Текст книги "Ретт Батлер"
Автор книги: Джулия Хилпатрик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)
Пока она обдумывала эту мысль, Дэвид улыбнулся ей.
– Знаете, чего я хочу? Я хочу быть с вами, держать вас за руку, успокаивать, когда вы плачете, смеяться, когда смешно вам. Я хочу быть рядом с вами, Скарлетт. И хочу, чтобы вы были со мной. Мы имеем на это права: вы и я. – Затем Дэвид печально улыбнулся. – Мы так долго были лишены этого.
Скарлетт долго молчала, не зная, что сказать. Дэвид не был Реттом, он не был и Джоном. Но Ретт погиб, а Джон был далеко и у него была жена. А Дэвид был рядом и он, по-своему, нравился ей. Он был тем мужчиной, который сейчас нужен ей, которого у нее давно уже не было. Мужчина, с которым Скарлетт было бы надежно…
– Не знаю, что и сказать…, – Скарлетт улыбнулась Дэвиду. Все-таки он очень нравился ей.
И еще она вспомнила, как заботливо относился к ней Дэвид, когда пропала Кэт, как волновался. Скарлетт нравилось в Дэвиде все.
– Как Вы считаете, что подумает по этому поводу Джейн?.. а Бо… и другие? – Хотя Скарлетт была уверена, что близкие будут только рады.
– Джейн подумает, что мне ужасно повезло, и я с ней совершенно согласен. – Дэвид крепко сжал руку Скарлетт. – Не торопитесь с ответом. Я не требую его немедленно. Просто скажите, возможно ли это вообще, или я просто совсем сошел с ума. – Дэвид открыто смотрел в глаза Скарлетт, как мальчишка. Она рассмеялась, он напоминал сейчас одного из кавалеров ее молодости.
– Я думаю, мы оба сошли с ума, Дэвид, но мне нравится это сумасшествие.
Скарлетт подошла к нему, он с улыбкой шагнул ей навстречу, притянул к себе, крепко обнял и поцеловал.
Возвращение
ГЛАВА 42
Поезд подходил к Сан-Франциско, в окнах вагона уже были видны прерывистые линии Роки-Маунт. Пора было собираться, но Скарлетт не решалась нарушить тягостное молчание, в котором Кэт пребывала всю дорогу.
Скарлетт ничего не говорила дочери о своем решении выйти замуж за Дэвида, но Кэт обо всем догадалась по их лицам, когда они тем вечером вернулись с прогулки.
С тех пор дочь как будто застыла, она не отвечала на вопросы матери и даже нагрубила ей, когда Скарлетт сделала какое-то пустяшное замечание.
Скарлетт рассердилась на дочь: почему она должна отказываться от своей личной жизни теперь, когда дети уже выросли, и у них начинается своя собственная жизнь! Сколько можно использовать ее в качестве сиделки? Она, конечно, понимала, что Кэт ревнует ее к Дэвиду из-за отца. Дочь считает, что она изменила ему. «Но его нет! И не будет!» – хотелось закричать Скарлетт. Она это уже давно поняла, надо и Кэт понять, что он уже не вернется.
– Пора собираться, – Скарлетт решительно поднялась и принялась складывать вещи, но Кэт так же безучастно сидела в углу купе, упершись взглядом в окно. «Ну, хорошо. Делай, как знаешь». – В конце концов, что бы Кэт не вытворяла, она не откажется от слова, которое дала Дэвиду.
Экипаж, присланный миссис Барнис, ждал их на площади перед вокзалом. Кучер мельком взглянул на Скарлетт, и она почувствовала в его взгляде какое-то, едва уловимое, замешательство.
– Что-нибудь дома? Здоровы ли дети? – встревожилась она.
– Да, мадам. Дома все в порядке. Да вы сами узнаете. «Ну и ладно. Лишь бы все было нормально». Она уже устала от бесконечных неожиданностей.
Дома миссис Барнис выбежала ей навстречу с сияющими каким-то невообразимым блеском глазами.
– Ах, миссис Скарлетт…
– Да, что в конце концов произошло? Чем вы все так взбудоражены?
Скарлетт распахнула дверь в гостиную и почувствовала, что ее сердце рванулось вперед, вверх, едва не выскочив из грудной клетки, и в ту же секунду рухнуло вниз…
У открытого в цветущий сад окна, прислонившись к стене, стоял высокий, атлетически сложенный мужчина с сильно поседевшими волосами… Этот высокий лоб, тонкий орлиный нос над крупным ярким ртом, широко расставленные глаза… Он стоял и смотрел на нее напряженным, внимательным и таким знакомым взглядом…
– О Ретт, – Скарлетт пошатнулась и стала медленно оседать на пол. Больше она уже ничего не помнила…
Когда через некоторое время сознание вернулось к ней, и Скарлетт поняла, что сидит в кресле, она, еще не открывая глаз подумала, что еще, наверное, не переболела Реттом.
Он чудится ей везде и во всех, похожих и непохожих на него мужчинах и тут же услышала голос:
– Скарлетт, любимая моя Скарлетт, прости, я так напугал тебя.
Она резко вскинула глаза и увидела склонившееся к ней лицо Ретта.
– О Господи! Так это на самом деле ты?! Ты вернулся? О Господи!..
Даже не рыдания, а какие-то дикие, оглушительные толчки и звуки сотрясли ее тело, нечеловеческая боль разодрала сердце. Она уже не понимала, рада ли его возвращению. Пока она чувствовала одно: панику… опустошение, еще что-то, непонятное…
Она так долго его ждала, так часто в мыслях представляла их встречу, что уже устала ждать и разуверилась. Похоронила его в своем сердце. И теперь, когда он в действительности вернулся, она не знает, как вести себя с ним и что сказать.
Ретт гладил ее лицо, целовал холодные руки, а она была, как мертвая: и душой и телом.
К вечеру Скарлетт в горячечном состоянии уложили в постель. Она то впадала в беспамятство, то принималась плакать.
Дни болезни тянулись медленно и казались бесконечными. Скарлетт была так вымотана душой от этого нового потрясения, что теперь ей не хотелось вставать с постели, не хотелось ни с кем говорить и даже думать.
Она помнила, что в бреду звала Ретта, и всегда в эти минуты слышала его голос рядом с собой. Потом она вдруг увидела Дэвида, он ласково заглядывал ей в глаза и поддерживал своей надежной рукой. И она с радостью на нее опиралась.
Но чаще всего вокруг была чернота, долгая покойная чернота, и у Скарлетт не было желания выходить из нее. Она это ощущала даже в беспамятстве. Однажды она увидела Мелани. Мелани держала ее руку и почему-то голосом Джейн что-то участливо ей говорила. Скарлетт не понимала, что именно, но было приятно снова видеть Мелани.
Очнулась она от чьих-то безутешных рыданий. Скарлетт услышала их отчетливо и потом почувствовала на своей руке горячие слезы:
– Мама, мамочка любимая, родная, не умирай, мамочка, я не хочу, чтобы ты тоже уходила! – голос Фредди захлебывался от плача. В нем слышалось такое неутешное горе и страдание, что сердце Скарлетт встрепенулось ему навстречу, и она открыла глаза. В комнате больше никого не было. Один только Фредди стоял на коленях у ее кровати и громко взахлеб рыдал, уткнувшись лицом в руки матери. «О Господи, как же это я забыла о них. Фредди, Салли. Что с ними-то будет. Они уже один раз пережили смерть родных… И вот опять. Пет, нет… Я нужна им…»
– Фредди, малыш, – проговорила она слабым едва слышным голосом, – не плачь, милый, я не оставлю тебя. – Скарлетт с трудом подняла слабую руку и положила ее на вздрагивающую спину мальчика. – Открой занавески, я хочу посмотреть, что там на улице.
Кризис миновал, но еще и после этого Скарлетт некоторое время оставалась в постели. Она сильно осунулась, а в ее густых черных волосах пробились первые пряди седых волос.
Кто-нибудь из близких всегда находился возле ее постели, чаще всего это был Ретт. Он тоже выглядел не лучшим образом. За время болезни Скарлетт его обычно смуглое лицо еще больше потемнело, его глаза казались огромными на осунувшемся лице. Черты его стали жестче и приобрели суровое выражение, а из глаз не уходило выражение напряженного ожидания.
Однажды, когда уже опасность для здоровья Скарлетт миновала, он сказал ей тихо:
– Я совсем не такой представлял нашу встречу, Скарлетт.
– Чего же ты еще ожидал, Ретт?
– Не знаю, но в моих мечтах все складывалось не так.
– Ты мог мечтать, потому что знал, что мы живы…
– Почему ты не спросишь меня, где я был все эти годы? Что со мной было?
– Не знаю… Наверное, потому, чтобы лишний раз не убеждаться…, как жестока жизнь… как жестоки люди…, даже самые близкие и… любимые…, – ей действительно не хотелось спрашивать его ни о чем. Какая разница, где он жил все эти годы и что делал. Теперь она знала только одно: он был жив и ничего не сообщал им, заставил страдать ее… их маленькую дочь. Вспоминая сейчас свою жизнь без него все эти годы, она чувствовала, что ее жестоко обманули и за что-то наказали. Только за что? – вот этого понять она никак не могла.
Скарлетт снова заговорила тихим и безразличным голосом:
– Я иногда представляла себе ночами, когда не могла заснуть, что… ты вернулся… все равно, какой… без рук… без ног… больной… искалеченный… но вернулся. Как бы я была счастлива… Как бы я любила тебя, ухаживала за тобой, – она замолчала надолго. Молчал и Ретт, опустив седую голову на скрещенные руки.
– И вот ты вернулся… через столько лет. Как всегда… полный сил и здоровья… Мне не жалко эти годы, что я провела с детьми. Они мне много дали и многому научили. Мне жалко свои чувства к тебе, Ретт. Я опять обманулась в тебе.
– Не говори больше, Скарлетт. Я не вынесу этого, – Ретт стиснул зубы, его лицо задергалось, как будто в тике. – Не говори ничего. Сейчас легко рассуждать, что могло бы быть, вернись я к тебе искалеченным и беспомощным. Труднее представить, что бы было, случись это в самом деле. – Ретт решительно встал и зашагал по комнате, засунув руки в карманы брюк.
Дверь без стука приоткрылась и в нее заглянула Кэт. Она посмотрела на отца искрящимися от счастья глазами и хотела уже было броситься ему на шею, но Ретт ласково развернул ее за плечи и выпроводил из комнаты – Потом, Кэтти, потом. Дай нам с мамой поговорить. – И Кэт безропотно шмыгнула за дверь.
– Так вот, Скарлетт. Я, наверное, должен был бы просить у тебя прощение. Я знаю, как тебе было тяжело начинать новую жизнь с детьми. Тем более, у тебя их прибавилось. – Ретт заметил движение Скарлетт и предупредил его – Я преклоняюсь перед тобой за этот поступок. Не скажу, что не ожидал… И все-таки он открыл тебя еще и с новой для меня стороны. Но как бы то ни было…Да, я спасся. Не помню, сколько плыл, за что держался, терял сознание, снова приходил в чувство… И все это в ледяной воде, посреди жестокого равнодушного океана. – Он замолчал, как будто заново переживая те свои ощущения, и через минуту продолжил – Меня подобрало японское судно. Они знали о катастрофе, но на помощь не успели. Было очень далеко. И они, когда поняли, что не успевают, повернули назад к своему курсу и… через какое-то время наткнулись на меня.
Долго не могли поверить, что я с «Гермеса». Столько дней в ледяной воде… Такого на их памяти не было.
– Ну, в общем, – Ретт опять замолчал, подыскивая слова, которые могли бы убедить Скарлетт. Она не проявляла никаких чувств, просто лежала и смотрела в потолок. – В общем, после всего этого путешествия во льдах я… сильно заболел…
Я не мог вернуться к тебе таким, Скарлетт, – он быстро глянул на нее, но она оставалась безучастной. – И я решил… Решил, что предприму все, чтобы стать прежним, вернуть себе здоровье полностью. И только в этом случае вернуться к тебе.
Я объездил весь Восток, был в Индии… где я только не был… Все это время я знал о тебе, знал, как ты живешь, что… ты ждешь меня… и это придавало мне силы.
Скарлетт пошевелилась, и Ретт выжидательно склонился над ней.
– Кто?
– Что кто?
– Кто знал о тебе, Ретт? Рон… Барт?
– Нет, нет, не спрашивай, я был под другим именем. Не они. Они тоже не знали. Если бы я не вылечился полностью, я бы навсегда остался для тебя, как и для них, погибшим, и ты бы сейчас начала новую жизнь с… Дэвидом.
Скарлетт вздрогнула при упоминании этого имени, из ее глаз выкатилась слезинка и повисла на ресницах. – Я не упрекаю тебя. Я преклоняюсь перед тобой за все, что ты сделала для детей и для моей памяти. Тем более, пойми, Скарлетт, неужели ты бы захотела иметь рядом еще и беспомощного инвалида.
– Как ты мог, Ретт? Как ты мог… не доверять мне? За что ты так презираешь и ненавидишь меня?
– Я люблю тебя, Скарлетт, – выкрикнул Ретт, судорожно сжав ее плечи. – Люблю с тех пор, как увидел тебя в Двенадцати Дубах, когда ты так добивалась не меня… Эшли. Я всю жизнь любил только тебя одну, любил так, как только может мужчина любить женщину.
Но Скарлетт не слышала его, она никак не могла взять в толк всю чудовищность его поступка. И только повторяла, как заведенная:
– Как ты мог, Ретт! Если бы ты только позвал… шепотом… издалека… я бы прилетела. Нет… приползла к тебе…
– Прости, мне следовало сразу же сообщить тебе.
– Да, – промолвила она, – следовало.
Скарлетт замолчала. Молчание становилось невыносимым. Она подняла голову. Она плакала, и Ретт инстинктивно потянулся к ней, но она отстранилась, закрыв лицо руками.
– Уйди, – произнесла она, – прошу тебя, Ретт, оставь меня одну. Мы поговорим… завтра… А сейчас уйди.
Он хотел было повернуть в ее сторону искаженное болью лицо, но вдруг зашатался. Резким движением он поднялся и вышел.
С бешено бьющимся сердцем он сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Задыхаясь, прислонился к дереву, обхватив его руками. Ему было смертельно тоскливо и стыдно.
«Она не поняла, ничего не поняла», – только одна эта мысль билась в его воспаленном мозгу. Ничего не было общего между той Скарлетт, ради которой он мчался так издалека и вот этой Скарлетт – спокойной, вряд ли обрадованной встречей, так ничего и не понявшей… И все же он не мог подавить головокружительное, причинявшее боль желание, охватившее его при мысли, что он запрокинет это усталое лицо, прижмет эту голову к своему плечу и приблизит свои губы к этим красивым и таким желанным губам, произносившим совсем не те слова, которых он ждал. И он клял себя не так за свое глупое ожидание, как за охватившую его радость при виде ее, за свое дурацкое ликование, за свое доверие к ней.
Только через два месяца Скарлетт поднялась с постели и могла ходить по дому. Внешне их жизнь с Реттом наладилась, они занимались детьми, даже строили планы. Они ходили в театр, в общество. Они делали вид, будто расстались лишь накануне, ни о чем не спрашивали друг друга, не упоминали о том, что случилось на «Гермесе». Казалось, ничего и не произошло. Ретт ездил по делам, но большую часть времени старался проводить дома. Он быстро нашел подход к Салли, да и Фрэдди признал его. Правда, Скарлетт замечала иногда в его взгляде настороженность, когда он смотрел на Ретта.
И все-таки теперь в их доме было что-то не то. Чувствовалось какое-то постоянное напряжение. Иногда во время шумного разговора наступало тягостное молчание. Дом стал холодным и неприветливым.
Дэвид Бредбери не напоминал о себе. Скарлетт часто вспоминала и Джона с щемящим чувством бездарности, но тоже старалась поменьше думать о нем. Даже когда приезжал Бо, она ничего не спрашивала о Дэвиде и он тоже никогда не упоминал его имени.
Однажды Бо, улучив момент, когда Скарлетт сидела одна у камина, заговорил с ней о Ретте. Он тоже старался понять его и, очевидно, не мог заставить себя это сделать.
– У меня не укладывается в голове, почему он так жестоко поступил с тобой, тетя. Ведь я видел и вижу, что он безумно любит тебя.
Скарлетт ни с кем, даже с Бо, не хотела обсуждать эту больную для нее тему:
– Не знаю, Бо. Наверное, потому так и поступил, что очень любит, – ответила она уклончиво. Бо понял и больше не заговаривал об этом, но с Реттом держался прохладно, хотя Ретт очень живо интересовался его делами в театре, даже давал советы. Бо все выслушивал, соглашался, что совсем не было на него похоже, но и все. К себе в дом он его ни разу не пригласил.
Одна только Кэт была на седьмом небе от счастья. Она как будто ничего не замечала: ни натянутой обстановки в доме, ни хмурых взглядов Бо, ни отрешенности Скарлетт. Они как бы поменялись местами. Теперь Кэт была деятельной и открытой, а Скарлетт замкнулась в себе и отрешилась от всего.
Прошел год с тех пор, как Ретт вернулся домой, и Скарлетт не выдержала. Она решила взять Фредди и Салли и уехать с ними в Тару. Там был ее дом, близкие люди. Там земля ее отца, и это было единственное место на земле, где она снова оживет.
Теперь она сожалела о том, что сразу не поехала туда после катастрофы на «Гермесе». Осталась в своем доме и похоронила себя заживо. «Но ведь я надеялась дождаться Ретта здесь. Боялась, что он не найдет их, когда приедет. Поэтому и осталась». И вот он вернулся, но… поздно. Она не может простить ему недоверия… «Он предал мою любовь к нему», – и вот это было для нее больнее всего. Решено, она уедет в Тару.
Взгляд Ретта стал жестким, когда она сообщила ему о своем решении, но минуту спустя он сумел взять себя в руки и опустился перед ней на колени. Ты хорошо подумала, милая моя девочка? Может быть, Ты хочешь, чтобы я просил у тебя, прощение, валялся в ногах. Я это сделаю, хотя…
– Нет, Ретт, не надо. Ты – это ты. Я знаю тебя и понимаю, что иначе ты не мог поступить. Ты всегда был и останешься таким, какой ты есть. И то, как ты поступил… в этом ты весь. Или ты на коне, причем, на белом и впереди всех, или… нет, только так, на белом и впереди всех, другое не для тебя. Ты не умеешь быть слабым и не потерпишь никакого не то что снисхождения, жалости, но даже малейшей зависимости от других. Даже от близких… от любящих тебя.
Спасибо, Скарлетт, любимая. Теперь я вижу, что ты поняла меня, как не понимала никогда раньше. Но ведь и ты такая же. Или я ошибся в тебе?
– Была такая, Ретт. Но жизнь, наверное, сломала меня.
– А вот в это я ни за что не поверю, любимая. – Ретт рассмеялся и обнял ее колени. – Ты, как птица Феникс способна всегда возрождаться, даже из пепла. – Может быть, – Скарлетт уклонилась от его ласк. – Но только в том случае, когда меня не топчут. Ретт не стал ни возражать ей, ни убеждать ни в чем. Ему было не легче в этой атмосфере недоговоренности, натянутости, хотя он упорно не хотел чувствовать себя неправым.
– Я не удерживаю тебя, Скарлетт. Поезжай, поживи в Таре. Приди в себя и сообщи, когда за тобой приехать.
– Наверное, это будет не скоро, Ретт. Мне, действительно, надо придти в себя и все обдумать.
Ретт насторожился, выражение его лица стало еще больше жестким и хищным, и он отнял от нее руки.
– Что обдумать, Скарлетт? Ты не захочешь потом вернуться сюда?
– Я не знаю, Ретт. Сейчас я не уверена, что вернусь.
Но я же сказала тебе, мне надо подумать. Через неделю Ретт посадил Скарлетт с детьми в поезд и долго стоял на перроне, глядя им вслед, пока последний вагон не превратился в черную, мерцающую в холодном пространстве, точку. «Она мне нужна, – думал он, – нужна… или я буду мучиться».
А еще через год, так и не дождавшись Скарлетт назад, он оставил их дом в Сан-Франциско и вместе с Кэт, которая все время оставалась с ним, перебрался в Нью-Йорк.
ГЛАВА 43
Кэт вздохнула и с улыбкой оглядела отделанную розовым мрамором ванную. Скоро уже должны собираться гости, а у нее времени всего полчаса. Но это не так уж и мало. Обычно она не располагает даже таким временем, чтобы превратиться из ребенка, какой представляет себе ее отец, в райскую птичку и предстать перед всеми необыкновенной хозяйкой. Кэт очень нравились эти превращения. Если раньше ее раздражало, что мать и Бо излишне опекали ее и считали маленькой, а она изо всех сил старалась доказать им свою самостоятельность, то с возвращением отца все изменилось.
Отец тоже относился к ней, как к ребенку. Но это было совсем другое. Он ни в чем не ограничивал ее самостоятельность, и теперь она все решала сама, Единственное, что ее теперь волновало: понравится или не понравится отцу. Ретт полностью доверял своей дочери и ни во что не вмешивался. Кэт сама вела дом и, надо сказать, очень умело. И, кроме того, она стала личным адъютантом отца, повсюду его сопровождала, отбивалась от непрошенных гостей, которые иногда целыми толпами осаждали их гостеприимный дом.
Кэт никогда не спрашивала отца, где он был все эти долгие годы и чем занимался. Он ничего не рассказывал, и она не задавала лишних вопросов. Девушка догадывалась также и о том, что мать, как и обещала, никому не сказала о ее приключениях с Крисом Боксли. Во всяком случае, никто: ни Бо, ни отец даже намеком не дали ей понять, что знают о чем-то. Ей было приятно сознавать, что у них с отцом у каждого есть своя тайна.
Сознание этого придавало в ее глазах особую остроту и прелесть их отношениям.
Кэт часто с удовольствием ловила на себе то восхищенный, то изучающий взгляд отца. Он заново узнавал свою дочь и находил ее совершенным ангелом.
Девушка еще раз мельком взглянула на свое отражение в зеркале и быстро прикинула. До приема гостей оставалось всего 20 минут. Она должна быть готова вовремя. Кэт с удовольствием погрузилась в бурлящий поток льющейся из крана воды и постаралась расслабиться, представляя падающие за окнами крупные хлопья снега. Стоял конец ноября и первый снег уже укрывал землю.
Батлеры давали прием, и он, как всегда, должен был иметь успех. Кэт не сомневалась, что именно так и будет. Она мысленно пробежалась по списку приглашенных гостей, предполагая, кто может не приехать из-за выпавшего снега, но решила, что таких не окажется. Приемы у Ретта Батлера пользовались неизменным успехом и быть приглашенным в дом богатого золотопромышленника, каким Ретт уже успел зарекомендовать себя в свете, было почетно. Многих привлекала сюда и необыкновенная судьба хозяина и его красавица дочь, хотя она никого особо не выделяла. Так что не могло быть и речи, чтобы кто-то из званых гостей пропустил торжество. В перерывах, между поездками на свои прииски в Колорадо, Ретт давал их, по крайней мере, раз в неделю.
О приемах у Батлера говорили, и они, и на самом деле, были необычными, напоминали посещение призрачной, только в мечтах существующей страны.
Вечера у Ретта напоминали эффектные спектакли, которые проходили в ослепительном блеске великолепия семнадцатого века с шествующими между гостями дворецкими; сказочную атмосферу дополняла чарующая романтическая музыка, которая лилась со сцены и, казалось, заполняла собой все пространство роскошного зала.
Кэт выскочила из ванной и, энергично растираясь большим розовым с вышитой монограммой полотенцем, бросила взгляд на часы: «О, ей нужно поторопиться».
Платье было уже готово. Великолепное, облегающее фигуру шелковое платье лилово-розового цвета струилось с плеч до пола мягкой плавной волной. Девушка осторожно ступила в гармонирующие с платьем лилово-розовые босоножки на крохотных золотых каблучках. В паре с платьем они смотрелись великолепно. Кэт бросила последний взгляд в зеркало, поправила свои роскошные волосы цвета воронова крыла, удостоверилась, что лилово-розовый цвет теней на веках полностью подходит к цвету платья. Бусы из аметиста обвивали шею девушки, аметистовый же браслет украшал запястье левой руки, а в маленьких ушах сверкали бриллианты. Кэт бережно сняла с плечиков темно-зеленую бархатную накидку и надела поверх лилово-розового щелка платья. Накидка была отделана таким же лилово-розовым, как и платье, материалом, составляя симфонию лиловости и глубокой зелени в стиле Ренессанс. Заказанная отцом в Париже накидка представляла собой удивительное зрелище, от которого замирало дыхание. Но девушка носила се легко и непринужденно. Воздав должное своему отражению в зеркале, Кэт тут же и забыла о своей внешности, ее мысли переключились на другие заботы, которых у нее было сотни, если не больше. Девушка оглядела уютную провинциальную спальню французского стиля, убедилась, что дрова в камине разгорелись, и оттуда приятными волнами накатывается тепло. Она выглянула в окно. Снег все еще шел. Первый снег всегда так прекрасен. Кэт улыбнулась про себя и начала медленно спускаться вниз. Девушка должна была еще проверить кухню и убедиться, что в буфете все в порядке. Столовая в их доме представляла из себя настоящий шедевр.
На бесчисленных тарелках уже в изобилии были разложены канапе, словно рассыпанные праздничные конфетти. В гостиной было все в порядке, мебель передвинули так, как попросила Кэт. Музыканты настраивали инструменты. Слуги выглядели безукоризненно, апартаменты, уставленные мебелью в стиле Людовика XV, с мраморными каминами, ошеломительной бронзой, чудесами инкрустации, могли соперничать с любым музеем. Дамастная ткань мягких кремовых оттенков сочеталась с бархатом абрикосового или персикового цветов.
– Как ты прекрасно выглядишь, милая. – Кэт оглянулась на звук голоса, мгновение постояла молча, лишь глазами выражая свои чувства. – Не та ли это штучка, что я заказал тебе в Париже? – Ретт Батлер улыбался дочери, с любовью оглядывая ее. Девушка радостно засмеялась. Только отец мог назвать ее достойный королевы наряд «штучкой».
– Она самая. Я рада, что тебе нравится, – и, торопясь, желая сделать ему приятное, добавила, – она изумительная.
– Прекрасно. А музыканты готовы? – Ретт посмотрел на отделанную деревом сцену гостиной.
– Они настраиваются. Я думаю, вот-вот начнут. Хочешь выпить?
– Немного погодя. – Ретт засмеялся: Кэтти превосходно, играла роль хозяйки дома, ей очень нравилось чувствовать себя взрослой дамой.
Кэт обернулась и внимательно вгляделась в отца, ей не понравился его вид: всегда прямые сильные плечи сутулились, да и в смехе ей послышались какие-то усталые грустные нотки.
– У тебя какие-то проблемы? – Девушка озабоченно смотрела на отца.
Он кивнул и посмотрел на дочь с улыбкой.
– Ты всегда интересуешься моими делами. Я рад.
– А как же иначе? – мягко улыбнулась Кэт.
– Но почему? Ведь у тебя есть и свои интересы.
– Потому что я люблю тебя…
– И это единственная причина?
– Конечно, нет… Еще потому… – Девушка замялась, – … потому что ты… нуждаешься в заботе и пока… пока мамы нет, я должна заботиться о тебе. – Кэт приподнялась на носочки, чтобы поцеловать его. Ретт с интересом взглянул на дочь и мягко сжал ей руку.
– Кажется, кто-то уже приехал. – И, действительно, снизу стали доноситься звуки хлопающей входной двери.
Через полчаса дом наполнился гостями. Сразу стало шумно и весело. Все разом разговаривали, смеялись. Десятки слуг незаметно скользили между гостями, разносили напитки. В зале не было ни одного скучающего лица. Этим и отличались приемы у Батлеров, что все в их доме чувствовали себя легко и непринужденно. Дамы блистали своими нарядами, похоже, что на них ушли многие мили материала всех цветов радуги. Несметное количество ювелирных изделий украшало эти наряды. В зале толпилась огромная армия мужчин в черных галстуках, со сверкающими на манжетах запонками из жемчуга или оникса, крохотных сапфиров или бриллиантов. На эти приемы с удовольствием приезжали люди знаменитые и хорошо известные. Все они были знакомы между собой и держались своим кругом. В стороне от этих ярких знаменитостей стояли сотни две людей неизвестных, попивая шампанское, угощаясь икрой, танцуя и стараясь обратить на себя внимание хозяина и его прелестной дочери.
Кэт в качестве хозяйки подходила то к одной группе гостей, то к другой. Складывалось впечатление, что она, как волшебница, в одно и то же время присутствует везде: хрупкая и неуловимо прекрасная. Девушка принимала направленные на нее со всех сторон восхищенные взгляды, как само собой разумеющееся, и Ретт тихонько посмеивался, глядя на дочь с нескрываемым восхищением: усовершенствованный временем и воспитанием вариант Скарлетт, ни много ни мало.
Единственный человек, которого, казалось, не волновало очарование юной хозяйки, был Джон Морланд. Не то, чтобы не волновало, просто его беспокоило то, что Ретт взвалил на юную дочь непосильную ношу, и он сказал ему сегодня об этом. Но Ретт даже и слушать не захотел наставления друга и отмахнулся от него хорошо ухоженной рукой с блестящими полированными ногтями.
– Не будь дураком, Барт. Ей нравится такая жизнь. Кэтти радуется ей. Она блистает на вечерах, посещает со мной театры, встречается с интересными людьми. А если я начну постоянно подчеркивать, как много Кэтти делает для меня, она, наверняка, смутится. Она и так знает это, как и то, что я безумно люблю ее. Неужели Кэтти может быть чем-то недовольной, у нее великолепная жизнь.
– Вот и поговори с ним после этого. Ты – чудовище! Она же у тебя хозяйка дома, секретарша, экономка.
Кэт делает больше, чем подобает дочери Ретта Батлера. Ретт засмеялся.
– Я серьезно, – Барт был настойчив, – знаю, что причиняю тебе боль, но почему ты не вернешь Скарлетт. Что между вами произошло и почему ты скрываешь это от меня?
Ретт нахмурился. Его открытый дружелюбный взгляд, каким он обычно смотрел на друга, стал жестким.
– Оставим это. Прости, Барт, но то, что произошло между мной и Скарлетт, касается только нас. Мы сами решим свои проблемы.
Джон не обижался. Он понимал, что в разговорах с другом эту тему лучше не затрагивать. Но он очень хотел помочь ему, чувствуя, что весь этот блеск и великолепие, которыми Ретт окружил себя и дочь, всего лишь тщетная попытка заглушить душевную тоску, заполнить всей этой мишурой пустоту, которую он испытывает без Скарлетт. Барт видел это по глазам друга: жестким, насмешливым и… тоскующим. Но Ретт никому не хотел открывать свою душу. Пусть будет так. И все-таки с дочерью он ведет себя неправильно. Он ее совсем не знает. Очевидно, Скарлетт не успела или не стала ничего рассказывать ему о девочке.
Джон Морланд был уверен, что такая жизнь может окончательно подорвать и без того неустойчивую психику девушки.
Джон встретился взглядом с Кэт и пошел ей навстречу.
– Как обычно, вся в заботах, Кэтти? Вымоталась?
– Глупости, Барт. Мне все это ужасно нравится. – Джон с сомнением посмотрел на девушку. Он не мог не заметить, что в последнее время она бывает излишне возбуждена, а иногда в ее глазах мелькает едва уловимая растерянность.
– Отдохни, Кэтти. Пойдем посидим. – Кэт взглянула в добрые голубые глаза Джона и, протянув ему руку, позволила проводить себя к креслу возле окна, где они посидели некоторое время молча, наблюдая за снегопадом.
– Тебе не кажется, Барт, что папа сегодня выглядит грустным, – прервала молчание Кэт, – он чем-то озабочен? Ты не знаешь, чем?
Джон засмеялся, и девушка с удивлением взглянула на него.
– Я сказала что-то смешное?
– Нет-нет, милая Кэтти, просто я только что выговаривал твоему отцу, что он чересчур обременяет тебя своей особой…
– О, ну что ты, Барт, я так долго ждала его… мне это не в тягость, хотя иногда… – рассеянный взгляд девушки скользнул мимо Джона и, ни на ком не останавливаясь, пробежался по наполненному людьми залу. Джон с жалостью смотрел на нее.
Джон Морланд был одних лет с Реттом, и никогда не был женат. Первая любовь окончилась неудачно для него, и после этого он никого так и не полюбил. А впрочем, он и не стремился к этому. Джон считал что жениться и особенно рожать детей в таком жестоком мире ни к чему. И до сих пор он считал свое решение правильным и никогда не жалел, что однажды в жизни и навсегда сделал такой выбор… за исключением тех случаев, когда видел Кэт. При встречах с ней сердце отцовского друга таяло. Глядя на девушку, он начинал сомневаться, не сделал ли он ошибку, оставшись бездетным. Но в его годы это уже не имело принципиального значения… о своих детях думать было поздно, оставалось только заботиться о чужих. Джон усмехнулся своим мыслям и снова взглянул на Кэт. Она так же рассеянно смотрела на танцующих в зале.
