, куда Киндерсли двумя днями раньше отослал всех своих годных для верховой езды лошадей. Дженет, Беатриче и я поехали верхом. Охота продолжалась недолго. Большую часть времени мы провели в ожидании. После полудня мы оказались на краю дороги, к югу от Хоксли-Дауна. В лощине под нами собаки были спущены. Они промчались вперед сквозь густой кустарник. Если бы они вспугнули оленя, он мог бы пробежать только к Дунли-Бэрроу, направо от нас. Внезапно Беатриче, оглянувшись назад, вскрикнула. Мужчина, верхом на вороной лошади, которого я мельком раза два видел среди приглашенных гостей, показался из-за груды щебня и направился прямо к нам. Должен признаться, что в первую минуту я не обратил на это внимания. В отлично сшитом костюме и прекрасной посадке, обличавшей опытного наездника, не было ничего, что отличало бы его от других соседей лорда Киндерсли, с которыми нам приходилось в этот день обмениваться поклонами. Только когда он подъехал к нам, и я увидел предмет, сверкнувший в его правой руке, я понял, кто передо мной.

– Норман Грэй, – сказал он, – предлагаю вам перемирие на пять минут. Согласитесь, – прибавил он, взглядывая на свой револьвер, – что я достаточно вооружен, чтобы предлагать вам это.

– Согласен, Микель. Что вам угодно?

– Мне ничего не нужно от вас. Я должен поговорить с мисс Киндерсли.

Он посмотрел на Беатриче, и его голос зазвучал нежностью.

– Оказалось, что один из моих сообщников меня неправильно понял и взял в тот вечер со стола ваши драгоценности вместе с другими. Я остался поблизости, чтобы передать их вам.

Он положил в руку Беатриче перевязанную коробку. Я мог бы поклясться, что заметил, как страстно сжала ее пальцы его рука.

– Я знаю, что это была ошибка, – сказала она нежно и посмотрела на него, словно прося остаться. Но он отвернулся. Старая саркастическая улыбка появилась на его губах.

– Я передумал, Дженет, – принимая во внимание богатую добычу, попавшую в мои руки, мне вдвойне неприятно лишать тебя новоприобретенных сокровищ. Разреши передать тебе это.

Он передал ей небольшой пакет. Потом медленно повернул лошадь, но я видел, что он хотел сказать еще что-то.

– Наш друг Римингтон отказался от преследования и вернулся в Лондон. Внушите ему, что главное намерение преступника вовсе не в том, чтобы как можно скорее увеличить расстояние между собой и местом преступления. Иногда преступник остается поблизости.

– Я ему сообщу, но в таком случае я вынужден буду сообщить ему о вашем местопребывании.

– Если бы вы этого не сделали, следующие несколько часов показались бы мне очень скучными. Даже если вы сами примите участие в погоне, а вы, несомненно, самый ловкий из них, я ускользну от вас так же легко, как легко мне проскакать это поле.

Он склонился ко мне.

– Отошлите на минуту женщин, – попросил он. – Я должен сказать вам несколько слов.

Дженет тотчас же повернула свою лошадь, следуя моему знаку, но Беатриче медлила. Словно зачарованная глядела она на Микеля. Я увидел, как погрузился ее взор в его глаза и меня удивило, что эти двое людей могли обменяться таким взглядом.

Микель покачал головой.

– Мы должны остаться наедине с Грэем. Каждая лишняя минута затруднит мне возможность бежать.

Она медленно направилась вслед за Дженет, но в 20 шагах остановилась. Микель подъехал ко мне. Он опустил револьвер в карман. В ту минуту он всецело зависел от моей милости. И все же он не боялся.

– Норман Грэй, конец нашей борьбы наступил. Я, как и вы, отказываюсь от своей профессии. Судьба сделала нас врагами. Не раз уже один из нас находился во власти другого. Теперь со всем этим покончено.

– Вы добровольно хотите отказаться от своей профессии, но как вы надеетесь ускользнуть от суда? Где бы вы ни находились, за вашу голову назначена награда. Правда, я отказался от дальнейшего преследования, но мои коллеги не успокоятся, пока не предадут вас казни.

– Я здесь не за тем, чтобы говорить о себе, – равнодушно ответил он. Я хотел поговорить с вами о той девушке.

– О Беатриче Киндерсли?

– Да.

– Что вы можете сказать мне об этой барышне? – удивленно спросил я, несмотря на то, что не забыл еще взгляда, которым они обменялись.

– Вы знаете жизнь, Грэй, хотя вы и привыкли видеть ее фальшивую сторону. Эта девушка сделала меня дураком, несмотря на мой возраст. От нее исходит очарование романтики и жалости. Ради Бога, Грэй, не смотрите на меня так окаменело. Будьте человечным и скажите, что вы понимаете меня.

Я вспомнил тот взгляд и утвердительно кивнул.

– Я понимаю вас. Уезжайте.

– Ради Бога, объясните ей, кто я. Скажите ей, что я женат на нескольких женщинах, которым изменял во всех частях света. Скажите ей, что если я попаду в руки полиции, меня ожидает виселица в Англии или электрический стул в Америке. Расскажите ей, какую жизнь я вел. Лишите мой образ всякой романтики. Нарисуйте ей голую правду. Скажите ей, что я преступник, просто из любви к преступлению.

– Я передам ей все это.

– Еще об одном прошу вас. Передайте ей все это не с моей, а с вашей точки зрения. Вы один знаете, насколько я виновен. Будьте беспощадны. Покажите ей меня с самой отвратительной стороны. Как мужчина мужчине, как враг врагу поклянитесь мне, Грэй, что вы исполните мою просьбу!

– Клянусь!

Он пришпорил коня и умчался, едва я произнес это слово. Беатриче вскрикнула, в ее голосе послышались слезы.

– Почему вы отпустили его, Норман! Я хотела попрощаться с ним.

– Он поручил передать вам несколько слов, – нахмурившись, ответил я.

***

Как-то в воскресенье я встретился со своим другом Гастоном Лефевром, известным страховым агентом с улицы Скриб, в кафе де Пари, где мы отпраздновали изысканным ужином успех нашего крупнейшего предприятия. Наш стол находился в отдаленном углу зала, и ничто не мешало нашей откровенной беседе.

– Вы теперь, вероятно, богаты, как Крез, дорогой мой, – сказал Лефевр с завистью. Он, как и все французы, обожал деньги. – Серьезно, вы очень богаты теперь, – добавил он.

– У меня недурное состояние. И это является одной из причин того, что я решил, наконец, освободить от контрибуции дураков, живущих в этом мире.

– Вы ликвидируете свои дела!? – с ужасом воскликнул Лефевр.

– Да. В Англии я сжег за собой все корабли и попрощался со своими друзьями, даже с Юнгхэзбэндом, самым ловким из мошенников, который ухитряется в течение уже 15 лет слыть одним из самых почтенных адвокатов Линкольн-Инна. К нему являются все новые клиенты – настоящие клиенты, честные люди. В этом ему так же везет, как и вам.

– Что касается меня, – ответил мой коллега, – мне никогда не приходилось так тяжело, как вам. Я никогда не подвергался таким опасностям. Я ни разу в жизни не украл ни гроша и никогда не поднимал руки на ближнего своего.

Я тихонько рассмеялся. Лицемерие встречается везде. Это доходная добродетель.

– Эти деньги были заработаны честным трудом. Мое имя и общественное положение дали возможность совершить вещи, которые иначе были бы невыполнимы, как, например, наше последнее предприятие. Могли бы вы без моей помощи вывезти контрабандой из страны на четверть миллиона фунтов драгоценностей?

– Конечно нет, – подтвердил я, – в этих делах вы просто гений.

– Это пустяк; поговорим-ка лучше о вас, мой друг. Вы во цвете лет, как говорится, возбуждение вам так же необходимо, как французу любовница и англичанину гольф. Вы недавно безукоризненно организовали одно из самых утонченных нападений. Нам осталось чистоганом 150.000 фунтов, и все следы заметены. Это, действительно, была гениальная проделка. Чем же вы теперь заполните свою жизнь?

Я пожал плечами, так как сам уже не раз задавал себе этот вопрос.

– На свете немало развлечений.

– Возможно, но как вы будете существовать – полиция не так скоро забудет вас.

– Вам придется подтвердить мое полнейшее исчезновение, – заявил я. Сегодня мы поделили нашу добычу, составляющую около 2.000.000 франков. Полмиллиона находится в этом конверте. Я уплачу их вам за услугу, которую попрошу вас мне оказать.

Его глаза жадно сверкнули.

– Это сложное дело?

– Напротив. Оно не причинит вам никаких хлопот. Насколько мне известно, вы состоите в отличных отношениях с одним французским госпиталем.

– До известной степени, – осторожно сказал он.

– Ваша задача очень проста. В чемодане, который я вчера забыл в вашем бюро, находятся одежда, драгоценности, документы, казалось бы, незначительные мелочи. Любой человек моего роста и сложения, который умрет в ближайшие дни в госпитале, будет одет в эту одежду, и при нем найдут все упомянутые мной вещи, которые с достаточной ясностью удостоверят мою личность. Администрация госпиталя сообщит о моей смерти английской и американской полиции. Вы тоже позаботитесь о том, чтобы весть о смерти этого известного преступника широко распространилась.

– Это нетрудно будет устроить. А потом?

– На свете нет человека, к которому я мог бы отнестись с доверием. Согласитесь, что я безбоязненно могу оставаться некоторое время в Париже, не боясь, что мое местопребывание будет открыто.

– Несомненно. На бульваре и здесь я прошел мимо вас, совершенно не узнав вас. Я не узнал вас даже, когда вы заговорили со мной. Я принял вас за пожилого француза знатного происхождения, который отошел от дел. Вы выглядите, как элегантный бездельник, и никто не заподозрил бы в вас англичанина. Должен признаться, Микель, ни один из современных артистов не может сравниться с вами в изображении отдельных характеров.

– Через неделю я оставлю Париж. Думаю, что вы никогда больше не увидите меня и ничего не услышите обо мне. Возможно, что в конце концов я все-таки вернусь к своей излюбленной профессии, следуя внутреннему влечению. Я не связываю себя обетами.

– Я хотел бы знать, где вы намерены поселиться, – сказал Лефевр.

– К сожалению, не могу сообщить вам этого. Возьмем авто и поедем на Отэй полюбоваться прекрасными женщинами.

Через две недели я прочел во всех газетах сообщение о своей смерти. "Нью-Йорк Герольд" посвятил мне целый столбец. "Дэйли Мэйл" последовал его примеру. "Таймс" отвел мне всего дюжину отпечатанных петитом строчек. Ужасная несправедливость, принимая во внимание то огромное количество печатного материала, которое я даром доставлял ей в течение многих лет. "Дэйли Телеграф" выражал мнение, что со стороны Скотланд-Ярда было грубой ошибкой позволить мне уйти из этого мира не наказанным и по собственной воле. "Морнинг Пост" полагало, что общество вздохнет, наконец, с облегчением, так как освободилось от величайшего преступника современности. И только в одной французской газете я прочел заметку, от которой вскипела моя кровь. Я находился в состоянии безумия, граничащего со слабостью, о которой предпочитаю не говорить. Из Англии какая-то женщина дала распоряжение одному из цветочных магазинов Парижа прислать в госпиталь ко дню моих похорон венок. Магазин исполнил поручение. На венке лежала маленькая карточка с надписью "Беатриче".

Что же!? Я сам желал этого!

***

Случай привел нас в Сэнт-Жан, случай и желание Нормана покинуть слишком модный гольф-плац. В день нашего приезда мы сидели на веранде гольф-клуба и молча смотрели на силуэты холмов и царственные снежные вершины тянувшихся вдали гор. Стояла глубокая тишина. Казалось, воздух был неподвижен. Листья деревьев не шевелились. Кипарисы перед маленькими красными хижинами вздымались черней обычного. Тополя вдоль дороги, идущей к виллам, расположенным на южной стороне долины, походили на часовых. Меня охватило чувство глубокого покоя. Норман сказал несколько слов о красоте окружавшей нас природы. Но скоро ему стало скучно, он посмотрел на свои палки для гольфа и предложил секретарю, который только что вошел и поздоровался с нами, сыграть партию.

– Вы должны извинить меня. Я только что проиграл две партии, – с сожалением отказался он. – Но на плацу 7 играет в одиночку господин по имени Бенисад. Он француз, но играет чертовски хорошо! Не сыграете ли вы с ним партии?

– С кем угодно, – ответил Норман, охваченный желанием играть.

Секретарь подошел к мужчине, игравшему на последнем поле, высокому, стройному человеку с серебряными волосами и гладко выбритым, обветренным лицом. На нем был английский костюм для гольфа, ему прислуживал его собственный слуга. По-видимому, он согласился на предложение секретаря, так как оба тотчас же направились к нам. После того, как секретарь представил нас друг другу, мы направились к первой позиции. Когда пришла очередь мосье Бенисада, он сначала с любопытством посмотрел на нас, потом отдал слуге свою шапку, взмахнул палкой и ударил. Я вскрикнула. Я узнала его по манере ударять шар. Норман также казался смущенным. Он словно окаменел от удивления. Мы оба узнали его в одну и ту же минуту. Микель стоял неподвижно и смотрел вслед своему шару. Мы растерянно посмотрели друг на друга. Секретарь исчез в дверях клуба, прислуживающие отошли вдаль за шарами, мы были одни.

– Странное совпадение, – сказал Микель с улыбкой, в которой не было ни следа прежнего цинизма, – наше знакомство началось, если помните, партией в гольф в Вокинге.

– Мы думали, что ты умер, – прошептала я.

Он вздохнул.

– Я очень старался не разочаровать вас. Просто несчастье столкнуться с единственными двумя людьми, которые могут тебя узнать. Но я провел четыре очень приятных года.

– Неужели прошло уже столько времени! – спросила я. Норман все еще, казалось, не в состоянии был произнести ни слова.

– Четыре года и четыре месяца. Это много для человека, которого считают давно умершим. Я живу в очаровательной небольшой вилле – вон она виднеется за деревьями. При ней чудесный сад – мои гвоздики и фиалки пользуются известностью – и я взращиваю почти все излюбленные в Англии цветы. Иногда я играю в гольф, а если меня одолевает жажда путешествовать, я отправляюсь в горы, в Пиринеи. Мой слуга Антуан баск и отличный горный проводник. И я теперь могу уже следовать за ним повсюду.

– Что же будет теперь? – пробормотал Норман.

– Решение этого я предоставляю вам, – ответил Микель. Мы медленно подошли к обоим шарам. Я прижалась к своему мужу и заглянула ему в лицо. Видно было, что он борется с собой. В продолжение последних четырех чудесных лет мы не провели в Лондоне и двух месяцев. Мы путешествовали по Италии и Египту, провели две зимы в Южной Франции, а остальное время жили в Грэй-Маноре. Я занята была своими двумя детьми, Норман – имениями. Нити, связывавшие его с прежней профессией, понятно, оборвались, но я понимала, что происходит в нем. Рядом с ним шел человек, которого он поклялся предать в руки правосудия, знаменитый преступник, чьи деяния ничем не могли быть оправданы, и которого он должен был, по закону, немедленно выдать полиции. И я знала, что по какой-то причине исполнение этого долга было ему ненавистно. Они приблизились к шарам, и Норман остановился. Я увидела, что он пришел к какому-то решению, и с нетерпением ждала его слов.

– Микель! Я даю вам шанс, – сказал он. – Вы знаете, в чем заключается мой долг. Вы знаете также, что я, по мере сил, старался исполнять его. Но, говоря откровенно, я глубоко убежден, что вы навсегда прекратили свою преступную деятельность, и если бы это зависело от меня, я бы охотно оставил вас в покое. Давайте предоставим судьбе решить за нас. Мы оба одинаково хорошо играем в гольф, случай сделал вас сегодня моим партнером. Пусть эта партия решит, молчать мне или нет.

Я увидела, как загорелись глаза Микеля, и поняла, что это предложение пришлось ему по душе. Он осмотрел поле и небрежно покачал своей палкой.

– Если я правильно понял вас, значит в случае моего выигрыша я освобожден на всю жизнь. Если я проиграю, то должен подчиниться своей судьбе!

– Если вы проиграете, я пошлю одну телеграмму лондонской, другую марсельской полиции.

– Принимаю эти условия. Итак, я ставлю свою жизнь, а вы спокойствие своей совести.